Вот такое вот кино

Какой всё-таки великолепный мастер Ирвин Шоу. После первого знакомства с творчеством Шоу в 2012 году остались смутные ощущения прикосновения к чему-то мощному и мускулистому, глубокому и необъятному. Зато уже с апреля этого года, буквально влюбившись в этого классика американской литературы после прочтения «Богач, бедняк», бережно лелеял планы продолжить чтение книг Шоу — неспешно и смакуя. И вот выбиты все фишки из годового Флэшмоба и высвободилось время для чтения хотимого и пестуемого, лелеемого и вожделеемого.

Ирвин Шоу намеренно накручивает событийно-психологический ряд, то и дело вводя в него всё больше новых для ГГ и старых персонажей и вбрасывая вводные одну за одной.

Попутно с личной судьбой Главного Героя Шоу демонстрирует нам внутреннюю кухню американского (и вообще зарубежного) кино. Тайные секреты успеха актёров и творцов кинобизнеса, намёки на истинные механизмы определения лауреатов Каннского кинофестиваля (действие романа как раз и происходит в дни одного из этих фестивалей), прочая кухня отношений в этой творческой среде дают читателю картину некоего распада и оскудения этого вида искусства, вырождения в среде кинотворцов.

И не случайно в конце романа Шоу не ставит точку, а оставляет своего Главного Героя наедине с самим собой и с Городом — хэппи энда нет и нет ясности, что там дальше будет с жизнью Джесса Крейга.

Вся эта история изложена в великолепной литературной манере, с сочетанием внутренних монологов и диалогов героев романа с диалогами внешними — такое смешение позволяет читателю проникнуть глубоко в мир внутренних переживаний героев романа, почувствовать всё то, чем живут персонажи великолепного романа Ирвина Шоу.

Понятно, что чтение произведений этого мастера американской литературы будет продолжено. Да и надобно же наконец узнать судьбу героев романа «Богач, бедняк», а значит прочитать «Нищий, вор».

На волне интереса к острову Сахалину, вызванного чтением цикла романов Николая Задорнова о капитане Невельском, а затем чеховским «Островом Сахалин», при очередном визите в библиотеку на глаза и затем в руки попалась книга Пикуля — аннотация кратко сообщила, что речь пойдёт о событиях русско-японской войны 1904-1905 гг. — ого, и тут Сахалин! — и книга отправилась в ягдташ. Выбор был тем более приятен ещё и тем, что методично иду вдоль по творчеству Валентина Саввича Пикуля и это будет третий роман цикла «Оборона».

Однако история, рассказанная нам Пикулем, добрую половину объёма мало походила на книгу о военной и гражданско-патриотической доблести защитников острова. Скорее это был приключенческий роман о происках и похождениям некоего отчаянного авантюриста и удачливого жулика — именно таким, не очень-то привлекательным, выглядел главный герой. А вот затем начался непосредственно остров Сахалин — каторжанско-ссыльный, острожно-тюремный, вольнопоселенческий и разбойный, побегушный и при всех своих природный богатствах голодный и холодный, голый и босый, отчаявшийся и отчаянный. Вообще, вся приведённая Пикулем фактическая информация о каторге и об условиях жизни каторжан и ссыльных на острове напрямую продолжает то, о чём поведал всему миру Антон Павлович. А кое-что и вообще попросту взято от Чехова (правда Пикуль этого и не скрывает и ссылается на него как на источник). И в этом смысле книга немного дополняет и пополняет рассказ Чехова — Пикуль точен в деталях и художествен в манере изложения всех этих деталей и фактов.

Однако мы помним, что читаем историко-приключенческий роман, и помнит об этом и Пикуль, и потому продолжающиеся хамелеоновские выверты главного героя Полынова (хотя с фамилией ГГ дело сложное, ибо он имеет привычку то и дело её менять) раскручивают приключенческую составляющую. А выведенные Чеховым в романе и другие яркие персонажи и герои, обогащают палитру авторского творческого полотна. Тем более, что не за горами и война с Японией — основные вехи этой войны пройдут мимо читателя и мы узнаем о разных Мукденах, оборонах Порт-Артура и прочих Цусимах только в качестве дополнительной информации. Зато о десанте японской армии на остров Сахалин и о перипетиях обороны острова, о героях и трусах этой войны на Сахалине — обо всём происходившим летом-осенью-зимой 1905 года на Сахалине мы узнаем в талантливом изложении Валентина Саввича Пикуля.

Авторская манера Пикуля не оставляет читателю выбора — раз открыв роман и начав его чтение, ты уже не можешь и не хочешь остановиться и только поглядываешь утром на часы, дабы не опоздать на работу...

Замечательная книжка. Не потому, что в ней Стейнбек расхваливает СССР — тем более, что он этого и не делает. И не потому, что она чрезвычайно интересна своим событийным рядом или выдающимися литературными достоинствами. А прежде всего тем, как в ней сформулирован и выполнен самый важный принцип честного журналиста — что наблюдаю, то и пишу. Не оценивая и не пытаясь глубоко осмыслить и тем более додумать увиденное. Просто описание — святая святых любого наблюдателя. То, на чём стоит вся наука и любая разведка. Максимально объективно описываю то, чему являюсь очевидцем. И всё. Аналитика будет потом.

И замечательный вывод из увиденного и услышанного в СССР — русские точно такие же простые люди, как и американцы. И живут теми же самыми заботами и проблемами, что и американцы. И хотят, в принципе, того же самого, чего хотят в своей общей массе простые обыкновенные американцы. Конечно, и у нас (русских) и у них (американцев), равно как и в любой другой нации и народности, всегда найдутся единичные негодяи и сволочи. Но ключевым тут будет определение «единичные».

Безусловно, с той поездки прошло уже более шестидесяти лет (70+, если нужно точнее) и мир изменился. Прежде всего изменился в сфере информационных технологий. И мы все теперь в гораздо большей степени подвержены тому или иному информационному влиянию. И потому как раз важно уметь делать то, что проделал Стейнбек — быть максимально объективным и не искать того, чего в наблюдаемой картине нет. И уметь не принимать на веру любые утверждения, основанные на голословных «фактах», особенно когда они идут в чьём-то пересказе.

Великолепнейшая книга! По всем статьям. Вот знаете, встречается порой у рецензентов такое расхожее выражение «Жалко, что книга кончилась». Довольно часто это выражение, употреблённое в отзыве на прочитанное, на самом деле подразумевает только лишь то, что книга была хороша и что читать её было приятно, и всякое такое. Но вот в случае этого двухтомного романа мне и в самом деле было искренне жаль, что повествование подошло к концу, и что Васильев в финальной части романа только лишь накоротке обозначил окончания многих судеб и сюжетных вариантов; просто стало жаль, что дальше было уже только оглавление...

Книга очень богата на героев/персонажей. Ну, во первых довольно многочисленный род Олексиных. За каждым представителем которого читатель следит с не остывающим интересом и искренними волнениями и смятениями. При этом неважно, мужчина это или представительница слабого пола — Васильев умеет так полно и выразительно рассказать судьбу каждого Олексина, что ты горюешь и радуешься с каждым из Олексиных, совершаешь вместе с ними лепые и нелепые поступки и глупишь ошибками и терзаешься сомнениями — живёшь вместе с Олексиными и внутри Олексиных.

Книга чрезвычайно богата на приключения — если, конечно, корректно назвать приключениями события русско-турецкой войны 1877-78 гг. Герои романа напрямую участвуют в военных операциях этой войны (Шипка, Плевна, Баязет), и военные события показаны Васильевым со всей возможной полнотой и откровенностью, и, конечно же, с исторической достоверностью. Тем более, что род Олексиных, по сути, является предками самого автора, и потому все книжные события помимо прямого соответствия исторической правде ещё и соответствуют семейным преданиям и архивам.

От всего этого события романа перестают быть просто романно-книжными и превращаются уже в мемуарно-документальную форму — при полном сохранении великолепия русского литературного художественного языка. В результате как входишь в роман, так сразу там и пропадаешь, целиком и полностью (хорошо, что это была зима и было довольно много свободного времени на чтение, ибо прерываться и откладывать книгу в сторону не то что не хотелось, но просто не моглось).

Всем любителям исторической литературы непременно рекомендую. Тем более, что именно в тех событиях сокрыты многочисленные завязки дел сегодняшних, дел и межгосударственных отношений...

Книга третья из тетралогии о капитане Невельском. Чем дальше читаешь этот цикл, тем больше приходишь к мысли о нежизнеспособности российской государственности времён Николая Павловича Первого, особенно уже ближе к концу его тридцатилетнего правления. Вот странно устроен мир. Капитан флота российского рвётся исследовать неисследованные ещё берега и открыть то, что ещё на карте лежит белым пятном, капитан этот всячески стремится служить во благо государства российского и во славу русского царя и Отечества, а сановники Государственной дуры-Думы (если быть точным, то вопрос о виновности Невельского рассматривался на заседании комитета министров) всерьёз рассматривают вопрос о виновности капитана из-за того, что опись дальневосточных берегов России капитан этот сделал не дождавшись высочайшего (т.е. от имени царя) повеления. Сделано величайшее открытие, важнейшее для России и в политическом и в экономическом смыслах, а мы (сановники) сердимся на своевольца и решаем разжаловать его в матрозы... Как весомо сказал бы нынешний российский министр внешних сношений Лавров — «Дебилы, б...». Ибо у простого капитана флота государственного ума больше будет, чем у сановников.

А вообще судьба, конечно, увлекательная и личность капитана Невельского очень любопытна и интересна. И черты характера, которые мешают ему сделать ослепительную яркую карьеру, вместе с тем помогают Невельскому быть самим собой во время экспедиций и в особенности в установлении доверительных отношений с аборигенами земель дальневосточных — гиляками и гольдами, И твёрдым в обращении с купцами манчжурами и китайцами, а также с американскими и английскими китобоями, буквально разбойничавшими на берегах охотских и приморских. И именно предусмотрительность Невельского позволила России опередить иностранных картографов и первой воткнуть флаг Российской империи на карту Дальнего Востока. А заодно определить сущность Сахалина как острова и найти наконец устье Амура.

Валентин Иванов сумел найти эпиграф к книге первой такой силы и точности, что его невозможно пропустить мимолётно и не стырить в текст отзыва:

«Русский народ всей своей громадной массой не мог вдруг в 862 году размножиться и разлететься сразу, как саранча, его города не могли возникнуть в один день. Это аксиома. (Ю.Венелин)»

И действительно, ведь не по мановению волшебной палочки вдруг и внезапно появились все эти Новгороды и Псковы, Мински и Рязани, Смоленски и Киевы, появились уклад и законы жизни многочисленных славянских племён и родов. И конечно же была предыстория всего этого — частично мы познакомились с ней в книге того же самого Валентина Иванова «Русь изначальная», и вот теперь продолжаем наше путешествие вглубь веков к истокам русской государственности и народности в этой книге.

В центре внимания Валентина Иванова находится Господин Великий Новгород (на тот момент совсем ещё не Великий и не Господин, по крайней мере в книге это название города пока ещё нигде не мелькает, везде этот форпост северо-западных славян — ильменских словен — называется просто Новгород. Середина IX века от РХ (хотя тогда летоисчисление от РХ на Руси ещё не вели, не было тогда у славян этого ближневосточного европейского божества), город живёт своей обычной тревожной торговой жизнью — торговой потому, что через Новгород проходит знаменитый летописный торговый путь «из варяг в греки». А тревожной в силу соседства — в Скандинавии вовсю гнездятся свободные ярлы, которые на своих драккарах с ватагами викингов пиратят всю Европу и разевают рот на восточные земли и города. А кто у нас на востоке от Скандинавии? Правильно — свободный и богатый Хольмгард (Новгород) да ещё неоткрытые неисследованные земли на восток от Скандинавии и непокорённые народы, там живущие.

Автор нам показывает две экспансии. Одна — стремление свободных новгродичей к открытию новых земель и освоению их, к установлению торговых и тесных соседских хозяйственно-родовых и по сути уже семейных отношений с народами, населяющими эти вновь открываемые и осваиваемые земли. Группа-ватага новгородских повольников отправляется на северо-восток в богатые дичью и пушниной земли, где встречается с местными народами, живущими ещё в каменном веке (железа и вообще металлов они не знают и живут охотой и рыбной ловлей, ну и наверное немного растениеводством, но скорее собирательством). О перипетиях этого похода-экспедиции и открытии будущих архангельских земель и повествует нам автор.

А другая экспансия связана с военным нападением ярлов-викингов на своих драккарах и на вновь открытые новгородичами архангельские земли, и на сам вольный Новгород. И вот это противостояние пиратских разбойников и мирных новгородичей и составляет затем всё содержание романа.

Понятно, что книга, написанная в советские времена и русским писателем, наполнена гневом по отношению к захватчикам и разбойникам нурманнам (норманнам) и сочувствием по отношению к своим, русским, новгородским. Вряд ли уместно упрекать за это автора. Но чтобы авторская позиция стала понятнее, Иванов в эпилоге рассказывает нам о судьбе нескольких из выживших после этой «экспедиции» ярлов-викингов — история более чем бесславная (если конечно не считать славными делами разбойничьи кровопролитные набеги, грабежи и убийства и прочую пиратскую «прелесть»). Так что я в своём восприятии книги скорее вместе с Ивановым — сочувствую новгородичам (тем более, что я и сам новгородских кровей и имею полное право быть «за наших«!) и негодую на подлых норманнов.

Не знаю, как там с точки зрения исторической — в том смысле, что не уточнял, насколько содержимое книги соответствует разным летописно-историческим источникам и точкам зрения специалистов, — но как литературный труд книга читается очень легко, событийно-драматический ряд наполнен разными будоражащими происшествиями и яркими запоминающимися героями и антигероями.

Потрёпанный томик 1958 года издания. Великолепное предисловие, многое поясняющее и предваряющее — и по общественной ситуации во Франции середины XIX века, и по самому автору романа. И заодно мягко подводящее к самому произведению. Выразительные графические иллюстрации, предваряющие каждую часть трехчастевого романа.

Конечно, можно просто назвать эту книгу «женским романом» и так к ней и отнестись. Но всё-таки роман будет поглубже и позначимей, чем нежели бы он был просто лавстори относительно молодой француженки середины XIX века. И при желании во время чтения книги можно заняться составлением психологического портрета как минимум одного персонажа — Эммы Бовари. Флоберу в образе Эммы удалось психологически точно собрать и литературно-писательски выразительно показать читателю весьма специфические тонкие черты личности и особенности характера и темперамента. Причём не в застывшей форме психотипа, а в его развитии по мере прохождения жизненных коллизий и вызревания. И было бы интересно пообсуждать и её как личность, и других героев персонажей романа, и вообще всю подноготную отношений «мужчина— женщина» на каком-нибудь небольшом читательском сборище. Потому что тема актуальная и животрепещущая, потому что у Флобера расписаны как по нотам основные закономерности и этапы возникновения, развития и завершения таких отношений, потому что сама история жизни Эммы и Шарля Бовари (ещё одна занятная личность) тоже небезынтересна и поучительна, потому что и другие боковые герои романа не менее интересны и выразительны, потому что...

Конечно, для любителей экшена и динамики событий в романе может показаться маловато. Ровное неспешное повествование, спокойное раскрытие образов и жизненных ситуаций, отсутствие всяких там трагедийно-мелодраматических ахов и охов и мерисьюшности лишают ценителей и любителей всех этих романных особенностей возможности понаслаждаться ими.

Однако на самом деле роман точно выверен и сбалансирован автором как по энергетике, так и по сюжетно-событийной канве. И потому по прочтении оставляет приятное впечатление, и послемыслие и послевкусие.

Книга уже традиционно была высмотрена на одном из последних визитов в библиотеку на полке буккроссинга и без колебаний взята в домашние условия. И точно так же без колебаний будет поставлена на полку книжного шкафа — пусть у этого романа будет дом. Заслуженно!

Очень знакомая со школьных ещё времён фамилия писателя — Мамин-Сибиряк. И знакомая, и необычная по форме, и ещё из-за каких-то детских рассказов на слуху. А вот большую взрослую литературу почему-то до сих пор почитать не довелось. И было какое-то непонятно откуда взявшееся предубеждение и предвосхищение, дескать, литературный стиль Мамина-Сибиряка наверное архаичен в своей литературной основе, тяжёл и неповоротлив, ну и прочее.

А как оказалось, у этого замечательного русского классика великолепный слог, способность так формулировать мысли и складывать из них слова и предложения, что никаких заблуждений, недопониманий и прочих огрехов восприятия и быть не может. Да и тема забористая и ухватистая — ведь уже само слово «золото» поневоле вызывает всплеск здорового или не очень здорового, но непременно интереса. И потому когда вот эти реалии — золото, его добыча и связанные с промыслом этого коварного металла смятения в душах и делах человеков — слиты автором с историческим содержанием романа (действие происходит в последней трети XIX века), да когда помимо вот этих реалий мы погружаемся в повседневную жизнь людей, живущих в промысловых посёлках, да если ещё на примере одной семьи мы проходим сквозь жизненные судьбы самых разных возрастных героев романа, да если ещё сталкиваемся с криминально-драматическим действом, да и без любовно-амурных дел никак не обходится... В общем, роман захватывает практически сразу, захватывает и не отпускает до самого конца.

Любителям исторической и классической русской литературы гарантирую увлекательные часы, проведённые вместе с героями этой великолепной книги.

Слушайте, братцы, ну это ж надо суметь так измудриться, чтобы роман с заведомо «скучной» заурядной вялой малособытийной энергетикой написать так, чтобы читалось взахлёб без отрыва на чай-кофе-потанцуем и даже на погладить беднягу кота на пару раз меньше (вот кота жалко по настоящему!). Давно не читал книгу с таким удовольствием, причём удовольствие это происходило не от событийно-приключенческих штучек, а только лишь от литературы в чистом виде — от языка, от умения автора проникнуть в существо своих героев, от попадания в десяточку томления угнетаемой души, от способности затронуть такие тонкие материи внутренних миров персонажей, что как будто это не ты читаешь книгу, а книга рассказывает о тебе самом. И пусть главный герой романа мне не очень близок — это не так важно, но вот зато он мне понятен, понятен и сочувственен. И после окончания чтения некоторое время потребовалось на разжимание рефлекторно сжимаемых то и дело кулаков и на расслабление жевательных мышц, занемевших от стискивания зубов. Кажется мне, что долго ещё буду проживать и переживать эту книгу...

Могущество Василия Яна — писателя таково, что все первые главы второй части трилогии ты однозначно сочувствуешь Мусуку и Юлдуз, сочувствуешь Арапше, да и поначалу едва ли не гонимому преследуемому Бату сочувствуешь тоже. И только когда повествование переносит тебя — русского и славянского рода-племени человека — на просторы Руси, и когда ты начинаешь видеть картину военного похода монголо-татарского войска на родную твою землю, и сам этот поход превращается уже в погибельное нашествие вражеских орд, только тогда ты вдруг уже вновь воспринимаешь и Бату-хана, и Субудай-багатура, и всех прочих монголо-татар врагами, да и Мусук тоже становится чуть ли не личным твоим врагом. Таково мастерство Писателя!

Но вот знаете, на что обратил внимание? О том, что монголы задумали поход на Русь, говорится в книге ещё тогда, когда Бату-хан вовсе не является главой этого нашествия и всего монголо-татарского войска. Но тогда возникает закономерный вопрос — а кто же тогда задумал этот самый поход на Русь, кто конкретно, персонально и лично столкнул в горы машину трёхсоттысячного нашествия (кажется такая цифра мелькает где-то в тексте?)? Некий верховный всемонгольский каган, восседающий в Каракоруме? Но почему тогда его имя так и кануло в пучине времён и столетий? Почему мы (и вся Европа вкупе с остальным образованным миром) спустя восемь столетий вспоминаем именно о Батые (Бату-хане), имея ввиду именно его как самого главного нашего врага и супротивника? А если этим верховным и главным был некий верховный каган, то почему не он, а хан Батый по возвращении ордынского войска с Руси в половецко-кипчакские степи распоряжается, где ставить столицу нового своего (!) государства и решает, как жить всем этим самым монголо-татарам дальше? А ведь есть ещё старший брат Бату-хана, имя которого писалось впереди... Как-то я подзаблудился в этих вот вопросах иерархии...

Второй роман в сравнении с первым («Чингисхан») вызывает чуть более сильные чувства и эмоции, но это, скорее всего, связано не с тем, что тут автору больше удались эмоционально окрашенные главы и строки, а с тем, что речь идёт о страданиях русско-славянского народа, русско-славянских людей — родство крови сказывается...

И мелькали по мере чтения мысли о разрозненности русских земель и о соперничестве русских князей, помешавшей им собраться воедино под одним стягом и единым руководством, под «одной головой и одним сердцем» (как пишет в романе Ян) и попытаться дать отпор завоевателям... И дальше пошли мысли-рассуждения о том, где заканчивается свобода и независимость удельного князя и его вотчины, и где уже начинаются общенациональные интересы... в общем, уже куда ближе к современным нашим горьким и печальным делам потянуло. А ведь получается, что нас опять рассорили друг с другом и будут теперь опять тащить и волочить порознь по земле привязанными к их иноземным коням... Эх!

В принципе, сначала аннотация, а затем уже и сам автор объясняют читателю всё предстоящее и побудительное. И потому рецензенту остаётся только наполнить текст отзыва ахами и охами — вот так, например: АХ! и ОХ! — да ещё попытаться что-то личное подтащить.

Ну, скажем сразу, что для меня Рэй Брэдбери и в самом деле является чем-то изначальным и сущим, причём не только в литературно-читательском смысле, потому что его рассказы прирастали к моему существу вместе с ростом и вызреванием. И, конечно же, состоящие сплошь из романтической и полумистической субстанции, этакой своеобразной литературно-фантастической эктоплазмы, они — рассказы и повести Брэдбери — не могли не пропитать и не внедриться уже в самую сущность сначала маленького, а затем уже просто молодого читателя. Выращенные автором из Странного, эти рассказы, по мере чтения в течение десятилетий, оставляли в читателе крупицы своей странной плоти, отчего, в конечном счёте, и произошло никнеймовское strannik (конечно, в эту странность щедро добавляли и другие могучие авторы, например, Лем и Стругацкие, но изначальным был всё-таки он, Рэй Брэдбери).

Этот роман, по сути, невозможно как-то комментировать так, чтобы при этом не вдаваться в событийный ряд. Либо, как минимум, спойлеры, если не пересказ каких-то событий, либо полный уход от содержания. И потому его, этот роман, нужно просто читать: медленно — с величавой неспешностью падающих осенних красно-жёлто-золотистых листьев; со звонкой торопливостью вытекающей из небольшого родничка нескончаемой струйки ослепительно чистой и хрустящей от ломкости воды — и неважно, что потом из этой робкой струйки вырастает громадная субконтинентальная Река; с вечным шествием по небесному своду ватных клубов облаков...

Это роман-созерцание, а не роман-события. Из этого и нужно исходить.

Подытоживая всё уже сказанное в рецензиях на отдельные романы Саги, невозможно не отметить мастерство автора! Все эти шесть романов и сколько-то там (четыре!) Интерлюдий Голсуорси держал читателя в напряжении, каждый раз заставляя полюбить своих героев и сопереживать им и их переживаниям и чувствам, их жизненным коллизиям и перипетиям судеб. От романа к роману мы погружались в самое лоно семьи Форсайтов, переходя от одного члена семейства к другому и узнавая постепенно подробность за подробностью и деталь за деталью. И при этом интерес к чтению сохранялся, а порой приумножался, несмотря на длительность повествования — тут без авторского мастерства никак не обойдёшься! Понятно, что главная заслуга в непреходящем широком интересе читателей к романам Саги принадлежит автору, сумевшему не только придумать притягательный и волнительный для читателя событийный ряд. Но ещё и суметь буквально вырастить не одно поколение персонажей во всём их великолепии слияния человеческих слабостей и достоинств, красоты и отвратности, любви и ненависти, клубка противоречий и целеустремлённости.

Мастерство переводчиков (вот эти фамилии: М. Лорие, Н. Волжина, М. Богословская, Н. Вольпина, Р. Райх, А. Кривцова), сумевших сохранить единство стиля Саги, сохранить и оставить непротиворечивыми фигуры главных героев и других постоянных персонажей — кто бы ни был переводчиком того или иного романа, мы всё равно узнаём и своих любимых и нелюбимых знакомых, и чувствуем единую энергетику всей Саги — так, как будто бы мы читали непосредственно авторский текст. Шесть переводческих имён, шесть разных личностей…

Богатство авторского литературного языка. Несмотря на отсутствие всяких велеречивостей и искусственных словесно-фразеологических красивостей, литературный стиль Голсуорси отточен и филигранен, картины природы переменяются на авторские мысли, переходящие во внутренние монологи персонажей и героев, а те уже заменяются диалогами и картинами быта разных слоёв английского общества — всё эти своевременно делаемые перемены делают текст романов и рассказов (составляющих Интерлюдии) гармоничным и энергетически выверенным, уравновешенным, заставляющим читателя не уставать во время чтения больших объёмов и сохранять интерес к сюжетным поворотам и интригам до самого конца.

Ну и для неискушённого в английских реалиях читателя книга открывает какие-то картины быта англичан; большей частью это аристократическое общество, однако порой мы приходим по приглашению автора Саги в довольно бедные дома простых горожан, а затем вдруг погружаемся в атмосферу парламентских заседаний и закулисных интриг. И в этом смысле книга, Сага становится источником весьма своеобразной информации, превращая наши смутные и расплывчатые представления о послевикторианской Англии в более чёткие и уже цветные картины.

Но главное, что осталось в осадке после прочтения всей Саги — желание купить все романы цикла и поставить их на полочку домашней библиотеки, в надежде вынуть их когда-нибудь поочерёдной из книжной тесноты и вновь вернуться к нашим героям. И соблазнить своих домашних на чтение этого замечательного произведения!

PS Пойду выбрать издание и на всякий случай зайду в наш единственный книжный магазин — вдруг чудо случится уже сегодня! Кто знает...

Совсем не отношу себя ни к почитателям, ни тем паче к знатокам Агаты Кристи. В своё время прочитал несколько повестей, посмотрел несколько фильмов — и те и другие оставили совсем неплохое впечатление, но вот с запойным чтением «мамы Агаты» как-то не сложилось. Наверное дело не в её мастерстве, а просто нет сильного влечения к классическим детективам...

Классика жанра. Небольшой ограниченный круг действующих лиц (и значит и подозреваемых — это очень важно, чтобы читатель вместе с сыщиками, констеблями и пуаромарплами мог тоже покопаться в уликах и деталях и поиграть в сыщиков и шерлокхолмсов). Чётко проговариваемые детали криминального события и сопутствующих действий и происшествий, разговоров и маленьких секретиков и тайн. Кажется, что всё уже вывернуто наизнанку, всё разложено по полочкам, остаётся только произнести имя убийцы и — опля! — получите орден Виктории! Но тут является некий божий одуванчик, который и до этого шаркал туда-сюда, произносил разные умные слова и делал загадочные выражения чисто английского лица (да-да-да, мисс Марпл, это я о Вас), так вот, появляется этакое вот старомодное чудо и делает расклад такого рода, что впору позавидовать и Шерлоку Холмсу, и Эркюлю Пуаро, и мистеру Вульфу — я не говорю уже о разных современных «шерлоках» любого разлива.

Книга безусловно хороша! И другое её достоинство — небольшой объём, потому что затянутость сюжета может утомить любого читателя, а тут скорее наоборот, полное отключение и отдохновение.

Первое, что приходит на ум — посмотреть ещё на раз на обложку книги, вдруг там опечатка и книга на самом деле написана Жоржом Сименоном…

Книга мастерски выстроена по композиции. Сначала резкий и острый событийный ввод в сюжет — чтобы сразу было горячо! Затем долгая, на половину книги, психотриллерская по сути и наполненная событиями и эмоциями автодорожная тема. С невнятными по мотивации поступками главной героини мадемуазель Дени, с непонятными ни ей ни читающему эту книгу странными событиями из разряда дежавю. И сам вместе с Дени погружаешься вот в эту атмосферу безнадёжного хаоса, в этот ужас непонятки, в это состояние недоумения и крайнего сомнения — неужели это всё это и в самом деле было со мной!..

И только потом, на перевале, книга превращается в детективную криминальную историю (не теряя при этом ни на йоту своего драматизма и психологизма!) — появляется событие преступления, появляются результаты преступления, появляются какие-то причинно-следственные взаимосвязи между уже пережитым нашей героиней и вновь проживаемым и переживаемым. И всё равно всё остаётся в непонятности и неизвестности, хотя какие-то гипотезы ты вместе с Дани выдвигаешь и опровергаешь, ищешь и отбрасываешь невероятное, и вновь возвращаешься к отброшенному и невероятному… в общем всё, как и положено в добротном детективе!

Финал книги довольно удачно сделан автором и неожиданным и одновременно предугадываемым. Потому что автора (и читателя) уже больше привлекает не сам криминальный событийный ряд, а психологическая подоплёка случившегося и происходящего.

Себастьену Жапризо чрезвычайно удался психологический портрет главной героини — мадемуазель Дени вышла у него объёмной и тёплой, весьма обаятельной и немного поругиваемой и осуждаемой, чуточку блондинкой и вместе с тем целеустремлённой и расторопной особой. С историей жизни и любовями, со скелетами в шкафу, с непоследовательностями и одновременно с сильным характером, который при ударах судьбы только твердеет и крепнет. Дени вышла у Жапризо очень достоверной!

Не менее интересны и другие действующие лица этого детективно-психологического триллера. Причём как откровенные негодяи и авантюристы, так и положительные герои. А хитроумный ход, сделанный автором в самом последнем абзаце, в самом последнем предложении, заставляет читателя только укоризненно-восхищённо качать головой и изумляться изящному остроумию мастера пера.

Конспирология? Да. Постмодернизм? Пожалуй. Политический детектив? М-м-м-м... возможно. Авторский взгляд на события последнего десятилетия российской государственности, на причинно-следственные связи между казалось бы совершенно разными явлениями и происшествиями, на тщательно скрытые и глубоко законспирированные механизмы формирования политической элиты и лидеров высшего ранга? И это тоже верно... Полуфантастические предположения о том, что и как там было на самом деле во время того самого перелома эпох, тысячелетий, президентств и государственности? В общем и это подойдёт...

Громко, взрывоподобно поименованная книга Проханова в своё время вызвала жгучий интерес уже одним своим кричащим нервным яростным названием. А выполненная в стиле хоррора и ужасов обложка и вовсе заклинилась в сознании и в памяти своей мертвящей простотой и отталкивающей привлекательностью. Но и само содержание романа так и написано — на высоком нерве, на натянутой звенящей струне, на яростном оре и митинговой риторике и лексике. И она до беспредела политична и полемична, до крайнего предела однозначна и многооценочна — эта психошокотерапевтическая книга господина Проханова (впрочем с господином в данном случае я, вероятно, погорячился, ибо Проханов явно товарищ).

Те кому сейчас за тридцать, наверняка помнят наши славные 90-е. И помнят их скорее всего недоброй памятью — если конечно не относятся к числу успешно половивших рыбку в мутном российском пруду. Но в книге речь не о рыночно-экономической чехарде. Самая что ни на есть политическая кухня высшего разряда — кухня, на которой варят высших олигархов и их приспешников, на которой валят и берут за фук ферзей и дамок политики, на которой успешно бьют козырных тузов казалось бы простыми шестёрками, на которой играют в бильярд мечеными шарами и краплёными киями. Где в качестве поваров и поварят выступают бывшие генералы МВД-КГБ-ФСБ, а бывших первых и казавшихся могучими фигур политического российского истеблишмента легко выбрасывают в отход подобно сваренной луковице и лавровому листу. Где разыгрываются карты второй чеченской войны и судьбы несчастных домов на Каширке и Гурьянова вместе с их жителями, решаются (и лишаются) карьеры Прокуроров, Мэров, Директоров ФСБ, Премьеров и Президентов...

По разному можно относиться к написанному Прохановым. Только нельзя упрекнуть его в отсутствии литературного дарования — событийный ряд он закручивает с лёгкостью и изяществом математиков Мёбиуса и Клейна, а эмоциями и чувствами читающих управляет подобно опытному маститому жонглёру с десятком взлетающих и падающих в мастеровитые уверенные руки предметов — только в книге это уже не предметы, а Фигуры, причём такого уровня и масштаба, что уже и не называются именами и фамилиями, а просто государственными Функциями и карьерными Местами. Впрочем, фамилии не названы ещё и потому, что всё-таки книга носит полуфантастический и постмодернистский характер и имеет на своём челе отпечаток конспирологии и политического детектива...

Несмотря на свою неоднозначность роман интересен и ярок. Тем, кто интересуется политическими реалиями и играет в политические игры, и вообще может быть очень интересно, и одни станут горячими сторонниками товарища (всё-таки товарища, да) Проханова, а другие его горячечными противниками и критиками.

Кем станете вы?..

Собственно говоря эту повесть... роман... хронику путешествия, как обозначает это произведение сам Арсеньев, лучше всего читать в связке с гораздо более известным «Дерсу Узала». Что я и сделаю...

Связка эта напрашивается не только потому, что во вторая книга продолжает экспедицию Арсеньева 1906 г., о которой преимущественно речь идёт в нашем повествовании. Но ещё и потому, что в первой экспедиции автор встречается с Дерсу Узала, местным уссурийским охотником-аборигеном, и встреча эта и совместные походы с Дерсу оставили в Арсеньеве след и отпечаток такой силы и такой чёткости, что он счёл необходимым посвятить этому человеку отдельную книгу.

Однако не будем торопить события, пока что Арсеньев вместе с экспедиционной группой отправляется в уссурийскую тайгу для производства съёмки местности и исследования природы края и его коренного населения. Первый описываемый поход он осуществляет в 1902 году, и пишет о нём довольно бегло, но не в силу небрежности, а просто считая его вводной частью ко всей повести, да и ко всей дилогии в целом. Потому что первая встреча с гольдом Дерсу происходит как раз в 1902 году. И уже во время этой непродолжительной встречи и совместного похода по таёжным местам и горным перевалам Сихоте-Алиня автор заразился любовью к этому самобытному человеку, таёжнику и охотнику до мозга костей, не просто специалисту по выживанию в условиях тайги, но по сути своей местному доброму духу, являющемуся частью уссурийской природы и местного пантеона — настолько органичен и приспособлен к природе Дерсу Узала. Да что там приспособлен — такое впечатление, что он и есть сама природа...

И всё же отложим свои впечатления от Дерсу до прочтения повести его имени. Вернёмся к книге.

По сути эта книга является слегка приправленными и облагороженными литературной обработкой дневниковыми экспедиционными записями Арсеньева о походе 1906 года. И потому в ней много места занимают описания природно/погодных и ландшафтных особенностей маршрута, а также описания/перечисления растительного и животного мира уссурийской тайги и Сихоте-Алиньского хребта, и побережья Охотского моря в тех местах, куда выходили участники экспедиции.

Большой смысловой объём занимают встречи членов экспедиции с представителями местных коренных и пришлых народов — гольдов, удэгейцев, корейцев, китайцев, русских переселенцев... Встречи, особенности быта этих людей, нюансы взаимоотношений с ними — от самых близких и дружественных до отдельных откровенно враждебных (Арсеньев учёный-исследователь и вовсе не скрывает ничего из того, что было во время экспедиции).

Также сильную смысловую и эмоциональную нагрузку несут строки и страницы, повествующие о экспедиционном быте, о реалиях пеших таёжных походов (гнус, мошка, комары, слепни-оводы-пауты, и снова гнус, мокрец, комары... и всё это бесконечно повторяясь и никаких репеллентов кроме дымокуров...) без всякого романтизма и приукрашивания...

Поскольку книга всё-таки не является худлитом, то порой и написана она слегка суховато и сдержанно, и нет в ней никакого смакования драматических и порой трагических эпизодов в угоду читающей публике — просто рассказ, просто отчёт, просто изложение того, что было... Тем не менее интерес во время чтения совсем неподдельный, а читательские эмоции искренние и выразительные.

Острые как ожог и жгучие как порез короткие повести Захара Прилепина читать равнодушным глазом просто невозможно. Не получится. Если вы ещё живой, думающий и чувствующий человек. А если они не вызывают в вас никакой реакции, то можно уже начинать вызывать труповозку, потому что вы точно умерли — даже если ещё дышите, едите и пьёте, спите и испражняетесь, справляете малую нужду и любитесь, работаете на предприятии тяжёлой или лёгонькой промышленности, или офисно пялитесь в монитор своего двухъядерного компа, заполняя цифирьками и буковками чрезвычайно важные отчётные ворд-бумажки и эксель-бланки или же изображая гиперзанятость и одновременно перетирая за жизнь в соцсетях, а то и гоняя танки по виртуальному танкодрому...

Неважно, отчего происходит этот постприлепинский жгучий порез и постзахаровский острый ожог — вариантов много, тут вам и острейшая социальная несправедливость, или самое бессмысленное чувство на свете, именуемое Любовью, или же война-мать-родна — важно, что просто не заметить эту макротравму у вас не получится. Ни не заметить, ни проигнорировать, ни залечить.

Автобиографическая книга народного и любимого миллионами Олега Басилашвили называется «Неужели это я?! Господи...». Когда читаешь вот эту ли книгу Захара Прилепина, или любую другую, то это же самое выражение невольно само собой всплывает в разбалансированном и раскуроченном безжалостным Захаром сознании. Потому что наверное практически каждый человек из нашего времени отыщет в героях книги кусочки или частички самого себя, своего Ид-Эго-Суперэго, приметы своей реальной непоказушной жизни, обрывки и лохмотья своих истинных мыслей и чувств.

Вообще по мере чтения книг Захара Прилепина постепенно вырисовывается и складывается воедино некий гипертекст. Фирменный, захаровско-прилепинский. Открывается некий гипермир, совсем не отличимый от нашего реального современного мира, и вместе с тем чуточку гиперболизированный, чрезмерно выпуклый, слегка искажённый и драматизированный до чрезвычайности. Жить в таком мире и страшновато и не совсем приятно, но что делать, ведь этот мир ничто иное, как отражение нашего «доброго, тёплого, ласкового, уютно организованного» реального мира. И кто виноват в том, что этот самый «уютный безопасный и ласковый», официально признаваемый и «назначаемый» таковым мир отбрасывает такую корявую, уродливую и жутковатую тень? Наверное всё-таки ответственен за это не Захар Прилепин, который видит эту тень и понимает, какие красивые финтифлюшки мира реального дают эти ужасающие теневые корявости и рогатости-хвостатости-копытости...

Шестая книга Захара Прилепина, и вновь попадание в яблочко, в центр мишени, в самую серёдку души...

Рассказ написан почти полвека назад, однако в нём уже чувствуется мастерская рука будущих маститых авторов. Фабула несложная — человек второй половины века XX буквально натыкается на пришельцев. Однако проблема в том, что пришельцы эти, несмотря на то, что родом чёрт те с какой планеты чёрт те какой звёздной системы непонятно какой галактики, и прилетели на «космическом корабле», по уровню своего развития стоят примерно на уровне полудиких племён середины первого тысячелетия нашей эры, а то и подревнее будут. Вот и наладь с такими цивилизованный контакт, когда они тебе чуть что копьём в зубы тычут! Спр0сите, а как же они по Небу-то летают, от звезды к звезде? Да оченно даже просто, точно так же, как наши далёкие предки плавали по реке на плоту...

Смутное ощущение дежавю и читанности не оставляло меня на протяжении всего времени чтения этой книги. То ли на самом деле читал когда-то, то ли некоторые сюжетные ходы и философские идеи книги уже где-то у кого-то встречались (Френсиса Карсака посмотреть надо бы, м.б. у него нечто похожее есть?) — ответа на это смутное ощущение у меня так и не появилось.

Первые пару десятков страниц читал с некоторым напряжением — необычные имена и термины слегка напрягали сознание, да и сюжет как-то вяло привлекал — а потом пошло в горку по восходящей... Язык оказался простой, понятный, согласующийся с логикой событий, поступков героев, описаний Мира и характеров персонажей.

Есть Мир. Мир песчаных пустынь. И в этом мире пустынь живут люди. Бедуины. На первый взгляд совершенно дикие племена с наполовину варварскими обычаями и верованиями. Но, по мере чтения понимаешь, что это люди, максимально приспособившиеся к совершенно необычным и губительным для простых людей условиям жизни. Мало того, замахнувшиеся на терраформирование, поставившие перед собой Великую цель преобразования планеты во благо будущих поколений. И всё для этого делающих. Сражающихся не только с самой планетой, но и со всеми теми внешними негодяями, которые стремятся максимально поиметь эту планету, выкачать из неё всё возможное, а аборигенов свести как раз до уровня аборигенов, и не более того.

И есть другие люди, прилетевшие сюда из другого мира. Люди, наделённые совершенно необычными свойствами и качествами, которые сначала ничего не понимают, но, оказавшись под давлением обстоятельств у этих самых «дикий дикарей» фрименов, принимают их такими, какие они есть, и разделяют с ними их судьбу и их верования, и их жизнь.

Помимо всякого рода «приключенческих» приключений эта книга полным полна мудрости, мудростей и мудрствований, и можно выписать для себя пару десятков высказываний и мыслей. Выписать их не для любования, а для самостоятельного осмысления. И для следования им, этим Истинам. И это делает книгу ещё более интересной. И полезной. Потому, что, если отбросить все фантастические хода-выходы и провести прямую параллель с Землёй, то все мы тут немножко аборигены, и все мы тут множко напоминаем тех уродов, которые бездумно «качают пряность» из недр своей собственной планеты, совершенно не думая, что будет Завтра, и будет ли оно вообще, это наше человеческое «Завтра»...

Дьявол прячется в деталях...

Роман из школьного курса литературы, однако был мной прочитан впервые ещё в среднем школьном возрасте, а потом уже только выборочно то, что требовалось для школы. Т.е. перерывчик оказался лет этак с полста да с гаком. А значит пришла пора перечитать.

Слишком сильно углубляться в сюжет и в самые драматичные и трагичные эпизоды книги мы не будем, ибо об этом сказано много. Но вот при нынешнем чтении вдруг внимание зависло на описании начала похода козаков в Польшу, а конкретно на вот такой фразе:

«Дыбом стал бы ныне волос от тех страшных знаков свирепства полудикого века, которые пронесли везде запорожцы. Избитые младенцы, обрезанные груди у женщин, содранная кожа с ног по колена у выпущенных на свободу...»

И хотя Гоголь упоминает о полудиком веке, всё ж таки мы помним, что вроде как всегда наши симпатии принадлежали именно козакам, а не полякам и прочим, а тут от одной фразы образ козацкой вольницы помрачился. И ты хотя и не переходишь, подобно Андрию, на сторону поляков-католиков, однако же и «свои» тоже не слишком свои становятся, и только постоянное напоминание автора, что они идут воевать за православную веру и за поруганную честь, и за своих сотоварищей (те, кстати, были убиты не менее милосердно, однако ведь они и были не младенцами и не женщинами, а воинами…) как-то всё-таки смягчает тебя.

Впрочем, у Балашова тоже хватало описаний такого рода случаев, разве что Балашов не концентрировал внимание читателя на деталях творимого на войне. И у Сенкевича тоже кровушки хватало в его романах.

Ну, а что касается книги как книги, то Гоголь не разочаровал, и по прошествии полусотни лет этот роман по-прежнему волнует и беспокоит и заставляет думать и чувствовать.

Ладно, теперь пойдём в гости к семинаристу Хоме да к панночке...

Кучно пошли!

Реплика из заголовка отзыва комментирует совпадение высших оценок для книг жанра НФ — недавней от Амнуэля и этой. Однако между этими романами есть существенное различие. Ибо в последнем случае мы имеем дело с фантастикой многослойной — тут вам и космос, тут вам перемещения во времени и соответственно, попаданчество, тут и социальная фантастика.

А вообще эта книга и по энергетике весьма разнообразная. Если всё начиналось в лучших традициях подростковой фантастики Кира Булычёва, то затем мы попали в плотную атмосферу от Станислава Лема (и других мощных «космических» фантастов), а потом пришли Олег Дивов, Дяченки и прочая могучая кучка современных авторов, а где-то там на заднем плане непоколебимо высились всё это время фигуры братьев Стругацких. Но только упоминания всех этих громких и звонких имён не означают вторичность и заимствования, а просто речь идёт именно о продолжении лучших традиций, о содержательной смысловой загруженности книги Шамиля Идиатуллина, об адресности и нацеленности романа.

А ещё эта книга позволяет разновозрастному читателю новыми широко открытыми глазами увидеть наше нынешнее сегодня, вглядеться в нас самих и задаться вопросами — кто мы, какие мы, что с нами произошло, куда мы живём? И что с нами будет дальше?..

Нарьян-Мар, мой Нарьян-Мар, городок не велик и не мал…

Есть начало и конец у любой истории… (Олег Митяев «Самая любимая песня)

Этот роман умудрился активировать весь возможный оценочный арсенал, всё меню вероятных оценок было мною использовано в процессе чтения. Причём не в порядке снизу доверху или наоборот, а вразброс, бессистемно и спорадически, сообразно с особенностями читаемых глав.

Добрая половина первой части книги (Боро) просто вызывала неприятие и ощущение нудизма, так порой и хотелось воскликнуть «Эй, кто-нибудь, отберите у автора компьютер, клавиатуру или что там ещё у него ещё есть для писательства!». Однако незаметно, т.е. сам не понял в каком месте чтения этой самой первой части книги, отношение к читаемому поменялось. Вернее, просто почуял, что ощущение скученной скучности и неопрятной смятости куда-то делось, и что испытываю уже некоторое подобие интереса, и даже некую симпатию к книжным персонажам, ко всем этим «деревенским идиотам» (спасибо тому, кто подарил мне такую ёмкую, но неоднозначную формулировку), которыми населён центр английской земли — городок Нортгемптон. Чтобы была понятна такая перемена моего отношения: в голове ассоциативно всплыли имена Джона Стейнбека с его великолепной «Королевской ночлежкой» (эх, самая пора третий роман цикла зачесть!) и Юрия Буйды с его шикарной «Прусской невестой» — и тот и другой как раз и описывали нам в своих книгах примерно такого рода людей — деревенских и городских чудаков и простаков, маргиналов и аутсайдеров, простофиль и побродяжек, срань господню.

Небольшое отступление: ещё наш несравненный Лев Николаевич Толстой написал однажды, что «все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Переводя с толстовского на современный получаем мысль, что чаще всего в центре внимания писателя находятся люди особенные или же с особенностями (что не совсем одно и то же). Потому что человек среднестатистический мало интересен для читателя, жизнь среднестатистического нормативного человека состоит из одного и того же общеизвестного набора событий и фактов, да и сам он ничем не выделяется из общей массы народонаселения. То ли дело деревенский дурачок или городская сумасшедшая — и ведут себя они на особинку, и ляпают вслух то, что человек нравственный будет держать в себе сокрыто и только где-нибудь среди своих самых доверенных будет втихомолку обсуждать и осуждать. В общем, о счастливых нормальных людях писать почти что нечего.

Вот в этой самой первой части романа мы как раз в основном и знакомимся со всеми теми его персонажами и героями, которые затем гуртом или россыпью, а и то и одиночной поступью отправляются вдоль повествования. И все они чохом, и каждый из них в отдельности предстаёт перед нами индивидуальностью, а то и личностью (т.е. когда кучкой, то значит и будет не толпа однообразных униформенных персонажей, а группа персон, каждый наособинку). И знакомство с этими людьми в конечном счёте и составило самый большой плюс этой книги.

А потом мы из реала перекинулись в астрал, в мир иллюзии, в мир потусторонний, в мир ангелов/демонов, в мир послесмертия, в мир полунощный, теневой, вневременной (или всевременной) и внепространственный (хотя скорее всепространственный), неевклидовый. И хотя автор вовсю старался разнообразить все эти послесмертные и псевдосмертные похождения наших павших (но не падших) героев по Душе (так называют это подпространственное надмирие его обитатели), хотя насыщал эти хождения разными темпорально-приключенческими событиями и пространственно-происшественными приключениями, однако у меня (говорю сейчас только о себе и о своём восприятии) оценка с почти отличной спрыгнула в район три, два с половиной — «скучно на этом свете, господа!», — воскликнул однажды знаток всякой мистики Николай Васильевич Гоголь, и мы повторим и продолжим за ним: «да и на том свете ничуть не интереснее».

А уv когда мы перескочили в главу абсурдистско-алитературную в которой смыслы написанного приходилось выковыривать не только глазами но и проговариванием вслух то тут оценочная планка опустилась до минимальных полбалла и балл в лучшем случае полутора я v говорю вся оценочная шкала в ход пошла объяснение сему оценочному произволу простое ничем иным кроме как попыткой выеbнуться я объяснить эти игры автора не могу типа смотрите люди я и так могу я и этак умею и в этом месте он долvен гулко постучать себя в могучую гориллообразную грудь продемонстрировать читателю свои писательские «кубики» и проделать весь цикл показательных телодвиvений от бодибилдеров *.

Зато знаете, в каком месте и кому я ставлю высший пятёрочный балл? Правильно — переводчику Сергею Карпову. Вот уж кому довелось хлебнуть английского лиха и хватить переводчицкого горюшка. Зато с полным правом он может горделиво заявить: «Иерусалим» читали? Я переводил…».

А ещё эта книга подвигла меня полюбопытствовать, где находится центр Евразии (чё нам Англия, нам суперконтинент подавай!) — по официальным сведениям центр нашего мира находится на территории Казахстана, а географический центр России и вовсе расположился в глухих малолюдных местах: Эвенкия, Красноярский край, в пределах плато Путорана и всего на 16 км южнее Северного полярного круга (такой вот щелчок по носу всей европейской России, кем-то и чем-то возомнившей себя по отношению ко всей остальной своей территории). Интересно же?

Конечно же в книге было огромное количество тем и смыслов, автор постарался вместить в свой роман всего и всякого — тут даже ассоциация с ирландским рагу или с тройной-четверной ухой не прокатит. Однако, как по мне, так вот это стремление создать нечто великое и лепное в великолепное не превратилось. Тем более, что многие темы в достаточной степени освещены и затронуты в книгах других авторов, творивших раньше Мура, и заслуга Мура в этом смысле является только лишь заслугой компилятора, ретранслятора, распространителя и популяризатора. Конечно, польза от этого тоже, несомненно, есть, кто-то ведь идеи многомерности мира почерпнёт как раз от Мура и далее отправится на поиски ответов к возникшим вопросам и удовлетворение возникшего интереса самостоятельно (хотя об Утгарде, Мидгарде, Асгарде и Хельхейме нам твердили ещё древние германцы и викинги). Равно как и мысли о том, что весь мир Майя, что всё сущее есть сон некоего Высшего существа, что нет ни прошлого, ни будущего, а есть только то, что Некто читает в данный момент времени, ну и т.д — тоже вовсе не от Мура, хотя и не мура. В общем, всё это уже было и есть у других, читанных ранее авторов, и потому для меня всё это только лишь перепевки, повторы.

Ещё одной особенностью книги стало постоянное возвращение к каким-то событиям/происшествиям, правда при этом каждый раз автор пытается показать/рассказать об уже сказанном/показанном с другого ракурса, устами другого рассказчика: то мы наблюдаем, как какую-то терпилу насильственно пользуют в автомобиле, то затем нам об этом же коитусе рассказывает сама терпила, затем мы встречаемся с этой ситуацией глазами умертвий-подростков, спустя какое-то время сталкиваемся с этой вознёй со свидетельско-наблюдательской стороны, в конечном счёте об этом акте насильственного соития нам не рассказал только сам автомобиль да рулевое колесо, в которое (возможно) упирались ноги насилуемой дамы. И таких повторюшек (ага, повторюша — дядя хрюша из помойного ведра — такая дразнилка из нашего детства сразу всплыла и угнездилась в этом тексте) не одна, и не две, а множество. Что в общем-то и утяжеляет восприятие, и слегка раздражает, — но зато и объём книге добавляет, скажет автор, и лукаво подмигнёт.

Жаль, что мысль поискать карту Боро пришла ко мне слишком поздно, когда книга уже была на финишной прямой, потому что периодическое заглядывание в карту мира могло бы сделать чтение более интересным занятием.

Итожа: большого удовольствия от чтения этой крупной книги я не получил, отчасти таковое чтение превратилось в некое полуспортивное соревнование-состязание: кто кого — я книгу, или она меня. Но нас объёмами не напугаешь («Жизнь Клима Самгина», к примеру, покрупнее будет [1400+], не говоря уже о четырёхтомном китайском «Путешествии на Запад» [2200+], да и с Музилем [1200+ и 1400+ и даже 1700+] мы знакомы не понаслышке). ;-)

* Радисты-маркони во время радиосвязи для скорости записи заменяли русскую Ж на «галочку», или на латинскую v (со слов моего родного брата, профессионального радиста-дальневосточника).

Ах, Алиса, как бы нам встретиться, как поболтать обо всём…

В принципе, те, кто смотрел полнометражный мультфильм про Алису Селезнёву и про эти её космические приключения с космическим зоопарком и космическими пиратами («Тайна третьей планеты», 1981 г.), имеют полное представление о сюжете этой повести.

Авторы мультика не поленились и отразили в своём рисованном творении все сюжетные перипетии нашей героини и всех остальных персонажей.

И при этом сохранили сам авторский булычовский стиль.

Однако вот это знание сюжета вовсе не умаляет интереса при чтении текста повести.

Во-первых, всё-таки в мультике текст повести ведь не приводится полностью, а только диалоги героев, а книгу ты не смотришь, а всё-таки читаешь.

Во-вторых, всё-таки мультик был достаточно давно, и ты спустя несколько десятилетий как бы возвращаешь себя на эти прошедшие годы, и заодно погружаешься и в состояние подростковой радости от чтения качественной детской фантастики.

В общем, интерес был двойной — был наконец прочитан текст легендарной повести Кира Булычова, ну и удовольствие от чтения нельзя сбрасывать со счетов.

Всё-таки полезно бывает иногда возвращаться в прошлое.

Социально-политический бульон, или «Нет, мы пойдём не таким путём. Не таким путём надо идти»

Не знаю, за что упрекали Тургенева его современники после выхода этого романа. Хотя конечно понятно, что революционерствующая бражка бурлила и искала варианты ответа на герценские вопросы «Кто виноват?» и «Что делать?». И Тургенев не то, что пытается дать свои варианты ответа на эти вопросы, а просто изображает ситуацию так, как он сам видит её. И вместо героической революционной романтики Слова и Дела получаются только лишь метания и мытарства, возня и колготня, бла-бла-бла и ИБД, ну и отдельные никак не продуманные и неподготовленные акции выхода в народ и к народу, который в одних случаях охотно пьёт вместе с агитатором водку, а в других и вовсе вяжет смутьяна и сдаёт его властям.

Это, так сказать, анализ «революционной ситуации» на тот момент. А если подходить в сюжету романа и к его героям и персонажам с индивидуальным вниманием, то конечно для некоторых изображённых людей это мучения в осознании тупика и своей никчёмности и бесполезности. Рвётся Алексей Нежданов (сама фамилия говорящая) идти в революцию, но как это сделать, куда пойти и к кому прислониться в этом своём стремлении — он не знает. А сам вожаком конечно быть не может, не тот характер, да и никакой собственной идеи в нём нет. Вот и ломается он по жизни, суетится, тратит себя на бесполезные и порой даже глупые поступки, так и не ставшие делами. И потому закономерный конец. И хотя потом некоторые его знавшие люди вспоминают о нём со светлой грустью, но ведь явно же видно, что наш герой был так называемым «лишним» человеком — стать своим в своей среде он не умел, быть своим для богатых и властвующих не хотел, а предстать в доску своим перед народом, освобождать который он так мечтал, и вовсе не получилось. Нигде не пригодился. И даже в отношениях с полюбившейся ему женщиной ничего не вышло…

Но знаете, все вот эти народнические брожения и движения конечно ничего не могли ни свергнуть, ни трансформировать и переделать. Однако они создавали питательную среду для всего последующего, были, так сказать, своеобразным социально-политическим бульоном. Ошибка была ли вся последующая история России или нет, нравится ли нам то, что с ней произошло или не нравится, тем ли путём пошла русская революционная идея или всё-таки не тем — история не имеет сослагательного наклонения.

А книга чудо как хороша ещё и неким ощущением переноса описываемых настроений на нашу сегодняшнюю действительность, по крайней мере у меня такое ощущение возникло.

Включай голову и думай

Чем интересно, значимо и хорошо для меня творчество Захара Прилепина? Наверное, прежде всего встроенностью в настоящую непридуманную неотретушированную современную актуальную жизнь. Причём это касается не только его публицистики. Но и всего багажа книг художественных, причём как рассказов и коротких повестей, так и больших и огромных романов (потому что и роман «Санькя», и «Обитель» всё равно написаны и для нас, современных, и о нас тоже). Ну, а актуальность, своевременность и современность публицистики Захара Прилепина и вовсе не подлежит никакому сомнению, тут даже ярые противники Захара возражать не будут.

Вот эта книга Прилепина продолжила ряд его публицистических эссе и размышленческих рассказов о самой что ни на есть нынешнести. Хотя, при этом, во многих текстах Захар размышляет и о довольно глубокой старине, и о корнях, откуда произрастает то или иное современное явление или состояние, современная данность. И безусловно, в первую очередь на первом плане находится наша страна, наша держава, Россия и Русь (причём как в моём, так и в захаровом понимании понятия «страна» и держава» вовсе не являются синонимами). Потому что, конечно, Захару (и мне) интересна и до боли близка именно державность России, не просто жизнь этого довольно большого куска Евразии с населяющими его людьми разных народностей и национальностей, а именно состояние этого государства, этой империи. И собственно говоря, все нападки многих прочих стран на Россию как раз и проистекают из её величия и значимости, и как бы ни хотелось кое-кому унизить и принизить, но как раз количество этих унижающих их самих попыток и их «качество» только подкрепляют позиции и России и многих её людей, граждан своей родины.

При этом Захар Прилепин вовсе не пытается представить Россию такой вот всю белой и пушистой (хотя зимой, нормальной крепкой зимой, она как раз такая и есть). Конечно, и наворочено нами в истории было всего и всякого, и наошибленно много, и нелепости нагорожено, и тупиков сколько, проб и ошибок, тыков и вытыков пройдено. Но только путь такой проходит в своём развитии любое государство и любой народ. И потому не нужно самих себя, забугорно-заокеанских, воображать и представлять учителями и миссионерами, и пытаться поучать, и тем более принуждать других. Любите свою страну и не мешайте нам любить свою. А чем больше вы пытаетесь сказать что-то плохое о нас, тем больше мы испытываем желание… погладить вас ласково по голове и сказать — присядь и помолчи, редиска! А мы тебе чайку из самоварчика, а хочешь, так и самогоночки нальём — нам не жалко.

Вы скажете, много пафоса во втором абзаце? И много сердитости в абзаце предыдущем? Конечно много. А куда денешься, если именно такие мысли и чувства охватывают тебя при чтении книг Прилепина. Я что, должен становиться Иваном не помнящим родства, человеком без родины и без флага, жителем вселенной, что ли?..

Там, в высоте Облака Магеллановы... (Анна Салема)

Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме (Н.С. Хрущёв)

Мы строили, строили, и наконец построили (Чебурашка)

Этот роман молодого на тот момент польского писателя-фантаста по духу очень близок ефремовской «Туманности Андромеды» — да что там по духу, даже по принципу озаглавливания: и там и тут нас отсылают в далёкий космос. Да ведь и написаны обе книги буквально в одно и то же время — время предстартовой готовности к штурму космоса. Наверное в умах и сердцах людей зрело ощущение вот этого скорого (во всех смыслах скорого — и которых был уже на пороге, и мечталось, что покорение космоса будет быстрым) штурма космических далей и просторов.

И конечно молодой польский писатель-фантаст был на тот момент ещё сторонником и проводником идей коммунизма, и хотя прямой коммунистической пропаганды в книге очень мало, тем не менее своё общество будущего (а на улице XXXI-XXXII века) Лем прямо называет коммунистическим. Однако всё-таки коммунистической политагиткой эту книгу не назовёшь, всё-таки пан Станислав постарался не петь дифирамбы коммунистическим идеям, а попросту представил на суд читателей коммунистические идеалы. Которые у него буквально равны общечеловеческим.

Если возвращаться к темпам, которыми земляне осваивают космос, то тут Лем весьма осторожен в своих оценках — за прошедшие тысячу с гаком лет человечество впервые отправляет межзвёздную экспедицию, да и ту совсем недалеко, к звёздам Проксимы Центавра и двойной Альфа того же созвездия. Маленький шажок на карте даже ближайших окрестностей Солнца (вот ТУТ можно посмотреть масштабы описываемого Лемом события). Чем занималось в космонавтическом и звездоплавательном смысле человечество всё это время — Лем нам не рассказывает, хотя пару раз упоминает о каких-то неудачных вариантах построения ракет. Впрочем, всё-таки Солнечная система на тот момент видимо уже в достаточной степени людьми освоена.

Роман практически лишён какой-либо героизации и романтизма, а также в приключенческом смысле сильно проигрывает многим космическим фантастическим произведениям (тем же «Звездоплавателям» Георгия Мартынова», правда Мартынов написал свою трилогию уже в космическую эпоху). Зато наполнен размышлениями и рассуждениями самого философического и социософического свойства. И потому читается с некоторым ощущением затянутости и монотонности. Разве что к концу книги, когда суперкорабль «Гея» прибывает в пункт назначения, события начинают идти и побыстрее, и поразнообразнее — и какие-то космические объекты искусственного происхождения попадаются, и некоторые планеты оказываются населёнными, и метеориты, оказывается, летают роями такой невероятной плотности, что скорее напоминают уже заряд шрапнели.

Сейчас уже многое из написанного кажется и скучноватым, и чрезмерно романтическим, и откровенно устаревшим и наивным. Однако для своего времени это была великолепная умная книга. Да, собственно говоря, такой она и осталась — неторопливой и задумчивой, это мы куда-то побежали безоглядно...

На ковре-вертолёте ветер бьёт в гла-за, нам хотя бы на излёте заглянуть за («Агата Кристи»)

Ну, положим, наши друзья вовсе не нашли ковёр в чулане. Ковёр им выдала тётя Валя. Сама. Своими руками. А вот то, что это отнюдь не новое изделие ткацкого мастерства способно на всякие акробатические левитационно-аэродинамические штучки-дрючки, ребята узнали случайно. Хотя, опять же, почему случайно! Если это чудо способно «слышать» твои сокровенные желания и немедленно их выполнять — получается, что не случайно, а закономерно.

Вот, в общем-то, и вся сказочная фантастичность этой повести. А дальше сплошной реал. И хотя в повести описывается довольно много событий и приключений нашей мушкетёрской (с некоторой гендерной поправкой) четвёрки, на самом деле всё, в конце-концов, сводится к двум основным и целевым моментам: «ремонт» старых часов на городской башне и история с поимкой некоторых нехороших людей. Потому что именно в этих двух событиях от каждого из ребят потребовалось проявить себя уже как личность.

Прелесть книжки в том, что взрослого читателя она напрямую без всякого умклайдета отправляет во времена его собственного мальчишеского фантазийного детства — и тут уже только каждый из взрослых читателей сможет точно рассказать о своих собственных приключениях в стране Фантазия и в в царстве-государстве Сказка.

А читатель — ровесник книжных героев попросту сам присоединится к этим мальчишкам и девчонкам и включится в их мир — героический и романтический, отважный и приключенческий, благородный и мушкетёрский. И лишь последняя глава будет для юного читателя не очень понятна. Потому что последняя глава написана как раз в расчёте на читателя в возрасте...

Левая рука Тьмы. Правая рука Света…

Минус и плюс вместе превращаются в Ноль.

Левая и правая руки соединившись образуют рукопожатие…

Один из романов Хейнского цикла, прочитанный мной более четверти века тому назад и вне всякой связи с материнским литературным сериалом — такие были времена, что удалось заполучить, то и читалось. И конечно же этот роман оказал заметное и мощное влияние на всё моё восприятие и творчества Урсулы Ле Гуин, и на мои отношения к социальной фантастике вообще и в частности.

Удивительный необычный, холодный, промороженный мир. Впечатляющая характеристика, гласящая, что гетенцы живут на узкой полоске между двумя стенами Льда — упади температура планеты ещё немного, и эти стены сомкнутся. Совершенно необычные физические условия и столь же необычное сочетание фауны и флоры — и то и другое весьма бедно количеством видов, однако каждый выживший в условиях планеты вид многочисленен.

Но главное — это совершенно необычная конструкция местного человечества. В принципе, здесь нет деления на мужчин и женщин, есть просто люди, которые основную часть времени проводят вот в таком бесполом состоянии. И только несколько дней в течение местного месяца они впадают в состояние кемера (т.е. сексуально пробуждаются и активизируются) и готовы вступить в сексуальные отношения. Представили себе картинку? Я вот прочувствовать всё до конца так и не сумел. Возможно потому, что всё-таки основная часть текста использует мужскую форму обращения к представителям местного общества — практически всегда используются местоимение «он» и его производные, да и имена гетенцев тоже ближе к традиционной мужской форме.

В принципе, Урсула не сильно давит именно на сексуально-физиологические особенности (физиологические конечно же тоже имеются, об этом в тексте книги недвусмысленно упоминается). Т.е. о них постоянно упоминается, но не в контексте секса, а просто как демонстрация особенностей психоэмоциональной структуры людей Гетена. Ибо ведь это для них наша традиционная сексуальная двуполая жёстко фиксированная конструкция является извращением.

Основным мотивом всех событий романа становится прибытие на Гетен посланника Лиги Миров, которая теперь именуется Экуменом. С целью содействия присоединения государств этой планеты к межмировому сообществу. Понятно, что раз на планете есть государства, то конечно же есть и противоречия, и соперничество между ними, и конкуренция, и всё остальное прочее. И вот именно для обращения всех недостатков такого общественного устройства мира Гетена в выигрыш и завязываются межличностные отношения между нашим посланником и премьер-министром одного из государств. Отношения, которые по мере развития всяческих событий постепенно превращаются из сотруднических по долгу службы в сотруднические по собственному выбору и по необходимости, а затем и в дружбу.

Солидную долю объёма романа занимает пешая «прогулка» главных героев по ледникам одной из полярных шапок Гетена. И вот тут-то ваш покорный слуга вовсю отвёл душу, ибо в своё время читал-перечитал кучу всяких полярных экспедиционных книжек про подобного рода пешие переходы — и через ледники Гренландии, и по просторам Северного Ледовитого океана, и по ледяному куполу Антарктиды, да и просто по арктическим заполярным районам Северной Америки и Евразии. И нужно отдать должное мастерству Урсулы Ле Гуин, мастерству и добросовестности, потому что множество всякого рода путешественных деталей и подробностей, упоминаемых в романе Урсулой, точь-в-точь соответствуют совсем не фантастическим и даже не художественным страницам многих документальных, мемуарных или просто путешественных книжек вполне себе настоящих земных полярных путешественников. Просто уверен, что Ле Гуин перечитала не одну и не две такого рода книги и прониклась холодом приполярных районов до самых костей, ибо иначе не получилось бы всё описание таким живым и настоящим.

Вообще Урсула Ле Гуин великий мастер по конструированию разных миров. Причём разных не только по геолого-географическим и прочим метео-физическим параметрам, но и по социальной организации населяющих эти миру людских сообществ. Просто можно искренне позавидовать той неистощимой фантазии, с которой она каждый раз это делает, да ещё при этом закладывает в каждый такой мир ту или иную мощную и важную Идею.

Но нашим мальчишкам сидеть не по нраву в тепле (из песни)

Мощь катаевского влияния такова, что сразу после прочтения отнюдь не худлитовской трилогии «Алмазный мой венец. Сборник» запихнул в аудиоплеер «Белеет парус одинокий» и в запасник кинул ещё и «Хуторок в степи», имея намерением Парус прослушать сразу, а всю черноморскую трилогию-тетралогию тоже не откладывать в долгий ящик.

Конечно же эта повесть когда-то в подростковости уже была прочитана. Однако из содержания помнилось только, что главные её герои — одесские мальчишки Петя (из интеллигентской семьи) и сирота-рыбачок Гаврик. Видимо, дружба когда-то свела этих столь разных по происхождению и по образу жизни мальчишек (кажется, нужно прочитать рассказ «Ушки», чтобы в этом разобраться) и теперь их связывает довольно крепкая, хотя и своеобразная дружба.

Повесть построена так, что события из жизни Пети чередуются с главами о Гаврике, а порой они несколько глав проживают вместе и рядом, занимаясь одним общим делом (или игрой) и получая общие приключения. Однако революционные события то и дело вмешиваются в жизнь мальчишек, заставляя их кого исподволь, а кого и осознанно принимать участие в революционных и даже вооружённых выступлениях, в результате оба парнишки уже в раннем возрасте (9 и 10 лет) проходят довольно суровую школу.

Конечно, многое из описываемого теперь воспринимается несколько иначе (например, когда 10-летних пацанов используют в качестве курьеров для доставки патронов в места боевых действий, причём Петю и вовсю используют «втёмную»), однако все эти революционности не настолько в повести сильны, чтобы превратить отличную детско-подростковую книгу в политагитку. Тем более, что историческая достоверность, насколько я понимаю, автором соблюдена и всякие митинги, демонстрации, вооружённые восстания и еврейские погромы в Одессе 1905 года и в самом деле были. И особо примечательно, что часть событий происходит опять вблизи Поля Куликова — сразу ниточка протягивается к маю 2014 года...

Мне показалось, что в этой повести довольно сильно влияние Марка Твена — впрочем, скорее всего, это мне действительно только лишь показалось и на самом деле американские Том Сойер и Гек Финн никак не участвовали в появлении на свет русских Пети и Гаврика.

Однако вот эта мысль нисколько не повлияла на удовольствие от прослушивание талантливо озвученной аудиокниги и тем более на намерение продолжить свои отношения с Валентином Катаевым. Потому что и атмосфера 1905-1906 гг. передана мастерски, и образы мальчишек выписаны со всем тщанием и любовью, и взрослые персонажи и к месту и ко времени, и сам авторский катаевский язык просто напоминает воздушное суфле — и вкусно, и невесомо.

Сначала «Братья», а потом уже «Волкодав»

Третья и окончательная (окончательная?) книга цикла «Братья». Поскольку книга прямо и без всяких временнЫх и событийных перерывов продолжает завязку и раскрутку сюжета двух первых томов трилогии, то всё повествование можно считать одной большой книгой. И потому, в принципе, напрашивается нечто общее, заключительное, касающееся всей трилогии и всего авторского стиля Марии Семёновой.

Насколько я понимаю, мир Андархайны — это тот самый мир, где раскручивались события из нечитанного мной «Волкодава». Однако никаких упоминаний о волкодавских событиях в цикле «Братья» нет. Лезу в Вики и узнаю, что события цикла «Братья» имели место быть намного раньше, нежели то, что пережил Волкодав и всё, что с ним происходило. Ну, вот так случайно я оказался впереди планеты всей — в том смысле, что теперь ежли захочу познакомиться с «Волкодавом», то будет оправдание, почему тянул так долго — а просто выжидал преамбулы :-)

Уже писал о том, что Мария Семёнова творит, создаёт очень плотный, почти вещный, ощутимый и зримый мир. Включающий не только общеизвестные пять чувств, но ещё и шестое и прочие над- и сверх-чувства. Причём имеется вот такая занятная особенность — казалось бы, при таком обилии устаревших и ныне вообще неупотребительных слов и выражений читатель должен бы чертыхаться над каверзами языка, а на самом деле повествование не просто реченькой журчит, но ещё и плавно и без всякого напряжения словно вливается в ум и сердце читающего книги Семёновой. И при этом особенности речи народов Андархайны придают описываемым происшествиям и событиям нужную плотность и вязкость, и прочие физические качества реальной материи. Мир становится осязаемым, ощущаемым, влекущим и зовущим. Соблазняющим и обволакивающим. И нет никакого желания сопротивляться этому зову...

В общем, думаю, что придёт время и «Волкодава». Причём незамедлительно.

Ничего нет хорошего, когда приходится кого-то ненавидеть (цитата)

Книга, впервые прочитанная около 40 лет назад и потому изрядно событийно-сюжетно подзабытая. Однако сохранившая в памяти ощущение чего-то светлого и щемящего.

Американский Юг. Середина 30-х. Кажется, что раз рабство отменено давным-давно, то отношения между цветными и белыми урегулированы. Но разве можно отрегулировать на законодательном уровне то, что на самом деле исходит от уровня культуры простых рядовых жителей маленького городка. В особенности, если это граждане самого низкого сорта, питающиеся едва ли не отбросами и носящие обноски. Однако же принадлежащие к белой расе «господ». И понятно, что как бы закон не декларировал равные права всех граждан США перед законом, на практике получается, что всегда любой судебный процесс, если в нём замешаны цветные, решается в пользу белого. Такова практика. А практика — это и есть закон, перенесённый в реальность.

Адвокат Аттикус Финч как никто другой отлично всё это знает. Однако ничтоже сумняше берётся защищать в суде присяжных негра, обвиняемого в покушение на изнасилование белой девушки. Все перипетии судебного расследования лучше всего будет узнать непосредственно из уст автора книги, изложенными главной героиней романа Джин Луизой Глазастиком Финч. Не беда, что эта девочка пока ещё маленькая и ходит только в начальную школу — её наблюдательность такова, что она улавливает малейшие движения (недаром её прозвали Глазастиком).

А попутно с историей этого непростого судебного разбирательства мы попросту погрузимся в мир американских простых детей — этой самой Джин Луизы и её брата Джима, и приятеля Дилла, и одноклассников, а ещё соседей и так называемого дамского светского общества городка. Всё происходящее в книге подаётся читателю устами этой самой наблюдательной малышки Джин Луизы, что придаёт повествованию невыразимый детский вкус… однако с примесью горечи взрослого понимания того, о чём нам рассказывает Джин Луиза.

Великолепная книга сначала напоминает чем-то неуловимым то марктвеновские романы о Томе Сойре и Гекльберри Финне, то вдруг доносятся отголоски бредберивского «Вина из одуванчиков», а то вдруг вспоминаешь «Жизнь мальчишки» — этот роман Харпер Ли собрал в себе все лучшие черты перечисленных книг.

Ну, а поскольку вдруг выяснилось, что у истории есть продолжение, то непременно будет прочитана и вторая книга о жизни Джин Луизы Финч.

Убийства по сценарию, или?..

Да, наверное, эту книгу и следует воспринимать как средневековый детективный роман. Тогда отношение к читаемому заведомо будет слегка облегчённым и менее сосредоточенным. Однако прочитанная (не от большого ума) до начала чтения книги предисловная глава от переводчика романа, с указанием на учёность Эко и его философичность, семиотичность, историчность и медиевистичность, заранее напрягла во мне все читательские ощущала, настроив на восприятие книги наверное слишком уж всерьёз. И потому на первый план непрерывно (и небезуспешно) прорывались философско-религиозные тексты и смыслы, теологические диспуты между сторонниками разных католических орденов, и подобного рода рассуждения и высказывания разных персонажей романа.

А чисто детективная линия романа, соответственно, сдвинулась на второй смысловой и сюжетно-динамический план. И хотя Умберто Эко вовсю старался уделить этой части сюжета должное внимание и создать определённое напряжение, то и дело (регулярно) подкидывая на поле сыска новые тела убиенных монахов и загадывая разные криминалистические загадки (например, об устройстве таинственной монастырской библиотеки — слава богу, что рисунок соответствующий всё-таки в теле романа появился), однако теософско-теологические страницы затмили и заретушировали детективную составляющую романа. Оставив в послечтении некоторое ощущение усталости (просто мозг — или то, что у меня там вместо него — устал быть в напряжении в течение трёх суток чтения).

Нужно признаться, что для меня это вторая попытка подхода к этой книге — некоторое количество лет тому назад я эту книгу (причём именно этот томик) брал в районной библиотеке и приносил домой, а даже открывал и начинал читать. Но, опять-таки, та же самая ошибка — видимо, был вспугнут чтением переводческого предисловия и книга на тот момент осталась непрочтённой. Что ж, значит с тем большим задиранием носа могу теперь гулко стучать себя в читательскую грудь и горделиво изрекать «Я сделал это».

PS И таки да, наверное было бы интересней читать этот роман, коли был бы я религиозен или воцерковлён (неважно, по православной линии, или же по католической), тогда бы интерес к теме был иной, живой и неподдельный. Однако, поскольку это далеко не так, то и произошло то, что произошло, т. е. ровным счётом ни-че-го :-)

Русь — самое начало!

Великолепный по исполнению исторический роман украинского советского писателя. Именно в такой последовательности — непременно сначала украинского (книга написана на родном для Семёна Скляренко украинском языке и потом переведена на русский), а потом советского — автор романа явно стоит на советских позициях русской государственности. Впрочем, на тот момент иначе и быть не могло.

Знаете, при чтении возникало довольно неожиданное ощущение, что читаю продолжение романов Валентина Иванова: «Повести древних лет», «Русь изначальная» и «Русь Великая». И не потому, что у Иванова и у Скляренко схожие литературные языки, одинаковые приёмы и средства раскрытия темы (тем более, что это совсем не так и каждый автор по-своему аутентичен, оригинален и уникален), а просто настолько эти темы переплетены между собой, что роман Скляренко, в котором речь идёт о середине X века и о годах правления киевского князя Святослава, естественно и органично помещается в строй романов Иванова — ну вот сразу после «Руси изначальной» (с описанием событий VI века) и «Повести древних лет» (век IX) и перед «Русью Великой» с веком уже XI. Как будто последовательно оказываешься на разных этапах развития государственности у славян: распад родового строя в VI веке, освоение новгородичами северных окраин земли русской, противостояние и противоборство Киева и других русских княжеств с Византией, а затем уже сплочение и укрепление русских земель, и выход Киевской Руси на европейскую политическую дорогу.

Времена Святослава, это после походов князя Игоря к воротам Византийского Константинополя и прибивания там к ним его щита (а до Игоря это сделал князь Олег) и перед крещением Руси во времена князя Владимира, который как раз и был сыном Святослава. Однако в романе первую его половину мы в большей степени имеем дело с княгиней Ольгой, матерью Святослава, сидевшей на киевском престоле и проводившей основательные и серьёзные государственные реформы. А будущий князь, но пока что ещё княжич, Святослав, будучи молодым человеком, мудреет и развивается, матереет и наливается, набираясь мужества и решительности, и всех прочих черт будущего князя-воителя и защитника земли русской.

И параллельно, и одновременно в тесной связке с рассказом о княгине Ольге и о Святославе, Скляренко повествует нам о судьбе простой девушки Малки, Малуши, из бедной крестьянствующей семьи, которая волей обстоятельств и игрой случая попадает сначала на Гору, в княжий двор, а затем уже оказывается в княжьем тереме и становится ключницей княгини Ольги. Судьба Малки интересна не только потому, что она станет возлюбленной княжича Святослава и матерью будущего крестителя Руси князя Владимира. Но и просто потому, что сюжетная линия Малуши и её семьи позволяет автору максимально полно раскрыть жизнь простого русского народа, приблизить читателя к простым русским людям, жившим за тысячу лет до нас и творившим историю Руси.

Роман состоит из двух частей: первая как раз в большей степени посвящена княгине Ольге, а вот книга вторая уже напрямую переводит центр читательского внимания на князя Святослава. И очерчивает нам образ этого незаурядного русского князя, который ещё в докрещёные времена, до возникновения Киевской Руси, отчётливо понимал интересы будущего русского государства, расширял границы княжества, присоединяя другие народы к землям Киева и поддерживая тесные дружеские связи с другими русскими княжествами: прежде всего, Великим Новгородом, но и с другими землями конечно же тоже.

И основной темой второй части романа, да и всей книги в целом, стало противостояние между Киевом и Византией. И если в первой книге княгиня Ольга отправляется в Константинополь с дружеским, как теперь бы сказали, визитом, и наталкивается там на тягучие и вязкие, вкрадчиво-обманчивые, обволакивающие и размягчающие волю попытки подавить её своим, отчасти дутым, напыщенным великолепием и склонить киевскую княгиню к вассальной зависимости от василевсов Византии, то в книге второй уже князь Святослав отправляется в поход. Однако выступление князя Святослава уже совсем иное, князь Святослав отправляется на земли Болгарии с военной дружиной, собранной из воев всей Руси, и успешно сражается с войсками Византии, освобождая города и веси болгарские от засилья империи. Правда заканчивается этот поход совсем не так, как было задумано…

И вот знаете, по окончании чтения романа осталось стойкое недоумение, почему это князь Владимир, сын князя-воителя Святослава, крестил землю русскую именно в греческо-византийскую православную веру. После стольких лет военного противоборства и после стольких военных походов, после тысяч погибших в сражениях и стычках русских воев, и вдруг Русь склоняет голову перед этой самой, коварной Византией и признаёт верховенство её церковной власти над собой (которое, кстати, сохранилось до сих пор и последствия которого мы сейчас огребаем)!

В общем, понятно, что непременно нужно теперь прочитать роман Скляренко «Владимир», может быть там есть версия происшедшего…

Пожалуй лучший зарубежный военно-антивоенный роман из всего прочитанного в последние годы (т. е. примерно из полутысячи книг). Хотя и временнАя шкала книги, и смысловая её нагруженность гораздо шире чисто военного содержания.

Начало романа относит нас к совсем ещё довоенному 1937 году — Швейцария, лыжный курорт, новогодние дни. И наше знакомство с первым основным героем книги — Кристианом. Культурный и вежливый молодой человек, лыжный инструктор по роду занятий… и фашист по убеждениям. Причём о последнем он сам говорит своей визави — молодой американке, попавшей в затруднительное положение, и которой он вполне ощутимо и реально помогает.

Затем мы переносимся через океан и поочерёдно знакомимся с двумя другими героями романа: совсем ещё молодым человеком еврейского происхождения Ноем (Ной, красивое имя!) и Майклом, мужчиной чуть постарше и Кристиана и, тем более, Ноя. Ной — из совсем небогатой семьи (я бы даже сказал — из бедной) выходцев из Одессы (и тут понятно, что автор привносит в книгу свои автобиографические данные). А Майкл — человек из киноиндустрии, и потому довольно обеспечен и известен.

И так постепенно, переходя от героя к герою и сдвигая планку повествования вдоль временнОй шкалы, мы и продвигаемся по жизни и судьбам и наших новых знакомых, и вообще по жизни как предвоенной Европы, так и Америки; подключаются к действию всё новые персонажи, возникают различные жизненные коллизии, наконец, начинается война и затем случается Пёрл-Харбор. И сюжет неумолимо направляет наших парней в армию — Кристиана в рейхсвер, а Ноя и Майкла — в армию США.

По мере раскручивая сюжетной линии (линий) мы сталкиваемся то с отношением простых американцев к евреям (на примере Ноя и его взаимоотношений с сослуживцами), то с отношением немецких властей к тем, кто запятнал себя левыми взглядами и убеждениями (и тут речь будет идти о Кристиане), то с отношением американских федеральных властей к своим соотечественникам, заподозренным в близости к коммунистическим идеям (хотя Майкл всего лишь помогал собирать средства в поддержку антифашистов в Испании); помимо этого возникают и другие сюжетные ходы и линии, часть из которых потом затухает и сходит на нет, а некоторые становятся важными. И потому чтение книги интересно ещё и в чисто событийно-остросюжетном смысле.

Конечно же наши герои по мере всего происходящего и совершающегося (совершаемого) ими, с ними и вокруг них изменяются и растут, их базовые внутриличностные конструкты совершенствуются и заостряются: интеллигенствовавший фашист Кристиан постепенно становится фашистом уже по факту, превращается в человека, готового, способного совершить любой военное преступление, если сочтёт это выгодным для себя. И совершает. Ной, в свою очередь, оказывается крепким орешком по силе заключённого в него духа, а Майкл просто набирается жизненного опыта.

А к концу книги автор сводит наших троих героев, троих молодых львов, в одном месте и в одно и то же время, в результате чего неизбежно кто-то из них погибает — война заставляет каждого сделать свой окончательный выбор, максимально проявить себя и своё «Я».

Книга не имеет чётко выраженной морали. Вся мораль равномерно распределена по тексту и всякий раз мы невольно что-то такое морализаторское получаем во время чтения каждой очередной главы. При этом вся эта мораль отнюдь не сформулирована в тексте романа определённым образом, но она чётко вылезает из сюжетных ходов, из каких-то событий, происходящих с нашими героями или возле них, а порой просто сам читатель вытаскивает это моральное из самого себя.

Великолепная книга, отличный автор (а ведь это был его первый роман).

«Здорово, Горе!»

Мало, наверное, найдётся в нашей стране людей, не смотревших фильм «Калина красная». В котором главную мужскую роль сыграл Василий Макарович Шукшин. Он же был автором сценария и режиссёром этой работы.

Фильм у Шукшина получился сильный и трогательный, нередко во время некоторых сцен невозможно удержать самопроизвольные слёзы. А сцена встречи с матерью и последовавшая за ней покаянная исповедь бывшего вора-рецидивиста Егора Прокудина просто не может оставить равнодушным, и зритель вместе с героем фильма переживает катарсис.

Особенности кино таковы, что видеоряд способен заполнить пустоты и дополнить внутренние монологи героя крупными планами или просто соответствующими видеообразами. Всё это, безусловно, усиливает воздействие на зрителя и позволяет авторам фильма добиваться желаемого воздействия и конечного результата.

Текст киноповести является сценарием и в этом смысле проигрывает самому фильму. Ведь сценарий просто прописывает видеоряд — кто как сидит, ходит или стоит, кто что говорит и все прочие событийно-действенные моменты будущего кино. И потому, лишённый мастерства актёров-исполнителей и режиссёрских находок, этот текст воспринимается не в пример легче и менее болезненно, чем фильм. Однако во время чтения неизбежно происходит наложение сильных киношных образов на текст киноповести — практически всё время в голове возникают и сменяют друг друга лица и глаза актёров, во всех монологах и диалогах слышатся актёрские интонации, а в общих планах неизбежно видятся картины и пейзажи из фильма. Такова волшебная сила искусства.

Вот и получается, что прочитал текст киноповести, а как будто хорошо и давно знакомый фильм пересмотрел. С не меньшим удовольствием.

Чтение было приурочено дням памяти Василия Макаровича Шукшина, со дня преждевременной и скоропостижной смерти которого 2 октября пошёл 45 год...

Его императрица

Где тут в императрицы записывают?

Удивительно интересное было время — годы правления Екатерины II. И удивительное, и интересное, и значимое, и знаковое. Время, определившее многие грядущие десятилетия российской государственности. Время, заложившее основы в международных отношениях не только века следующего, XIX, но и определившее всю будущую международную политику государства Российского во все последующие столетия. Не исключая уже и новое, третье тысячелетие. То, в котором мы живём.

Принято называть век XVIII женским веком. Семьдесят лет громадной и расширяющейся Российской империей правили женщины. Сразу после Петра Великого и заканчивая Екатериной Великой. Такие вот кавычки поставила История в этом веке, от Великого до Великой.

В этом романе мы немного захватываем период правления внучки Петра Первого Елизаветы. Потому что будущая Екатерина II входит в этот роман как Софи́я Авгу́ста Фредери́ка А́нгальт-Це́рбстская. И мы проходим через её ещё детство, затем молодость и замужество плавно и постепенно. И параллельно с нею, но с разницей в десяток лет, родился и растёт будущий Князь Потёмкин-Таврический, а покамест просто Гриня, Гришаня, сын обыкновенного, довольно заштатного, российского майора.

Вот собственно, перед нами и предстали два основных персонажа этой книги. Екатерина и Григорий. Первую часть книги речь в большей степени идёт как раз о Екатерине. Потому что происходящее с ней имеет не только книжно-романные смыслы и значения, но и вполне реальные исторические. И не только всероссийские, но и всееропейские тоже.

И вот эту часть романа, касающуюся Екатерины II, интересно читать не только потому, что она изложена языком красивым и сюжетно богатым, но ещё и в сравнивании с официальной биографией российской самодержицы, а также вкупе и с другими книгами об этой незаурядной женщине (перво-наперво с книгой «Екатерина Великая» Анри Труайя). И интересно наблюдать, как авторы разных версий истории жизни Императрицы Екатерины делают значимыми одни события и пропускают мимо своего упоминания события и происшествия другие, причём каждый по-своему, отчего всё это взаимно дополняет и обогащает официальную (или официально признанную) информацию.

А на довольно долгое время вторым по значимости героем романа становится Григорий Орлов и его братья. Потому что роль этой семейственной пятёрки куда как значима и в судьбе Екатерины, и в судьбах российских, соответственно. И даже кажется порой, что название романа «Фаворит» в первой книге в большей степени как раз относится именно к Григорию Орлову, нежели к Григорию Потёмкину.

Однако наш молодой человек тоже участвует в монархическом перевороте, в результате которого на престол взошла Екатерина. И уже в дни этих острых и ярких событий Екатерина заметила и приметила удальца-вахмистра. И с тех самых пор их судьбы, то сходясь, то расходясь ненадолго и недалеко, однако следуют параллельными курсами.

Но другим важным наполнением романа является широкая масштабная картина жизни в России времён первой половины царствования Екатерины. Которая с одной стороны вроде бы служит фоном для раскручивающего маховика сюжета, но с другой стороны, является тем самым питательным бульоном, в котором произрастает и российское монаршество, и вся знать, и люд мастеровой и крестьянствующий, из которого и состоит Россия.

Заканчивается роман на самом интересном месте, когда сходит со сцены один фаворит (Григорий Орлов) и восходит фаворитская звезда Григория Потёмкина. Ну, значит идём в Фаворит-2.

Его Таврида

Второй роман по сути является просто прямым и непосредственным продолжением книги первой, что и отражено в общем названии обеих частей дилогии — Фаворит. И отсюда же, из названия второй книги, следует, что речь идёт уже о втором периоде жизни Григория Потёмкина — периоде, когда он стал безусловным фаворитом и любимчиком Екатерины, и в конечном итоге стал князем Потёмкиным-Таврическим.

Вот казалось бы, любовная связь и всё такое. И причём здесь дела государственные. Но так устроен человек, что если любит кого-то, то это особенное, «предвзятое» отношение к любимому человеку курирует, модерирует и меняет все остальные отношения с ним и к нему. Потому что любимый человек кажется не только самым красивым, добрым и ласковым, но ещё и самым мудрым, умным, честным и чистым, порядочным и всё такое. И его мнение кажется любящему сердцу самым важным и значимым, и заслуживающим особого внимания и отношения. Даже если этот человек совсем не разбирается в том, о чём судит.

Однако в случае с Григорием Потёмкиным в этом смысле Екатерине повезло. Потому что судьба наградила его и в самом деле незаурядным умом и способностью мыслить масштабно и государственно. И помимо любовных способностей дала ему ещё и способности, а может быть и дар быть по-настоящему советником Императрице. И всё это вкупе с личными мужеством и отвагой (о чём свидетельствуют его военные кампании) и правда выделяют Григория Александровича из общей массы именитых и знатных и делают его и правда Фаворитом. Уже в более широком смысле. Потому что когда любовная линия их отношений обрывается, то контакты на уровне Императрица-Советник остаются на прежнем уровне. И все последовавшие после Григория новые фавориты и любовники так и не смогли полностью отстранить его от Императрицы, не смогли уменьшить мощь его влияния.

А вообще в романе много всяких других сюжетных линий и масса интересных и образных героев и персонажей, как вполне исторических, так и просто лирических и сотворённых автором (впрочем, Вики утверждает, что это всего один персонаж). Тут и вся наша плеяда учёных и творческих людей эпохи (Ломоносов, Сумароков, Державин...), тут и талантливые военные (Суворов, Румянцев, Ушаков…), здесь же многие политические и государственные деятели эпохи (будущий Павел I, Бецкой, Панин, Дашкова, Дидро). И вместе с ними на поле романа действуют и более простые люди — перво-наперво Прохор Курносов, но также просто матросы и солдаты, с именами и безымянные.

В результате перед нами предстаёт богатейшее по краскам и по количеству изображённых фигур полотно общественной и государственной жизни в России времён правления Екатерины II.

Вот иногда встречается в обиходе, да и в литературе тоже, выражение «на разрыв аорты». Не знаю, как там с аортой, но то, что эта книга Наринэ Абгарян написана «на разрыв души», не подлежит никакому сомнению.

О войне написано много разных хороших книг. О войне генералов и маршалов — фронты и дивизии, корпуса и армии, стратегические карты, утыканные флажками и исчирканные синими и красными линиями и стрелами. О войне офицеров и солдат — с окопами и пешими маршами, с атаками и отступлениями, с личными подвигами и персональными страхами и тяготами. И совсем мало книг о войне лиц гражданских, мирных, невоенных, о войне стариков и детей, женщин и матерей. Алесь Адамович и Василь Быков, Даниил Гранин и Виктор Астафьев, Николай Никулин и Эдуард Корчергин. Светлана Алексиевич. И вот теперь Наринэ Абгарян.

У римлян богом войны был Марс. И его неизменные и постоянные спутники — Фобос и Деймос. Страх и ужас — то, чего не может не быть, когда война внезапно приходит, когда врывается в твой город и в твой дом, в семью друзей и соседей, в твою собственную семью. И забирает свой урожай...

У Брэдбери есть впечатляющий рассказ «Коса», совсем коротенький, но такой мощный и выразительный, что образ безумного косца остаётся в памяти прочитавшего этот рассказ навсегда. И Наринэ Абгарян удалось написать свою книгу о войне с не меньшими впечатлениями и воспоминаниями.

Читаешь и думаешь — Мир сошёл с ума!

Времена Двурогого, сиреч Александра Македонского (или Великого), с его фапангами и Букефалом, с его египетско-азиатским походом и захватом Персии, Согдианы и Бактрии и попыткой покорения скифских племён. Собственно, вот об этой попытке захвата Скифии и идёт речь в повести. Причём, в отличие от другой исторической литературы об Александре Македонском, в повести В. Яна он показан малопривлекательным героем. Как-то по мере чтения не проникаешься его величием и военным гением, как-то всё больше остаёшься на стороне скифов (именно скифов, а никак не персов). Понятно, что всё это только потому, что так хотел автор, и только потому, что его литературное дарование позволило Яну показать исторические события именно под таким углом, под каким он видел и оценивал эти события сам.

Великолепный литературный язык, сильные характеры, яркие и живые образы героев и персонажей, красочные описания, неплохое проникновение в тактику ведения боевых действий теми военными средствами, которые тогда были в запасе у полководцев, искусное совмещение личных судеб героев повести с историческими фактами — в общем, для любителей исторической литературы повесть явно представляет интерес.

Апокалипсис, который должен был случиться в 2013 году

Не знаю, как так вышло, но, несмотря на увлечение в юношеские годы прозой Лондона, эта повесть прошла мимо меня.

Наверное, это научная фантастика. Хотя по современному считая — постапокалипсис. Мир, так сказать, После.

А если смастерить из текста книги видеоряд (неважно, в виде игрового или мультяшно-компьютерного зрелища), то и вполне приличное ужастическое кино могло бы получиться, с многочисленными картинами стремительно мрущих от Алой смерти людей и душещипательными сценами расставания с близкими и знакомыми. Ну, и величественные картины опустевшей (а может освободившейся!) без людей природы, разваливающийся урбанистический мир, первобытные нравы и сцены дичания людей и животных — в общем, разгуляться было бы где.

Ну и наконец, важное практическое замечание. В сети есть два перевода этой книги: Владимира Азова и Георгия Злобина. Изначально методом тыка выбрал и прочитал перевод Азова, и как-то многое мне в нём не понравилось, как-то много недокрученности литературной, а то и прямых ляпсусов типа «Залезая на коня с него свалилась шляпа» или ошибок в численности населения Земли перед Чумой: только что рассказчик говорил о миллиардах людей и вдруг говорит уже о миллионах. И потому (благо повесть коротенькая) перечитал в переводе Георгия Злобина — земля и небо, друзья. Так что не тратьте время попусту и читайте сразу злобинский перевод. И будет вам счастье.

На мой взгляд, этот роман напрочь выбивается из всего написанного Маминым-Сибиряком. По крайней мере из всего, что я успел к этому времени прочитать из его наследия (а это 9 книг — 8 романов и одно документальное исследование, опубликованное в сборнике, ну и «Алёнушкины сказки», конечно же). Не секрет, что основу «большого крупнотоннажного» творчества Дмитрия Мамина-Сибиряка составляют произведения, посвящённые заводскому Уралу. Но вот этот роман относится к Санкт-Петербургским — и по месту действия, и по персонажам и героям, и по содержанию и сути описываемых в нём происшествий и событий.

В центре внимания сам рассказчик, молодой начинающий писатель и по совместительству корреспондент Василий Попов, приехавший в столицу откуда-то с югов России. Ну, и его друг и сожитель (в том смысле, что они вместе живут в одной съёмной комнате на двоих) по прозвищу Пепко. Оба молодых человека являются студентами и оба они корреспонденты. И потому дружны, ибо живут одними и теми же заботами и проблемами, общими событиями и общим же кругом общения. И жизнь у них выстроена как и положено у молодых студентов — поиски денежной работы и попытки публикаций, писательские опыты и отношения с представительницами прекрасной половины человечества, дружеское общение и дачные выезды.

Роман вроде бы не начинён сверхмощными громкими привлекательными происшествиями, но тем и хорош, что на примере Пепко и самого рассказчика мы наблюдаем жизнь молодых людей того поколения, узнаём их мечты и чаяния, надежды и веры, любови и ценности, быт и работу — мы становимся свидетелями жизни того времени. И это ощущение ещё более усиливается, когда мы встречаем в романе места, когда уже сам автор обращается к своим героям и к каким-то событиям из их жизни со своими собственными рассуждениями и воспоминаниями, когда уже сам Мамин-Сибиряк философствует и рассуждает о минувшей молодости и о наполненности жизни вообще (на момент написания романа Мамину-Сибиряку было 42 года и видимо некое переосмысление своей собственной жизни было у него самого — впрочем, об автобиографичности этого романа написано в разных статьях о Мамине-Сибиряке).

Роман отличается от прочих ещё и тем, что в нём практически нет внешних людей, он субъективен и интровертен, он написан ракурсом «изнутри наружу». И такой взгляд изнутри на самого себя, своих знакомых и друзей, и на события внешнего мира позволяет и читателю применить этот приём и в отношении уже самого себя, провоцирует задаться теми же вопросами, о которых пишет Мамин-Сибиряк.

И, наконец, не перестаёшь радоваться писательскому мастерству Дмитрия Наркисовича, его таланту владения русской литературной письменной речью.

Для начала решил разобраться, что же это такое — «Короли и капуста». Читаю в аннотации к выбранному изданию книги: «В настоящем издании представлена повесть «Короли и капуста».

Ага, понятно, повесть, радуюсь я. И иду на страницу автора. А там заявляют: «Единственный роман О. Генри — «Короли и капуста» — вышел в 1904».

Ну, что ж, так роман, смиренно принимаю я… и отправляюсь на такую же страничку автора в Вики. Читаю: «Единственный роман О. Генри — «Короли и капуста» (Cabbages and Kings) — вышел в 1904 году» — ага, понятно, кумекаю я.

И отправляюсь уже на страницу романа в той же Википедии. Бляха муха, да что ж это такое! Первая строка записи о произведении выглядит следующим образом: ««Короли и капуста» (англ. Cabbages and Kings) — сатирическая повесть американского писателя О. Генри». Однако здесь же, только пониже, читаю фразу: «Краткое содержание 18 глав романа (поглавно)»…

Ребята, мы так не договаривались! То роман, то повесть, а то вообще сборник рассказов и новелл, объединённых общим местом действия и сквозным сюжетом и героями…

Потерпев фиаско в попытках определиться с формой читаемого, продолжаем знакомство с О.Генри. Вернее с этим самым его то ли романом, то ли повестью, но может быть, просто сборником.

Чем хорош О.Генри для меня, так это своим талантом сконцентрировать эмоциональный катарсис в коротеньких и простых абзацах и фразах. Ну разве можно не пережить этот катарсис при чтении новеллы о лотосе и бутылке? Или «Игра и граммофон» — вот уж пример силы воздействия произведения искусства на человека (ага, психотехники в ход пошли…). Или об адмирале Фелиппе Каррера и его редкостном флаге. А новелла о башмаках и репейнике! И вершиной — заключительные новеллы о государственном перевороте, затеянном … пароходной компанией «Везувий» — вот вам политика канонёрок, политика большой дубинки и все банановые войны, и вот вам и вообще вся политика США, включая и нашу современность.

Замечательная сентиментально-ностальгическая и наивно-романтическая история. Все мы родом из детства. Каждый день длился долго-долго, каждый день был наполнен сотнями дел и открытий, свершений и игр, дружб и войнушек, творческими инсайтами и, наконец, просто в детстве солнце светило ярче, небо было выше, а мы жили с распахнутыми глазами. И потому отношение большинства людей к своему детскому возрасту и сентиментально, и романтично, и переполнено ностальгией.

Однако в этой книге автор не просто ностальгирует по ушедшему подростковому, тут автор ещё пытается с помощью небольшого волшебства изменить наш мир, изменить нашу реальность — чтобы старший брат был жив, чтобы другие люди остались живы, наконец, чтобы вся наша страна была жива, чтобы не были разрушены и утрачены деревни и сёла, чтобы люди жили счастливо и богато, чтобы... чтобы... чтобы...

В общем-то наверное это даже и не фантастика, а скорее современная городская сказка для подростков и юношества, ну и для взрослых тоже. Стиль повествования самый простой, открытый и дружелюбный, никакого назидания или там злобствования по поводу существующей действительности (а такие опасения после прочтения авторского предисловия были) в книге нет. Так что просто очень приятная книга, которая и не без подвоха, но и без современных ужастиков или натурализма отношений. Тепло и светло, чисто и опрятно. Заходите...

Большинство читающего народа имеет представление о писателе Иване Гончарове, его романах «Обломов» и «Обрыв», «Обыкновенная история»; и многие знают, а может быть и читали его путешественный дневниковый роман «Фрегат «Паллада» о плавании к берегам таинственной и закрытой для иностранцев островной страны Япония. Писатель Задорнов в своём романе «Цунами» продолжает как раз эту историю — мы на фрегате «Диана» отправляемся в составе экспедиции адмирала Путятина в эту самую Японию, ибо и здравый смысл, и внешнеполитическая остановка требуют незамедлительных официальных действий по установлению дипломатических и торговых, а ещё лучше — союзнических отношений с этим восточным соседом России. Ибо в разгаре Крымская война, Англия, Франция и Турция стремятся не просто в ней победить, но и завоевать весь тихоокеанский регион, запереть Россию в акватории Охотского моря и закрыть ей доступ к Мировому океану с восточных побережий. Да и САСШ уже тут как тут, вовсю толкутся в приёмных сёгуна, азартно и наступательно ведут переговоры и заключают выгодные для себя соглашения.

История этого плавания и плавного неспешного установления добрососедских связей в этом романе только начинается, ибо роман «Цунами» является только первой частью трилогии «Сага о русских аргонавтах» («Черные корабли с Севера») о всех этих событиях. И Задорнов не оставляет места выбору — читать или не читать — однозначно читать!

Удивительно атмосферный роман и не менее удивительно атмосферный автор.

Несмотря на отдельное название и издание, роман является третьей прямой и непосредственной частью книги «Амур-батюшка». И не только потому, что он позиционируется автором и издателями как заключительная часть трилогии, но ещё и потому, что и место действия, и даже главные герои те же самые, которые были-жили в первых двух книгах, разве что прошло сколько-то (но не очень много) лет. И уж не знаю, с какими разрывами и перерывами писал Николай Задорнов эту книгу (пошёл посмотрел — очень любопытно: официальная справка подсказывает, что «Амур-батюшка» закончен в первой редакции в 1944 году, а «Золотая лихорадка» в 1969 — четверть века спустя!), но во время чтения есть полноценное ощущение слитности и единства всех трёх томов, как будто три глотка свежей родниковой воды из одного источника сделаны — два сразу, а один чуть позже, но разницы никакой!

И вот это беглое ненарошно пришедшее в голову сравнение амурской эпопеи с родниковой водой совсем не случайно и не искусственно возникло в голове — текст всей трилогии так органичен и так «нелитературен» (т.е. совсем не искусственен, неподделен и неподделан), что книга читается одним дыханием, запоем, дунком и заподряд. И я бы даже советовал тем, кто возьмётся читать серию, не затягивать чтение третьей книги и не перебивать восприятие другими романами и повестями — уж больно хорош и язык Задорнова, и герои трилогии, и их судьбы!

А ещё пришло в голову совсем уже крамольное с точки зрения столичнофильских центропупистов — это ведь только кажется, что Забайкалье и Приамурье являются окраиной державы. А ведь на самом деле Россия-то отсюда начинается (а солнышко тому порукой). И хочется верить, что пусть дочитана книга и узнаны до какого-то открытого конца судьбы её героев, но история самого Приамурья и людей, населяющих этот край, совсем не окончена...

PS А теперь вместе с Николаем Задорновым отправляюсь с адмиралом Путятиным в Японию — пора, пора «открывать» эту закрытую загадочную страну...

Чем ближе к окончанию романа продвигаешься, тем меньше остаётся в нём признаков лирического романа, и всё сильнее и отчётливее проступают черты историзма — ну вот, к примеру, гипотетических лирических героев становится гораздо меньше, а после падения Киева и перемещения военно-походных событий на территорию западной Европы упоминания о них практически пропадают, их личные судьбы как-то постепенно нивелируются, и только внезапно и вскользь узнаёшь о чём-то трагическом и значимом; текст романа всё больше напоминает строки исторического переложения изученных автором летописных записей о нашествии ордынцев на восточную и западную Европу — текст книги от этих перемен не становится менее интересным, но просто меняет свою модальность: меняется масштаб исторических событий, перед читателем уже мелькают не просто европейские города, но целые государства и народы, осады и битвы...

Пока уже в самом конце книги мы не узнаём о последних решительных переменах в судьбах Мусука и Юлдуз, Арапши и Субудай-багатура, Бату-хана и бытописателя всего похода старика Хаджи Рахима — всех тех, с кого и начиналось всё трёхкнижное повествование — круг замкнулся...

Возможно, что для многих этот роман трилогии покажется немного скучным и малоэмоциональным, однако для тех, кто интересуется историей народов, и здесь найдутся свои откровения и открытия, гипотезы и версии...

А ведь на меня эта книга произвела гораздо более сильное впечатление, нежели солженицынский «Архипелаг ГУЛаг». Наверное потому, что хотя тема у них (и ещё сюда же добавим Шаламова) общая, однако цели и подходы разные (при всём при том, что никто из авторов не оправдывает власть, сотворившую все эти непотребства со своим собственным народом).

Книга Солженицына чрезвычайно пафосна, это трибун, глашатай, светоч и пламенный митинговый оратор. А также яростный и неподкупный борец и разоблачитель, срыватель масок и называтель всего своими именами. Это расследователь и обвинитель, очевидец и свидетель, пропагандист и агитатор, прокурор и одновременно суд и трибунал. И после каждого определения непременно следует «крикун».

Книга Гинзбург, безусловно, является документом эпохи, и также срывает маски и называет рассматриваемые явления своими именами. Да и вельможных негодяев, МГБшных палачей и ГУЛаговских ищеек тоже не жалует. Однако в отличие от солженицынского героя, в «Крутом маршруте» Гинзбург перед нами предстаёт отважная, умная, цельная женщина — не трибун и не глашатай, но просто мужественный несломленный Человек. Непафосный и нетрибунный, непотрясатель и несокрушитель, но цельный и гордый Человек.

И уж не знаю почему, но если с книгой Солженицына и с самим автором хотелось и спорить и несоглашаться и протестовать, то здесь всё наоборот, и мемуары Гинзбург в результате гораздо более действенны и эффективны. И потому однозначно включаю эту книгу в списки своих советов в разные места и поводы — хоть игровые, хоть просто дружеские.

Этот роман Валентина Пикуля для меня был совершенно неизвестным до тех пор, пока нетолстая неброская, стоящая на полках буккроссинга книжечка не попалась на глаза. Центром описываемых и рассказываемых автором событий стала попытка японцев захватить Камчатку во время русско-японской войны 1904-1905 гг. Эта страница истории России до сего времени оставалась для меня не то что тайной за семью печатями, но попросту как-то ни разу не попадалась на глаза.

Пикуль рассказывает нам о центральных событиях романа, а также немного о предшествующих и последующих им, в основном устами начальника Камчатки тех лет Соломина. Но на самом деле было интересно читать не только военную часть романа (а военные действия на Камчатке носили весьма локальный ограниченный характер), но в гораздо большей степени всю камчатскую кухню конца XIX — начала ХХ столетия. Ведь простой среднестатистический современный человек и в самом деле мало что может уверенно знать из того, чем реально была Камчатка и вообще весь северо-восток России в те времена.

А поскольку Пикуль облачает всю эту историю ещё и в драматическую художественную форму, вкрапливая сюда любовные драмы и личные трагедии, то читается обо всём этом с естественным читательским интересом и напряжением. Что, собственно говоря, и хотелось получить от испытанного мастера исторической литературы.

А ещё в романах Пикуля всегда привлекает и обращает на себя внимание отчётливо выраженная гражданская патриотическая позиция писателя. Которую он обычно излагает так убедительно, что поневоле заражаешься его взглядом на трактовки тех или иных исторических событий и происшествий.

Гаргантюа и Пантагрюэль. Уже одни раскатистые и такие французские звуки этих не менее французских имён заставляют читателя трепетно стучать в бубен своего сердца — в ожидании Сказки, в предвкушении Удовольствия, в преддверии Улыбки.

Утопическая сказка (которую, по большому счёту, «надо бы прочитать в юности и постараться запомнить») времён разгула папизма и инквизиции заставляет читателя поверить в бесстрашие (если не в бессмертие) автора книги Франсуа Рабле (почувствуйте на вкус звуки этого имени — Франсуа... Уже в одном имени автора сокрыты вся французистость романа и вся будущая свободность, равенственность и братскость этой одной из самых европейских стран, все её Великие и прочие революции).

Собственно говоря, Рабле с самого начала не скрывает, что он написал Сказку — и страна называется Утопией, и в описании Телемской обители столько утопически сказочных черт и примет, что, кроме сказки, это может быть разве что фантастикой (это в XVI веке, заметьте!).

А названия всяких островов, на которых побывали наши герои во время своего знаменитого плавания к Оракулу Бутылки, и вовсе сметают все и всякие сомнения — Утопия и Сказка.

Вообще мне, как человеку анжинерной конструкции и абсолютному «негуманитарию», порой хочется и в шутку и всерьёз назвать этот роман оцифрованным — столько всякой цифири понапихал в книгу Рабле, столько футов и фунтов, штук и десятков, сотен, тысяч, миллионов и разных прочих числительных он употребил (и вместе с ним обозвучили герои романа) в книге.

Попробуйте подсчитать — хоть перечисленные Рабле количества пищи, вина и всякой всячины, хоть просто сами числа пересложить, — авось у вас что-то получится, но мне это сделать не удалось. Так что «Улыбнитесь, чёрт вас возьми!!!».

Оцифрованная Утопия и Сказка.

Безусловно автор романа очень щедр.

Просто расточительно щедр на детали (животные всех мастей и пород, птица разных размеров и наименований, сукна и одежды, войско и ремесленники, географические пункты — реальные и выдуманные — и расстояния между ними), которые он с дотошностью старьёвщика или же ростовщика подсчитывает, учитывает и перечисляет, не избегая самой малости — Вы великий Педант и буквалист, мсье Рабле, снимаю шляпу!

Щедрая Оцифрованная Утопия и Сказка.

Однако не будем забывать, что мы имеем дело с Сатирой (с нею прежде всего, и непременно с прописной буквы).

Вовсе не случайно множество имён собственных в романе имеют тщательно продуманные автором и потому очень «звучные» характеристики, «сочные» личностные признаки и «яркие» индивидуальные особенности: Пузан, Канунпоста, Культяп (это вообще-то врач и, кажется, даже хирург!), Живоглот, Жру (краткость — сестра таланта!), Суеслов — приём сколь распространённый, столь и действенный.

И от этого сразу отчётливо видишь перед собой не просто полусказочные персонажи, но уже сами Сущности, Функции, Сути.

При этом автор вовсю упражняется в сатире в адрес всякого рода клириков, но чаще всего и более всего адресатами этой критической сатиры и сатирической критики является католическая церковь, папство.

Однако почти столь же часто и не менее остро «проходится» Рабле и в отношении всяких там «учёных философов» и других сорбоннариев (Сорбонна практически прописалась на страницах романа).

И, видимо, чтобы избежать открытых обвинений в свой адрес, Франсуа Рабле вовсю использует абсурдистскую стилистику — если в книге первой этого поменьше, то вторая книга хватает читателя за шкирку и буквально швыряет в болото абсурдизма — начиная с судебного процесса и затем подхваченная Панургом в его повествовании о пребывании в плену.

А дальше пошло-поехало. «Такая простая и вечная история».

Щедрая Сатирическая Оцифрованная Утопия и Сказка.

Не ускользнёт от внимания читателя изобильное военное наполнение романа — в этом смысле книга гораздо более военная, нежели сексуально-эротическая, ибо первые две книги наши герои постоянно с кем-то воюют, да и потом то и дело ввязываются в кровопускания и кровопролития аж до колбасных обрезков.

А вот с эротизмом Рабле, по современным меркам считая, очень сдержан и аккуратен — он обходится всякого рода намёками, иносказаниями, перефразировками, вторыми смысловыми планами и прочими пробочками к норочкам.

Вроде как всё понятно про пробочки-норочки, однако автор, коснись чего, может смело развести руками и заявить на голубом глазу — дескать, кто о чём думает, тот свой смысл и закладывает — и хитрО сощуриться при этом.

Щедрая Сексуально-эротическая Сатирическая Оцифрованная Утопия и Сказка.

Громадный пласт рассуждений автора посвящён теме женитьбы и отношений в браке (оказывается, что «Да ничего мы не знаем! Не знали и не узнаем уже никогда …»).

И хоть подводит нас Рабле вместе с Панургом к этим рассуждениям очень длиннО и порой утомительно муторно, однако в конце концов разражается устами советчиков довольно серьёзными уже философствованиями на означенную тему — впору брать куски текста и помещать их в учебники социопсихологии в раздел «Семья и брак».

Вопрос женитьбы (или не женитьбы) Панурга тянется до конца многостраничного романа и окончательно так и не разрешается (эх! мы так и не узнаем никаких интимностей из его жизни), зато картины реальных отношений внутри семейных пар и просто между мужчинами и женщинами автор нам раскрывает весьма откровенно и без прикрас.

Щедрая Философская Сексуально-эротическая Сатирическая Оцифрованная Утопия и Сказка.

С большим удовольствием треплет Рабле за холки всякую судейскую и околосудейскую шушеру — вообще проблема правосудия во Франции и, возможно, во всей Европе в XVI веке, судя по всему, стояла достаточно остро, ибо была выведена автором обличительно едко и безжалостно решительно и категорично.

И Рабле вовсю сатирит и юморит всех мастей ябедщиков, жалобщиков и прочих кормящихся от суда и дел судейских.

А также взяточников и крючкотворов, вновь папистов или, напротив, всякого рода постников...

Сатира, сарказм, язвительность, издевка, подача тех или других персонажей и целых человеческих типов в жалком неприглядном виде — всё это, по сути, является главным наполнением романа.

Щедрая Философская Сексуально-эротическая Сатирическая Критическая Оцифрованная Утопия и Сказка.

Вообще вот это длительное плавание по всяким разным островам и архипелагам порой уже просто превращается в блуждание «среди мифов и рифов» (и тут мелькнули мысли о любимчике — маринисте Конецком — и о том, что он наверняка всё это безобразное великолепие и великолепное безобразие читал, и что, пожалуй, Рабле имеет своеобразное отношение к маринистике и создал прообраз романа-странствия... А следом подтянулись соображения, что очень похожую стилистику использовал порой пан Станислав Лем…), но всё — и плохое и хорошее — имеет своё начало и свой конец. Закончился и этот тягучий, как перенасыщенный перевываренный сироп, роман.

Хотя, честно говоря, книга на самом деле кажется незаконченной — по крайней мере, событийно она явно не завершена.

И главное, что мы так и не узнаем: обзавёлся ли Панург супругой?

Заимел ли он некие роговые образования и пару-тройку синяков и шишек?

Не пустила ли его любимая жёнушка по миру?

И вы не знаете?

Вероятно это одна из лучших книг, прочитанных в 2016 году. По силе эмоционального воздействия сравнимая с «Вечным зовом» и «Тени исчезают в полдень». Да и по ширине и глубине охвата роман Шукшина не уже и не мельче, чем упомянутые.

Очень сильные образы персонажей, как положительных, так и тех, которые выглядят и воспринимаются отрицательными. Мощные человеческие характеры, матёрые мужские и соответствующие им женские. Без красивостей выписанные все повороты жизненных линий героев книги. Шукшин при этом мало старается потрафить своему читателю — герои романа довольно часто совершают глупые и никудышные поступки, грешат, каются и вновь грешат; при необходимости (но возможно просто потому, что так на самом деле было с прототипами в реальной жизни) и в силу книжной и жизненной логике даже самые казалось бы красивые и потому выгодные с писательской точки зрения персонажи вдруг гибнут или сникают, но тут же появляются новые, не менее значимые и красочные. При этом невозможно упрекнуть Шукшина в красивостях — хоть в литературно-писательских, хоть в сюжетных — всё происходит так, как могло бы быть и, наверное, и в самом деле происходило.

Первая книга немного отличается от второй, ну вот примерно так же, как отличается первая серия фильма «Москва слезам не верит» от второй. А страницы с эпизодами, вошедшими в фильм «Живёт такой парень», и вовсе порой воспринимаются с юморком и смешком. Однако драматическая линия автором выдерживается до конца, и хотя в романе (во второй книге романа) выведена проблематика второй половины 50-х, однако сам жизненный уклад и конфликтно-событийный ряд захватывают с головой, и потому устаревшим и архаичным роман не выглядит и не воспринимается таковым.

Вообще историзма в книге оказалось куда как много, первая книга вообще наполнена такими деталями времени (середина 20-х на Алтае), которые сложно ещё где-то найти (разве что специально разыскивать информацию). Так что роман, несмотря на довольно жёсткий событийный набор, вполне годен для чтения как мужской читательской аудитории, так и для женщин — в книге очень сильны как трагедийно-драматические исторические темы, так и любовно-драматические линии.

А я попросту иду на соответствующие порталы и ищу книги Василия Макаровича для домашней библиотеки — просто никогда не думал, что и крупные литературные формы у него окажутся столь же мощными, как и рассказы.

В своё время чтение книг Валентина Пикуля было одной из составляющих моего читательского удовольствия. Однако роман «Моонзунд» на тот момент под руки не попался, А потом был фильм по этой книге, однако так случилось, что и фильм до сих пор целиком и полностью так и не просмотрен — уж не помню, отчего и почему. В общем, образовался некий объём вакуума, который, если брать чисто по физике, стремиться быть заполненным.

Ожидания и предвкушения оправдались целиком и полностью. И чтение книги превратилось в целый ряд удовольствий.

Удовольствие от чтения просто книги, написанной красивым качественным выразительным богатым образным метафоричным русским литературным языком. Да ещё когда форма изложения имеет авторские характерные особенности, делающие книгу ещё более выразительной и красивой.

Удовольствие от чтения маринистики — что делать, ну люблю я этот жанр! Тем более, что чисто морские страницы точны и содержательны, и буквально передают корабельный дух.

Удовольствие от оригинальных авторских трактовок исторических событий и фактов. Пикуля порой упрекают за то, что он слегка изгибает если не сами факты, то их толкования, и что порой насыщает свои книги сплетнями, слухами и анекдотами. Не знаю, не пытался разбираться конкретно с такого рода моментами в его творчестве. Зато книги его интересны и остры!

Удовольствие от героев романа. Многие персонажи книги по-настоящему волнуют и задевают, а уж когда автор не боится подать Александра Колчака умным и опытным специалистом своего дела, то с учётом времени написания книги и понимания, как в те годы воспринималась и подавалась фигура адмирала Колчака, остаётся только аплодировать мужеству Пикуля. Однако не только положительные, но и отрицательные персонажи выписаны Пикулём с такой силой достоверности, что сопричаствуешь им по полной программе!