Из трёх книг о Маниахе эта, пожалуй, самая расслабленная в плане решаемых героем задач и разгадываемых загадок: ну, подумаешь,

Автор — специалист-китаевед. А Китая в этом томе эпопеи практически нет, он разве что упоминается. Легко ли китаеведу погрузиться в историю Византии, которую он, как он сам признается, знает поверхностно? Путь ему облегчает два момента. Первое: уж так совпало, что Нанидат из дома Маниахов живёт и действует в то самое столетие, когда в Восточной Римской империи возобладало иконоборчество — ненадолго. Впереди сокрушение иконоклазма, Константинопольский собор и установление Торжества Православия. Но это еще далеко впереди. А пока идет «темный» период византийской истории, между Львом III Исавром и императрицей Феодорой, который не очень хорошо документирован — хотя бы потому, что после «Торжества Православия» историю написали победители, как это всегда и бывает. Например, императора Константина V, при котором происходит действие романа (и который активно участвует в этом действии) при жизни вряд ли звали Навозником, однако в истории (написанной иконопочитателями) он остался именно как Копроним. Скорее, звали его редко упоминаемым именем Каваллин, «лошадник» или «кобылятник» — он был императором-солдатом, а прозвище это сугубо солдатское. И именно его выбрал Мастер Чэнь, чтобы упоминать имя своего персонажа. В общем, в условиях информационной пустоты автору есть где развернуться, оперируя только самыми общими данными, оставшимися в истории: опустошительная чума 740-х, поражение арабского флота от греков в 746 году у Кипра, поход в Двуречье в 751, иконоборческий собор 754 года...

Второе: автор явно бывал в Стамбуле, так что его описания Константинополя — едва ли не самое яркое, что есть в романе. Вообще описания автору удаются исключительно хорошо. Читатель видит вместе с автором и солнечную рябь на босфорской воде, пока персонажи поедают грошовую жареную рыбу — а рыбу вдоль Босфора вот так-то поедают и до сих пор, вот эту самую хамсу... Читатель вместе с автором входит в огромный объем Айя Софии, кажущийся бОльшим, чем собор выглядит снаружи... Читатель вместе с автором видит сухой, раскалённый камень малоазийских гор, где разворачивается первая часть романа — до последнего камешка, до последней сожженной солнцем травинки...

В общем, как обычно у автора, это очень «вещный» текст, ярко и впечатляюще укорененный в реальности. Благодаря этому и авторские вольности в трактовке истории воспринимаются благосклонно, будто так и надо.

Ну а почему бы нет, с другой-то стороны.

В основе романа — обычная для рубежа 60-70-х мешанина из модных научных идей (релятивизм, множественные вселенные, «другие измерения» и т.п.), но всё это навешано на таких (опять же, соответственно тогдашней литературной моде) слабых, ложно-многозначительных, нервически взвинченных, непрерывно самокопающихся, издёрганных, измученных малопонятными переживаниями персонажей, что даёшься диву — как одного из них всё-таки назначили командовать научной станцией, а другая не то что попала в сложную ситуацию на борту тюремного корабля, но непонятно, как в космос-то была допущена.

Трудный жанр — фантастика ближнего прицела. Книга написана в 1996, действие её происходит в 2011. Беда в том, что часть действия происходит в России. Российский читатель успел повидать 1996, успел и 2011 — и в 2017 понимает, что автор промахнулся во всех своих предсказаниях. В общем, ну промахнулся и промахнулся, мало ли в фантастике невысокохудожественных писанин, но это же Михайлов! Читать такую сиюминутную шнягу на злобу позапрошлого дня в исполнении самого создателя капитана Ульдемира неловко и даже немного стыдно, хотя пишет он, как обычно, очень качественно — но, как обычно, большая часть действия у него передаётся через разговоры персонажей, и этот приём временами утомляет.

Типичный образец талантливой «литературы оправдания». В 20-е годы много выходило реалистической прозы о революции, о гражданской войне — все еще было свежо, все живо, и проза эта дает нам сегодняшним неоценимый материал для глубокого изучения того, как происходила великая катастрофа. Главное — не начать вдруг думать, что всё именно так и было.

И повесть Лавренева, сама по себе талантливая, замечательный тому пример.

А вы думаете, советские писатели-фантасты зарабатывали огромные деньги фантастикой? Семьдесят пять тысяч тираж этой книжки. Семьдесят пять тысяч! Двадцать издательских листов. Значит, даже при минимальной ставке 250 р. за а.л. писатель Кир Булычев (ни для кого же не секрет, что писатель фантаст Кир Булычев и серьезный востоковед бирманист Игорь Можейко — одно и то же лицо?) получил за эту книгу 5000 р. (цена новых «Жигулей»)... а через три года — ещё столько же, потому что за переиздания платили меньше, но в случае «расширенного и дополненного» переиздания отсчёт гонораров начинался заново, а второе издание 1980 г. — именно что «расширенное и дополненное».

А по содержанию — что? Яркий, но сухой и лаконичный язык Можейко талантливо пересказывает несколько иностранных книг по истории пиратства, европейского завоевания бассейна Индийского океана и рейдерства Второй мировой войны. Он их даже глухо упоминает кое-где, хотя, конечно, никакой библиографии к книге не приложено — невзирая на то, что это вроде бы не чистая «популярка», а научно-популярное издание, ведь выпущено оно главной редакцией восточной литературы издательства «Наука». Какая тут связь с восточной литературой, спросите вы? Ну а как же автор-востоковед, а?

И надо заметить, что в целом история вопроса в результате освещена достаточно подробно и доступно для мало-мальски грамотного среднего читателя.

Единственное что — выводы книги о том, что в ходе национально-освободительной борьбы свободолюбивых народов бывших колоний пиратство исчезнет насовсем, не сбылись. Потому что саме страшное пиратство в 21 столетии происходит именно в Индийском океане — в огромной зоне вдоль берегов Сомали и Эритреи и, в ничуть не меньших мастштабах, в Малаккском проливе (со стороны Индонезии) и у побережья Бангладеш. Атлантическое пиратство у берегов Нигерии и Доминиканы в подметки не годится нынешнему пиратству Инидйского океана... но про него,по понятным причинам, Игорь Всеволодович написать не успел,и оптимистичный финал книжки с надеждой на прекращение пиратства в результате национально-освободительной борьбы остался данью увлечения автором фантастикой.

Вот ведь что странно: я же крещеный практикующий православный христианин, исповедуюсь (ну, реже чем стоило бы, конечно,) причащаюсь св. Таин, вот это все. И автор вроде как тоже к. п. п. христианка. Но однако! (Дальше один сплошной спойлер)

И возникает у меня такой вопрос. Эта автор, она что, всерьез считает, что в развлекательной форме изложила эсхатологию Православной церкви?

Потому что то, что она изложила — это не эсхатология православной церкви.

Это —

Осталось только вставить в эту книжку Дивеево, Канавку и Матронушку, и можно будет спокойно продавать на приходах — там сейчас и покруче еретические писания продаются.

Что же до фантастических свойств сей книги, то да, увы, это фантастика. Даже научная фантастика, если рассматривать теологию как своего рода науку. Потому что по отношению к христианской теологии этот текст — такая же научная фантастика (в худшем, пейоративном смысле этого термина), каков, скажем, какой-нибудь Георгий Гуревич по отношению к современной физике. Вроде и «про то», и слова все знакомые, и сделаны усилия написать текст увлекательным, выстроить структуру и композицию... вот только усилия эти ни к чему не привели, а благодаря беспрерывной псевдоправославной благоглупости, извергаемой автором с благонамеренной целью ненавязчивой проповеди православного учения, _как она его понимает_, вызывают отторжение у читателя «в теме» и — думается мне — раздражение и злобу у тех, кто в теории мог бы научиться в увлекательном фантастическом контексте каким-то основам христианского учения... вот только в этом беспомощном тексте никогда не научится. Напротив: привлечь этим текстом к христианству крайне сложно... а вот паки и паки оттолкнуть — это запросто. Увы.

«Вилка» альтернативного развития истории нащупывается легко: на дворе 1965-ый год, а московские станции метро и улицы названы именами самых одиозных деятелей сталинского режима. Значит, в 1953 г. в борьбе за власть победили не Хрущев с Маленковым и Булганиным, а Берия с Меркуловым и Кобуловым. Важно не это, мало ли было написано альтернативок (хотя надо отметить, что эта написана раньше многих, четверть века назад), а то, как автор показывает сознание молодого жителя тоталитарной,полностью изолированной от внешнего мира страны — через повседневные дела, через бытовые разговоры. Лаконичная и впечатляющая миниатюра.

О незабываемое душное, узкое, медленное, карикатурно примитивное, постоянно сбоящее и виснущее субъект-пространство ранних операционных систем с графическим интерфейсом... Только жившие в 90-х оценят мастерство, с которым Биссон воспроизводит эстетику какой-нибудь Windows 3.11 и «тактильные ощущения» пользователей этих систем. Видать, наболело у автора, если он немудрящую морализаторскую сказочку с легеньким упором на кажущиеся многозначительными эрзац-философские максимы а-ля Сент-Экзюпери второго разбора умудрился так плотно втиснуть в эту изнурительно минималистичную среду, придав ей осязаемо вещный, плотский, мучительно двумерный характер одним нарративом очень несложной фабулы.

Печально наблюдать, как постепенно вырождается сериал — от живых, нервных, многословных, хорошо выписанных людей в первом томе к суперменистым схематичным супергероям в четвёртом. Внезапно всплывшие две малоприятные темы, неожиданно живо заинтересовавшие автора —

- тоже не сильно помогают полюбить этот малопонятный поворот в развитии столь симпатично начинавшегося цикла.

Автор когда-то писал едкие и умные песни для московской рок-группы второго эшелона «Секретный Ужин», работал в «Комсомольской правде», а в последние годы блистает в политической тележурналистике в направлении, говоря словами Гашека, «умеренного прогресса в рамках законности». И вот, поди ж ты, не просто выпустил одну книгу фикшн, но обещает целый цикл исторических детективов из российской истории рубежа XIX | XX веков, с единым главным героем — Владимиром Гиляровским.

Сразу нужно отметить, что это альтернативная история и какой-то альтернативный Гиляровский, потому что, хотя автор явно внимательнейшим образом читал сочинения самого «короля московских репортеров» Дяди Гиляя (и прежде всего «Москву и москвичей»), глубоким знанием реального москвоведения Добров не заморачивается (например,

Судя по заявлениям автора, в каждом новом томе у Гиляровского-Холмса будет новый Уотсон- здесь это сам Федор Иванович Шаляпин, еще молодой и не всем известный певец.

Добров круто берет и резко закручивает, вот только пока не умеет справиться с развитием сюжета — к концу книги сюжет сворачивает в обычную для начинающего автора торопыжку с невнятным спрямлением углов, немотивированным или плохо мотивированным растяжением круто завёрнутых сюжетных линий в пресные, легко объяснимые макароны второго срока службы и потаенным заимствованием антуража и целых сюжетных пластов из «Любовника смерти» Бориса Акунина (это при том, что Добров в интервью и фейсбуке то и дело показательно демонстрирует отторжение и неприязнь по отношению к автору фандоринского цикла -- ну, это понятно, это ему, по всей видимости, положено и комильфо как публичному лицу охранительного лагеря).

Возможно, эти детские болезни будут преодолены в следующих книгах цикла — главное для автора их осознать.

У подлинного мастера ничего не пропадает зря. Ну и что с того, что каждый сюжетный ход этого рассказика, за исключением разве что собственно сюжетообразующего антинаучного фант.допущения ценой в три копейки, уже был использован подлинным мастером во множестве его предыдущих сочинений? Пустим их в ход снова, перетасуем, слегка перелицуем — и опять в бой, в дело, в погонные метры. Супермены из спецслужб, увлекающиеся эзотерикой,благодаря чему походя решающие мировые проблемы и раскрывающие тайны коварных злых ученых в ходе боевой медитации; красивые невинные дочери злых коварных ученых — обязательно спасти, даже ценой жизни; фантастические, невероятные приемы рукопашного боя,которыми рядовой майор спецслужб владеет в тысячи раз лучше специально подготовленных злодеев и негодяев... В общем, рука подлинного мастера. Да не оскудеет она. Весь этот набор ремесленного прикладного письма на грани клинической графомании можно будет использовать еще,и еще,и еще...

Лично для меня это очень печальная книга, потому что она стопроцентно оправдывает то,что в официальном советском литературоведении в период первого издания «В зените» отдельным томиком фантастика числилась «паралитературой». Это и есть паралитература — условно литературное изложение целого каталога более или менее умозрительных, более или менее бредовых (или реальных — 30 лет спустя понимаешь,что это и неважно) научных идей,которому небрежно придано обрамление из якобы литературных завязки и эпилога. Характерно, что форма завязки жанрово цельнотянута из другого вида паралитературы — детектива. Причем идеи этой, в принципе недурной, автору хватило страниц на шесть,потом он отвлекся... и уже к ней не вернулся. Эпилог и вовсе вымученный, вареный с капустным листом.

Уже тогда,тридцать лет назад, я инстинктивно ощущал, что изложение научных идей — не то, что мне интересно в «научной фантастике». Мне интересны «обычные люди в необычных обстоятельствах».Ну а людей тут нет,тут одни идеи, да еще описанные сухо, не всегда внятно, но всегда «маловысокохудожественно».

В общем, компендиумы научных идей лучше читать в книгах по истории науки — там они хотя бы строго научно изложены.

Но ведь мог бы и остеречься... Хотя нет,тридцать лет назад я был молодой,наивный и еще не знал,какую печальную репутацию у большинства искушенных читателей НФ обрела идеологически верная,но литературно пресная продукция издательства «Молодая гвардия» после разгона блестящей редакции Жемайтиса в начале 70-х.

Тот редкий случай, когда на вполне обоснованный вопрос даже вполне подготовленного читателя «ЗАЧЕМ?» заранее дан столь же вполне закономерный ответ «ПОТОМУ ЧТО». Вопрос: надо ли было писать много сотен страниц высокохудожественного, почти-маркесовского по размаху эпичности текста, чтобы смоделировать вселенную, где единственной данной в ощущениях реальностью является аристотелева «Метафизика» (с прибавлениями «Физики» и «Метеорологии»)? Ответ: да, надо, вот же пан Дукай написал, и написал талантливо. Вопрос: альтернативный ли нашему этот мир? Ответ: в нашем мире ученик Аристотеля Александр Великий умер тридцати трёх лет от роду, а в мире пана Дукая сорокалетний Александр был коронован владыкой обитаемой вселенной, и с этого момента «всё пошло не так»; но это только на поверхности — на деле же мир «Иных песен» и до воцарения Двурогого обладает не просто иной, нежели в реальности, историей — он обладает иной космогонией, ведь небесные сферы, четыре простых элемента и пятый — эфир, но самое главное — психократическое воздействие человеческого разума на живую и, что характерно, на неживую природу... — все это не могло возникнуть в результате восхождения Искендера на мировой престол, а следовательно, существовало изначально — не как исторически ограниченная система воззрений на мир ранних философов, а как, повторюсь, данная нам в ощущениях подлинная реальность.

В общем, титанический труд автора по созданию полностью иного мироздания, которое к нашему привязывают только некоторые события древней истории, невозможно не уважать.

Но вот возможно ли его любить?

Наверное,в молодости он воспринимается как откровение.

Наверное,будь мне двадцать один год,я задыхался бы от величия постигаемого в этом тексте — так же как в свои реальные 21 я задыхался от величия вселенной Гарсиа Маркеса...

Но во вселенной Маркеса были живые люди.

А во вселенной пана Яцека Дукая, увы, живых людей нет. Есть морфы (*кстати, г-н переводчик, это у Вас формы и морфы так произвольно взаимозаменяются по тексту? или так в оригинале польскем?), которым более или менее правдоподобно приданы черты, схожие с человеческими. Но мне как читателю так и не удалось установить свое читательское,человеческое родство с этими морфами. Они так и не стали для меня людьми. Величественные абстракции, восхищающие могуществом фантазии автора (о лунники и лунницы, особенно одна конкретная лунница, пышущие огнем как доминирующим в лунной сфере первоэлементом!) — да. Живые люди, с которыми читатель может себя ассоциировать,в которых может узнать кого-то, особенно себя? Нет. О нет.

Даже главный герой — он сложно разработанная абстракция, он мощный комплекс писательских идей, он причудливая система философских построений... Но не живой человек. В нем не узнаешь живого человека. Он не вызывает ни ненависти,ни любви. Он не достоверен психологически. Бледно прописанная пышущая «пиросом» лунница — и та достовернее, чем господин Бербелек, поляк аристотелевой вселенной — с польским упрямством и польскими национальными комплексами (ну конечно же Зло в лице самого мрачного из кратистов, владык Морфы — кстати, г-н переводчик, почему показатель греческого именительного падежа понадобилось сохранять в косвенных падежах, набивая текст «кратистосами» вместо «кратистов»? — так вот, Зло находится в Москве, а Урал это вообще средоточие ужаса, ну конечно!), но без польской души.

Просто потому, что в отличие от подлинной философии Аристотеля, души у обитателей мирка «Иных песен» нет.

Возможно, еще и потому, что в мире Аристотеля есть Перводвигатель, есть Первопричина — то есть Бог.

А в мире «Иных песен» нет Бога — и, вероятно, поэтому нет и людей как таковых.

Особенно забавно читать этот текст — то ли автобиографическую повесть, замаскированную под юмористическую, то ли наоборот, — зная, что четверть века спустя один из главных героев (вокалист рок-группы) стал известным тележурналистом проправительственного направления, другой (альтер эго автора) — музыковедом и издателем журнала о джазе, а третий («редкостный» гитарист) — преуспевающем владельцем дорогой звукозаписывающей студии. Если бы молодость знала! Про старость не будем — персонажам книги и сейчас еще,по моим подсчетам, нет и 50.

Сильный документ своего времени: автор как бы скользнул мимо чернухи, которую принято обычно ассоциировать с эпохой «перестройки» и начала 90х, и поделился всем забавным, добрым и невероятным, что могло случиться с юными участниками самодеятельной рок-группы в Москве периода падения СССР. Создается ощущение,что участников «Конкретного ужаса» мимо конкретных ужасов тогдашней жизни пронес какой-то ангел. Впрочем, может,так оно и было?..

Впрочем, добротно и узнаваемо описанные реалии рубежа 80-х и 90х гг прошлого столетия наверняка покажутся молодому читателю чистой фантастикой — не зря автор так подробно останавливается на смачных, мясистых деталях пользования телефонами-автоматами,кассетными магнитофонами и использовавшимися в них отечественными магнитофонными кассетами...

Жёсткая, реалистичная, невероятно подробная, с огромным знанием дела, предмета, среды и матчасти мастерски выписанная картина жизни Балтийского флота царской России перед началом и сразу после начала Первой мировой войны — перемежаемая тенденциозным, ограниченным условностями периода написания, идеологически суперангажированным и по-настоящему злобным описанием жизни России как таковой. Эти перемежающие тенденциозные эпизоды, в которых всё что не ленинский большевистский ЦК — сплошь абсолютное зло, написаны настолько слабо, что автору то и дело приходится для подкрепления своего неубедительного текста подпирать его, как подпирают в деревне брёвнами западающий сарайчик, строками и целыми абзацами цитат из Ленина.

Кстати, ложь и тенденциозность проглядывает и в тех эпизодах, где автор оставляет хорошо ему знакомую и невероятно мастерски воссозданную картину собственно флотской жизни и переходит к описанию жизнь большевиков-агитаторов. Вдруг выясняется, что в 1914 году эти большевики не знают Мартова, не знают Плеханова, не знают Троцкого — а знают одного только Ленина, великого и непогрешимого — в точности по «Краткому курсу», который на момент написания романа ещё не был написан...

Какая восхитительная, махровая, густопсовая, чудесно сиволапая советская-пресоветская вампука! «Фильм был до того гнусный, что я глаз не мог отвести» (© Сэлинджер, «Над пропастью во ржи»). Вот и ничтожная эта повестушка о происках коварного мерзкого американского империализма в честной, строящей социализм латиноамериканской стране и удивительное научное открытие профессора Комаччо, позволяющее эти гадкие происки пресечь и обратить против самих отвратительных империалистов, настолько чудовищно плоха, что от неё невозможно оторваться. Пожалуй, голосовал бы за это, с позволения сказать, паралитературное произведение в конкурсе «Худшая книга советской фантастики», если бы только не было в природе «Семи стихий» Щербакова...

У меня, собственно, ко всему циклу только одна претензия, но зато уж глобальная.

Начну её изъяснения издалека — от взаимоотношений антуража и изложения.

Это не Средневековье, понятно; но это и не обычное «альтернативное Средневековье», это вообще не модель неких иных времён. Это модель современности, показанной под искусственным,условным углом. Это день сегодняшний, поставленный в условно-средневековые декорации, причём с высокой степенью условности. И выражается это прежде всего в том, что почти все персонажи без исключения говорят сугубо современным языком. Автор, начиная с первого тома, время от времени применяет забавный приём: поскольку основные действующие лица принадлежат к Римской церкви, они то и дело обширно и безошибочно цитируют на латыни Писание, псалмы, обыденные молитвы и т.п. — так вот в один ряд с этими цитатами автор ставит употребление ими и некоторой современной лексики, которая была бы анахроничной для Средневековья, как таких же латинских цитат (скажем, в их речи никогда не произносится «статус» — только «status», ну и т.п.). Но увы! — при этом огромное количество сугубо современной лексики, и зачастую тоже латинского происхождения, так и остаётся в речи персонажей анахронизмами двадцать первого столетия.

Понятно, что во всем этом есть еще и ироническое второе дно, иногда трудноуловимое, но несомненное. В речи персонажей из условно четырнадцатого века то и дело мелькают слабо замаскированные или вовсе не замаскированные мемы первых десятилетий реального двадцать первого века, да и ко многим описываемым автором реалиям протягиваются неожиданные нити из нашей с вами современности. Из того, что ярче всего запомнилось в этой череде —

В общем, все эти языковые игрища не могут не радовать, хотя временами автору чуть изменяет вкус.

Но их очень много. Избыточно, утомительно много.

Вообще персонажи только и делают, что разговаривают, или многословно думают, или многословно переписываются.

Очень много слов. Действие хромает, то несется вскачь,то останавливается, уступая долгим страницам разговоров — да, важных для понимания персонажей,но даже в кульминационных моментах чрезвычайно затянутых. А разговоры все идут, все тянутся. Гибнут люди, происходят нечеловеческие ужасы, страшные инфернальные силы прорываются в реальность и разочарованно зарываются обратно в небытие, исторические процессы,как могучие волны, поднимаются и опускаются... Мельком, все мельком, с минимумом подробностей, со странными лакунами в описаниях, с непонятным равнодушием к вещной,предметной детальности — как будто автор равнодушно отворачивается от происходящего, чтобы снова с наслаждением погрузиться в бесконечные разговоры персонажей друг с другом и нескончаемые внутренние монологи главного героя.

Поймите меня правильно. В этих разговорах на всём протяжении цикла часто возникают,развиваются и обосновываются важные идеи. Но как многословно, как изматывающе синтаксически сложно, как протяжённо! Неужели эти идеи во всей их утомительной словесной полноте важнее для автора, чем психологическая, я бы даже сказал- психофизиологическая верность действия, к которой автор, в отличие от диалогов,как раз относится достаточно небрежно?..

А так отличный цикл, чо.

Первой личной, собственной, принадлежавшей мне одному фантастической книжкой навсегда остался сборник «Р — значит ракета», подаренный мне в 10 лет — в растрёпанной обложке, когда-то твердой,но обгрызенной собакой кого-то из прежних владельцев.

Я не знаю, где теперь эта книга,но в ней осталась часть моего сердца...

Простенький рассказ, элементарная идея, лаконичное исполнение... Но как мощно написано!

Давным-давно, в середине 90-х, я впервые услышал — не прочитал, а именно услышал! — главы этой книги на волнах культовой московской радиостанции «Ракурс», теперь уже давным-давно прекратившей вещание. Ироничный голос ведущего Константина Волкова читал, подчеркивая ударные моменты, разошедшиеся в кругах моих друзей на цитаты, этот забавный свод представлений народной социологии предперестроечной эры под жутковатый визг саксофонов и пугающий бой барабанов авангардного джаза Владимира Чекасина... Да, именно устройство нашего собственного общества так иронично представлено Фазилем Искандером в этой сатирической сказке- надеюсь, никому не приходит в голову воспринимать ее только как сказку? Другое дело,что представленная Искандером модель общества на самом деле сама по себе глубоко сказочная,и искать в ней прямых аналогий с советской действительностью тоже не стоит, иначе грош бы ей была цена. Тот единственный случай, когда Искандер отступает от этого правила,только подтверждает опасность слишком прямых аналогий: образ Поэта слишком легко ассоциируется с образом небезызвестного

Прошло около двадцати лет, и я с удивлением обнаружил сохранившиеся в архиве радиоведущего на компакт-кассетах отдельные главы «Кроликов и Удавов» выложенными в виде мп3 на его сайте — и тогда же с удивлением и удовлетворением узнал, что под псевдонимом Константин Волков скрывался писатель-фантаст и музыкальный критик Кирилл Мошков.

А те самые ключевые фразы, которые разошлись на цитаты в «моем кругу», мы продолжаем время от времени употреблять и сейчас. И не сказать, чтобы на новом этапе исторического развития они не находили отклика у слушателей...

Ну и так далее...

Удивительное зрелище — Дивов потерял чувство темпа. Возможно, это связано с недекларируемым, но признаваемым соавторством. Дивов, потерявший темп, превращается в судорожное изложение бешеного потока событий, пересыпанное огромным количеством имён, которые — хотя бы из уважения к читателю — никак не «перевводятся» в текст. Даже я,читавший все предыдущие книги цикла,часто терялся, забывая, а кто этот очередной условный Джо Смит или Линь Бяо, которые возникают в тексте как старые знакомые,но обстоятельства их появления никак в новом томе не помогают читателю вспомнить,а кто они, собственно,такие.

Линия андроидов «недотянута». Ну не пугают они, хоть плачь. Особенно когда появляются массово. Это нужно было довести до абсурда, так они должны были бы пугать. А они не пугают...

Поэтому и не радует

Первая книга, «Вирус тьмы», всё-таки обладала сюжетом.

В ней было чудовищное нагромождение полуграмотного пересказа всех модных тем конца 80-х, а строение фантастического мира было цельнотянуто с поп-фолк-теософского сочинения доморощенного мистика Даниила Андреева «Роза мира» (вплоть до дословного заимствования названий миров, рас, существ и тык-скыть «монад» — жругр, уицраор, Свентана, Шаданакар и т.п.). В ней было модное каратэ (по верхам), модные идейки (обрывочками, ленточками, ну или просто упоминаниями) и даже русские сказки,которые автор всерьёз объявлял мета- (если получается глупо и смешно, то обязательно добавь приставку «мета-«, и станет научно и умно!) отражениями фрактальных реальностей, прости Господи, Веера Миров (да, как можно больше слов нужно писать с Большой Буквы, тогда Читатель скорее Проникнется). Но там был сюжет! Хоть какой, но был.

А в книге-продолжении мешанина модных идеек (почему-то чем дальше, тем с большим перевесом от пересказа «Розы мира» к избыточному цитированию головоломных терминов из науч-поп-книжки о самоподобных множествах, имеющих дробную метрическую размерность, сиречь фракталах) полностью поглощает сюжет, который сводится к незамысловатому повторению одних и тех же итераций: собрались, перешли на следуюший уровень, на них напали, они им вломили. Собрались, перешли на следуюший уровень, на них напали, они им вломили. Собрались, перешли на следуюший уровень, на них напали, они им вломили. Ну и т.п., пока в финале скороговоркой, выдающей авторскую усталость и равнодушие, не вломили уже окончательно — правда, по логике текста вломили сами себе, но эта мысль, по счастью, не развита. А то было бы ещё страниц двести утомительного хаотического пересказывания теории фракталов на темы русских народных сказок, перемежаемых неубедительным вламыванием невыразительным, бесцветным антидостоверным и чудовищно неправдоподобным Врагам Мира и Любви.

Короче говоря, читать эту книгу совершенно противопоказано, потому что это скучная, штампованная, ремесленная, но самое главное — неинтересная халтура.

В принципе, с какого-то места эту невероятно эклектичную вампуку из мешанины всего, что было «на слуху» у среднего ИТР-интеллектуала 80-х, публиковалось в тогдашних модных журналах типа «Химия и жизнь», ходило в переставшем быть криминальным самиздате или появлялось в сенсационных многотиражных публикациях росших тогда как грибы издательств в виде неряшливых книжек на рыхлой газетной бумаге, становится даже интересно читать — примерно до того момента, как в высшей степени нереалистичный главнй герой становится то ли бодхисаттвой, то ли целым аватаром и начинает обнимать своим теперь уже нечеловеческим разумом космические дали «веера миров», цельнотянутого из зловещей памяти «Розы мира». Интересно, потому что нет предела тому, сколько и чего может намешать автор в стремлении охватить все модные темы — от «а и правда, бабка, может, химия всё» в виде теории суперструн и тому подобных суперматерий микро- и макроуровней гипермирозданий, о которых явно читал в той же «Химии и жизни», светлая ей память, и до поп-фолк-теософии приснопамятного Даниила Андреева, из зловредного сочинения которого автор тащит, не стесняясь, всё: жругры, уицраоры, свентаны и прочие Шаданакары, вот только эгрегоры почему-то не тронул. Тема собраться в количестве N единиц и вломить Диаволу, видимо, была как-то особенно актуальна в начале 90-х, это не первый текст с указанной фабулой, который мне довелось читать. Но если, скажем, Мошков в «Увидеть Хозяина» решал эту тему в человеческом измерении, не покидая мира людей, наполненного вполне живыми и симпатичными человеческими персонажами, то у уважаемого обладателя рекорда Гиннесса за количество изданных книг достоверность человеческих персонажей стремится к нулю — и это касается не только танцора больших и малых театров (танцор, который танцует то в варьете, то в Малом Театре, Карл! в МАЛОМ ТЕАТРЕ, в котором нет балета — это в реальности чисто драматический театр!), из которого каким-то невероятным образом получается сначала Шварценеггер, а потом и полный аватар-бодхисаттва. Нет, на вершине неправдоподобия тут спутник-оруженосец героя, выросший в России русскоязычный полуяпонец, который тем не менее каким-то сверхчувствием владеет японским языком и почерпнутыми из модной тогда книжки Овчинникова «Ветка сакуры» реалиями японской культуры (для сведения: это совершенно невозможно, т.к. для адекватного понимания японской культуры в ней нужно жить десятилетиями), и зовут его при этом Тоява Оямович Такэда. Оямович, Карл! Опять же для сведения: слово «Ояма» ни при каких условиях не может быть личным именем — это фамилия, буквально означающая «Большая Гора». Эту фамилию носил, например, один из самых популярных мастеров каратэ 1950-х гг. Масутацу Ояма. Кстати, имя персонажа — Тоява — это на самом деле тоже фамилия, но менее распространённая. В общем и целом получается что-то вроде Барышников Рабиновичевич Васильев. Достоверно, не правда ли?...

Главный, он же основной, вопрос, который возник у меня по окончании чтения этого объёмистого сочинения, дополненного ещё и рядом рассказов-посвящений отдельным персонажам — это ЗАЧЕМ Я ЕГО ЧИТАЛ.

О чём это?

Ну, то есть, внешний сюжет тут есть. Крокодилы, мистер Пинки, долбанутые на голову неформалы, интриги, скандалы, расследования, вот это всё. Но о чём пытался в конечном счёте рассказать автор? О том, что длина крокодила не равняется ширине крокодила, но при этом крокодил зелёный? Тю.

А кроме того, если изданная в издательстве книга заключает в себе по крайней мере один случай неверного правописания возвратных глаголов, то книга эта свидетельствует только об одном: это — самодеятельность.

Надо сказать, не оставляло ни на секунду ощущение, что автор — девочка. Ну, такая, девачковая, с косичками и в спущенных гольфах. Если бы этот текст написала девочка, ему можно было бы многое простить. Но автором заявлен юноша с брутальной фамилией. Поэтому вопросов по прочтении остаётся больше, чем находится ответов. Больше на один. Именно на тот, с которого я начал сей отзыв.

Не очень понятно, почему эта забавная миниатюра не удостоилась перевода на русский. В ней нет типичных для Балларда психопатов, мономанов и Экстравагантных Людей с Идеями, но есть мастерски выполненный психологический этюд на тему мальтузианского перенаселения Земли. Как обычно в ранних рассказах Джей Джи, в рассказе есть только одно сюжетообразующее фантастическое допущение, вот это самое перенаселение; оно нелогично и неубедительно обосновывается, лучше б вообще этого не делать, но это не мешает наслаждаться отлично выполненным изображением общества, где все живут друг у друга на голове (практически в буквальном смысле).

Только... Вот вы смеётесь, Джей Джи, а мы так жили. Я, например, вырос в московской коммуналке, где в шести комнатах жило семь семей...

Да, в романе действительно просматриваются зачатки того, что в теории научной фантастики много десятилетий спустя получит наименование «фантастического допущения». Таинственные Dimensionists («Измеренники» — они якобы пришли из параллельного мира, из «иного измерения», dimension) всерьёз берутся за то, чтобы «унаследовать Землю» у ненужного им, слабого, погрязшего в повседневных заботах человечества. Теперь человечество вынуждено будет отступить на второй план, стать тем самым стадом, которое «должно резать или стричь» (А.С.Пушкин), а «дименшенисты» будут им править, овладев системой политической власти на Земле посредством бесстыдных, наглых, отвратительных интриг: ведь в отличие от земного человечества, у них нет морали. Главный герой становится

Грустная история. Жаль только, для автора фант.допущение — только повод для бесконечных (мастерских, чего там! Это Конрад с его бесподобным стилем!) описаний ничтожных, мелких, не стоящих, по большому счёту, даже затраченной на них бумаги плоских душевных терзаний и микроскопических мыслей главного героя — настолько посредственного, что даже неясно, как он смог оказать такое влияние на развитие событий романа.

Продираясь через сборник Джей Джи Балларда 1964 г. «The Terminal Beach», не мог не отметить этот относительно ранний (1961) рассказ. В отличие от большинства предшествующих рассказов сборника, этот представляет собой всё-таки не средней руки хоррор с единственным неубедительным фантастическим допущением, а именно научную фантастику. Не слишком отдалённое будущее (сто лет вперёд? Меньше?). Земля, умирающая в результате прогресса технологической (читай — индустриальной) цивилизации, причём фантдопущение в целом относительно оригинально: родина человечества не задыхается в мусоре и отходах производства, не захлёбывается в продуктах генетических экспериментов — она

Тем не менее, творческий метод и позиция Балларда в этом рассказе неизменны. Человечество делится на два вида: жадное, жестокое, отвратительное и упивающееся самодовольством большинство, которое с лёгкостью бросает в беде старых и больных — и горстку одиночек, прекрасных в своей трагической отстранённости... но, к сожалению, бабахнутых на всю голову. Кто-то менее, как пожилой бывший океанолог; кто-то — более, как главный герой, юноша, отказавшийся улетать вместе со всеми из-за того, что в голове у него, как у большинства главных героев Балларда, есть Большая, но, к сожалению, совершенно Идиотская Идея. Главный герой симпатичен в своей приверженности Большой Идее, но от этого ни она не становится менее Идиотской Идеей, ни его асоциальность не становится менее алогичной. Так что, в общем-то, через полвека после написания рассказа, когда трагические одиночки с алогичным антисоциальным прибабахом головного мозга как-то повыходили из литературной моды, герою с Большой Идиотской Идеей как-то уже и не особо сочувствуешь. Тем более, что Балларду не хватает то ли желания, то ли мастерства сделать главного героя в своей асоциальности пусть хоть чуточку более человечным, чем выписанное грубыми мазками жестокое и отвратительное большинство. Дело в том, что для этого нужно было бы сделать главного героя как минимум менее прибабахнутым...

В отличие от многих других рассказов Балларда, вошедших в сборник «The Terminal Beach», в «The Reptile Enclosure» фантастическое допущение играет не формообразующую роль, а как бы служит логическим оправданием сюжета — целиком принадлежащего не столько фантастике, сколько хоррору. Нельзя не заметить, что в результате у Джей Джи получается более яркая и цельная образная система, чем в более ранних рассказах, где фантдопущение заслоняет собой всё. И нельзя не заметить главную не то чтобы идею, но главное чувство, которое Баллард проносит из рассказа в рассказ: что человечество представляет собой больную, тупиковую ветвь эволюции, а поэтому в своих проявлениях — отвратительно. Судя по тому, как он описывает людей на пляже — так оно для автора и было.

Ну тут короче эти такие: р-р-раз! И наши такие ааааа! Тыдыщ! Тыдыщ! Тыдыщ! И эти такие уйяааа! Бац! Шарах! И тут эти роботы такие скыдыщ! Блямс! И готов! А наши такие уррраааа! Индикаторы в кабине налились красным! А эти такие ааааа! И наши аааааа! [Две страницы унылых упражнений в геополитике на уровне пятого класса очень средней школы] Скыдыщ! Быдыщ! Шарррах! И наши такие ураааааа! [Две страницы перечисления умных научных слов, которые призваны дать учёное обоснование происходящему] А-а-а-а-а-а! Быдыщ! Тррах! [Пол-абзаца безуспешных попыток изобразить внешние проявления человеческой психологии, коллективный автор в отчаянии машет рукой и бросает попытки как заведомо бесполезные] Индикаторы в кабине налились красным! Скыдыщ! Быдыщ! Всё.

Ну, в общем, коллектив авторов убедительно доказал, что литературная игра по написанию книжки на интернет-форуме может быть страшно увлекательной для её участников, но показывать её результаты кому-то за пределом форумного сообщества, а тем более печатать на бумаге, категорически нельзя.

Дорогой Джей Джи. Что б Вы знали об осуждённых членах Центрального Комитета! Нет, дорогой наш фантаст. Их не селили в полузаброшенных, но добротных государственных виллах недалеко от курортных мест в обществе невыразительного молчаливого человека — надсмотрщика, он же исполнитель приговора. Исполнение приговора не оттягивали до бесконечности, в то же время тратя драгоценные ресурсы революционной страны на ежедневное кормление уже приговорённого к смерти человека. Надсмотрщик-палач не играл с осуждённым (точнее, осУжденным) в шахматы каждый день, мучительно держа в неизвестности — когда же? как же?...

Мы понимаем, что в 1963 году Вам ещё не были доступны многие источники, которые нам теперь представляются хрестоматийными, но Вы же фантаст! Где Ваша фантазия? Откуда этот унылый XIX век, эти замшелые байронические — а точнее, анекдотические — мучения духа, это невыразительно описанное вялое биение унылой, неизобретательной мысли?

Хромовым сапогом — с хрустом! — прямо в холёное, откормленное лицо, чтоб кровь залила скромный, но дорого пошитый френч. За оба локтя — и, подгоняя тычками в спину, прямо в тот самый кафельный коридор, кажущийся бесконечным. Исполнитель стреляет в затылок. Всё.

Что, фантаст не смог представить себе реальность?

Вот цена фантазии, выходит. «Как ужасно моё представление...»

Я долго не мог взять в толк, что именно помешало мне лет 12 назад дочитать до конца попавший мне в руки сборник Балларда «The Terminal Beach». Взялся перечитать. И на втором рассказе, под названием «The Drowned Giant», понял, что помешало. Вот этот самый рассказ, «Утонувший великан», и помешал.

Нет, я прекрасно понимаю, что это социальная сатира и что Баллард с благородным гневом рисует образ равнодушия, бестактности, обесчеловеченности современной западной цивилизации.

Вот только увольте меня от методов, которыми он это делает. Я понимаю, что это эксперимент — как над собой (смогу ли я подробно описать разложение великана так, чтобы при этом вызывать гнев ко всему человеческому роду?), так и над читателем (сможет ли читатель оценить и считать мою символику?)

Не беспокойтесь, Джей Джи. Прошло полвека, а символика всё считывается, и эксперимент вам удался. Только можно, он дальше пойдёт без меня? Буэээээ!

Тяжеловесная, старомодная фантастика того переходного периода, когда космическая техника мыслилась как совокупность точных и тяжёлых аналоговых приборов, правящей силой Земли виделась ООН, и при этом пренебрежение и даже презрение к неграмотным, примитивным, больным и вонючим первобытным племенам земных джунглей казались совершенно в порядке вещей для прогрессивного, широко мыслящего человека будущего....

Памфлет — он и есть памфлет. Но нельзя не отметить, что в данном случае это не рядовая советская политхалтура. Памфлетист Ким черпает информацию не из журнала «Блокнот агитатора» и даже не из «белого ТАССа» — это уровень «серого ТАССа», как минимум, а то и «Особых закрытых писем». Такой уровень владения элитной, недоступной простому советскому читателю информацией, небрежного жонглирования полузнакомыми именами и полузапрещёнными концепциями должен был шокировать читателя, вводить в своего рода транс. Другое дело, как памфлетист эту информацию использует: в итоге всё равно получается унылый мировой заговор против Советского Союза, зловеще прядущийся грозной закулисой среди распада и разложения загнивающего капиталистического общества, где воротилы издательского бизнеса развращают общественный вкус писаниями глашатаев империализма — авторов научной фантастики, а неведомые, но наверняка очень растленные дельцы преступного мира горстями сыпят в жадные детские ротики ужасный героин, действие которого ни автору, ни читателю толком не известно, но явно чудовищно. В принципе, для достижения таких лобовых эффектов сгодился бы и «Блокнот агитатора».

Сатирическая философская притча с элементами сказки... А на самом деле, просто очень французская книга. В ней, правда, нет поэтичной лирики Бориса Виана, но наследие сатирической линии «Пены дней» прочитывается достаточно отчётливо, только вместо капиталистической военщины в перекрестии прицела авторского сарказма оказывается так называемое «современное искусство».

Нет-нет-нет, я вполне на стороне автора в его сокрушительно ироничном крестовом походе против «современного искусства», вершиной которого в книге оказывается

И всё было хорошо, и было бы точное попадание в сказочный жанр и идейное торжество притчевого начала... Если бы не один элемент сюжета, который заставляет читателя заподозрить, что автор хотя и против «зла», выраженного в ужасном «современном искусстве», но при этом он и не вполне на стороне «добра», выраженного в сюжете в искусстве прекрасном и традиционном.

Потому что прекрасное традиционное искусство у этого автора олицетворяет

Всматривайтесь, всматривайтесь в эти косноязычные, суетливые, запутанные строки, где торопливый приблизительный пересказ задачек по «небесной механике» перемежается путаным изложением гениальных прозрений в области реактивного движения, осложненных страшными антинаучными ляпами в области проблем, которых в момент написания повести наука еще не знала — и не предполагала, что они могут существовать. Вглядывайтесь в анонимных, безликих героев, собранных автором в сказочном «гималайском замке» по принципу анекдота («собрались как-то немец, русский и француз...» — причем француз тут Лаплас, англичанин — Ньютон, американец — Франклин, немец — Гельмгольц и т.д., и только русский почему-то Иванов; может быть, поэтому он на полпроцента живее остальных персонажей-масок, так как в центр некоторых ситуаций автор помещает именно Иванова). Вчитывайтесь в описание гениальных научных открытий, которые в действительности не состоялись, потому что не могли состояться, и мимоходом упоминаемых как бы самих собой разумеющихся идей, которые в действительности легли в основу величайших научно-технических свершений прошедшего столетия. Вдумывайтесь в наивный, сказочный, раздражающе антилитературный сюжет на грани тяжелой графомании с ее характерным неумением логично и последовательно изложить события. Смейтесь над нелепым языком («надев скафандру, он прекратил взрывание») глухого провинциального чудака, школьного учителя, придумавшего в косной Калуге основания ракетной техники двух последующих столетий (это как минимум). Смейтесь! Перед вами — великое основание последующих поколений всей советской научной фантастики, от твердой НФ до технофэнтези (прототипом которого, строго говоря, и является повесть «Вне Земли»). И как вся русская классическая литература вышла из «Шинели» Гоголя, так из памфлета Циолковского вышли и Обручев, и Беляев, и Ефремов, и какие-нибудь Альтов с Жемайтисом и Снеговым — вся фантастика, согласно тогдашней теории призванная привлекать любознательных подростков в технические вузы.

Взгляните в глаза прародителю русской фантастики. Взгляните и... благословите несчастного старика.

Это был первый роман Курта Воннегута, который я прочитал (страшно сказать — в первой его русской публикации в журнале «Иностранная литература» лет тридцать пять назад), и первый — который много лет спустя прочитал в оригинале.

Не думаю, что открою Америку, если замечу, что роман Воннегута и перевод Райт-Ковалевой — это заметно разные книги. У них разный ритм, разная интонация, они как будто обращены к разному читателю (хотя почему — как будто?). Некоторые афоризмы, изрекаемые Килгором Траутом либо же иными персонажами романа, лучше звучат в русском переводе (пример — надгробие Килгора Траута с цитатой из двести девятого романа, оставшегося незавершенным из-за кончины писателя). Некоторые — безусловно! — в оригинале намного сильнее (хотя бы беседы Траута с водителем грузовика: все они гораздо органичнее на американском английском).

Но ключевая (для меня) цитата — та самая, которую Килгор Траут так и не сумел написать на кафеле в мужском туалете нью-йоркского кинотеатра, потому что было нечем — замечательно читается на обоих языках.

И это примиряет меня с существованием переводчиков.

Всего лишь один пропущенный поворот на хайвее — и такие сокрушительные изменения в жизни стольких людей... Да, безусловно, этот сюжет мы знаем по Довлатову («Третий поворот налево»). Но Сергей Донатович заимствовал его, заимствовал у Вулффа, в полном соответствии со своим творческим методом сделав из фабульной завязки титанического романа Тома Вулффа, рисующего широчайшую панораму нью-йоркской жизни 80-х годов прошлого столетия во всей её неприглядности и теперь уже ностальгической стыдноватой привлекательности (ну откуда нам её было знать? — она рисовалась нам случайными крошечными урывками, от Лимонова с его пресловутым негром до фильма «Тутси»...)... Да, так вот, в полном соответствии со своим методом Довлатов сделал из завязки романа Вулффа анекдотический рассказец. Кстати, и не лучший...

А у Вулффа пресловутый лишний поворот — это только завязка. Уолл-стрит с неписанными кодексами жизни трейдеров, которые думают, что вместе с миллиардами долларов ворочают жизнью всей Америки, но на деле занимаются перекладыванием несуществующих цифр из одного виртуального кармана в другой; чёрные гетто с придавленными нищетой семьями и циничными лидерами «сообщества», которые на этой нищете строят успешные политические карьеры; хаотическая жизнь богемы в самом неприглядном её слое — мирке продажных и жадных масс-медиа; неприглядный и бесчеловечный мир американского правосудия, правопорядка и правоприменения... Всё это ворочается и кряхтит, откликаясь на миллионы каждодневных бессистемных раздражителей, вроде случайно пропущенного поворота на хайвее, — и постепенно читатель начинает понимать, что ничего случайного тут нет, и в этой бессистемности начинает вырисовываться пугающе знакомая система...

Важное примечание: книгу я читал в оригинале, с русским переводом не знаком, если что.

Самый жёсткий роман Вулфа — и самый, пожалуй, безудержно реалистичный. Даже позитивный финал кажется приклеенным на искусственных соплях — потому что бескомпромиссно жестокое изображение жизни американской молодёжи 2000-х, утратившей (точнее, никогда не имевшей) розовых иллюзий молодости своих родителей, раздавленной торжествующей цивилизацией потребления и лишённой традиционных социальных опор, а значит — встречающей все безжалостные вызовы взросления в одиночку, без подготовки и без понимания, что все эти вызовы кто-то уже встречал и преодолевал — изображение это, говорю я, вовсе не требует никакого хэппи-энда. Его в жизни и нет.

За одно только бесстрастно честное изображение

Другое дело, что читать этот роман очень трудно, потому что Вулфф, как обычно, не щадит читателя. Ощущение неловкости от узнавания психологических ям и ловушек современной жизни (до мерзкого чувства поджатия пальцев ног) возникает едва ли не на каждой третьей странице. И это в гораздо меньшей степени «сказка с надеждой на лучшее», чем, скажем, «A Man In Full» (или как там его назвали в русском издании, не знаю). Это сказка с вынужденно добрым концом. Потому что если бы писатель последовал собственной правде до конца, то читателю после переворачивания последней страницы оставалось бы разве что удавиться.

Важное примечание: я читал в оригинале, поэтому не знаю, насколько все эти качества сохранились в русском переводе. Знаем мы эти современные русские переводы...

О, советская научная-пренаучная фантастика ближнего-преближнего прицела.

(Напомню, что в соответствии с идеологическими установками правящей партии в СССР в 1940-50-е гг., примерно до «Туманности Андромеды» Ефремова, издавалась только «фантастика ближнего прицела», где фантастические допущения должны были быть вписаны в картину современной жизни (ну, максимум на пару-тройку лет вперёд) и в логику борьбы за выполнение пятилетнего плана, социалистических обязательств и вообще планов любимой партии — «передового отряда трудящихся в их борьбе за построение коммунистического общества», согласно ст. 136 Конституции СССР, действовавшей между 1936 и 1977 гг.)

Хотя я поставлю «спойлер», но по-хорошему весь мой текст — один сплошной спойлер. Так что если ещё остались нетронутые советской фантастикой читатели, незнакомые с романом Вяч.Пальмана «Кратер Эршота», то лучше не читайте мой отзыв: сюжет у книги на самом деле достаточно динамичный, с поворотами и умело выписанным действием, так что если вам захочется получить определенное ретро-удовольствие от чтения «Эршота» — вы его получите.

Отзыв мой связан не с чисто ремесленными качествами прозы Пальмана — они более чем добротны, тем более на фоне других образчиков «фантастики ближнего прицела» 50-х.

Я об идее, об идейном пафосе книги. С другой стороны, чего ещё ожидать от типичной прозы своего времени? Прозрений? Выхода за пределы идейных и идеологических ограничений своей эпохи? Для этого надо было быть гением, а гением В.Пальман явно не был. Талант, крепкий мастер — но нет, не гений.

Конечно, что ещё можно было сделать с природным заповедником раннечетвертичной фауны, случайно образовавшимся 15 тысяч лет назад, когда землетрясения завалили проходы, связывавшие обширный кратер древнего вулкана с окружающей колымской тайгой?

Мамонтов только жаль.

Начну издалека.

Когда в 1992 г. вышло первое внутрироссийское бесцензурное издание романа Василия Аксенова «Остров Крым», приличные читатели схватились за волосы (ну, у кого какие были где). Так вот как, оказывается, называлась третья глава романа! Гыгыгы.

Прошли годы. В подъезде на полочке книгообмена я подобрал книжку Владимира Щербакова «Семь Стихий», на обложке которой с одной стороны изображён гермафродит, одетый балериной войск СС, а на другой стороне написано название издательства и цена.

Цена меня не насторожила. Ну подумаешь, в 1980 г. — один рубль десять копеек. Три книжки плюс тридцать две копейки — бутылка водки.

А вот название издательства «Молодая гвардия»...

В общем, ничто не дрогнуло. А принцип у меня такой: начал читать — дочитай.

...Не дочитал.

И бессмертное, ёмкое и хлесткое название третьей главы романа Аксенова встало передо моим мысленным взором. Огромными красными буквами.

Наконец-то я узнал, как она выглядит вблизи.

Та самая «...мотина», которая вынесена в название этой незабываемой главы...

Не хотелось бы повторяться. Да, это сильный автор. А вот с бесконечными славословиями в адрес книги я бы поспорил. Книга состоит из довольно значительного количества удачно, сильно и умно написанных зарисовок, в которых явно и талантливо задействован личный опыт автора. Это сильная сторона. Но есть и другая.

По жанру, стилю и мироощущению это — всё-таки — капустник.

Особой трагедии в этом нет. Советская культура (а автор явно наследует именно советской культуре) породила много талантливых капустников, возвела их в ранг уважаемой отрасли искусства и дала жизнь множеству мастеров, которые — в силу ли цензурных ограничений, или порожденных плановым хозяйством ограничений экономических, или просто в силу конечности своих собственно эстетических возможностей — ничем особенным после одного-двух юношеских успехов в собственно искусстве не прославились, зато на всю жизнь стали гранд-мастерами и сэнсэями капустника.

Так что всё бы ничего. Но из всех видов капустника автор выбирает самый дурнопахнущий — политкапустник. Да, величие поставленной задачи впечатляет: написать «Войну и мир» средствами «Владимира Владимировича ™» и «Перзидента Роисси». Но, как ни крути, очень трудно сложить слово «ВЕЧНОСТЬ», когда у тебя есть только буквы «О», «А», «П» и «Ж».

Видимо, у автора есть собственный джихад, и лежит он в области полемики с Михаилом Афанасьевичем Булгаковым и Владимиром Викторовичем Орловым, вот только все полемические стрелы прилетают почему-то аккурат в афедрон Виктору Олеговичу Пелевину. Но Виктор Олегович Пелевин — это, как известно, «не дверь на дереве, в которую как войдешь, так и выйдешь». С присущей ему мстительностью литературно-художественный аппарат Виктора Олеговича, будучи последовательно подвергнут воздействиям таковых же аппаратов Михаила Афанасьевича и Владимира Викторовича, почему-то (да почему бы это, спрашивается?) упорно порождает в качестве идейно-эстетического наполнения домодельный полубуддизм из очень внутренней Монголии, для верности слегка подзамешанный на учении Дона Хуана в плохом переводе начала 90-х, неубедительно замаскированном под книгу «писателя про ханов» В.Яна и твёрдой правой рукою приправленный эротическими трактатами из позднесоветского самиздата с их характерным интересом к несовершеннолетним девочкам. А поскольку, я напоминаю, мы находимся внутри капустника, то из сложнозамешанного взаимодействия Виктора Олеговича, Михаила Афанасьевича и Владимира Викторовича, из бурления которого то и дело прилетает ещё и двум Натановичам, из раза в раз, из главы в главу все получается и получается Владимир Владимирович ™, хоть плачь.

В общем, всё это было смешно, когда бы не было так обидно. Замах был не просто на рубль — замах был на толстую пачку царских катеринок. А получился капустник, анекдот, толстый намёк на фигу в кармане. И очень жаль, потому что автор обладает мощными средствами для реализации куда более сложных целей.

Ранняя советская (и тем более до-советская!) фантастика — впрочем, как и практически вся фантастика — ни в коем случае не взгляд в будущее, а документ своего времени. Да, вот именно так и происходило исследование, изучение и освоение Земли. По неизведанным просторам шли грубые, обросшие бородами, пахнущие потом и грязным бельем, завернутые в меха и брезент мужчины средних лет, тащили на себе примитивные, но добротные стальные инструменты, записные книжки, огрызки карандашей, муку и сало, но главное — оружие, на уход за которым тратили изрядную часть своего времени, и целые пуды патронов, без которого оружие было бесполезно. И палили, палили, палили во всё, что движется, азартно убивали животных, птиц, рыб и людей других культур — и далеко не только для обороны и пропитания, но просто потому, что могли. И ещё потому, что шкуры, черепа, чучела, зубы, рога и прочие трофеи нужно было обязательно привезти с собой, и когда отмоешься и побреешься — красиво разместить привезенное на покрытых благородными панелями тёмного дубового дерева стенах своего уютного, пропахшего до потолка крепким курительным табаком кабинета, перед портретами Лейбница, Ньютона и государя императора (либо же Карла Маркса), разложить шкуры по красивому наборному паркетному полу, из черепов сделать подстаканники и подставки для карандашей , рога поместить в строгом ряду с другими рогами, привезенными из предыдущих странствий, и сидя за широким, заваленным пожелтевшими бумагами письменным столом, макать стальное перо в чернильницу и писать, писать, писать о завершившемся путешествии, чтобы зажечь сердца юного читателя и привить ему желание вот точно так же ехать, плыть, шагать, ползти к новым неизведанным горизонтам, чтобы выкопать там золото, уголь и железную руду, построить туда грохочущую и дымящую черным дымом железную дорогу, воздвигнуть вокруг конечной станции грубо сколоченные бараки, где нет душа и туалета и испражняться надо ходить за ближайшую сопку, а в свободное время для развлечения можно выходить в неосвоенные еще просторы и убивать, убивать, убивать все живое вокруг.

Да, вот именно так был построен наш уютный, политически корректный, гуманистический, толерантный, ненавидящий всякое насилие и экологические преступления современный мир. И когда вы будете ужасаться поступкам героев «Плутонии», не забывайте, что именно эти грубые и отвратительные герои с врожденным безразличием к страданиям живых существ, картонным мышлением и отсутствием тонкости интеллекта построили ваше сегодняшнее благополучие с теплым туалетом, душем два раза в день, умилением прикольными котиками в интернетах и любованием по телевизору красивыми дикими животными (по телевизору ведь не ощущается, как эти животные воняют, правда же?).

В чём секрет ремесленного мастерства Дж.Р.Р.Мартина, а.к.а. ЖЖ-юзер grrm? (Да-да, единственный блог, который писатель ведёт сам и от своего имени — в отличие от аккаунтов в фейсбуке и твиттере, которые ведут его ассистенты — работает на платформе ЖЖ, т.е. Livejournal).

Кажется, я начинаю осознавать его методику. (Если что — я читаю не переводы, а оригиналы: если оригнал доступен и я могу его прочесть — я никогда не читаю перевод.)

Первое. В каждой главе обязательно должно быть подробно описано, во что одет как минимум один персонаж, желательно тот, который в данной главе центральное действующее лицо. Одежда может быть сколько угодно неисторичной, абсурдной,нефункциональной, непригодной для носки в реальной жизни — но она должна быть очень подробно описана, с обязательным указанием цветов, причем не просто «красный», «желтый», а очень подробным указанием, с оттенками. Разве что номер по пантону не назван.

Второе. В каждой главе обязательно хотя бы один раз должно быть подробно описано меню как минимум одной трапезы, с подробным перечислением того,кто, что и сколько ест. Опять же,в реальной жизни описываемое сочетание продуктов может быть вовсе,гм, нереальным. Но оно должно быть подробно описано,и как минимум один исходный продукт должен быть либо несуществующим в нашем мире (это же не наш мир, напоминает нам писатель), либо максимально экзотичным для среднего американского читателя.

Все остальные элементы творческого метода Дж.Р.Р.Мартина, как-то сцены половой любви и/или е***и (которых в книгах несравненно меньше,чем в телесериале), разнообразная боевка (мечи, копья, кинжалы, арбалеты, луки, драконы и т.п.) и геополитика (которая не выдерживает серьезного анализа,хотя бы потому,что реальный мир ни за что не потянул бы воспитание, тренировку, вооружение, снаряжение и прокорм такого невпупенного количества не занятых производительным крестьянским трудом солдат,разбойников,бла-ародных рыцарей и собссно королей) — по сравнению с описаниями одежды и еды — совершенно несущественны. Читательское внимание (исподволь,неявно) привлекают именно одежда (читатели девочки) и еда (читатели мальчики).

Кстати о несоответствии описанных (а точнее игнорируемых автором) производительных сил и производственных отношений (простите мне,старику, этот невольный марксизм!): крайне любопытно,как описанная автором диковатая и совершенно произвольная смесь приёмов военной тактики, предметов вооружения и реквизита снаряжения XV-XVI вв. может существовать в мире,где общественные отношения и,следовательно,производственные мощности (и технологии!) нигде не выходят за пределы аналогов VIII-IX вв. по р.Х. в реальном мире.

Если коротко, то это книга, разрушающая мифы.

Про то, что блюз — это медленные печальные песни н... афроамериканцев, идущие из глубины векового фольклора. Оказывается, все не так. Ну почти все.

Про то, что блюз — это «когда хорошему человеку плохо». Тут тоже много вариантов.

Про то, что блюз сначала был деревенским и неотесанным, а потом стал городским и,значит,отесанным. Было,оказывается, с точностью до наоборот.

Про то, что блюз...

По-хорошему — книгу эту надо было издавать сразу с приложением ссылок на ютьюб:там теперь есть в свободном доступе практически все записи,упоминаемые в тексте. Но должен доложить,что это ни с чем не сравнимое удовольствие — отыскивать все эти маленькие жемчужинки самостоятельно,положив книгу перед собой.

Автор бесподобный нарратор. Рассказ о чужой истории и культуре,отстоящих от нас на пол-глобуса и сто лет, делает настолько близким и понятным,что читаешь будто о друзьях и знакомых. При этом пишет сдержанно и спокойно,без фокусов и истерик.

А при чем здесь лаборатория фантастики?

А при том,что нон-фикшн книги о музыке — это только одна сторона творчества Мошкова. Он при этом еще и фантаст. Но это уже совсем другая история...

Сколько труда, изобретательности и, что уж там, определенной литературной одаренности потрачено на то, чтобы переписать заново «Конец Вечности» Айзека Азимова — приспособив к понятным российскому читателю конца ХХ века реалиям. Ну что твой «Пьер Менар, автор «Дон Кихота»». Но у персонажа Х.Л.Борхеса в итоге длительного погружения в творчество Мигеля де Сервантеса Сааведра всё-таки получился именно «Дон Кихот» — такой, каким написал его Сервантес. А вот у автора этой густо закрученной истории «Конец Вечности», к сожалению,не получился. Видимо, в Азимова надо было погружаться,а не в российские реалии...

Эта книга не могла быть написана в 80-е годы — в ней нет порнухи, не могла быть написана в 90-е — в ней нет чернухи, не могла быть написана и в 21 веке,потому что породившая ее социальная ситуация и сам социум с треском и клубами пыли и плесени исчезли в пучине истории. Казалось бы замшелое и нединамичное описание замшелых и потерявших всякую актуальность социальных ситуаций из жизни общества,которго больше нет и никогда не будет.

Однако — цепляет и заставляет любить себя.

Потому что «любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего...»

Масса,без вас скучно.Вы знали, Масса,что такое любовь. И умели об этом рассказать...

Общее впечатление: начинал читать с желанием узнать «а что же там было дальше», т.к.остался под сильным впечатлением от первой книги («Операция Специальная Доставка»), которая заканчивалась явным выходом на второй том. Однако книга начинается вовсе не с продолжения действия первого тома, и первые полторы главы трудно разобраться в происходящем — ну, пока не

Очень понравилось построение мира будущего: не «картонное», логично продуманное, и «живые» люди и события, которые в нём происходят, даже с учётом того, что всего так много, что второстепенные сюжетные линии разбегаются во в все стороны и за ними не уследить (пожалел тех,кто из всего цикла читает эту книгу первой! хотя предложенных подробностей и ссылок на предшествовавшие события цикла более чем достаточно.)

Также понравилось описание основных персонажей второстепенными проходящими, постоянно предлагаемый взгляд со стороны. И обычные для Мошкова языковые игры и отсылки к известным фэнтезийным и научно-фантастическим мирам — сначала вроде бы прямые,но потом понимаешь,что скорее иронические и даже саркастические (тут, конечно, чемпион чемпионов —

По «сегодняшним» главам — чутко передано время. Великолепно подана страна (в обоих случаях). Тщательно, я бы даже сказал, с эпилептоидной тщательностью — выписаны детали сюжета. И то же касается действия в будущем: никакого контраста между существующей Америкой и грядущей Конфедерацией Телем не ощущаешь — оба миры совершенно живые и выпуклые.

Конечно, любители «динамичного сюжета» и «канонов фантастического жанра» почувствуют жесткий батхерт. Но это ясно с самого начала: автор то ли жестоко троллит жанровый канон,то ли просто пишет с оглядкой только на свои собственные представления,что,не может не вызывать уважения.

И финал... Сильный финал,конечно. Открытый,как в «Победа ускользает» -но намного более сильный. (После меня читала жена,которая вообще фантастику «не очень»- так она в финале просто прослезилась ;-)

Как и предыдущий том,автор предлагает книгу в txt бесплатно,а за малое пожертвование у сея на сайте присылает качественный файл для читалки.Это тоже вызывает уважение и кажется перспективной технологие.

Написать этот отзыв меня побудил другой отзыв,прочитанный в ЖЖ.Привожу дословно.

«Кирилл Мошков Увидеть Хозяина. Современная российская фантастика. Сюжет банален до зубного скрежета: шесть героев из разных времен собирются, чтобы убить Сатану, задумавшего погубить мир. И убивают. Мечами. Не смотря на его супермогущество. Оценка сюжета 2. Стиль на 4 с минусом при отсутствии смысловой нагрузки не спасает. Продолжения читать не буду. Общая оценка три с минусом». Написал некто Игорь Торик (http://igor-torick.livejournal.com/1239608.html).

А вот что в этом отзыве на самом деле написано. «Война и мир. Русская классика. Сюжет банален до зубовного скрежета: два героя побывали на поле битвы,одного там ранили и поэтому на героине потом женился второй, а не первый.»

Неужели какое-то количество читателей читает фантастику именно так — пытаются отбросить все кроме фабулы, даже самых общих очертаний фабулы?

Книга Мошкова вовсе не о шести героях, собравшихся убить Сатану.

Во-первых, Хозяин — не Сатана. То, что он один — это только следствие. Он — иная цивилизация, непрерывный контакт с которой сопровождает человечество всю его историю. Да, он ОСТАЛСЯ ТОЛЬКО ОДИН. (Улавливаете? «Остаться должен только один...» У Мошкова по всем его книгам везде разложены эти крючки, которые внимательный читатель принимает за цитаты и радуется,а умный еще и понимает,что эти цитаты вывернуты наизнанку, их культурный код беспощадно проверен на Главном Оселке, взвешен и признан крайне легким...)

Во-вторых, героев не шесть. Их шесть только на первых страницах. Потом их семь. Восемь. ДЕВЯТЬ. (на обложке изображены девятеро, и это не случайно. Как я понимаю, книга — или ее первая версия — писалась на рубеже 80-90-х, когда перекраивание культурных кодов шло полным ходом — досталось и Кольценосцам.

Ну и, в-третьих, книга вовсе не о том как шесть, семь, девять героев убили Сатану (в том числе, да, и мечами).

Книга о том,каким неожиданным и в то же время знакомым будет будущее.Как Зло будет прорастать в человеке там,где оно всегда в нем прорастало,и как добро несмотря ни на что будет входить узким путем и тесными вратами,ведущими в Свет. Как то,что определяло жизнь человечества две тысячи лет подряд до того момента,как Ким Волошин перешел в будущее и получил имя Майк Джервис,продолжало определять человеческую жизнь и следующие две тысячи лет — потому что человечество не изменилось,и жизнь его продолжает определять выплаченная за человечество Цена.

Об этом и следующие книги цикла, но Вам этого, господин Игорь Торик, не понять. Вы в книгах не то читаете,что в них написано. Идеи писателей — не в новейших фантастических придумках. Они в том,как именно, чем именно человек может хотя бы надеяться отблагодарить за ту Цену, которая за него заплачена.

И книги Мошкова посвящены именно этому — цене человека.

Только Вы этого не сможете понять, и мне Вас жаль...

Здесь был текст замечания к составителям библиографии, который не стоило постить в «отзывы». Устыдивший собственной немудроты, я его удалил.

Спасти нужно всех! Но спасти никого нельзя. Да и нужно ли их спасать — таких? Или «самое главное — твоё личное, а общественное не имеет значения»?..

Герой Тырина неодномерен, он не гений, не герой и не мерзавец — он просто человек, попавший в обстоятельства, в которых нет единственного правильного выхода. Или — все неправильные...

И как обычно у Тырина — мощнейшая роль деталей. Не так важна идеальная логика сюжета (которой нет), как важны яркие детали, из которых составляется живой и выпуклый мир. Просто ведь и реальный мир состоит из одних деталей, потому что всю картину и весь сюжет люди не видят.