Самый любимый для меня из всех рассказов Честертона.

После зловещих красок, которыми автор рисует портрет Франца Вернера, помнится, даже намекая на его «пятый пункт» (в переводе, по крайней мере в том, что был в «Библиотеке приключений», намёки старательно убрали. Невольно вспоминается фраза из другого рассказа Честертона: «заменил «еврей» на «инородец», а «расстреляны на месте» на «подавлены»), настоящим мерзавцем оказывается не он, а родной брат Хорна. Ну, и ещё «последний представитель настоящей английской знати» Гокер. Хотя не совсем понятно, как ему удалось провернуть такой фортель. За эту непонятность снижаю на бал.

И кто же из сестёр умнее в конечном счёте: волевая и передовая старшая, которую использовал первый же проходимец, додумавшийся восхищаться не внешностью её, а умом; или тихая, безынициативная, забитая младшая, сумевшая без шума и пыли соблюсти свой интерес?

Да за одно то, что старшая запрещала своей подслеповатой сестре носить очки, её бы надо... Изверг в юбке. Хочешь проявлять силу воли — проявляй, дело хозяйское; а другими помыкать не смей.

Мораль: не заносись, а не то те, кого считаешь ничтожествами и попираешь ногами, предадут и глазом не моргнут.

Хотя насчёт того, что практически слепая двигалась и писала так, что никто ничего не заподозрил — это автору просто не доводилось побывать в шкуре сильно близорукого человека. За это на бал снижаю.

Уж как-то очень легко выпало Флэзвеллу счастье. На белом блюдечке с голубой каёмочкой подносит ему судьба идеальную спутницу жизни, совмещающую все качества пограничной невесты и неписанную красоту. При этом из кожи вон лезущую, чтобы добиться именно его благосклонности, хотя раньше она его в глаза не видела, разве что на фотографии.

Но рассказ подкупает «фирменными» достоинствами Шекли: добротой и юмором.

Читала я эту вещь в те самые 70-е. И даже оценить не могу, потому как без выражений тут не обойтись.

Это даже не торжество жестокости — ей не над чем торжествовать, поскольку она не встречает никакого протеста. Участники полёта, узнав, что были всего лишь подопытными кроликами, совершенно «не в обиде».

Муж Полины (как его, Свен?), «вычислив», что нет никакого полёта, спокойно говорит, что наблюдать за экспериментом интереснее. И уходит, оставив внутри муляжа жену и ребёнка.

Сама Полина, узнав правду, тоже не выражает ни малейшего протеста, хотя внутри осталась её маленькая дочка.

Это не люди. Это нелюди. Причём все. И те, кто ставит эксперимент; и те, над кем его ставят.

Наповал убил хэппи-энд из серии «show must go on». «В рубке, обнявшись, смело глядели на звёзды Люси и Александр». 15-летняя пигалица и 18-летний юнец, у которых, к тому же, остались на попечении маленькие дети. Они налетают...

«Так что же главное? — Движение вперёд!»

Прошу прощения, это из другой сказки.

А как, собственно, мудрые учёные планируют завершить эксперимент? Ведь какое-то поколение надо будет выпустить из «звездолёта» и открыть им правду. Впрочем, может, какому-то поколению, выродившемуся из-за браков внутри одной небольшой общины, просто устроят эвтаназию. Газ какой-нибудь внутрь запустят — и все дела. Нет людей — нет проблемы. С таких экспериментаторов станется.

Я нашла эту книгу с полгода назад, оставленную на скамейке по дороге на железнодорожную станцию. Взяла её из-за «Загадки Эндхауза» (моя любимая вещь о Пуаро). Книга, изданная в 1965 году, в 2017 держалась на честном слове. Цена 1р 03 коп. Надо же, были когда-то такие цены. Памятник эпохе, всего лишь чуть моложе меня...

«Шаг в сторону» однозначно понравился; время от времени с удовольствием перечитываю. Живо, с юмором. Очень хорошо выписаны характеры: Блажинка, Кунц, Жирардо, пани Ландова и её дядя, Бахтик и Вегрихт. Никакой схематичности; живые реальные люди; обыкновенная житейская история. И очень понравилось, что главный герой, осознав, что едва не совершил ужасную ошибку, был потрясён. Помнится, Жеглов в аналогичной ситуации заявил: «У нас невиновных не бывает».

В самый раз для любителей «спокойных» детективов.

Наверняка автор в мыслях не имел критиковать советский строй и фигу в кармане не держал. А ведь критика слышится и фига проглядывает.

Викентий Ступаль, получающий оклад и солидные гонорары за свои научные статьи, которые есть ничто иное, как компиляция чужих статей — разве сам себе этот оклад назначил и сам себе гонорары эти выплачивает? Он потому при костюме-машине-даче, что государству почему-то не жаль платить большие деньги за переливание из пустого в порожнее. Деньги народные — следовательно, ничьи. Вряд ли такое было бы возможно в конторе «Сикоморский и Цесаревич»...

Странный какой-то этот Фридей. Странный не в смысле чудаковатый. В НЕхорошем смысле этого слова странный.

Ведь он же сам, точно зная, что его бывший компаньон законченный подонок, поднёс ему своё изобретение, что называется, на белом блюдечке с голубой каёмочкой. Даже если на ту девушку ему было десять раз «а, наплевать», он всё равно не должен был доверять мерзавцу свою разработку. Ведь смешно даже предполагать, будто он не понимал, что изобретение его можно использовать во вред людям. Тем более, что сам в результате опыта зрение потерял чуть ли не полностью. А Фридей до поры до времени ничего не имел против сотрудничества. Другие, не гениальные и не «из народа» вынудили подонка уйти из университета.

А уж рассказ, как подслеповатый кабинетный учёный умудрился обмануть целую свору до зубов вооружённых охранников, а потом ещё и ускользнуть от крутых спецслужб, которые его наверняка искали — это уж и вовсе, что называется, «не верю!» Как и в то, что без него не смогли довести изобретение до ума.

И всё-таки искренность автора подкупает...

Омерзительно. Другого слова не подберёшь.

Нет, я не жду, что главный герой непременно окажется героем в смысле нравственном; но всему есть предел. Аферист может вызывать симпатию — по крайней мере, на страницах книги. Задумка Чичикова была гениальна. Остап Бендер сунул Адаму Козлевичу и Шуре Балаганову 10 рублей, а сам прыгнул в поезд и помчался Бог знает куда без гроша в кармане. Джефф Питерс никогда не выманивал у человека последнее и никого не обрекал на голодную смерть. Даже Момуса, когда он попадает в лапы к Самсону Еропкину, становится жалко. Но герой Мартина столь же «симпатичен», как жулик, выманивший деньги у ребёнка. Ибо этот «экологический инженер» обладает такими знаниями, что Норн и прочие из «Двенадцати великих домов», хоть они и те ещё фрукты, перед ним младенцы. А ему показалось мало просто нажиться на их азарте и жадности — он всучил им за их деньги гнилой товар (знал ведь, что те же кобальтовые кошки на этой планете размножаться не смогут), да ещё дал в нагрузку бомбу замедленного действия, обеспечив планете приличных размеров экологическую и экономическую катастрофу.

Первое прочитанное мною произведение Дж. Мартина, оно же, по-видимому, и последнее. Такой хоккей мне даром не нужен.

«Жил да был мышонок Петя

В чудной клетке на окне.

Все его любили дети,

Очень нравился он мне.

Непослушный был мышонок,

Дисциплины он не знал.

Только вылез он из клетки,

В лапы к кошке он попал.

Пионерам скажем мы:

«Знайте, знайте, детки:

Если хочешь долго жить, не вылазь из клетки».

«Вам приносят стихи о дисциплине — вы их не принимаете. Я буду жаловаться. Вплоть до Центрального Комитета».

За одну только сцену с подполковником в отставке Указателем стоит поставить 10. До сих пор иногда про себя повторяю.

И это, и многое другое.

«Шестибэшники были отнюдь не дураки. Они прекрасно понимали, что все фиги имеют к ним самое прямое отношение».

«Перед «когда» запятая», — машинально отметил Костя и с удовольствием подумал, что кто-о в классе этой запятой не поставил».

«Постучи лбом, тогда открою».

«И ещё Костя подумал, что зря не выучил литературу. Лучше было бы не выучить географию».

Сложно объяснить, за что любишь книги своего детства.

«Ведь это ж надо, а», — как говаривал пан Спортсмен в незабвенном «Кабачке 13 стульев».

При том, что никакого фэнтэзи я, что называется, на дух не переношу. Исключением до сих пор был лишь «Заповедник гоблинов» Саймака.

Теперь будет два исключения.

При том, что до сих пор я могла читать одну единственную вещь Желязны — «Витки».

Теперь будут две вещи.

При том, что из всех персонажей я с уверенностью опознала лишь Великого Сыщика, мастера переодеваний и искусного скрипача — но его разве что инопланетянин не опознал бы. Ну, и ещё с некоторой натяжкой — Графа, среди чьих вещей нет зеркальца, Доброго Доктора и «экспериментального человека». С натяжкой потому, что ни «Дракулу», ни «Франкенштейна» я не читала и не планирую. Ужасы-мистика-саспенс — совершенно не моё.

Тут нет ни одного лишнего слова. Тут каждое слово ключевое. Мне в силу нелюбви к фэнтэзи поначалу показался скучным отрывок

но именно там Снафф услышал фразу, которую поначалу принял за насмешку, и которая оказалась в решающий миг спасительной подсказкой.

Атмосферность, если можно так выразиться. Размеренность и нарастающее по мере приближения Хэллоуина напряжение.

Финал совершенно непредсказуемый. Исход Игры решает

Напряжённая сцена заканчивается чуть изменённой строчкой из детского стишка.

«Jack and Jill went down the hill».

Что называется «удар и потом — катарсис» (с)

Кстати, автор своё произведение замечательно озвучил. Если есть возможность прослушать аудиозапись в его исполнении на ютубе — это лучше всего.

Я впервые прочитала этот роман где-то в 1980-м, когда училась в школе. И меня поразил не столько сюжет, сколько характеры.

Для меня это книга о том, как хороший, порядочный, что называется, кристальной честности человек Альберт Нолан, руководствуясь самыми высокими принципами и движимый отнюдь не беспочвенными опасениями, наломал дров и сам превратился в монстра. И если он при этом никого не убил, то отнюдь не от недостатка готовности — просто случая не представилось.

И как, узнав, что Лейж, которого он считал погибшим по своей вине, жив-здоров, Нолан уже не способен радоваться ни за него, ни даже за себя. «Да, он жив. Ваматр не уничтожил его тело. Он сделал хуже — забрал его душу. Лейж теперь чужой для нас». И при всём при том Нолан ещё кого-то называет дьяволом.

Осторожно — фанатик.

Тут упоминали рассуждения Гирина о целесообразности красоты ( а случайно оказавшиеся в этот момент рядом посетители музея внимали, как пророку). Мне тоже запомнился этот эпизод, но по другой причине. Помнится, хирург Гирин, неизвестно с какого бодуна возомнивший себя психологом, с места в карьер во всеуслышание поставил диагноз случайному собеседнику (тот имел наглость не благоговеть и даже утверждать, что выставление наготы напоказ неприлично) и в приказном порядке велел ему явиться на приём. Спасибо хоть не прямо в операционную.

Безапелляционность и назидательность, извините, прущая из героев, вкупе с тем, что время от времени все становятся в позы и произносят речи о счастливом будущем человечества — вот что отвращает меня от произведений Ефремова.

«Я, Железный Зуб, продался его преосвященству Сатане за так. Чего удыстоверяю. Железный Зюб».

«Ты же у него душу купил. Или врал?»

«Рыцарь с кислой рожей».

И мудрый человек из Кампена; и Рыжий Лис, граф Аренландский, и Железный Зуб, оказавшийся на поверку Оловянным...

«Ах, что за жизнь, дери-нога!»

«Тридцать три якоря мне в бок, если вру!»

Умели же когда-то замечательно писать для детей. Надеюсь, не разучились.

«Паруса! Впереди — паруса!»

«Плавали — знаем! Судить будут!»

Любимая книга моего детства. Соперничать с ней может только «Солнышкин плывёт в Антарктиду».

Надо же — нет отзывов :( Это любимая книга моего детства ( и ещё «Весёлое мореплавание Солнышкина, конечно).

«Плавали — знаем! Судить будут!»

«Подай ему колясочку до самого Жюлькипура!»

«Милей больше, милей меньше».

«Морская база для сушки подмокших сапог».

Жаль, в книжных магазинах нет.

А был ли мальчик прирождённым резчиком по камню?

Нет, я понимаю, что рассказ не про то. Он «про бороться и искать», про «кто хочет, тот добьётся», «правило трёх Н» и т.д. и т.п. Но мой злой зверь Обоснуй рычит и плюётся. Если у героя художественный талантище неимоверной силы, то почему талантище этот виден лишь машине посредством датчиков? По идее, такой ребёнок должен был начать рисовать чуть ли не прежде, чем ходить. Родители дома, воспитатели в детском саду на обязательных для всех занятиях по рисованию и лепке, учителя в начальной школе на опять же обязательных для всех уроках всё того же рисования не могли не заметить, как у Генки это супер-пупер замечательно получается. Но герой почему-то увлечён совсем другим — чертежами и судомоделированием...

Ладно, допустим, Веллер пишет об обществе, в котором нет ни детских садов, ни начальных школ; и дети в ожидании, пока подойдёт время проверки на профнаправленность, болтаются без дела — лет эдак до 11, как у в мире Роулинг :) Это, кстати, объясняет размышления Генки, когда тот, ожидая в приёмной очереди на проверку и глядя на ждущих вместе с ним оживлённо хихикающих девочек, думает: «Им-то что — сначала куклы, потом дети». Ведь при отсутствии детских садов и начальных школ женщина, имеющая детей, вынуждена сидеть дома. И, допустим, существовал ничтожно малый процент людей, относительно которых машина ошибалась, и которым, видимо, необходим был более традиционный способ определения профнаправленности — тесты, задания. Кстати, не слишком ли рано устраивают эту проверку, загоняя детей в рамки сугубо профессионального образования? Ведь Генке, судя по его реакции, лет 10-12, не больше; он ещё и бунтарского переходного возраста не достиг...

Но если аномалии с главным героем ещё можно найти какое-то объяснение, то как объяснить дурацкое, простите, поведение старших? Врача — который, видя, как Генка потрясён ответом машины (а мальчишке плохо стало, едва сознание не потерял) не счёл нужным спросить: «Неужели ты не любишь рисовать? Ведь у тебя, наверно, так замечательно получается?» Родители (!), уговаривающие сына: «Ведь это замечательная профессия! И у тебя к ней огромная способность!» — и даже не дающие себе труда задуматься, а почему их чадо, обладающее столь ярким талантом, не проявляло до сих пор ни малейших художенственных наклонностей. Преподаватели и врачи в морской академии (!), которые заставляют курсанта ежегодно (!) проходить проверку на профнаправленность — так и тянет написать «с тупой настойчивостью кретинов». Зачем, если герой вопреки всем чинимым препонам сумел поступить и учится хорошо (а как же ещё, ведь учись Генка в академии так же, как на первых порах в школе, живо бы отчислили; академия — не школа)? Отчего не задумаются, что перед ними необычный случай?

Герою, конечно, честь и хвала (одна фраза «на преддипломной практике Генка впервые не травил при сильной волне — 14 лет тренировки вестибюлярного аппарата» чего стоит.) Но все остальные, кроме завуча, словно лишь техобслуживающий персонал при профдиагностирующей машине, умеющие лишь бездумно закреплять датчики, закладывать в машину бланки и нажимать кнопку. С совершенно атрофированной способностью шевелить мозгами.

Вот и ломай голову — то ли автор ляпнул, не подумав; то ли нам всем тест на сообразительность устроил, задав впрос из серии «может ли мужчина жениться на сестре своей вдовы»...

Не смогла дочитать :(

Вот ведь что у Бейли, что у Фастольфа — у обоих судьба висит на волоске. Им бы день и ночь сидеть друг напротив друга и, глядя друг на друга воспалёнными от усталости глазами, до потери пульса варианты прикидывать, кто этого робота мог деактивировать (термин «умственная заморозка» здорово режет глаз) — так нет же, бесконечно тестируют друг друга:

Разочаровал Мастер, даже оценку ставить неохота.