Василий Захарченко. Проводи меня до звезды. Лирико-эпическое повествование о путях в будущее // В. Захарченко. Мир у себя дома, М. 1977
Василий Захарченко. Голоса Биг-Бена, с. 214-219
------------------------------------------------------ ----------------------------------------------------
Василий Захарченко.
Голоса Биг-Бена.
---
Под сенью лондонских туманов
Прошли века, идут века.
И люди удивляются безмерно
Живучести законов и традиций,
Которые когда-то утверждались,
Которые о чем-то говорили, —
Сегодня настороженно молчат.
О Англия, владычица морей,
Туманный остров вековых загадок,
Где прошлое всечасно прорастает
Сквозь веком вскормленную новизну!
О чем вещают голоса Биг-Бена,
Когда в эфире голос Би-би-си?
Какие тайны охраняет Тауэр,
Когда газеты — в поисках сенсаций!
Зачем камин отапливает небо
В век спутников космических и станций,
Из атома рождающих тепло!
Куда ушли сокровища колоний,
Веками запасенные богатства,
Когда сегодня ты вничью играешь
Со среднеевропейской мелюзгой?
О злая сила париков и мантий,
Медвежьих шапок, золотых кирас!
В который раз
Обманываешь нас!
Не прошлого далекое виденье —
Сегодняшнее в белом парике!
---
Семья Ульяновых приехала в Лондон из Германии в 1902 году, чтобы продолжать здесь издание «Искры». Два года печатания русской большевистской газеты на территорий Германии выявили ряд трудностей. Это стало рискованным предприятием — надо было искать новое место.
Небольшого дома на Холфорд-сквер, 30, где жил в те годы В. И. Ленин, сейчас нет. Он был разрушен фашистской бомбой во время второй мировой войны. Сохранились лишь фотографии здания, в котором семья Ульяновых жила почти год под фамилией Рихтер. Хозяйка квартиры и не предполагала, что имеет дело с русскими революционерами. Она принимала Ульяновых за немцев.
По прибытии в Лондон встал вопрос об изучении английского языка. Владимир Ильич начал с изучения языка улиц.
«Ильич изучал живой Лондон. Он любил забираться на верх омнибуса и подолгу ездить по городу, — вспоминала Н. К. Крупская. — Ему нравилось движение этого громадного торгового города. Тихие скверы с парадными особняками, с зеркальными окнами, все увитые зеленью, где ездят только вылощенные кэбы, и ютящиеся рядом грязные переулки, населенные лондонским рабочим людом, где посередине развешано белье, а на крыльце играют бледные дети... Ильич сквозь зубы повторял «Two nations» («Две нации!»).
Все свободное время Ленин проводил в читальном зале библиотеки Британского музея. Сегодня в этом круглом зале под огромным стеклянным куполом, там, где из центра радиально расходятся столы и кресла читателей, отмечены два места, ставшие историей. Здесь работали Карл Маркс и Владимир Ильич Ленин.
Когда отмечалось 200-летие со дня основания Британского музея, на выставочных стендах его среди других драгоценных рукописей были представлены два письма Владимира Ильича Ленина, адресованные директору Британского музея. Изложенные на безукоризненном английском языке, эти письма подписаны именем Яков Рихтер.
Сегодня Лондон значительно отличается от города, с которым мы знакомились по воспоминаниям Надежды Константиновны Крупской. Еще более сгустились туманы над городом. Промышленных предприятий и автомашин стало настолько много, что периодически над Лондоном возникает так называемый смог — ядовитая смесь тумана с дымами, выделяемыми транспортом и заводами одного из крупнейших городов Европы.
Я подъезжал к английской столице со стороны Тильбери — портового пригорода Лондона. Порт и примыкающие к нему сооружения казались сумрачной декорацией нестерпимо затянувшегося черно-белого фильма. Такой же озабоченно-сумрачной показалась мне и Темза. На мутной поверхности ее воды, кряхтя и посапывая, трудились работяги — грузовые суда и баржи. Несколько человек с удочками застыли у реки.
На улицах английской столицы, как дань времени, стайки бесцельно фланирующих хиппи. На Трафальгар-сквер — узаконенная английская «демократия». Несколько разбитных говорунов бросают в пустое пространство площади свои никого не интересующие проекты преобразования общества. Молоденькие домашние хозяйки с безразличным видом проплывают через площадь, толкая перед собой детские коляски. Кажется, все спокойно в старой Англии...
Так ли?
Ведь в те же часы в ирландском округе Ольстер идет настоящее сражение между регулярными английскими войсками и ирландскими патриотами, восставшими против английского произвола. Полиция и войска ведут огонь по мирным жителям. Среди них — женщины и дети. В ход идут не только резиновые, но и свинцовые пули, слезоточивый газ. Автомашины увозят раненых в госпитали, тела убитых — на кладбище. Несмотря на жестокость властей, жители Ольстера полны решимости продолжать справедливую борьбу за свои национальные права, против вмешательства английских властей в дела их страны.
Еще более усугубился контраст между зажиточными районами английской столицы и кварталами рабочей бедноты. Реплика, когда-то брошенная Лениным: «Две нации!», не только справедлива сегодня, — она еще больше подчеркивает непреложный закон углубления социальных противоречий при капитализме. Что бы ни говорили апологеты буржуазии, эти противоречия видны на каждом шагу, и с каждым днем они становятся все более непримиримыми. Сегодня в Англии свыше миллиона безработных. Великобритания, столетиями считавшаяся самой могучей в мире колониальной державой, за какие-то десятилетия после второй мировой войны потеряла свои колонии и отступили перед более могущественными хищниками — США и Японией. Годы на практике доказывают непреложную правоту закона неравномерного развития стран при капитализме, стремление народов освободиться от колониального гнета.
Издавна время в Англии сверяется по звучным колоколам Биг-Бена — старинным часам Лондона. На каменной башне, почерневшей от времени и смога, огромные стрелки отсчитывают неудержимые минуты и часы. В высоких медвежьих шапках торжественно вышагивает возле королевского дворца гвардия. Знаменитые шотландские волынщики в красных клетчатых юбках лихо раздувают кожаные мешки своих экзотических музыкальных инструментов, изредка маршируя по улицам столицы. Благополучным и незыблемым хочет казаться островной мирок бывшей империи.
А что думают выдающиеся люди Англии о будущем страны и человечества?
Несколько лет назад в Англии вышла книга «Предвидимое Будущее», написанная известным английским физиком, лауреатом Нобелевской премии, членом королевского общества Джорджем Томсоном. Книга имела заслуженный успех — ее перевели на многие языки, дважды издали в нашей стране.
Автор попытался глазами ученого рассмотреть перспективы развития науки и человеческого общества. В этой интересной книге привлекает внимание прежде всего научная точность технических предвидений. Рассуждения об энергетике и материалах, о продовольствии и транспорте, о биологии и кибернетике Содержат много оригинальных мыслей и прогнозов. Но вот ученый касается социальных проблем, и его мысль тут же замыкается в рамки традиционных буржуазных представлений, свидетельствующих о полной неосведомленности автора в социальных законах развития человеческого общества.
Более чем странно звучит, например, утверждение маститого ученого о том, что в области социологии человечество еще должно ждать своего Ньютона. Это говорится в то время, когда исторический материализм уже многие десятки лет торжествует на большей части планеты как самое прогрессивное учение. И примечательно, что создал его человек, проживавший в том же городе, в котором живет ныне автор нашумевшей книги о будущем, — в Лондоне. Имя этого человека — Карл Маркс.
Думается, Джордж Томсон совершил традиционную ошибку: и он не сумел оценить социальных путей грядущего.
В этом отношении очень интересно мнение еще одного известного английского писателя-фантаста, с которым я познакомился в городке Абингдоне, что под Оксфордом. Здесь, в небольшом каменном доме, живет знаменитый английский писатель-фантаст Брайн Олдис. Его перу принадлежит большое количество произведений, посвященных будущему. Они широко известны во всех странах.
Брайн — типичный англичанин. Длинный и чуть нескладный, как Паганель, этот добрый и веселый человек в своих многочисленных произведениях обрушивает на голову грядущего мира все козни современной цивилизации. Здесь и уничтожение природы, и вырождение от потери иммунитета против болезней.
— Я хочу предупредить человечество об опасностях, грозящих ему в случае, если люди забудут о том, что они ответственны за свое будущее, — говорит он.
— Я не оптимист и не пессимист. Я скептик, — рассказывает Олдис. — Сомнение, скептическое отношение к обществу и его ценностям — именно эти качества характерны для творчества многих английских фантастов, не исключая и Герберта Уэллса. У каждого из английских писателей свои счеты с прогрессом. Что касается меня, то мне хотелось бы, чтобы человечество научилось сначала жить и как следует вести себя на Земле, прежде чем спешить осквернять другие планеты.
Олдис хмурится. Из-под больших роговых очков на меня смотрят добрые, с хитринкой глаза. Он хочет выглядеть грозным, но это явно не удается ему.
— Нас, английских фантастов, — продолжает Олдис, — не очень привлекает прогнозистика, поскольку в западных странах она стала сейчас в чем-то бизнесом, большим бизнесом маленьких людей, не только не интересующихся искусством, но и вообще не имеющих никакого отношения к искусству, — всех этих псевдоастрологов, служителей «банков мыслей» и тому подобных учреждений. Научная фантастика
должна быть прежде всего литературой, а не любимой игрушкой того или иного рехнувшегося ученого.
По моему мнению, научная фантастика более чем какой-либо другой вид литературы есть литература сегодняшнего дня. В этом-то и таится секрет ее притягательности — она описывает то, что происходит с миром сегодня.
Видимо, этот тезис следует пояснить. Сфера научной фантастики — воображение, а не предсказание, в противном случае она оперировала бы глаголами в будущем времени, а не в прошедшем. В самом деле: когда начаться будущему? В 1984 году? Через пять лет? Через год? Завтра? В следующую минуту? Сейчас? Каков бы ни был ответ, когда бы, по нашему мнению, будущее ни начиналось, мы вечно у его истоков. Один шаг по направлению к завтрашнему дню — и этот день уже нынешний! Все, что в наших силах, — это только вообразить себе будущее, и, конечно, каждый представит себе свой вариант, в соответствии со своими надеждами, стремлениями, идеалами. Нужна в буквальном смысле машина времени (ее еще изобретут!), чтобы одолеть безбрежные просторы грядущих времен. Наши представления могут основываться только на том, что мы предполагаем или знаем наверняка. Отсюда вывод: наш образ будущего составлен из бесчисленного множества индивидуальных представлений о настоящем.
Однако XX век несколько отличается от прочих. И пожалуй, как никакой другой, этот век создан для научной фантастики.
— А что вы думаете о тенденциях развития нашего общества? — спрашиваю я Олдиса. — Ведь мы живем в век научно-технической революции...
— Меня как писателя интересует критика нашего общества, которое, признаться, не лишено существенных недостатков. Промышленная революция первой пришла в Великобританию, так что мы имели время почувствовать ее влияние на все стороны жизни, изучить и понять опасные тенденции, заложенные в безудержном техницизме. Мы сумели также оценить давление, оказываемое научно-техническим бумом на человека и его мировоззрение.
Высказывалось уже немало мыслей, как обуздать и направить эти силы нам же на пользу. Мы даже кое-чего добились в законодательном порядке. Так, например, впервые за последние полтораста лет в Темзе опять начали удить рыбу — это после того, как заводам и фабрикам запретили сливать в реку отработанные химикаты. Точно также благодаря введению «бездымных зон» воздух над Лондоном удалось сделать несколько чище.
— Хорошо, Брайн, а что вы думаете о человеке? Лондон показался мне крайне перенаселенным. Да и вы не теряете времени зря. Длинноволосый Клив, кокетливая Венди, весьма самостоятельный Тимофей и крохотная Шарлотта, — перечисляю я многочисленных детей Олдиса — убедительно подтверждают слова Шекспира о том, что «мир должен быть населен».
— Мы слишком много говорим о демографическом взрыве как о великой «угрозе» человечеству. На мой взгляд, проблему прироста населения вовсе не обязательно решать за счет возможного расселения людей по другим планетам, за счет космоса. Для решения такой сложной задачи необходимо развитие в первую очередь социальных наук, необходимо новое осмысление самой человеческой природы. В самом деле: кто мы такие?
Мы существа, которые мало в чем могут быть уверены, — продолжает он после паузы. — Мы можем гордиться своими победами, но никогда не должны забывать о своих поражениях. Биологически мы, сегодняшние люди, может быть, новый вид, лучшие и характернейшие черты которого еще не определились. В нас еще слишком много зверя. Вот почему я скептик. Вот почему мне внушают бодрость и мужество слова Герберта Уэллса: «Слишком долго мы страдали, как животные: теперь мы должны страдать, как люди».
— Почему же страдать, — перебиваю я англичанина. — Общество завтрашнего дня, оно что же, тоже обречено на страдания? Мы, советские люди, оптимисты, и мы другого мнения по этому вопросу. Мы верим в светлое будущее. В коммунизм...
— Я тоже верю в человечество, — говорит Олдис. — Наш мир — огромный реактивный самолет. Но мы не можем быть на нем просто беспомощными пассажирами. Мы должны влиять на его полет. Это в равной мере касается вопросов политики и техники, достаточно прочно связанных между собой. Человечество находится пока еще в младенческом возрасте. Нет никакого сомнения, что развиться в прекрасное, нравственное существо оно сможет лишь при одном непременном условии — будучи воспитуемо в единой семье народов, в условиях мира.
-------------------------
Сохранена орфография 1977 года. Перевод в текстовый формат ЛысенкоВИ.