Мысль: точнее было бы «Капитул – Дюна», так как Дюны уже не существует, зато в неё медленно превращается Капитул. И в этом видно какое-то отдалённое будущее – множество Дюн, множество Квисац Хадерахов (или что-то похожее, новая ступень человеческой эволюции, новые возможности тела и практически бессмертие, достигаемое разными путями). Вся вселенная становится Дюной. И в этой связи противостояние Матерей и Матрон отдаёт чем-то знакомым; Матери как сочетание генов Атрейдисов и чего-то фрименского, и Матроны с их сардаукарской жестокостью…

«Капитул…» показался мне самым тягучим (читай: «скучным») из всех романов цикла. Даже в «Боге-Императоре…» текст время от времени взрывался действием. К тому же «Бог-Император…» был окружён тысячелетиями, и ловить изменения в мире было тоже интересно. Здесь же промежутка между романами практически не было, и изменений в мире было мало

И сюжет сосредоточился на одном – противостоянии Матерей и Матрон. Выкристаллизовался и главный герой – Одраде; львиная доля текста отдана ей, а остальные то появляются, то исчезают, иногда даже кажется, что присутствие их, скорее некая инерция, чем необходимость.

Роман скучный (ИМХО) так как сразу переходит в стадию «стоячей воды», которая есть во всех романах, кроме первого. После него, к концу, обычно начинается действие, финальная вспышка. Она тут тоже есть, и как всегда прекрасная, с двойным кульбитом, (колёса внутри колёс) когда в конце только удивляться остаётся: так вот какой был истинный план, какая тонкая и неожиданная игра! Автору это всегда удаётся на ура. Но это – активное действие – занимает от силы страниц 80. Из четырехсот. В какой-то момент задаешься вопросом, а стоят ли терпеть 320 страниц ради финальных 80-и?

Да, роман проливает свет на такие понятия как «вещающий истину», более чётко описывает действия ментата и его образ мысли, она зациклен на природе Бене Гессерит, и их отличие от Досточтимых Матрон. Но всё это – в отсутствие действий, в «стоячей воде» внутренних диалогов, философских споров (препирательства Одраде со своими товарками, в конце концов, утомляют больше всего) и т.д. Всё это должно укрепляться ощущением смертельной опасности от непримиримого и таинственного врага… Но опасности не чувствуется. Так как герои не действуют, физически не ищут способа с ним справиться. Они просто думают, рассуждают, пытаются умозаключениями найти способ, оружие… И это скучно. Невольно, контрастом, вспоминается Пол (Пауль) Атрейдес, который шёл к своей цели, а не рассуждал о ней – укреплялся как лидер, вел активную борьбу с врагами, действием выбирал путь между своей возможной гибелью, и кровавым будущим человечества…

В конце концов, начинает сверлить ощущение, что вся эта сверхразумная система человечества будущего весьма сомнительна. И это на контрасте с «чудесами» ума ментатов. Есть враг. Но Бене Гессерит даже не собирают о них сведения – кто они на самом деле, что за враг заставил их вернуться в известную вселенную (а ведь это важно – потенциальный враг, более сильный, чем Матроны!), как с ними связаны футары… Всё на умозаключениях, с постоянным упоминанием, что данных не хватает… Ну, ладно, Дункан и его друзья по несчастью, запертые на корабле-невидимке. Но ведь Матери могут путешествовать, могут вступать в контакты с футарами (кстати, показательная реакция на них, вот на гхолу они готовы плеваться, а помеси человека и животного не вызывают у них такого отторжения), или как-то по-иному собирать информацию. Но ничего этого не делают. Просто копаются в себе, занимаются рефлексией по поводу изменения планеты и т.д. В общем, ведут себя в высшей степени беспечно.

А если бы не прошло? И разве не нужен какой-либо план «Б»? В общем, какая-то невероятная беспечность.

И ещё. В «Еретиках…» было ощущение, что этим романом можно поставить большую логическую точку – все линии завершены до конца, даже линия развития вселенной, невозможность новой тирании. Здесь же – обратное. Ощущение, что автор заложил семена не просто продолжения, а превращения истории в бесконечный сериал. Так много линий, не использованных до конца, только намеченных, будто специально, чтобы использовать их в дальнейшем.

Практически классический намек на новую франшизу. И эта мысль меня почему-то огорчает. В основном, потому что представляется бесконечная череда таких вот «кирпичей», с отсутствием действий и рефлексирующими героями…

Логически (суммируя всё вышесказанное) хочется поставить роману более низкую оценку. Но тут вмешиваются эмоции. Всё-таки знание, что роман оказался последним (продолжения я читать пока не собираюсь, так как даже если они окажутся лучше оригинальных, я всё же буду чувствовать, что это «не то»), накладывает на него некую ностальгическую грусть. Всё. Это для меня прощание с миром, не во всём любимым, но, тем не менее, запавшим в душу. Прощание с героями. Прощание с колоссальными авторскими масштабами. Всё же – грустно расставаться со всем этим.

К тому же финал как всегда порадовал – такие кульбиты помнятся дорого. А ещё всегда запоминается последняя фраза. А тут кроме финального кульбита было ещё невероятно трогательное посвящение, которое пусть не сгладило некоторое разочарование от романа, но дала всему роману довольно густой эмоциональный оттенок.

Ленин – гриб?..

Ничего не могу с собой поделать – роман по большей части вызывал у меня ощущение какой-то гадливости.

Так или иначе, каждый автор старается «купить» своего читателя, своего потребителя. Но когда начинаешь понимать, что тебя покупают, становится как-то неприятно. Особенно, если делают это довольно цинично. За текстом чувствуется эго автора (ничего кроме этого романа у Пелевина я пока не читал, говорю исключительно про ощущение от данного романа). Например, можно взять и походя свести личные счеты с критиком, утопив его в говне – а чего нет, классику всё дозволено. Но даже не в этом суть. Роман о рекламе. О рекламе как божественной, сакральной силе. Но есть ощущение, что роман высмеивает не столько это явление, расцветшее гротескным цветом в девяностые, сколько его потребителя, «ротожопа» (за пояснениями термина – в наркотический трип героя). Но, читая, поневоле вспоминается, на чём, собственно, поднялся сам автор – все эти телерекламы его книг в прайм-тайм; явление столь гротескное, что сейчас уже кажущееся невозможным (были попытки что-то повторить – но даже имя этого автора не удалось запомнить, ибо такой подход уже себя изжил). Впрочем, и без этого есть какое-то внутренне ощущение (через нарочито лишённый духовности мир, полный одних ротожопов и их хозяев), что автор, продавая тебе свою книгу, рекомендует её: «Ну, тут про то, что вокруг одно быдло…». И цинично улыбнувшись, добавляет: «И ты, кстати, тоже – быдло».

На форзаце книги, в качестве рекламы автора (о, да!) написано, что автор, кумир поколения (поколения «П»?), славится сочетанием несоединимых качеств «массовости и элитарности, острой современности и погруженности в реалии прошлого, всегда увиденного под весьма эксцентрическим углом зрения, а также никем уже не оспариваемой способности заглядывать в будущее».

Хотелось бы разобрать это на примере данной книги.

Массовость и элитарность. Всё это возникает от сочетания пошлости (та же реклама, создаваемая героями не просто нелепа, какой она и была в действительности, а гипертрофированна, пошла как шутки про жопу) и лёгкой присыпки псевдоэлитарности в виде цитат из классиков (у меня это вызывало ощущение легкого кощунства – хотя, возможно, автор на это и рассчитывал) и толстого-толстого слоя «как бы эзотерики».

С последним обстоятельством даже немного интересно.

Знаете, как управлять дураками? Нужно понижать их интеллектуальный уровень, но при этом подкидывать им абсурдную неправдоподобную «истину» (Земля – плоская!); приобщать их к неким скрытым тайнам мироздания, одним словом дать дураку почувствовать, что он умнее всех остальных. Причём «истина» должна быть очень близка к страхам, создавая ощущение «а я ведь всегда догадывался!»

Автор этим и пользуется и в довольно широком спектре. Показателен символ России, лежащий на большом камне. И использует его (её) то негр (видимо, американец), то военный (видимо, наша военщина), а визуально-смысловой ряд катится дальше –

Причем «истинна» должна быть как можно более грандиозной и невероятной (Ленин – гриб!), в такую верится больше.

Есть ли в этом что-то радикально новое? Ну, «Ленин – гриб», «Хвост виляет собакой», литературные певцы наркотического трипа западного образца, «Видеодром» в конце-то концов… Только перенесённое в атмосферу чисто российских реалий, российской паранойи, российской шизы. Талантливо перенесенное – с этим я даже при ощущении гадливости от книги не могу не согласиться.

Можно поставить на книгу вполне значок «постмодернизм» и отмести мой вышеизложенные претензии. Но ведь в самом романе чувствуется не только игра с читателем (показательна фраза про поп-музыку и «альтернативу» – будто признание автора о сути своей книги: «антикоммерческая, но коммерческая»; сродни – «Ну, тут про то, что вокруг одно быдло. И ты, кстати, тоже – быдло…»), но и нешуточная претензия самого автора. Она (возвращаясь к рекламному тексту на форзаце) сводится к сочетанию: «современность и погруженность в реалии прошлого, а также никем уже не оспариваемая способность заглядывать в будущее».

Прошлое – настоящее – будущее. Проще говоря, заявка на вечное!

А с этим, по-моему, облом…

Начну с прошлого. На самом деле взгляд в прошлое (на 90-е, а книга вышла в 99-м, то есть да, прошлое) у автора довольно узкий. Герой, как и всё его изначальное окружение – мифический средний класс. Мне лично герой не близок, хотя, наверное, кому-то приятно себя с ним отождествлять; не власть, но и не колхоз («Чемпионом не становился, но и говном никогда не был, как «Тоттенхэм»). Не богатый (вон в ларьке работал, в литинститут поступал), но при этом знающий вкус «пепси» с советского детства, и с работы в ларьке пьющий дорогую водку, а потом всё такой же бедный, но снюхивающий кокаин с помощью стодолларовой бумажки… Бедняжечка. Кстати, ещё плюсик к понятию «элитарный» для тех, у кого значение «элитарность» срослось с социальным статусом. Таков вот наш обычный парень – герой. (Кстати, сюжет обсуждать не имеет смысла, вся его движущая сила – постепенное узнавание героем всё новых и более грандиозных тайн; такой и закончиться может только одним – посвящением в самое святое или смертью, как одним из видов этого посвящения). Только вот, положа руку на сердце, так жила лишь очень небольшая прослойка нашего населения. И чем дальше от столиц, тем тоньше эта прослойка становилась… Всё это «погруженность в реалии прошлого» по факту держится на рекламе (условно, так как реклама была нелепой, но всё же не настолько гротескной, как её деформировал автор), частом использовании знакомых имён (Ельцин, Лебедь, Березовский и прочее) и абсолютно декоративных вещах типа ларьков, братков, стрелок и т.д. Последнее, кстати, с тем же эффектом используют при описании 90-х и юные авторы, рождённые в 2000-х. Тоже, видимо, погружены…

Современность и будущее. И тут всё ещё хуже. Да, схватил автор тот тонкий и непродолжительный момент гротескной рекламы и гротескного пиара, в том числе политического. Запечатлел. И – всё. Нет в нём будущего. Даже нет настоящего на момент написания (я не указываю на последствия игры в «тайну», с её близостью к страхам – военщина, американцы, масоны и т.д. – автор тут стрелял веером, в определённые страхи кого-либо точно попал, но это не настоящее и будущее, а слепая игра). Ну не играет сейчас такую роль телевидение в нашей жизни, и всё тут. И, что удивительно, даже в начале нулевых уже не играло. Влияние телевидения упало. И влияние рекламы на общество потребления упало, отошло на более глубокие пласты, свыклось, переработалось психикой современного человека, как шум города, который уже не замечаешь и на который уже не реагируешь. Всё. Да и телевидение? При всей игре автора в виртуальность, он будто в упор не видел компьютеров и интернета. Даже удивительно. И поэтому в итоге все это кажется уже отжившим, отстранённым – коротенькое явление, которому автор хотел придать космическую важность. Но прогадал.

Вот тебе «современность и будущее».

Конечно, это моё стопроцентно субъективное мнение (за которое я наверняка получу кучу минусов от поклонников Пелевина, ведь это очень демократично и правильно осуждать кого-то с отличным от твоего мнением). И эмоциональное. Но вот рационально я понимаю, что некоторые вещи у автора всё же получились на уровне. Я говорил, что Америку он не открыл, но при этом не новые вещи – чисто русские теории заговора, так бы я их назвал – он использовал отлично, это вполне может зацепить. Он прекрасно разбросал по тексту романа символы, которые пусть и предсказуемо, но не без приятного ведут, как дорожка из хлебных крошек. Есть находки – тот самый «весьма эксцентрический угол зрения», с которым я не могу поспорить – от Че Гевары-буддиста, до интригующей виртуальности, что появляется, слегка будоража. Вызывает уважение некоторая смелость, особенно сейчас, когда в сторону власти даже косо смотреть опасно, не то что говорить… В конце концов, даже авторская претенциозность временами вызывает ощущение смешенного восторга – отрыжка тех лет и того менталитета, о котором и писал автор: путать наглость с предприимчивостью. Это всё равно, что восхищаться вором, которые вынул у тебя из кармана деньги, глядя тебе прямо в глаза и едва не говоря: «а я ведь тебя обворовываю!». Да и подумать над некоторыми вещами во время чтения всё-таки можно. Стоит отдать должное. Это при том чётком ощущении, что данный роман – это целиком и полностью не моё. Как говориться, долг велит сказать. Наверное, этим всё и сказано.

Один из моих любимых романов Конан Дойла – «Родни Стоун», роман о боксе. И данный рассказ (даже «боксёрская легенда») для меня как в шлейфе находится в ореоле обожания этого романа. Похожее очарование простых героев и характерных реалий (а бокс в те времена не совсем походил на современный), определённый кодекс чести и самодурство аристократии (тоже одна из тем «Родни Стоуна» – чудаковатость английской аристократии периода регентства). Блестящий тонкий стиль. Таинственность предприятия несёт с собой легкую детективную интригу. Правда суть её довольно прозрачна (особенно после сцены с дамой и неким джентльменом, плюс название кое-что выдаёт) – и эта прозрачность единственное, но, увы, весомое, что мешает сказать: «великолепный рассказ».

Честно говоря, закончив «Бога – императора Дюны» я ожидал, что действие «Еретиков…» будет развиваться непосредственно после финала предыдущего романа. Но нет, автор решил шагнуть ещё на полторы тысячелетия вперёд (и того пять тысячелетий от событий первого романа). Что ж, может оно и к лучшему. Удивительно только, что наследники-правообладатели предпочитают штамповать исключительно приквелы «Дюны», а не заполонять эти огромные пробелы, вероятно содержащие немало интересного и увлекательного.

С этим романом я ощутил, что все части-продолжения «Дюны» имеют для меня один эмоциональный слепок, вызывают одинаковое течение чувств.

Начало всегда интересно изменениями, которые произошли с момента предыдущих книг. Учитывая временные отрезки, изменения бывают очень значительными, а мир «Дюны» настолько характерен, что уже одно постижение этих изменений способно увлечь. Вот и тут – смерть Лето повлекло за собой странные деформации мира:

Параллельно проходит знакомство с новыми (даже Дункан Айдахо, по факту тоже новый) героями. Герои по-прежнему Атрейдесы. Вот только они уже другие – не Великий дом (ибо Великих домов теперь практически нет), не единая сила, а целый рассеянный по миру народ. Атрейдесы влили свои гены в общее человечество. И вот герои – новые Атрейдесы на службе Бене Гессерит – Преподобные Матери и их войны. Вопрос, почему Бене Гессерит, для меня решился чуть позже – ведь все началось с Бене Гессерит, с их генетического плана создавшего МуадДиба, в чём-то они и правда похожи на Лето Второго, хотя во многом они и были его врагами, и врагами всех Атрейдисов прошлого. Шиана с Дюны, я так понимаю, тоже Атрейдес; ну и Дункан, по факту хоть и не Атрейдес, но всегда был носителем их идеалов. Кроме Атрейдисов здесь есть, например, и Вафф из Бене Тлейлаксу и это что-то новенькое – впервые мы проникаем полностью в мир Тлейлаксу, в их мировоззрение, религию, в их планы… Героев вообще довольно много. В конце концов, я даже обманулся, представив, что главными из них будут Дункан и Шиана, которым предстоит проделать путь прародителей – Дункана и Сионы, создавших новых Атрейдисов. Но нет – они объекты приложения сил, пешки в планах. Дункана от этого даже слегка жалко – вечно он игрушка в чужих руках, жертва обстоятельств, да или просто жертва.

У романа удачное название. Еретики. Мир не просто меняется, он меняется по ходу истории. И многие изменения кажутся в чём-то даже кощунственными.

Но при этом чувствуется движение в будущее – вероятно, то самое, что и хотел Лето Второй – новые возможности сменяются все новыми.

Но я отвлекся…

В общем – начало всегда неплохое. А потом – вдруг – идёт какой-то спад. Повествование становится тягучим, медленным, скучным. И все это доходит до ощущения – ну вот, кажется этот роман самый скучный из всех. И в каждом романе (кроме первого) это ощущение есть.

Чисто технически романы состоят из довольно насыщенных, иногда довольно объёмных эпизодов. Часто автор показывает этот эпизод глазами нескольких персонажей. Иногда все это усиливается и флешбеками или отстранёнными мыслями. Всё это действует, когда есть какое-то напряжение – внутренне или внешнее. Но в середине романов это напряжение будто бы иссякает. Они сосредотачиваются на философии, на каких-то высших материях, иногда поданных довольно туманно, иносказательно. Вот так, без напряжения, меня лично эта глубина совершенно не трогает, кажется нудной и скучной. Появляются повторения. Кажется, что всё уже ясно, все ловушки уже видны. Наступает какой-то провал. А здесь я ещё поймал себя на мысли, что героям я не сопереживаю – просто не могу, даже книгу закрыть хочется. Как, например, переживать надменной и не очень умной Шиане?

Но потом – как-то потихоньку что-то вновь начинает двигаться. Будто второе дыхание открывается.

Здесь в «Еретиках Дюны» движение и вовсе становится самым интенсивным во всех продолжениях «Дюны» (но, надо сказать, что и спад в середине, на мой взгляд, здесь самый глубокий) – будто заводится мощный мотор. Вновь напряжение. Напряжение всех против всех, в каждом эпизоде. Натягивается нерв – вот-вот и порвется кровавой бойней, или непоправимой ошибкой. Да и боевых сцен становится много – и прописаны они отлично, напряжённо, с размахом. Вот тут и вся эта философия, все планы и намёки начинают восприниматься – на пике напряжения. И за героев переживается. Вот так же вот было и в первой оригинальной «Дюне», но на протяжении всего романа.

Ну и прекрасные концовки. Ударные, подхлёстывающие интерес читать дальше. Автор всегда удивляет в конце, хотя кажется, что к концу уже все известно. Но – планы внутри планов, колёса внутри колёс – и подноготная этих планов удивляет всегда. И всегда создаёт ощущение масштабов и виртуозной тонкости игры. И это просто прекрасно.

И последняя мысль, последнее ощущение. Я не знаю, что будет в «Капитуле Дюны». Кто будут её герои? Начнётся ли она сразу после событий «Еретиков…» или между ними вновь будут тысячелетия? Но впервые во всех продолжениях я ощутил в «Еретиках Дюны» завершённость. Такое ощущение, что здесь всё и можно закончить, будто все линии пришли к своему конечному значению –

Но посмотрим, что будет дальше…

Коротенькая статья-предисловие к «Еретикам Дюны», в которой автор высказал, пожалуй, главную вещь: написать что-то стоящее можно только, не думая об её успехе или неуспехе – главное сосредоточится на самом процессе, и делать своё дело честно. Не открытие Америки, конечно, но от автора действительно популярного произведения такое услышать нужно. К тому же он тем самым вызывает к себе большее уважение.

Из мельком упомянутых вещей (например, о количестве отказов и практически нулевой рекламе первого романа – «Дюны») меня удивило заявление автора, что некоторые части «Мессии Дюны» и «Детей Дюны» писались параллельно самой «Дюне». Я-то всегда думал что продолжения и замыслились уже после успеха первого романа – настолько он выглядит цельным и обособленным.

Интересно, были ли у автора уже тогда намётки и на дальнейшие продолжения?

Роман о 90-х. Такой и написан мог быть только в 90-е – нынешний день принёс бы множество преломлений. А так – роман о 90-х прямиком из 90-х, из самого центра описываемого времени. И в этом, пожалуй, главное его достоинство.

Фантастическая интрига? По-моему, весьма слабая. Герой время от времени пытается раскрутить – что же это такое происходит, почему? Но меня, читающего, этот вопрос не очень-то трогает. Ведь все его версии – плюс/минус одно и то же ветхозаветное «око за око, зуб за зуб». Чуть более интересны некоторые моральные аспекты, которые появляются ближе к концу. Но всё это каким-то второстепенным, не столь важным. Даже видится уже,

А главная мысль всё же вбита как гвоздь. Помнется, была у шумеров такая поговорка: когда боги хотят погубить человека, они начинают исполнять все его желания. А если с целым народом?

Впрочем, повторюсь, все это было для меня чем-то вторым – не слишком новым, не слишком глубоким. Но читать всё равно было интересно. Сам текст увлекал.

Роман для меня держался на трех вещах. Замечательный язык – великолепный, образный, яркий (а как передана речь всех персонажей – просто блеск!). Замечательный юмор – понятный, без пошлости, временами держащийся на том самом узнавании (по типу: смешно, потому что поддёрнуто обыденное и до боли знакомое). Ну и само время. Вся эта весенняя гряз, братки, ударяющиеся в религию и политруки в начальниках охраны, ларьки и жрицы любви, канторы и обманутые вкладчики, старые коммунисты и юные иеговисты, менты, бандитизм и задержки зарплат, и прочее и прочее. И всё это с поддержкой прекрасного юмора и прекрасного языка начинает весело играть своим колоритом. Да, грязь и неустройство. И да – весело играть.

С таким же ощущением смотрятся, например, первые серии «Улицы разбитых фонарей» – они ведь тоже о своем времени, снятые в середине своего времени – та же гряз, холод и неустройство; нет, ностальгии нет, и желания вернуться в это время тоже – но вот пересмотреть время от времени хочется. И этим они, по-моему, с романом Лукина очень похожи.

Честно говоря, мне трудно определиться с оценкой.

Роман тягучий, как кисель – это да. Но первую часть романа читать было всё же любопытно. Было интересно смотреть, как поменялся мир за три с половиной тысячи лет. Во что превратилась Дюна, как изменился баланс сил во Вселенной, как изменилось общество, религия Дюны. Как изменился сам Лето, в конце концов. По-моему, автор удачно использовал Дункана Айдахо – человек из классической «Дюны», «заброшенный» в далекое для него будущее. Я не согласен, что за героев в романе трудно переживать. За того же Дункана переживается, его душевные метания, его сомнения, гнев, практически детективная подоплека со скрытым от него прошлым его предшественников – на мой взгляд главный нерв романа. На второе место я бы поставил Монео. Он для меня картина того, во что превратились Атрейдесы. И через него же удачнее всего отражается Бог-император, через его страх, через постоянное напряжение и преданность. Вот тут для меня ярче всего открывалась его неоднозначность – бог, двигающий мир по Золотому пути он, или тиран, от скуки играющий в людей как в игрушки, в пластичный материал? Меньше симпатий вызывала Сиона – да её и было в романе как-то не очень много; тоже косвенное доказательство, во что превратились Атрейдесы – в нечто второстепенное (более жалко выгладили только фримены).

А вот с Лето – с центром всего романа, ибо он и объект, и субъект – у меня и вовсе возникла проблема. Если через Айдахо, Монео, Сиону и прочих чувствовалась его «инаковость» – по их реакциям, мыслям, страхам и так далее – то читая фрагменты, непосредственно повествующие о Боге-человеке-черве, постоянно казалось, что автору приходится насильно (часто и очень навязчиво), возвращать читателя к мысли, что он все же не человек. А без этого-то постоянно представлялся в человеческом обличье. Каким-то размытым был, что ли… Явная попытка вызвать жалость к нему – жертва своей формой на благо человечества, вечное одиночество – у меня лично не вызывала больших впечатлений. Я в принципе ему не сопереживал – не получалось.

Где-то в середине романа все, на мой взгляд, и вовсе стало зажёвывать. Сюжет двигался путём эпизодов-бесед, а они вдруг стали однообразными (слегка подогревали только жидкие интриги Иксианцев и Тлейлаксу, которые чаще проходили, будто на втором плане). Не менялись темы. Жертва, инаковость, одиночество (кстати, стало раздражать обилие нечаянных слёз, пролитых Хви Нори), предзнание; благодетель он или тиран?.. Все линии, к тому моменту уже нарисовались, все роли определились –

Запоминается малое. Если в первом романе цикла (его я считаю более совершенным, если не сказать идеальным) было много действий, а вся философия была где-то рядом, эпизодами – но именно философия запомнилась даже ярче сюжета. То здесь (да и не только; во всех пока романах кроме первого) основой была философия. Но когда внезапно появлялось действие – оно запоминалось, вливалось в историю, как чистый воздух. Не думаю, что так было задумано. Ведь философия-то не запомнилась… Понятие «Золото путь», набило оскомину и скорее потеряло смысл, чем приобрело. Диалоги и мысли Лето были перегружены и часто воспринимались как некая вода (иронично, да). Он вообще был слишком навязчив, этот Лето, слишком зациклен на себе любимом – цитаты из «Найденных записок», кажется, состояли только из того, насколько он не такой как все. Запомнились эпизоды явного феминизма (роль Говорящих Рыб, врождённая агрессивность мужчин, сексуальный подтекст) – но тут, возможно, играл год написания, 1985, вопросы взаимоотношения полов в самом разгаре. А больше как-то и ничего…

Но финал вновь подогрел. Сплетясь в эффектной точке, все линии дошли-таки до накала, до драматизма. Наконец-то стало жалко и Лето –

И план, пусть он и проглядывался ранее, будучи полностью реализованным все же вызвал определённое восхищение – опять тонкая игра, когда все будто сами собой делают то, что нужно главному герою. Из-за этого финала роман оставил ощущение долгого – да, иногда нудного, но язык не повернётся всё же сказать «скучного», – начала. Нам показали Лето, как основу мира, его единственный фундамент. Эти вопросы очень и очень интригуют. И дают надежду на весьма интересное продолжение. И, кстати, финальный эпизод, да и некоторые эпиграфы из «далекого будущего» придают всё-таки приятное, слегка головокружительное ощущение масштабов времён и событий в цикле. Надеюсь, всё это оправдается.

Я всё-таки решил дать Адамову второй шанс после несуразного романа «Изгнание владыки». И не прогадал. Понравилась мне «Тайна двух океанов». Есть в романе что-то очень приятное. В нём, конечно, есть и наивность, и советский пафос. Но. Очарование. Очарование моря. Красоты прозрачного Саргассова моря, тайны морского дна, пестрое многообразие рыб, страшные чудовища морских глубин, льды и течения, водоросли кашалоты. Время от времени вспоминалась научно-популярная книжка Ярослава Голованова «Штурм бездны» ¬– там тоже было именно такое очарование моря, его красоты и его тайны; столь же увлекательная подача. Вспомнилось, кстати, что в ней тоже поднималась тема Гигантского морского змея. Мне кажется, это намекает на то, что и во времена Адамова (1938 год) и во времена научно-популярной книги Голованова (1963 год) разгадка этой тайны казалось вот-вот и должна разрешиться… А сейчас на эту тайну смотрят как на что-то маразматическое, типа пришельцев с Нибиру … Вспомнилась, кстати, и «Большая глубина» Кларка – тоже произведение светлое и приятное. И всё это будто подчёркивает, что автор «Тайны двух океанов», конечно, позволял себе фантазировать, заглядывать за горизонт, но, всё же, был на острие науки, проявлял видимое знание своего дела.

Симпатичные герои. Каждый персонаж получился со своим лицом, со своими особенностями. Даже обязательный шпион-саботажник вышел не клишированной сволочью, а человеком со своими качествами, даже с некоторыми моментами внутренней борьбы. Жаль, что личность предателя автор выдал сразу, лишь слегка ретушируя его роль для чтителя – но и так неплохо; остается следить за его хитростями и предчувствовать худшее.

Приятно наблюдать за всеми персонажами. Тем более что постоянно что-то происходит, всегда есть какое-то напряжение – они оказываются в беде, ищут пути из затруднительных ситуаций, иногда своими ошибками или невнимательностью сами создают опасные ситуации; они балагурят и подтрунивают друг над другом – и это тоже приятно.

Временами роман читается как альтернативная история. Тридцатые годы и назревающая война, но не с Германией, а с Японией. Возможности военной техники «запущенные» изобретением сверхпрочного сплава. Я не специалист по технической части, но тут все изобретения и научные теории выглядят как минимум убедительно (не в пример «Изгнанию владыки», где только за голову приходилось хвататься). Вспомнилось, как недавно рассекретили торпеду, которая развивала высокую скорость благодаря тому, что в воде создавала вокруг себя воздушный пузырь – чем не технология подводной лодки «Пионер»? Звуковые пушки, «экологическая» зарядка батарей лодки, радиоуправляемые «лодки-дроны» и многое-многое другое…

Очарование. Замечательное очарование у романа. И вот уже и наивность, и советский пафос сами в окружении этого очарования становятся приятными, теплыми, притягательными. Как само море, с его открытиями и тайнами.

Первая мысль: читал ли Линдквист «Пикник на обочине»? Вот так же вставали из могил мертвецы в романе Стругацких, вот так же приходили они домой и молча сидели за рабочими столами. Больше даже – в какой-то момент возникло ощущение, что герои Линдквиста будто нашли Золотой шар и получили то, о чём мечтали… Давид Зеттерберг и Густав Малер получили назад умерших близких. Флора столкнулась со смертью. Её религиозная бабушка стала свидетелем чуда и проводником всевышней силы. Только вот стало ли от этого лучше? Получив, что хотели, получили ли они то, что было им по-настоящему нужно?

Это второй роман Линдквиста для меня после «Человеческой гавани» (хоть он и вышел раньше), и я уловил некую связь, один мотив – горе потери близкого человека. Мне кажется, данный роман именно об этом. В первую очередь об этом. Усиленная фантастическими и страшными событиями драма о людях, потерявших близких… Мир романа ломается не восстанием мертвецов, а тем, что страдания людей, потерявших близких, обретают некую плоть, страшную плоть разлагающихся надежд. Мертвецы – лишь образ, катализатор. И в этом роман, по-моему, очень хорош.

Флора и Эльви не в счет – через них открывается сам мир, глобальная суть происходящих событий. Поэтому их история не завершена – этого и не нужно, ведь найдено главное: банальное, но вымученное героями «если любишь – отпусти». И в этом история завершена полностью.

Очень понравилась напряжённость, созданная сжатостью действий – всего-то несколько дней событий. Тревога наступает от ощущения грядущей беды, и даже когда всё уже происходит (а происходит как в состоянии шока, с каким-то невольным туповатым принятием: жутковато, но происходит и происходит – что поражает реалистичностью, мы так и пандемию так приняли и много чего ещё…) давление не исчезает, а только нарастает – и это тоже круто. Прекрасно, что автор отошёл от зомбиапокалипсиса как такового.

Страх тут более глубокий, от холодной как у ящерицы кожи мальчика, например, — от того, что некогда любимое стало отталкивающим и чуждым. Именно чуждым. Пугает чужеродность оживших людей.

Порадовало и чувству меры автора – оно ему ни разу не изменило. Натурализм ни разу не перерос в смакование (очень частое и болезненное у многих современных авторов пугалок) уродств и анатомических особенностей мертвецов. Всё через призму взгляда героев – они видят разложение и прочее, так как не могут не видеть, но не разглядывают, пуская слюну. И то, что всё это мельком, без сильных акцентов и делает картину жуткой.

Конечно, есть и несколько моментов для меня спорных. Про эпизодическое падение к «классическим зомби» я уже говорил. Ещё сам момент с парнями, вышедшими развлечься с мертвецами – показался слишком наигранным и картинным. Как уж плохо охранялся зона с ожившими людьми – это раз. И какие-то слишком храбрые ребята попались. Есть подозрение, что массовый вал ужастиков про зомби должен бы чуть и не на подкорку въедаться, особенно у впечатлительных натур; пьяная храбрость пьяной храбростью, но не знаю, кем надо быть, чтобы полезть в такую авантюру. По-моему, это явный подгон ситуации под задачу не иначе. Было и ещё что-то, но теперь уже не вспомню – значит не столь явное и не столь важное…

Какое-то время я долго не мог понять, зачем в контексте задачи романа нужна телепатия. Но всё встало на свои места. Через это открылась не только общая картина.

И это тоже знаковый момент. И прямой намек: главное в романе не фантастическое событие и не страхи нагоняемые мертвецами и таинственным Рыбаком; главное – то, что внутри у героев. И это, на мой взгляд, раскрывается очень полно и ярко.

Последнее время читаю и перечитываю вещи для юношества (так сказать). И подавляющее большинство таких историй сейчас кажутся мне даже лучше, чем казались в прошлом. Многие вещи предстают теперь ярче, серьезней, появляются новые глубины и пласты, которые я раньше не замечал. Но появились и вещи, которые сейчас выглядят слабее. Увы, данный роман из их числа. При всех его достоинствах.

Да, достоинства есть. В нём есть увлекательность. В нём есть багаж эдаких дополнительных знаний, которых автор вкладывает в наши головы по ходу истории – от тонкостей морских путешествий до географии Африки, от энтомологии до истории работорговли.

Но ощущение наивности. Стойкое ощущение наивности.

Из чего оно складывается?

Ну, начать с героев. Дик Сэнд, пятнадцатилетний капитан, отдаёт картинкой. Юношеская честность, героизм, здравый смысл, плюс выносливость мула; и, главное, не изменившийся внутренне за всё долгое и опасное путешествие. Картинка. Да и все остальные – картинки. Женственная благородная мать, страдающий ребёнок, негр-силач. Невероятно умный пёс. Кузен Бенедикт совсем архитипичен – комедийный персонаж, большой ребёнок, обуза, но всегда в своей роли хоть раз, но неожиданно спасающий ситуацию. Негодяи, отталкивающие с первого появления. И герои, остающиеся в своих ролях, чтобы не случилось.

Само путешествие… Как в «Вокруг света за 80 дней» я буквально видел, как автор сверяется с путевыми справочниками, вычерчивая путь Филеаса Фогга, так и здесь я вижу, как автор обложился трудами Кэмерона, Ливингстона, Стэнли и других, черпая из них сведения и цитируя абзацами виды Африки, нравы её народов и прочие особенности. Он этого и не скрывает, во всю ссылаясь на эти источники (даже приводя жизнеописания этих знаменитых путешественников) – не без огрехов, например, туземцы Африки, оказывается, приносят жертвы североамериканскому Маниту...

С одной стороны, это, наверное, честно – упоминать источники; но это столь часто и навязчиво, что само приключение превращается во что-то второстепенное, как странствие в заимствованных декорациях. Это тоже действует на восприятие. Кстати сказать, именно поэтому первая часть (морская часть) читается гораздо интереснее – над ней диктата заимствований. Но и там практически не было интриги, так как автор сразу выдал и кто предатель, и какие сюрпризы он преподнёс. Только опасности пути увлекали.

Вообще создаётся впечатление, что у автора есть вполне прозрачные цели – провести героев по новому для автора маршруту (плюс багаж, о котором я говорил выше), очаровать читателя хорошестью героев, напугать жестокостью негодяев. И, конечно же, сказать, что рабство – зло. Последнее неоспоримо. И показано действительно ужасно и впечатляюще. Но странно читать про свободных негров Америки, будто их там никогда не линчевали после отмены рабства… Знал ли об этом автор или был очарован нацией янки? И имея эти цели, автор идёт к ним напрямую.

Но главное тут не показать что-то, а отвести глаза, скрыть.

И все, в конце концов, начинает бросаться в глаза, начинает добавлять своё к общему «наивно». Опять же, при многих действительно увлекательных моментах – большая часть странствий по морю (кстати, почему при нехватке рабочих рук кок просидел всё время без дела?), «водолазный колокол», тяжкое путешествие дорогами работорговцев…

Может юноша, ровесник бравого, но скромного капитана, не заметил бы этой наивности, сюжетных дыр, нестыковок. Но становишься чуть старше, и уже видно…

Нет, по-моему, не является эта книга той, что с возрастом становится всё интереснее, приобретает новое дыхание, новые оттенки.

Я не читал ни «Впусти меня», ни «Трилогию мест». «Человеческая гавань» первый для меня роман Линквиста. На мои впечатления ничего не давило.

А впечатления эти поначалу были очень и очень неплохие. Таинственное исчезновение, магическое насекомое в коробке, разворачивающаяся драма, вплетенная в историю семьи и шведского островка...

Но потом это ощущение постепенно начало ломаться, скрепить, как плохо подогнанные доски. И это было очень странно. Все вроде тут как надо, на вполне высокой ноте... Или нет?

Нет, все было прекрасно. Но только если брать по отдельности. Психологическая драма, преодоление, сближение с горем потери (откинь мистику, и покажется, что герой просто сходит с ума). Мистика. Гнёт моря. Море само по себе пугает, всесильная бесстрастная стихия; ничто так не вяжется со словом рок, как море. И здесь эта сила есть — безымянная, пугающая. Тайны маленького местечка, спрятанные от посторонних.

Ужасы. Фэнтези. Да, фэнтези. Сам по себе спиритус — это ведь уже магия, некий элементал воды, и он появляется сразу, показывая, что здесь присутствуют вполне себе магические фэнтезийный силы. И семейная хроника. Вполне бытовая, со своими драмами, со своими забавными и мелодраматическими моментами.

Это все здорово. С одной стороны. Но стоит поглядеть на это полотно с легкого отдаления, и тут же начинает казаться, что эти элементы сшитые плохо. Смотришь на моральные страдания героя — все потрясающе, душещипательно, внутренние открытия героя завораживают и по-хорошему удивляют; но тогда кажется, что история семьи здесь едва ли не лишняя, что ее слишком много. Смотришь на семейную хронику, и уже она нравится, и построена она увлекательно. Но тогда кажется, что ужасы (тоже с отсылками к прошлому, к случаю в подростковой компании, почти как у Кинга), возникают наигранно... Но читаешь моменты столкновения героя с призраками прошлого, а они захватывают, пугают. Но тогда зачем фэнтези-наполнение? Ведь оно ломает ощущение ужаса от вторжения нереального в мир реальный. Внезапное разрушение реальности тогда уже не так страшно. Спрашиваешь себя: а зачем нужен спиритус? Большую часть романа он похож на некий магический аксессуар, который просто болтается без особого дела. Становится понятно, что нужен для чего-то в конце – опять ощущение искусственности. Но если смотреть на фэнтези составляющую в отдельности (история Симона), она выглядит вполне себе неплохо.

Ощущение грубого соединения, какой-то неровной, неумелой спайки, при которой части заметно диссонируют друг с другом. Ощущение усиливается ещё и тем, что иногда история идёт будто сама собой, по инерции. И иногда появляются темные пятна. Нет, не всё объясняет автор. Но это не интригует, а скорее приносит налёт разочарования. Ведь автор (рассказчик) присутствует в тексте, он знает больше героев и не стесняется это показывать, но не всё объясняет. Однако что-то ведь объясняет, следовательно, мы вправе ждать от него объяснений. Временами закрадывается подозрение – просто не всему автор смог эти объяснения придумать…

Нет, не всё так плохо на самом деле. Увлекает роман, заставляет подумать, заставляет переживать, пугаться, удивляться. Но тут же где-то неизменно присутствует ощущение, что автор не постарался на полную силу, не довёл текст до какой-то монолитности, убедительной незыблемости, одним словом, не довёл свое дело до конца.

Отличный «морской» рассказ. Короткий, по-хорошему концентрированный. Прекрасный язык – несколько тонких шикарных сравнений, которые одним мазком создают яркую картину; по одному этому можно с уверенность говорить об авторском мастерстве. Но и сюжет тут на все сто. Детективная интрига. Золото инков и странные смерти. Страшна неопределённость, позволяющая стоить даже самые фантастические догадки – и не находить ответа, отчего становится ещё страшнее.

Даже когда выясняется суть и всё становится на свои места, ощущение мистической тревоги не исчезает и это очень и очень круто!

Я так понимаю, эта глава вышла в свет раньше, чем сам роман («Хроника царствования Крала IX»). Почему именно эта глава, предельно ясно – именно тут автор показывает монарха вплотную и держит его в фокусе достаточно долго. Получается лёгкий обман, нигде больше в книге Карл не присутствует так долго – на охоте или во дворце он только мелькает, даже возникает гипотетический спор между автором и предполагаемым читателем на этой почве.

Написан отрывок очень легко и увлекательно – как и весь роман.

Есть избитая истина – для детей нужно писать так же, как и для взрослых, только лучше. И вот в этом романе чувствуется, что автор следовал именно этому принципу. Да, это сказка (автор заявляет, что это пересказ иной, народной, сказки, но и сам «Принц и нищий» со временем стал народным, вон, сколько переложений и вариантов он породил), сказка, обращённая к юному читателю. Но за ней, даже за самой явной иронией автора, чувствуется авторская серьезность. К юному читателю он обращается столь же уважительно, как и к взрослому. Кстати сказать, в более раннем «Приключении Тома Сойера» этого ещё нет; там автор показывает мир ребенка и для ребенка, слегка всё-таки нагибаясь до уровня этого самого ребёнка, слегка (самую малость) всё-таки сюсюкая… Здесь этого нет. Впрочем, и мир романа – суровый мир взрослых, даром, что герои в нём – дети.

И тут вступает в силу другая истина, которой автор следует свято – хорошая история для детей, не скрывает от них жестокость мира, она наоборот говорит: «да, и такое бывает, но это не повод самому быть жестоким или нечестным».

И автор вовсю показывает эту жестокость и несправедливость. Да что там, он протаскивает героев, как осужденного сквозь ряды, – оборванцы, воры, попрошайки, обманщики, убийцы всех мастей (от нищих до высокородных), пинки, тумаки и плети. Больше досталось, конечно, юному принцу, волей судьбы оказавшегося на месте нищего – этот мир ему в новинку. Но и положение Тома Кенти, имеет свои «преимущества» (кстати, стоит и понимать, что ситуация, в которой он оказался, по законам пахнет виселицей, каким бы невольным участником всего этого он не был). Через него автор саркастически смотрит на раздутый церемониал, на золотую клетку королевского двора, на глупость и жесткость законов – и делится этим с читателем; просто, но так, как он бы делился этим с равным себе. Даже муки совести и определённые перемены в маленьком герое

– это ведь тонкости внутреннего мира, ими автор тоже делится, не боясь, что они окажутся юному читателю не по зубам. И это только радует.

Конечно, несчастья Эдуарда сильнее, да и собственные законы он ощущает на собственной шее, изучает свой мир с неприглядной изнанки – доходит иной раз до отчаяния. И приключения его напряженнее – а это то, что задерживает внимание и ребёнка и, например, нешуточно интригует и меня в мои уже 30+. Да, рядом находятся и друзья – особенно ироничен момент,

– но в мире столько жестокости, что и вдвоём её не одолеть. Некоторые моменты и взрослого способны взять за жабры (меня вот взяло), как, например, все, что происходило с героями в тюрьме, но та простота, с которой автор их описывает, не делает их кровавыми и особенно надрывными. История заставляет переживать за героев – и не на шутку. Но, так или иначе, в мире есть и честные люди (да вон дядя юного короля вполне мог использовать «безумие» мальчика и на большую свою пользу), есть и добрые сердца, есть материнская любовь, есть временами и справедливость. Но главное и самое назидательное, что честность, милосердие, прозрачный и ясный взгляд на жизнь – это не только то, что восстанавливает положение вещей, вознаградило хороших, и наказало плохих, это ещё и то, что ставит на одну ступень каждого порядочного человека – будь он хоть нищий, хоть король. Как говориться, сказка ложь, да в ней намёк, добрым молодцам урок. И королям иногда стоит спуститься с трона, чтобы на себе почувствовать жизнь своего народа. Да и каждому, пусть даже нищему, стоит быть честным, порядочным и добрым.

А ещё мне захотелось ознакомиться с жизнью и правлением настоящего Эдуарда Vl – чем же именно он так привлёк к себе внимание автора? И это тоже плюс.

Это «Хроника царствования Карла IX», но не о Карле IX. Этот роман о Варфоломеевской ночи, но и она там лишь эпизод – важный, переломный, но эпизод. По большому счёту, этот роман о гражданском расколе, чем бы он ни был вызван, о том, что нет ничего страшнее, чем убивать своего соотечественника. И это тем страшнее, что проходит на фоне любви и молодости. Кровавая черта между братьями и друзьями, как прорубленная саблей, разделившая возлюбленных и близких, толкающая людей на изуверства даже более жестокие, чем ненависть к образным захватчикам-иноземцам. И пусть в романе чувствуется большая симпатия автора к протестантам, то ли из-за источников, из которых он черпал сведения, то ли из-за природной жалости к угнетаемым, но явно чувствуется посыл – никакая религия такого не стоит.

Роман меня положительно впечатлил. Его лёгкость и изысканная простота стиля. Его любопытные герои – не исторические вершители, а дворяне, будто захваченные водоворотом. Вот и главного героя будто подхватывает какая-то сила и мотает из приключения в приключение. Пару дней в Париже, а уже на острие шпаги, втянутый, будто по чужой воле, и в смертельную схватку, и в любовную авантюру – и не платоническую, а вполне себе плотскую. Ох, эти французы, как они любят жить. С какой остротой это чувствуется и в страхе перед смертельной дуэлью, и перед свиданием, которое может оказаться ловушкой мстителей. Увлекает. Естественное простодушие героя и паутина обстоятельств, от комических до страшных, вон даже мистических хватает – от россказней о сатанинском крысолове, до заговорённых предметов. В этом, наверное, и есть очарование романа – истинно французское: страх противопоставляется веселью; близкая смерть – бурным проявлениям жизни. А фоном идет время, то самое царствование Крала IX, зажатое между религиозных войн. Круговорот романа цепляет исторических персон, и постоянно напружиненной исторической атмосферы.

Варфоломеевская ночь – перелом. Автор смог показать её очень жутко, опустошающе на фоне начальных событий. Кровавый шквал насилия – непредсказуемый или вышедший из-под контроля, на самом деле, уже и не важно. Конечно, такие сцены, как вера, ставшая между любящими людьми, и линия бойни, ставшая между братьями – элементы практически программные для подобного рода вещей. Но штампованными они тут не выглядят. Автор сумел создать тот драматический накал и ту осязаемость событий, что напряжением не позволяют отвлечься на эту мысль. А это, надо сказать, большое мастерство.

Да, в общем, весь этот роман – большое мастерство, подчёркнутое той легкостью и переменчивыми (от веселья до оглушающей жестокости и драмы) впечатлениями, с которыми он читается.

Коротенький погребальный гимн в романе «Айвенго» это не печаль по погибшему наследнику древнего рода королей (впрочем, мы потом узнаем, что не всё так фатально). В ней скорее что-то мистическое чем трагическое – душа человеческая отправляющаяся в ад, для того чтобы подняться из него в рай с помощью молитв почитавших его людей. Почему-то (и довольно внезапно) напомнило Эдгара По.

Я вынужден написать про две песни («Песенка Рыцаря и Вамбы» и «Йомен из Кента») один и тот же отзыв. Во-первых, они в тексте романа стоят так близко, что практически сливаются в одно. Во-вторых, да, сюжет их разны, но они и цель имеют одну, да и одно настроение. Эти песенки, как и сам момент, близки по духу к эпизоду, в котором король Англии пьет вино с весёлым отшельником. Такая же былинная история. Едет себе по лесу король и рассевает вместе с шутом (рабом, дураком и хитрецом в одном лице) песни на два голоса. Песенки весёлые и нарочито фривольные. Даже простонародные. Получается эдакое единение власти с народом. Хотя ощущение полной несостоятельности подобного момента (хотя шутам и позволялось многое) значительно портит ощущение.

Я вынужден написать про две песни («Песенка Рыцаря и Вамбы» и «Йомен из Кента») один и тот же отзыв. Во-первых, они в тексте романа стоят так близко, что практически сливаются в одно. Во-вторых, да, сюжет их разны, но они и цель имеют одну, да и одно настроение. Эти песенки, как и сам момент, близки по духу к эпизоду, в котором король Англии пьет вино с весёлым отшельником. Такая же былинная история. Едет себе по лесу король и рассевает вместе с шутом (рабом, дураком и хитрецом в одном лице) песни на два голоса. Песенки весёлые и нарочито фривольные. Даже простонародные. Получается эдакое единение власти с народом. Хотя ощущение полной несостоятельности подобного момента (хотя шутам и позволялось многое) значительно портит ощущение.

Почему-то в издании 2011 года (издательство «Амфора», серия «Зарубежная классика») эта песнь выпала. Я её слышал в аудиоверсии романа. Она, конечно, звучит довольно сложно – наверное, из-за того, что является определенной стилизацией. Но Ревекка всё же одна из важных персонажей, а эта молитва (или гимн, или песня) сильнее раскрывает и её, и весь презираемый в ту эпоху народ, и даже создаёт некий контраст карикатурному Аврааму из Йорка. Обращение к прошлому, от которого осталась лишь память, и горе, так как Бог от них отвернулся.

Предсмертная песнь Ульрики – один из самых драматичных моментов в романе «Айвенго». Он подкрепляется и самим образом старухи на фоне подожженного ею замка – картина вызывающая трепет. И личностью Ульрики – пленницы, потерявшей честь, но не жажду мщения, идущая на преступления во имя её; личность драматичная ещё и тем, что она не получает даже прощения от своего народ в лице Седрика Сакса. Справедливо ли – сложный вопрос.

Это песня тревожна и горька. В ней есть что-то от скандинавских саг, имена старых скандинавских богов и их напевы. И всё это с горьким и страшным предчувствием кровавого конца древнего народа. Пробирает отчаянием и значимостью момента.

В романе «Айвенго» эта песня звучит в моменте, наверное, самом былинном – во время попойки короля Ричарда Львиное Сердце, скрывающегося под именем Черного Рыцаря, с отшельником, а по совместительству разбойником из «свиты» Робина Гуда. Впрочем, на тот момент ни мы, ни сами герои не знают, в какой компании они оказались.

Она идёт сразу после «Баллады Черного Рыцаря» и уже вовсю соответствует весёлому духу эпизода. Да что там, она соответствует и брату Туку, и прелату Эймеру, да и всему духовенству в романе (рыцари храма не в счёт – у них там свои «тараканы»). Все они, как один, плуты и хитрецы, не гнушающиеся ни вина, ни сытной еды, ни хорошей жизни, только маскируя это своими речами и той самой мнимой «босоногостью».

В романе «Айвенго» эта баллада звучит в моменте, наверное, самом былинном – во время попойки короля Ричарда Львиное Сердце, скрывающегося под именем Черного Рыцаря, с отшельником, а по совместительству разбойником из «свиты» Робина Гуда. Впрочем, на тот момент ни мы, ни сами герои не знают, в какой компании они оказались.

Данная баллада в такой забавный момент звучит как дух рыцарства. Ни образами, ни рифмой она любителей поэзии не восхитит. Но в ней весь рыцарский идеал. Возвращение на родину из Крестового похода. Возвращение славное, но лишённое почестей и богатств. Таким образом, возвращение обнищавшего, но благородного война к даме сердца – к тому, кто этих богатств дороже. Вот только из концовки баллады мы так и не узнаем, ответила ли дама сердца на призыв рыцаря своей милостью…

Это предисловие интереснее было бы читать после самого «Айвенго». Но так уж решил автор.

Это предисловие с пояснениями, и они невольно раскрывают некоторые повороты романа, как, например, то, что безымянный Чёрный Рыцарь, посетивший отшельника Тука, не кто иной, как английский король, или то, что выбор доблестного рыцаря между двумя красавицами, остановится на Ровене, а не на Ревекке. Впрочем, последнее служило скорее напоминанием того, что автор собирался быть правдоподобным и показывать действительные предрассудки эпохи, а не идти на поводу молодых людей, требующих награды тем, кто больше страдал.

Кроме прочего здесь есть и пояснения, почему автор-шотландец выбрал темой историю Англии и именно этот период, откуда пришли к нему имена (в том числе рыцаря Айвенго) и некоторые события.

Надо сказать, что я читал это предисловие в издании 2011 года (издательство «Амфора», серия «Зарубежная классика»), а потом ещё слушал в аудиоформате. Так вот, в последнем это же самое предисловие было обширнее. Например, указав, откуда появился эпизод с королём и отшельником, там автор сообщил и несколько других вариантов этого анекдота с участием разных правителей. Или, например, сообщив, откуда появилось имя Айвенго, там он привел и сам исходный документ. И так на протяжении всего текста. А это, согласитесь, различие существенное. Так же я заметил, что и сам текст романа в том издании временами был слегка сокращён, и уж, как минимум, в нём не хватало замечательных эпиграфов перед главами.

Это, конечно же, сказка. Благородные рыцари, прекрасные дамы, честные разбойники, жестокие злодеи, и прочее, и прочее. Не хватает драконов и волшебства, хотя есть чудесное «воскрешение» из мертвых, и столь же чудесное умерщвление пышущего жизнью злодея. И где, как не в сказке, под личиной странствующего рыцаря совершает подвиги безрассудный и славный король, или пускает свою стрелу в захватчиков Робин Гуд (боле сказочными временами были бы, пожалуй, только времена короля Артура)? И где ещё самым преданным оказывается раб, а самым мудрым – дурак?

А рассказчик сказки похож на человека, подсевшего к вам у вечернего костра. И этот заправского балагура и остряка потчует историями на славу! Он знает, когда быть весёлым и сыпать шутками, подтрунивая и над заносчивостью норманнов и неотёсанностью саксов (шотландец, что ж взять, он сам слегка в стороне), над «жизнелюбием» монахов и честолюбием знати. Он понимает, когда надо вставить песню – весёлую или грустную. Знает, когда надо схватить за горло сюжетным поворотом, или вернуться назад, чтобы показать иную сторону действа. Знает он, и когда нужен почти суеверный страх, а когда ¬– пояснение. (Кстати, иногда он напоминал Шекспира – некоторые эпизоды походили на шекспировские драмы, а некоторые на шекспировские комедии). И герои его, будучи близки к стереотипу, почти к карикатуре (разве не карикатурен еврей Авраам или прелат Эймер?) всё же не кажутся карикатурой, выглядят привлекательными и интересными – да вон тот же негодяй храмовник не приобретает ли приятную резкость очертаний своими противоречивыми страстями, заложенными трагичным прошлым? Удивительно даже, но персонаж, лукаво названный главным, дабы отвести взгляд читателя от по-настоящему главных героев, выглядит, пожалуй, более плоским, чем все остальные – вот столь же рыцарский Ричард Львиное Сердце более интересен тем, что его безрассудная храбрость противопоставлена слабой заботе об управлении своим государством.

А заметив это, начинаешь замечать, что автор не такой уж простак, что знает он много, и умеет, например, играть на чувствах своих читателей. Играть на их любви к весельчакам и недалеким, но чёстным людям, на любви беззлобно посмеяться над тем, что смешно. На вечной тяге читателя к справедливости и идеалам. Над его нелюбовью к захватчикам (любым – пусть даже эта беда далека для читателя), как и (дольно тонко) к любым властелинам над робами, или (более толсто) – к безбожным служителям церкви (вот и подумай, кстати, над такой симпатией к роману со стороны советского читателя – ведь правильные струнки он задел). И при этом, утрируя, он не заходит за грань, успевает быть честным. Его герои не лишены предрассудков – вот даже самые благородные герои не лишены предрассудков в отношении евреев, да и сам автор над ними потешается, впрочем, примечая и некоторую иную сторону в образе честной, но несчастной в своей любви (а это предубеждение и является причиной её несчастья) Ревекки. И будучи прямолинейным в расставке знаков плюса и минуса над героями и событиями автор не избегает и сложности, например, указывая, что нынешние враги сольются в будущем воедино, в одну нацию (справедливо указывая в этом процессе роль общего языка). И это красит роман, заставляет смотреть на него как на нечто пусть плоть от плоти рыцарское, приключенческое, но являющееся чем-то более умелым и интересным; по праву заслуживающему ту любовь и то долголетие, которые он имеет.

Вычлененная из повести «Зов предков» эта глава выглядит наиболее однозначно – вся повесть гораздо сложнее. Именно сюда легла вся любовь и фанатическая преданность Бэка к Джону Торнтону, своему спасителю, и если смотреть на всё символически, то верного пса к своему человеку. Эпизоды отверженных действий, от спасения жизни до «подвига» принёсшего хозяину Бэка столь нужные деньги и восхищения вей округи. Да, действительно, в этом есть что-то замечательное, но вместе с тем и страшное даже – в подобной преданности, перерастающей в некоторое фантастическое взаимопонимание… И, тем не менее, все мы соглашаемся, что автор против истины не погрешил.

Хорошая глава, столь же увлекательная, как и вся повесть. Хотя отдельно и выглядящая, на мой взгляд, слабее, чем повесть в целом. Меня лично пленила неоднозначность «Зова предков», но именно в этой главе ее, по сути, и нет.

Помнится, Хемингуэй как-то сказал, что «Старик и море» – обычная повесть; рыба значит рыба, старик – просто старик, море – просто море… и ничего иного в ней нет.

Вот и тут пёс – это пёс; человек – это человек; палка и клык – это палка и клык. И, тем не менее, всё это гораздо глубже. Гораздо глубже, чем труд, чем суровость севера и любовь животного к человеку. Большая заслуга автора в том, что Бэк не превратился по ходу истории в человека, что он не стал думать человеческими словами, не стал ощущать мир человеческими чувствами и мерить его человеческими мерками. Жизнь ездового пса, весь мир его передаётся через призму простого кристально чистого восприятия, создавая вдруг тот самый хемингуэевский вакуум притчи, в котором все вещи приобретают значительность. Тонкое еле уловимое чувство, что за всем этим скрывается некая мудрость. И иногда эту мудрость можно даже поймать.

И, несмотря на то, что история моральна – в ней есть и дружба и преданность, добро Джона Торнтона, целеустремлённость Франсуа и Перро, жестокость и глупость Мерседес, Чарльза и Хэла, достойных своей участи, и прочее и прочее – она при этом и над моралью. Над моралью борьба Бэка за лидерство, над моралью сам зов предков, в конце-то концов. Что этот зов предков? Не добро и не зло. Свобода, но одновременно отрешение от любви и заслуженной преданности (недаром в какой-то момент эти чувства борются в герое). Природная свобода и природная жестокость. Естественная гордость и полное отсутствие милосердия. Безоговорочная преданность и подчинение лишь закону силы. Так через всю кристальную ясность проступает и неразрешимая сложность; две эти вещи и создают противоречие жизни.

Прекрасная повесть. Добавить ещё – написанная простым, но великолепным языком. Увлекательная и напряженная приключениями и трудностями. То, что прекрасно читается и в пятнадцать и в пятьдесят лет. И то, что стоит читать и в пятнадцать и в пятьдесят лет.

Я немножко удивлён такими низкими оценками. Да, роман-то не идеален и не гениален уж точно. Но вполне себе нормальная беллетристика – если много от неё не ждать, то можно даже получить удовольствие. К тому же постоянно мелькает ощущение, что для своего времени это вполне мог быть определённый прорыв в плане внедрения в такую литературу не ужасов вуду или Лавкрафта, а эзотерики. Да, в основном поверхностной, местами похожей на кашу из различных учений, от христианства до египетских мистерий, но чувствуется, что автор что-то да читал, пусть так же поверхностно, и старался через историю всё это вычитанное преподнести. Оттого в диалогах и преобладают развёрнутые пояснения про магию числе, систему таро, исторические фаты про оборотней, одержимых и прочее и прочее. И не сказать, чтобы это было безынтересно. Для примера тот же Колин Уилсон написал свои «Паразиты разума» и «Философский камень» более изыскано в плане эзотерических внедрений, но гораздо, гораздо позднее.

Что касается сюжета – да, он прост. Как, впрочем, и любые приключения. И герои просты, без всяких внутренних деформаций по ходу истории. Но – вопрос – а нужны ли тут были эти внутренние изменения? Герои крепко стоят на ногах, они действуют. А временами между ними возникает даже вполне приятная химия, выражающаяся в ощущении «а неплохая дружеская компания собралась». Есть в тексте и развесистая клюква – куда ж без неё. Упомянутые в романе приключения героев в советской России даже вспоминать не хочется, настолько они выглядят нелепо. Но общая ткань истории выглядит местами довольно напряжённо. И даже страшно, как тот же шабаш, или отражение атак зла в магическом круге (видения героев, на мой вкус были довольно жуткими). Возможно, концовка немного сбила накал – погоня за злодеем через всю Европу, отдалённо напоминающая погоню героев за Дракулой в одноимённом романе, для меня лично сбило очарование некой камерности – сатанизм в чопорной английской обстановке.

В общем, мне показалось – вполне себе неплохо, даже добротно и увлекательно, если знать что перед тобой беллетристика и не ждать от неё ничего кроме чуть карамельной истории с приключениями и чертовщиной. В таком случае даже не выходя сильно из тех эпитетов, что я привёл выше, роман может приятно удивить и заинтриговать.

Странное у меня отношение с Головачевым. Я его пробую читать. С опаской. Отщипываю, чуть прожёвываю. И выплёвываю. Так как не то чтобы горько, а безвкусно. А временами это даже хуже чем «противно».

Может, просто попадаю не на те вещи. Вот как сейчас…

Я тут уже, на сайте, увидел, что рассказ входит в какой-то цикл. Оно чувствовалось. Как будто вырвано из контекста. С попыткой впихнуть всю мифологию в этот короткий рассказ. Но возможно именно из-за того, что рассказ небольшой впихнуть получилось только в лоб, бесхитростно и даже плоско.

Вообще от Головачёва (по тем вещам, что я читал) остаётся ощущение, что у него есть только один рецепт, и он его и использует, не задумываясь, какой это производит эффект. КГБ и супер-КГБ, какой-нибудь сверхчеловек, министры и замы, а над всем этим космические сверхрасы, естественно воюющие, естественно управляющие (или пытающиеся управлять) Землёй. Сюжет простой, как фильмы про братков. Пена из научных слов, как попытка обосновать «чудеса» какой-нибудь научностью, но выглядящая так убого, что поневоле начинаешь думать, что бряцанье погонами должно бы отвлекать от этого внимание если не своей крутостью, то хотя бы своей нелепостью.

И в данном рассказе тоже всё это есть.

Не помогает и стиль. Попытка взбить научную пену (в якобы научно обоснованном через игру путешествии по космосу – мне даже повторять этот бред смешно), кажется пустым сотрясанием воздуха наукоподобными терминами, тут же спотыкающимся о «вяленую рыбку», «классное вино», «преф» и прочие «простонародные» слова, создавая жуткий диссонанс. Как и сама речь героев, с подобными же перекатами. Кстати, о героях. Я буквально вижу, как «мэтр» где-нибудь на писательских мастер-классах учит неофитов, что персонажи должны раскрываться в действии, должны иметь свои индивидуальные особенности, в том числе и речевые. Но сам тут вот «раскрывает» их лишь абзацами прямых представлений читателю. И речь у всех однообразна. Кстати, реакция «друзей» на речи героя дико неестественная. Настоящие друзья не книгу бы советовали написать, а по-дружески смеясь, попросили бы потрогать дырку в его черепе после той самой аварии, с которой начались сны…

Так как-то всё… Хотя я надеюсь, что просто попадаю не на те вещь. Но надежд всё меньше и меньше.

Статья объёмная. Но я читал её в книге серии «Всемирная литература» — там все статьи такие. Главное, что она интересная. Она начинается с утверждения самого Свифта, что он мизантроп. Это – отправная точка. Почему он мизантроп (да и мизантроп ли)? Так на него повлияли исторические события, свидетелями которых он стал? И вот идёт широкая картина этих самых событий – небезынтересный маленький курс истории. Или в это повинны личные переживания героя? И вот – перед нами его жизнь. Трагичная, с интригующими тёмными пятнами (две женщины, так привязанные к нему — священнику), его участие в политических прениях, его попытка вырваться в большой мир, и его разочарование этим миром, борьба за права народа (Ирландии), в котором он, по сути, чужак… История достойная книги или фильма. Но главное, что в этой статье хватило места её интересно показать – эдакое маленькое ЖЗЛ.

Из минусов – вечное; статья перед произведениями, и в ней много о них сказано. В основном про «Сказку бочки», как менее известном произведении сейчас, но при этом принёсшем славу автору при жизни. Всё это, конечно, добавляет к восприятию произведений, заставляет кое-что оценить по-новому… но только сели читать их перед статьёй. А так, тут они даже тезисно пересказываются – какое же удовольствие их после этого читать?

Никакая это не сатира, и никакой это не юмор, а самый что ни на есть сарказм. И такой острый, такой резкий, что хоть в эталон его возводи. Сильнее чем в «Путешествии Гулливера» ощущается насколько у автора, извиняюсь, стальные яйца. Да, он тут выступает анонимно, но ясно же, что эта анонимность в любой момент может распасться. А в отличие от «Гулливера», где аналогии всё же довольно тонки, здесь они невероятно прозрачны. Мало того, автор сам их раскрывает, вставляя пояснения своих критиков – кстати, очень любопытный ход превращения врагов в невольных помощников (опять-таки с непременным сарказмом). А тема заповедна и сильна – религия. Автор насмехается (иного слова не найду) над тремя ветвями христианства, превратив их в трех братьев, сумасбродствующих над завещанием отца (Библией). И делает это великий атеист просто блестяще. Впрочем, коллегам писателям тоже достаётся, как и критикам, читателям и издателям. Ему помощник – блистательная выдумка. И нарочитая самоирония – напускное самолюбие, манера «следовать писательской моде», и т.д.. Блюдо довольно острое, но запоминающееся – ведь и сейчас в чести комедии, герои которых до уморительности самолюбивы. И автор здесь выступает именно таким героем. Надо сказать, что лексика у него бывает довольно резкой – острые словечки (те самые, что хорошо идут в каком-нибудь шоу на ТНТ) мелькают часто, но очень в точку, отчего делают только смешнее (кто бы мог подумать, что меня будет такое веселить). И в очередной раз вспенились британские сериалы (типа «Голяка») – в котором британцы предстают такими, не чурающимися «красного» словца. Оказывается это их природное, запечатлённое даже в литературе.

«Сказка» не завершена. В этом тоже есть что-то ироничное, так как обрывается она в тот момент, когда отвлечения становятся слишком навязчивыми и многословными, мысль иногда начинает теряться. И завершена, по словам автора, именно по этой самой причине. Что ж, честным с собой тоже надо быть. И хоть в чём-то «самолюбивый автор» решил не следовать писательской моде и не плодить «долгие проводы».

Короткий и единственный цикл у Гансовского – два рассказа, две повести – на мой взгляд, едва ли не одна из вершин творчества автора. Я, правда, начал читать его с конца с «Части этого мира», вещи, которая ни много ни мало потрясла и своей пластиковой красотой засела в памяти. Но позже, когда я прочитал цикл по порядку, я ощутил, как органично развивается этот самый необычный мир и какие смыслы он несёт вместе с собой. У вещей и эмоциональный фон общий. Довольно пессимистический, но не депрессивный, с нотками горькой иронии и довольно занятным юмором (в первом рассказе и последней повести). Смыслы, казалось бы, вынесены на поверхность, чётко озвучены автором, но сама диковинность мир вдруг заставляет присматриваться, искать смыслы отброшенные тенью основных смыслов.

Наверное, «Демон истории» чуть-чуть выпадает. Он не развивает мир в контексте цикла. Мир здесь скорее повод обратиться к истокам его «инаковости», тот альтернативный (до поры до времени) путь, из которого он вырос. К тому же тут единственный раз мистические силы действуют на равных с силами научно-фантастическими. В остальном же – в героях и даже в общем пессимистическом взгляде на человечество – «Демон истории», конечно же, несомненная часть цикла.

Кстати, о мире цикла. Кто-то уже говорил, что Гансовский похож на Филипа Дика своей безграничной яркой фантазией, своими мирами. Хотя у Дика мир чаще всего фон, а у Гансовского мир – объект, герои непосредственно с ним взаимодействуют, изучают, воюют и прочее, но это тоже, в конечном счете, приводит нас к самим героям и обществу, человечеству в целом. Получается такой вот более длинный путь через отражения мира в людях и людей в мире. И данный цикл, возможно, апогей этого. Мир тут – полноправный герой истории.

В первом рассказе («Доступное искусство») он будто бы только зарождается – мир доступного искусства, доступной наук и доступных спортивных достижений (всё это «псевдо-», так как бессмысленно без приложенных усилий и бессонных ночей), мир пустотелых богачей, воспринимающих искусство как модный аксессуар, ещё имеет альтернативу в расстроенном рояле и неумелой игре детей, создающих искренне, настоящее…

Про второй рассказ я уже говорил. Но вот первая повесть («Три шага к опасности») показывает нам развитие мира. Научно-технический прогресс победил, «вкалывают роботы», а для человека осталась лишь депрессия, заглушаемая наркотиками, да Вокзал – мир виртуальной реальности, позволяющий самоутвердиться в нём. Новая наркотическая панацея. И герой бежит из этого мира (кстати, с ним бежит и создатель «Доступного искусства») через Вокзал, хотя никто не мешает его побегу в реальности. Последняя ступень перед превращением человека в раба новой механической природы.

И финал («Часть этого мира»). Машины действительно стали природой, существуют отдельно от человека, по своим непонятным законам, строят дороги в несуществующие места, создают пустующие дома, гоняют вагоны в метро, не имеющих выхода… Но в этом же появляется новая надежда для человечества. Герой уже не бежит, он странствует по новому гротескному пейзажу. Депрессия ещё витает над человечеством, но конец пути героя – выход из неё. Да, техника стала природой. Но теперь уже она – предмет для изучения, для прикладывания сил, для нового уже реального самоутверждения. Круг, наконец, замкнулся. Надежда всё-таки есть, и заложена она в самом человеке.

Когда я читал, постоянно что-то вспоминалось, мол, и на то похож и на это. Хотя скорее именно созвучно, чем похоже. От «Хищных вещей века» (будущее победившего научно-технического прогресса, но люди теряют смысл жизни, заменяют её наркотиками, стимуляторами), до Филипа Дика (где-то уже упоминали, что Гансовский похож на Дика своей безграничной, яркой фантазией, своими мирами, хотя у Дика мир чаще всего фон, а у Гансовского мир – объект, герои непосредственно с ним взаимодействуют, изучают, воюют и прочее; а здесь и концовка заставила вспомнить Дика). Напоминает и самого Гансовского, повесть «Побег» – самим действием, сначала трудным, затем закаляющим тело и дух. Но при этом повесть не разваливается на части, а остаётся цельной самостоятельной, индивидуально сильной.

Возможно, секрет в динамике. Повесть напряжённая и быстрая. Всё в движении, с перманентными трудностями, опасностями для жизни. С ощущениями постоянного цейтнота, преодоления и борьбы.

Смыслы, кажется, лежат на поверхности, озвучиваются автором однозначно и чётко. Но сама диковинность мир заставляет присматриваться, искать смыслы отброшенные тенью основных смыслов.

На мой взгляд, в повести есть скрытая горькая ирония. При том, что она пропитана страхом перед третьим шагом превращения человека в раба новой механической природы, перед отсутствием стимулов, она и показывает то, что важнее этих стимулов, важнее свободы, главенства над миром и прочими эфемерными понятиями. Герой совершает побег в мире, где он и так может совершить этот побег… Просто никто не будет его удерживать. Ему нужно самоутвердиться. Нужно, чтобы сдерживали, и преодолеть это сдерживание. Нужно преодолеть физическую боль и страх. Нужно стать лидером. В конце концов, преодолеть саму стихию. Самоутвердиться по полной. И в этом тоже есть что-то двойственное и чуть горькое. Для самоутверждения достаточно Вокзала, иллюзии. Для человека лучше иллюзия побега, чем сам побег, который вполне возможен. Видимость возможности изменить саму судьбу, чем реальная возможность изменить свою судьбу… А это ставит вопрос: а не заложен ли этот третий шаг к опасности в самой человеческой природе, если между реальностью и иллюзией он автоматически выбирает иллюзию?

Есть такая история про фотографию времён нацистов. Целые площади запруженные «зигующими» людьми. Не какие-то отморозки, а обычные на вид люди. Потом, когда наша армия вошла в Германию, все эти люди, естественно, говорили, что их там не было, и они этого не делали…

Почему-то когда я читал рассказ, мне всё это вспомнилось.

Рассказ тяжёлый и густой. И безрадостный. Литература и искусство в целом чаще подводит нас к мысли о том, что личность в истории значит многое. Но тут автор говорит: «не всегда», похожее на обескураживающее «никогда». И восприятие вдруг ломается – ему веришь. Чтобы остановить то, что пытается остановить герой, нужно задушить не только «Отца», но и его приближённых, а за ним и людей, разделяющих его идеалы, и дальше – до всех тех «приличных» людей, заполнивших площади на знаменитой фотографии. В конечном итоге, нужно изменить мир, а не убрать одного человека – а это не в силах сделать одиночке, даже если под рукой у него сам демон истории… Что-то есть в этом горькое, как оплеуха, которую поучаешь чтобы отрезветь.

По эмоциональной тяжести рассказ напомнил повесть «Шесть гениев» (до того, как автор убрал из неё антинационалистический пафос, превратив в «Башню»), там и место похожее, и какая-то пугающая, болезненная атмосфера, будто подчёркивающая ненормальность самого явления – нацизма и неонацизма. А тут ещё и о личности тиранов – низкой, ничтожной, завистливой…

Сюжет у истории может быть не самый неожиданный – его канва просматривается довольно чётко уже сразу, как и то, к чему она приведёт. Но сам текст держит в напряжении, возможно благодаря тому, как густо эмоционально он написан. Ну и мир, конечно, вызывает интерес – хотя, это именно то, чего ждешь у Гансовского, особенно в этом микроцикле про Леха и Чисона. А тут вызывает удивление ещё и то, что, в отличие от остальных рассказов, в которых чудеса мира имеют исключительно научно-технический характер, здесь действуют и мистические, поистине фантастические силы…

Хороший рассказ. Хотя посыл его не нов.

Рассказ всё это показывает. Может слишком уж неприкрыто. Но это компенсируется отличным стилем – лёгким, ясным, выточенным. И иронией – умной, тонкой. Гансовский – отличный художник, и «картины» (истории и миры его) узнаваемы и надолго остаются в памяти. Данный рассказ из их числа.

Статья писалась явно для молодого поколения – вышло очень характерно. Жизнь Свифта на самом деле очень интересна и тянет на хороший роман. И с фактами этой жизни я познакомился именно здесь. Но над статьей осязаемо витает свой век и читательское назначение. Автор её чуть не в каждом абзаце упирает на критику капитализма. Не обходится без цитат Маркса и прочих прелестей. К тому же он внезапно и очень надолго отвлекается на историю Англии – в соответствующих же красках.

Есть несколько забавных моментов, когда автор пытается создать зрительную картинку, например, говоря, что Свифт, стараясь быть неузнанным, ходил по темным улицам и прислушивался к разговорам, или заходил в кабаки и вмешивался в чужие беседы. Картинка получалась весьма странной. Возникали и некоторые внутренние разногласия фактов с текстом. Эмоционально автор рисовал Англию времён Свифта довольно-таки людоедским государством. Но, что интересно, сатира Свифта – и над церковью, над министрами и государями, над политическими партиями, причём, в итоге, над обеими партиями – привела его не к тюрьме, а вывела в виднейшие лица государства. Видимо, стоит отдать должное власть имущим, сносящим такие обиды. Или в людоедском государстве права личности были крепче этих обид? Второй и очень интересный момент – Свифт открыто выступал за борьбу ирландцев за свою свободу. Он даже был заочно осужден (ирландцы его не выдали). Но тут же, следующий абзац начинался словами: «Когда в 1726 году (уже после его «осуждения» — моё примечание) Свифт вернулся из поездки в Англию…». Это как так? Я не очень-то понял…

Это, конечно, невероятно очаровательный роман. А меня он пленил ещё раньше, чем я научился читать – картинками Жана Гранвиля, с летающим городом, великанами, магами в колпаках, страшными дикими людьми, миниатюрными городами и прочими чудесами, так будоражащими тогда моё детское воображение. Конечно, позже, перечитывая и перечитывая, я быстро сообразил, что «Гулливер» не про приключения в неведомых местах (хотя именно невероятная выдумка автора делает роман очаровательным), он – сатира кристально чистой воды. И всё сатире подчинено – и довольно простой стиль, и эта замечательная выдумка. Вот только в детстве это не совсем понятно. Вернее понятно не в полном объёме. Так что того, кто, составляя списки литературы для школьников, засовывал «Гулливера» в рубрику для начальных классов, я бы вывел на площадь и прилюдно побил бы палкой. Хотя даже так роман был и будет популярен у детей, пусть его сатира будет понятна лишь поверхностно, без тонкостей (для понимания тонкостей сейчас не хватает самого текста – нужны комментарии) – выдумка, замечательная выдумка всегда будет держать этот роман на плаву.

Выдумка. С ней автор даже может повторяться, например, прохаживаясь плёткой по судебной системе родной Англии, но в разных частях романа он находит для этого новые слова и углы обстрела. Выдумка. С ней он углубляется со своими призмами кривых зеркал, заходит с разных сторон, идёт всё дальше и дальше… «Путешествие в Лилипутию» – самое известное. Мир карликов – и мелочность английской знати, английских нравов, карикатурная буржуазия, миниатюрные распри и религиозные разногласия; смейтесь, ибо на самом деле, они ничтожны. Но вот герой попадает Бробдингнег, и теперь уже сам он – лилипут. Пребывание в огромном мире, в котором угрожают осы, лягушки и прочая «мелочь», не говоря уже о людях. И сам Гулливер теперь под пристальным взглядом монарха Бробдингнег, под пристальным взглядом многое – от науки, политики, способов устройства жизни и ведения войн. Вот и сам герой осмеян, и его родина. Но и жители Бробдингнега не ангела (даже мудрейшие из них как тот же монарх) – как минимум в отношении к маленькому разумному существу у них есть насмешливая и снисходительная жестокость.

«Путешествие в Лапуту, Бальнибарби, Лаггнегг, Глаббдобриб и Японию» — моё любимое. Калейдоскопичное. Полное чудес. Жители этих стран такие же люди, как минимум, по размерам. Хотя есть и исключения – те же дряхлеющие бессмертные, заставляющие задуматься: а так ли хорошо это бессмертие? В этой части много всего любопытного, от механики города учёных до острова магов с королём-некромантом и вызываниями духов умерших. И сатира на многие темы – от учёных, не воспринимающих ничего кроме своих наук, до прожектёров, способных уничтожить труд многих поколений; от переписывания истории до несусветных церемоний перед ликом власть имущих. Обожаю эту часть.

И «Путешествие в страну гуигнгнмов» как некий апогей. Кроме критики английских законов и быта – теперь немного иным способом, так герою приходится объяснять всё нечеловеческим существам, не знающим множества понятных нам слов – герою приходится держать ответ и за всё человечество, за пороки рода людского. Здесь в первый и последний раз сатира автора становится не только едкой, но и горькой. Да и от всей этой части тянет лёгкой еле уловимой грустью – впервые герой встречает некое подобие утопии. Но утопии не доступной пока человеку. Очень удачное разделение мира этой страны на два полюса – благородных мыслящих лошадей и еху, людей без налёта цивилизации, но со знакомыми человеческими повадками, людей способных враз одичать и стать самыми неприятными из животных – заставляет подумать, а настолько ли мы разумны, что потакаем своим порокам, возводя их даже на уровень политических рычагов?

Ещё одна мысль, которая мелькнула: насколько у автора, уж извините за выражение, стальные яйца. Во времена, когда подобные выходки карались строго, взять и практически неприкрыто и зло подтрунивать над сильными мира сего, над этими партиями и даже религиозными конфликтами… В те времена, даже сильнее чем сейчас, на это требовалась неслыханная смелость.

Автор, конечно же, иронизировал над своей родиной, и часто довольно предметно. Но в том и сила авторского умения, что сатира вышла далеко за рамки вещей, знакомых лишь его современникам. А может в этом и горечь всего мира – времена идут, но не меняются явление и пороки. Главное только, смеясь над ними в какой-то там старой Англии, понимать, что автор смеётся и над нами тоже. И часто не без горечи.

Вспомнилось, что в «Письме капитана Гулливера к своему родственнику Ричарду Симпсону» герой упорно называет жителей своей страны еху, и упирает на то, что сочинение его призвано заставить еху измениться. Это к тому, какое значение для автора имеет последняя часть истории.

Да, финал получился значительный. В чём-то – некий апогей. Сатира автора выходит далеко над выставлением напоказ пороков своей страны (хотя и этого не мало – та же нелюбимая автором судебная систем опять попадает под прицел его критики) – герой ни много ни мало приходится отвечать за весь род людской. И, надо сказать, пороки человечества в целом выглядят очень пугающе и грустно. И, наверное, правильно, что автор не стал смягчать их своей иронией. Стоит иногда увидеть себя в грязных диких еху.

Ход с разделением пороков и благодетелей на два лагеря очень удачен. И удачно, что для лучшего выбрана форма грациозных и сильных животных, сам облик которых намекает на благородство. То, что гуигнгнмы не люди, а лошади, с их языком и особенностями, заставляет героя рассказывать о своей стране просто, без помощи риторических увёрток – ошкурено, а значит честно. Как ошкурены еху – люди, с которых снято платье цивилизации, и показана их природная суть.

Герой, наконец, находит утопию, мир, в котором главенствует разум, честность, уважение, в котором всё естественно и просто (создавая контраст с миром людей). Но мир этот, увы, не для человека…

На самом деле, эта часть у меня самая любимая. Ещё с раннего детства, когда текст был мне недоступен, а вот картинки – летающий город, странные люди, с кривыми лицами, колпаки волшебников, и прочее и прочее – приводили в восторг.

Когда же стал доступен и текст, моё уважение к этой части только усилилось. Герой посещает самые диковинные места с самыми диковинными нравами. Конечно же, всё это сатира. На науку, оторванную от действительности. На прожектёров, чьи долгострои-проекты только высасывают деньги. Ну, и на власть, конечно (в коротком посещении Лаггнегга), на её раздутые церемонии. Всё, как всегда, гипертрофированно до уморительного, гротескного состояния.

Но, что характерно для этой части, ирония её даже более живуча, чем в предыдущих. Более интернациональна, что ли. Можно не заглядывать в примечания, чтобы понять, над чем конкретно смеётся автор. И так понятно. И до сих пор актуально. Те же прожекты, например, только вытягивающие из бюджета деньги, а кое-где и вовсе похожие на «лохотроны».

А ещё я отметил бы и психологизм. Очень мне понравился момент, когда несколько, ужи извините, дураков побывав в городе учёных, сами в глазах народа стали учёными. Ну и не только это, конечно.

И кроме прочего, от калейдоскопичности мест, в которых побывал герой, читать эту часть гораздо интереснее. Это действительно уже путешествие по отдалённым диковинным странам. Летающий город. Остров, населённый чародеями, с королём-некромантом. Ох, как будоражит воображение.

А ещё автор умудрился предсказать открытие двух спутников Марса, которое состоялось гораздо позднее. Так, к слову.

«Путешествие в Бробдингнег» это «Путешествие в Лилипутию» наоборот. Вот уже сам Гулливер превращается в лилипута в мире населённом великанами. История тут напряжённее, так как подобный мир полон опасностей – угрожают даже крысы, осы, жабы и прочая «мелочь». Изменение перспективы получается очень интересное. И пусть хорошего сюжета тут нет, но сразу понятно, отчего в фантастике жанр приключений в микромире довольно популярен, – а ведь он именно отсюда.

«Наоборот» стала и сатира. Если в прошлой повести Лилипутия была пародией на Англию, то теперь сам герой оказался под прицелом насмешек государя Бробдингнега, задававшего довольно здравые расспросы по поводу родины рассказчика. То есть насмешка автора над сомнительными вещами в собственном королевстве стала совсем неприкрытой.

Но приятно, что автор не стал делать из страны великанов, места населённого ангелами. Жители её – такие же люди, со своими пороками. Даже довольно мудрый король (и королева) их не лишена некоторой жестокости к своему маленькому рабу, обращаясь к нему подчас лишь как к забавному животному – его беды для них лишь веселье. Но это тоже повод внимательнее приглядятся к самому себе.

Первое путешествие Гулливера самое известное. Скажите «Гулливер», и все вспомнят лилипутов. Вот, а говорят, что запоминается последняя фраза, а не первая. С путешествиями Гулливера всё, видимо, происходит наоборот.

Но «Путешествие в Лилипутию» – вещь действительно очаровательная. Особенно если в книге иллюстрации Жана Гранвиля (я специально искал такое издание, чтобы оживить воспоминания детства). Простое изложение довольно чудных (ударение на ы) приключений, крошечного мира, подчёркивает тонкую комичность происходящего. Уже приятно.

Только потом, в более зрелом прочтении, понимаешь суть сатиры заложенной в повести. Часть её видна невооружённым глазом, часть можно рассмотреть при помощи комментариев – без них тонкости английской политики того времени понять сложно.

Но и так есть понимание, насколько у автора, уж извините за выражение, стальные яйца. Во времена, когда подобные выходки карались строго, взять и практически неприкрыто и зло подтрунивать над сильными мира сего, над этими партиями и даже религиозными конфликтами… В те времена на это требовалась неслыханная смелость.

Кстати, самым удивительным открытием для меня стало то, что не только в образах маленьких человечков автор вывел политических деятелей, но и в образе самого Гулливера, частично повторив им путь опального министра.

Есть ещё предисловие к «Гулливеру», которое называется «Издатель к читателю». Такое же вымышленное и такое же ироничное (например, выражение «Это так же верно, как если бы это сказал Гулливер» звучит очень забавно). В нём несколько слов о самом Гулливере и о том, что издатель «выкинул» из рукописи всякие длинноты и широты (имея в виду морские термины). «Написано» оно якобы издателем и родственником героя/автора Ричардом Симпсоном. В базе ФантЛаба оно не отмечено.

Так вот, это письмо своего рода ответ ему. В нем, конечно, есть недовольство реальными правками, которым подвергся роман. Но само оно плоть от плоти «Путешествия Гулливера». Та же ирония и довольно жёсткая сатира. Например, автор удивляется и возмущается тем, что после выхода романа местные еху (имя ввиду англичан) живут по-прежнему в невежестве. Он этим возмущается даже больше, чем правкам. На двух листках текста много едких намёков на английских власть имущих – автор, как всегда, ходит по тонкому льду. А ещё замечательное наблюдение о том, как люди любят хватать новые слова, так что, если отсутствовал некоторое время, то своего соотечественника можно и не понять. И это справедливо не только для англичан.

Но читать лучше всё-таки после самого романа, а не перед ним (как получилось у меня) – тогда это псевдописьмо станет более понятным в его сатире.

Вот я и одолел всего Шерлока Холмса от Конан Дойла. Путешествие было интересным и очень увлекательным. Нет, кое-где, конечно же, можно было ловить истории на нестыковках. Кое-где истории сводились к определённому авторскому штампу – например, негодяи чаще всего оказывались из-за рубежа, откуда-нибудь из колоний, а если Холмс брался за дело человека, обвинённого в чем-то, то этот человек всегда оказывался невиновным, и повести были будто двойными историями: расследования в одной части, драматическая почти самостоятельная история в другой. Но сейчас, по итогу, это всё кажется мелочами. Да, и до Дойла были логические детективы – Эдгар По не даст соврать. Но именно Холмс стал олицетворением сыщика, его эталоном. А такие вещи не случаются просто так. Рассказы о Холмсе действительно очаровательны. Они, чёрт возьми, ещё и учат думать – ведь читая истории Дойла, хочется даже мыслить как Холмс!

Интересно было смотреть, как меняется персонаж. Изначально созданный как некая почти асоциальная личность – его самомнение, привычка высказываться об окружающих нелицеприятно (даже про своего друга Уотсона!), пренебрежение ко всему, что не касается ремесла (вспомните, как в первой повети он говорит об искусстве, например), пристрастия к наркотикам, в конце-то концов… Всё это сгладилось в той или иной мере. Остался его ироничный стиль, его артистизм и склонность к эффектам – и эти вещи вкупе с дедуктивным методом делают его невероятно притягательной фигурой.

В первых сборниках рассказов, кажется, что разгадать ребус для него важнее, чем поймать преступника – были такие истории, в которых преступник оказывался не найден, зато обстоятельства преступления были полностью раскрыты Холмсом. Но дальше рассказы стали более завершёнными – даже если преступник и избегал правосудия, то оно настигало его другими путями, вплоть до несчастных случаев (ещё один авторский штамп, кстати).

Где-то к середине цикла, в его пиковый момент едва не поставивший точку во всей истории, появился мощный антагонист – профессор Мориарти. Появился он, конечно, весьма внезапно (как бы автор не пытался это исправить в повести «Долина страха») – чуть попахивая искусственностью. Но ход был столь сильным, что антагонисты стали появляться часто, скрашивая многие истории – полковник Моран, король шантажа Милвертон, и многие другие, менее именитые. Появились умы, сопоставимые с Холмсом. И не только его брат Майкрофт. Был даже один сельский констебль, который действовал параллельно и едва не обошёл великого сыщика! Много дел о бумагах, которые нужно вернуть – частных или государственных. Кстати, политика начинает проникать в истории, возводя расследования Холмса в ранг государственных.

Великий сыщик дебютировал в самом расцвете Викторианской эпохи, а в последнем сборнике вовсю проступал двадцатый век. Вместо преступников-индивидуалистов, преступников-джентльменов появились шайки, напоминающие мафию, появились личности с явными психологическими патологиями (читай: «маньяки»). Сами истории ускорились и стали напоминать борьбу мускулов, вместо дуэли мозгов; Холмс стал больше проводить стандартные методы следствия, нежели раскрывать дело дедукцией, не вставая с кресла. Истории приблизились к нуару…

А ещё удивительно было осознавать, что в такой негласный канон, созданный из экранизаций и фольклора, попали далеко не все яркие личности. Конечно, Холмс, доктор Уотсон/Ватсон, инспектор Лестрейд, Ирен Адлер, Мориарти, полковник Моран, миссис Хадсон… Та же миссис Хадсон, например, в историях присутствует всегда где-то на фоне, а то и вовсе не присутствует. Её самый большой вклад в дела Холмса – поворачивать восковую голову манекена в рассказе «Пустой дом». Но в фольклоре, в кино и прочем, она занимает столь же важное место, сколь и доктор Уотсон! Символом опрометчивости полицейских сил стал инспектор Лестрейд, хотя был тот же смышленый инспектор Мортон, почитающий Холмса как своего учителя. И помимо Мориарти и Морана было множества весьма колоритных преступников, хотя короля преступного мира переплюнуть, конечно же, сложно… Это к тому, что некоторые вещи уходят в народ иногда даже вопреки канону авторскому, начинают жить своей жизнью.

Небезынтересная статья. В ней – короткие авторские примечания ко всем четырём повестям о Холмсе. Есть любопытные вещи, например, то, что «Знак четырёх» появился в ответ на интерес к истории американской публики… как и «Портрет Дориана Грея» Уайльда! А ещё… Ну, в общем, если всё перечислить, то и это предисловие читать не понадобится. А потратить на него пару минут времени стоит. По крайней мере, это всего лишь пара минут.

Комментарии как комментарии – немного про сами пьесы (даты создания, история постановок) плюс пояснение некоторых выражений, встречающихся в текстах. Но мне хотелось бы сказать тут про сам электронный сборник «Шерлок Холмс на сцене» (раз уж на него нельзя написать отзыв отдельно). Он вышел на славу. Видно, что проделана серьезная работа, с учётом того, что пьесы практически не издавались на русском языке. Замечательное предисловие, раскрывающее интересные особенности их создания и постановки. Любопытные иллюстрации, позволяющие представать, например, как выглядел Уильям Жилетт (актер и «соавтор» Дойла в пьесе «Шерлок Холмс») в роли великого сыщика – а ведь он надолго стал эталоном внешности Холмса, даже иллюстрации к рассказам писали с него.

Надо сказать, что ощущение от самих пьес осталось двойственное. С одной стороны, конечно же, они интересны. С другой – оставляли ощущение некой альтернативы «каноническим произведениям» (как и рассказ «Камень Мазарини – и там та же причина), так как являются скорее вариантами его приключений и уже известных рассказов. Таков замысел автора – не продолжения, а вариации.

Отличная статья о пьесах про Шерлока Холмса. Как и говорит автор, тема столь широкая, что не хватит и книги её охватить. Но не только широкая, но и интересная. История создания и театральный путь пьес Дойла (и Жилетта, как соавтора) сама по себе непростая, драматическая, а местами даже отдающая комедией. Множество интересных нюансов, от сгоревшего первого варианта «Шерлока Холмса» (того, что без соавторства Жилетт), до юного Чарли Чаплина, игравшего Билли (кстати, я оказался прав, предположив, что Билли перекочевал в рассказы о Холмсе из пьес, а не наоборот). Множество подражаний, в том числе и на российской сцене. История пьесы «Ангелы тьмы», так и не представленной ни зрителю, ни читателю… и то, что, возможно, доктор Уотсон был придуман и задействован автором раньше, чем сам Холмс. И многое-многое другое, уместившееся в небольшую статью. Очень занятно и любопытно, на мой взгляд.

Коротенькая пьеса, даже скорее «сценка», с юмористическим уклоном. Написана, видимо, для какого-то капустника. Написана давним исполнителем роли Холмса и соавтором Дойла пьесы о Холмсе. Весь юмор исходит от неумолкающей посетительницы Холмса.

– в этом и есть весь юмор. Финал закономерен –

Любопытно, что Холмс тут не произносит ни слова. И это, по-моему, самое интересное в данной шуточной пьесе.

Шерлок Холмс для американской сцены. На этом отзыв можно было бы и закончить, но надо же чем-то заниматься между доеданием новогодних салатов…

Известно, что львиную долю пьесы написал всё-таки Уильям Жилетт. Каков процент Конан Дойла тут ¬– не понятно.

Уильям Жилетт сам исполнял роль Шерлока Холмса. Так что, по факту, он писал эту пьесу под себя любимого. Но пьеса, надо сказать, довольно интересна. У неё как бы два центра – дело о компромате, что надо вернуть; этим она напоминает некоторые дела, что Холмс уже вел, но только напоминает, фактически есть только повторение фокуса, который великий сыщик провернул с Ирэн Адлер. Второй центр – апогей борьбы Холмса с Мориарти. Не сцена у водопада, а нечто совсем иное – прямые столкновения, газовые камеры, угрозы друг другу оружием (жаль, не в духе Тарантино). И оба этих центра перемешаны между собой. В итоге есть отличное напряжение и множество интересных ходов. События выглядят свежо и неизбито. Холмс блестящ, хотя временами и чуточку не похож на себя – видимо, подстроен под актёрский талант актера/драматурга. Детали пьесы пописаны очень дотошно – от элементов сцены, да жестов актёров, настроения сцен и даже музыки (её настроение, темп, громкость) – подобное я вижу впервые.

Из минусов:

Второстепенных персонажей много, это нормально. Впрочем, в сцене с газовой камерой в преступниках можно немного запутаться. Но больше всего меня расстроило присутствие Джона Формана. Джон Форман – это подручный Холмса, его агент и компаньон (видимо); одним словом, человек, перенявший функции Уотсона. При живом Уотсоне. Конечно, такой персонаж, видимо, нужен, как шпион в доме противника – но слишком уж много он решает своим мастерством перевоплощений и тем самым оттягивает на себя часть восхищения, что достались бы непосредственному герою пьесы, на мой взгляд.

Вторая претензия – манерность. Трудно осуждать вкусы публики столетней давности, но некоторые эпизоды и прописанные жесты выглядят слишком уж картинно. Тот же Холмс так часто опускает глаза к полу, что кажется, там уже должна образоваться дырка. Картинность, из-за неё некоторые эпизоды кажутся комичными, хотя явно таковыми не задумывались.

опять требование жанра того места и времени, что немного удивляет, хотя в историю данный поворот вписывается довольно органично.

Видимо, дело было так:

Есть известный рассказ «Пустой дом» – история классическая, одна из центральных в цикле о Холмсе. Автор увидел, как можно адаптировать её для сцены. От первоисточника осталось не так много. Полковник Моран, убийца и охотник на львов со своим духовым ружьем. И восковая копия Холмса. Последняя кроме изначальной цели (служить мишенью) имеет теперь и новое предназначение. Возможно, именно оно и послужило поводом к созданию всей пьесы – маховиком, раскрутившим историю.

А уже из этой пьесы «вышел» рассказ «Камень Мазарини», практически идентичный ей. Только полковник Моран превратился в графа Сильвиуса, дабы не создавать путаницы в «канонических» историях о Холмсе. Но схожесть всё равно бросается в глаза. «Пустой дом» и его альтернативные версии.

Пьеса короткая, в одно действие. Удивительно, но «Камень Мазарини» даже чуть шире и содержит в себе ещё более театральную сцену, чем центральная, –

Следует понимать, что пьеса создавалась и показывалась, когда рассказ «Пёстрая лента» был уже известен. Значит, известна была концовка, и понятно было, что именно означает словосочетание «пестрая лента» в устах умирающей девушки. Не было ни какого смысла делать из рассказа детектив, так как второй раз он бы уже не удивил. И Дойл, кажется, поступил абсолютно правильно, сосредоточив историю на совершенно иных вещах.

На мой взгляд, эта история о жертве. Основной её герой – Энид Стонор. Она в опасности, это становится очевидным с первых сцен, с суда, напоминающего фарс. Она окружена врагами – в отличие от рассказа против неё не только отчим, но и его слуги (целая шайка преступных недоброжелателей). Намерения её врага открываются для зрителя/читателя довольно скоро – нам предстоит наблюдать за жертвой, которая уже в паутине, глядеть, как она пытается спастись, скорее интуитивно, чем осознанно… Ничего не напоминает? В литературе подобные вещи стали появляться гораздо позже – детективы, исследующие психологию жертвы. До «психологии» тут, конечно, ещё не дотягивает, но ощущение напряжения достигается именно этим…

Кстати, появления Холмса скорее сбивает накал, чем его поддерживает. Его страсть к артистизму отдаёт лёгкой комедией. А тут, в противовес ему всё на нервах, всё в напряжение – хорошее свойство для пьесы.

Кроме «Пестрой ленты» здесь мелькают и события рассказа «Конец Чарльза Огастеса Милвертона» – два дела будто развиваются параллельно; события последнего можно увидеть лишь частично. Начитавшись рассказов о Холмсе, кажется, что находишься в некой альтернативной вселенной, в которой всё происходит так, но не совсем так. Это такой момент личного восприятия. Но зато ясно теперь, из какой параллельной вселенной выскочил слуга Холмса Билли.

Это рассказ чем-то похож на предыдущий из тех, что косвенно причисляют к циклу о Шерлоке Холмсе («Человек с часами»). Тоже поезда, таинственные исчезновения. Тоже заявление в газете от известного лица (под которым, возможно, скрывается Холмс, а на этот раз даже более явный Холмс) и тоже письменная исповедь, раскрывающая механизм преступления. Только масштаб здесь более серьезный. Пропадают не пассажиры, а целый поезд. Бесследно и таинственно. А это вам не иголка в стоге сена. Такое происшествие ставит в тупик и будоражит воображение.

Роднит оба рассказа и стиль. Стиль газетной статьи – четкой, умелой, способной создать напряжение и ощущение сенсационности. Это очень идет рассказу, подхлёстывая интерес и «невероятность» ситуации. Здесь, кстати, этот стиль выдержан очень чётко. Даже письмо преступника чем-то на него похоже, хоть и содержит своеобразие пишущего – особенно его великолепное самомнение. В английском преступном агенте угадывается Мориарти. Способ «исчезновения» поезда масштабен и оригинален – просится даже на экранизацию в духе «Друзей Оушена».