Эдуард Веркин производит (и, похоже, поддерживает) впечатление холодного до аутичности литератора-профи, способного писать для детей что угодно, в любом направлении и с обеих рук. Основной рукой он в короткие сроки наколотил несколько десятков повестей в коммерчески привлекательных и не слишком тесных нишах подростковых ужасов, фантприключений и познавательного фикшна – и добился успеха, признаком которого можно считать тиражи, переиздания и небольшую армию фанатов.

За этими нишами, как в целом за текущими процессами в отечественной детской литературе, я не слежу и ничего совсем уж хорошего от ниш и процессов давно не жду. Соответственно, Веркина я не читал и не собирался. Но усеченный вариант моего романа прошел вдруг в финал конкурса «Книгуру» — и я решил, что лучшего повода изучить срез актуального детлита не будет.

Тут и выяснилось, что у Эдуарда Веркина есть вторая рука, которой он пишет некоммерческие тексты и получает за них (впрочем, не только за них) разные премии (но не всегда публикации). Дальше можно порассуждать про Джекила и Хайда, про Синюю папку и про сор, из которого непременно что-нибудь растет. Но лучше сразу перейти к делу.

Дело такое: «Облачный полк» — единственная книга последнего (как минимум) десятилетия, которую должен прочитать каждый нормальный житель нашей страны, достигший 14 лет.

В роман я вошел со снисходительным скепсисом. Потом ошарашено подумал, что это ведь почти что уровень богомоловского «Ивана». На самом деле «почти что» здесь лишнее – более того, веркинский «Облачный полк» помощнее будет.

Роман написан очень мастерски и очень просто. Читать его очень легко и очень тяжело. И не потому, что мальчишеский треп может плавно перетечь в лютый бой до кровяных сгустков под веками, а марш по притихшим деревням заводит героев в кусочек неуместной на войне, но все равно страшной сказки. А потому, что все ведь знают, чем в итоге завершалась относительная партизанская вольница 1942-43 годов. И еще потому, что мое поколение помнит не только имя и фамилию дерзкого пацана Саныча, но и даты его жизни – вместе с обстоятельствами, связанными с последней датой.

Многие думают, что забыли — но все равно помнят. Или вспомнят. Особенно если напомнить вот так – как раньше детские писатели не напоминали:

«– А тебе нравилось убивать? – спросил я.

– Что?

– Убивать, – повторил я. – Немцев. Нравилось?

Он все-таки достал свою папиросу, задымил.

– А нам нравилось. Вот мне. И ему тоже нравилось.

Писатель неловко стряхнул пепел, прямо в салон, на кожаный диван.

– Видишь ли… – Виктор курил и кусал зубы. – Про «Убей немца» сейчас не очень… своевременно. Эренбург сам не любит вспоминать. И общество…

Писатель сделал рукой круговое движение, взволновал дым. Послюнявил пальцы, потер место ушиба.

– Мы ведь сейчас с ГДР очень дружим.

– А я не дружу, – сказал я. – Я вот лично не дружу.

– Я не знаю…

Писатель сломал папиросу, выкинул в окно.

– Я считаю, что все еще не закончено, – сказал я. – У нас с немцами. И никогда не будет закончено. Каждый немец, пусть он через сто лет родится даже, каждый немец нам должен.

– Ну да, за то, что они у нас тут сделали…

- Совсем нет. Они нам должны не за то, что они у нас сделали. Они должны за то, что мы у них не сделали.»

Еще раз: это не лучший исторический роман, не подростковая книга года, не игра в патриотический проект брежневской эпохи.

«Облачный полк» — это мощная, пронзительная, горькая и гордая книга, подлежащая обязательному прочтению каждым нормальным человеком.

Отзыв со ссылками на текст размещён в АК: http://fantlab.ru/blogarticle18755

«Глаза есть, видеть нету» (с). После прочтения книги уместно задатть себе вопрос: «В чем моя польза от прочитанного? В чем я стал богаче?» Среди фант-ой лит-ры макулатура, чья единственная цель — украсть время жизни читателей, составляет 98 %, попадаются книги, дающие читателю «нечто» взамен потраченного времени. Эта книга Макса Острогина именно такая. Она о сильных духом Людях, живужих во время Апокалипсиса. О ГГ, его характере, вере, поступках. Чего стоит, например, «идея праведности — неправедные поступки(н.п.курение) уменьшают праведностть человека, праведные увеличивают» или вера ГГ.

Одна из немногих книг, запомнившихся за год. Рекомедую данную книгу к прочтению, несмотря на внутренне отрицание некоторых моментов.

PS. Читать и уже тем более хвалить книги Кормака Маккарти, суть которых нереальность и треш (одним словом — отрава), лично я не в состоянии.

В центре романа – Виктор. В первом томе молодой, во втором средних лет мужчина без каких-то особенностей, кроме способности к неограниченному словоблудию. Еще в 90-х он написал неплохо принятый роман «Пчелиный хлеб», но дальше художка у него не пошла, и чтобы не пропадать зачатку писательского бренда, Виктор занялся так называемыми «локфиками» – выдуманный Веркиным термин для вполне реальных заказных книг о городах и селах (когда местные власти заказывают красивое издание с фотографиями, историей, легендами и современными достоинствами своего города, не особо заботясь, что там внутри будет конкретно написано, лишь бы презентабельно). То есть после «Пчелиного хлеба» Виктор пишет то, за что платят хорошие деньги, но что никто не будет читать.

В первом томе «Чагинск» (не путать с романом Водолазкина «Чагин») Виктор в 2001 году вместе с логорейным фотографом Хазиным приезжает по одному из заказов в город Чагинск, где в детстве он проводил каждое лето в доме у бабушки. Чагинск выдуман, но, судя по ориентирам, рассыпанным по тексту, он расположен в Костромской области, между Кинешмой и Чухломой. Рекламную книгу о городке писать откровенно не из чего: это просто место, где живет 12 тысяч человек, в том числе несколько знакомых Виктора, без знаменательных событий и фигур в истории и без малейших крупинок уникальности в 2001-м. Но заказ сделан, деньги выделены, а потому Виктор и Хазин с первых же страниц начинают выдумывать для «локфика» и великое прошлое, и привлекательное настоящее Чагинска.

Уже здесь, до сюжетообразующего события – исчезновения двух мальчиков, которое не хотят расследовать власти – Веркин задает центральный конфликт романа-эпопеи: слово против мира. Все 1450 страниц, по сути, посвящены тому, как человек с переменным успехом противостоит реальности с помощью языка. Сначала поведение Виктор и Хазина выглядит высокомерным: приехали, понимаете ли, из столиц умники, чтобы за бабки наврать с три короба – но это только до первого странного происшествия, после которого выясняется, что герои обстреливают цитатами, мемами и веселой чушью чагинцев и самих себя не столько по снобизму и даже не от автоматизма профессиональных сочинителей, сколько с защитной целью.

Автор показывает, что против пугающей реальности у человека ничего нет, кроме слов, из которых можно соорудить себе как своеобразный скафандр в агрессивной среде чуждого пространства, так и целый виртуальный мир, заслоняющий то, на что говорящему почему-то очень не хочется смотреть. При физическом столкновении с реальностью пользы от слов никакой, но как только равнодушный космос в очередной раз оставляет героев наедине с собой, они вновь обретают иллюзию контроля над своей жизнью и окружением с помощью силовых потоков прибауток, умствований и вранья. Не можешь ни познать, ни освоить мир? Сочини его!

Хотя язык не может бороться с реальностью, когда та прыгает бешеной мышью из-под пня или похищает двоих мальчишек, оставив только окровавленную кепку, у него все же есть громадная власть – над человеческим разумом. Мир не меняется от сказанных слов, магическая функция языка действует иначе: она перестраивает мировоззрения людей, поверивших услышанному или написанному. В первой книге романа Виктор буквально творит новую легенду Чагинска из ничего и в процессе засеивает умы чагинцев фейками, которые затем срастутся со старыми поверьями и превратятся в общепринятое мнение о городе. Шуточка о строительстве АЭС переродится в предубеждение, что в низовьях из земли сочится радон (что?).

Внешний сюжет в роман простецкий. В первом томе будет репетиция дня города, творческий вечер в доме культуры, шашлыки с местными чиновниками и столичным миллиардером, очень много алкоголя, регулярные увязания героев в костромских пейзажах, флэшбеки в детство Виктора, вялые попытки расследовать пропажу мальчиков вместо милиции – в общем, фиксация провинциальной российской жизни 2001 года, этакие «Особенности национального вранья». Но за бесконечной болтовней об адмирале Чичагине, способах применения чаги и перспективах развития региональной промышленности вперемешку с воспоминаниями, кто на кого как посмотрел 15 лет назад, начнет разворачиваться внутренний сюжет: что на самом деле происходит в городе? о чем врут и о чем умалчивают чагинцы? почему об исчезнувших мальчиках предпочитают не вспоминать? чего не видит Виктор из своего словесного скафандра?

Второй том «Снег Энцелада» повествует о лете 2018 года, когда порядком окрякшему Виктору приходится вернуться в Чагинск и дорасследовать дело 17-летней давности о пропавших мальчиках. Здесь Эдуард Веркин показывает, насколько в России все изменилось за время, прошедшее с начала первого срока Путина до начала четвертого срока Путина, и одновременно насколько все осталось тем же самым.

С одной стороны, стало больше здравомыслия и меньше угара, поэзия как-то ушла из жизни, зато проза вышла вполне комфортной. Одни за полтора десятилетия канули в забвение, другие неожиданное поднялись (директриса ДК стала мэром, жутковатый таксидермист – успешным бизнесменом). С другой стороны, взлета России к тем самым снегам Энцелада не случилось: полуразрушенная провинция осталась полуразрушенной провинцией, Чагинск теперь борется за переход из городов в поселки городского типа, и жизни в нем еще меньше, чем в пьяном 2001-м.

Попытка заново расследовать старый «глухарь» оборачивается для главных героев осмыслением пройденного за 17 лет пути и сведением счетов с российской действительностью. Желания с кем-то и чем-то всерьез контактировать у Виктора к 45 годам стало только меньше, а по части информационного огораживания от мира он прокачался до настоящего гуру самоизоляции. Реальность к 2018 году как-то раскисла, затихла, будто бы подчинилась человеку и его выдумкам – и в то же время осталась такой же тревожащей и непознаваемой.

В вымирающем Чагинске Виктора вместе с постаревшими знакомыми ждет целый квест по сбору улик, однако они что-то значат только в рамках тех фантазий, которые персонажи выдумали сами, и выходит, что расследование ведется не о том, куда пропали мальчики, а о самопознании: зачем герою узнавать правду? что изменит эта правда в нем и в мире? зачем вообще вмешиваться в реальность?

И вновь, все это подается автором не в каких-то долгих умных, но скучных беседах, а в режиме параноидального трагикомического триллера, где персонажи постоянно подозревают что-то очень плохое – и плохое в самом деле постоянно происходит, только не то, которое ожидалось. Подкисшая и притихшая реальность не раз даст отпор попыткам приручить ее, продолжая быть тем самым бесконечным «снарк снарк снарк снарк«ом, известным неуловимостью и смертельной опасностью. Мир есть снарк, намекает Эдуард Веркин своей провинциальной эпопеей, и пытаться заклинать его словами бесполезно. Но ничего другого человеку попросту не остается.

Аксен живет на костромском разъезде Ломы, где станция давно сгорела, а почти все население разбежалось. Осталась семья отмороженных вконец упырей – так Аксен давно и вслух зовет спившуюся мать, старшего брата, исчерпывающе описываемого строчкой «припадочный малый, придурок и вор», и приблудившегося ушлого дядьку, склонного к философствованиям и изощренным аферам. Аксен тоже давно сбежал бы, но надо заботиться и ждать. Заботиться о вечно голодном братце, живущем мечтой о приставке «Соньке», а ждать — пока вернется Ульяна. Не то чтобы первая любовь, а просто более-менее вся жизнь Аксена, которая тщательно и обоюдно выстраивалась с детсадика, преимущественно лютыми методами, — а потом вдруг кончилась.

Веркин – единственный известный мне панчер современной русской литературы. Разминается он на коммерчески успешных фантастике, приключениях да ужасах, имеющих широкий круг юных поклонников, а всерьез работает редкими, но убийственными текстами, которые действуют на читателя, как поставленный удар в подбородок: голова ясная, мысли светлые, а руки-ноги висят ленточками — и двинуться невозможно.

Книгу про пацана, который знает наизусть все проходящие поезда и окрестные леса, кормится наловленной рыбой и краденой тушенкой, читает только старые журналы, выброшенные немыми на полустанках, проходит по улице соседнего города, вырубая всех встречных в возрасте от шестнадцати до двадцати, чуть не топится от безуспешных (и дико смешных) попыток придумать подарок девочке, бросает школу в связи с отсутствием ботинок – но каждый день приходит за десять километров к школе, чтобы встретить и проводить Ульяну, — эту книгу можно пересказывать по-разному. Как чернуху про свинцовые мерзости люмпенской жизни (и тема свинца богато представлена в тексте), как грустную историю первой любви (максима про то, что первая любовь не бывает счастливой, естественно, приложена), как приключения невеселого трикстера в стране жуликов и воров (схемы преступлений и наказаний в наличии), как гимн подростковой стойкости, кующей победу из совершенно негодного материала (ковка и ударная техника в богатом ассортименте), как ловкое упражнение в композиционной изощренности (с персональным приветом чеховскому ружью) или как вдохновенный римейк поэмы Эдгара По «Ворон» (неназойливой искоркой пронизавшей всю ткань повествования). Я бы сказал, что «Друг апрель», при всей его истовой злободневности и настоящести, что ли, остается историей на вечную тему любви и бедности, к которой добавили гордость, совершенно невыносимую и необходимую. И оказалось, что вопреки Бернсу, любовь-то с бедностью сосуществовать могут, а вот гордость сшибает эту пару то вместе, то поврозь. И читателю остается надеяться, что кто-то сумеет подняться. И верить, что так бывает.

Я не уверен, что многие бестселлеры и премиальные книги последних лет буду кому-то интересны лет через пять-десять. В Веркине я уверен.

В этом году «Эксмо» запустило персональную серию Веркина и переиздало в ней роман «Друг апрель». Это радует и вселяет надежду.

Просто цитата:

«В четвертом классе она получила четверку по математике. Случайно. Ошиблась. До этого одни пятерки, а тут вдруг вот. Нет, дома ее не ругали, ей самой было неприятно. Четверка. Они шагали домой после уроков, и она плакала. А он никак не мог ее успокоить. Никак-никак. (…) Даже приключения Чугуна не помогали, она все плакала и плакала, глаза стали красными, он даже испугался, что они у нее лопнут. Тогда он попросил дневник.

Она перепугалась, решила, что он хочет четверку переправить, но Иван заверил, что ничего подобного не случится, все будет абсолютно законно. Давай дневник — и иди домой, ждать.

Что ей было делать? Она отдала дневник.

Он отправился к дому математички. По пути заглянул к бабушке. Бабушка спала, его не заметила. И хорошо, иначе бы спрашивать начала.

Дом у математички был хороший, но старый, деревянный. Высокий забор, красивые ворота. Он вежливо постучал, его вежливо впустили, предложили чаю. Он вежливо отказался и предложил разобраться с недоразумением. Математичка не поняла, с каким. Он продемонстрировал дневник, сказал, что надо переправить четверку на пятерку и все, инцидент будет исчерпан. Математичка, разумеется, отказалась. Если Ульяна хочет, она вполне может четверку потом переправить, это вполне допустимо. Екатерина Васильевна, вы не понимаете ситуации, улыбнулся Иван. Вы должны исправить именно эту четверку и именно сейчас. Екатерина Васильевна мягко отказалась, сказала, что она такое видывала, она педагог с опытом.

Он сказал, что ему очень жаль, но другого выхода у него нет. Екатерина Васильевна дала понять, что больше его не задерживает, ей еще сегодня тетради проверять. Он откланялся.

А через минуту с улицы послышался крик. Кричала соседка Екатерины Васильевны. Математичка выбежала на улицу и села, хорошо скамейка подвернулась.

Он прибил левую ладонь к воротам. Гвоздем.

Когда математичка немного отдышалась, он поинтересовался — не пересмотрела ли она свою позицию по вопросам успеваемости. Если не пересмотрела, то он готов простоять тут сколько потребуется, хоть до послезавтрашнего утра.

Четверка в дневнике была немедленно заменена на пятерку.

Он выдрал гвоздь кусачками, замазал рану живицей — бабушка пользовала ею суставы, пожелал Екатерине Васильевне успехов в педагогической деятельности и отправился к ней. Продемонстрировал изменения в дневнике, сказал, что Екатерина Васильевна очень раскаялась в своем поступке и впредь взялась так не поступать.

И весь вечер они сидели, смотрели мультики и ели сладкую кукурузу из банки. Уже ночью, когда они возвращались домой, он почувствовал, что рука заболела.

Впрочем, заражения крови не случилось.»

Не люблю книги про вампиров. И знай я наперёд, что «Через сто лет» как раз из числа подобных произведений, то, скорее всего, просто бы не открыл книгу. К счастью я этого не знал.

Почему я говорю «к счастью»? Потому что роман Эдуарда Веркина является самой странной историей о вампирах, которую мне довелось встречать. Автор задался вывернуть сюжет о кровососах наизнанку. Хочу особо подчеркнуть: не традиционный сюжет (это уже наверняка делали и раньше), а современный, навеянный за последние пару десятилетий кинематографом.

Веркин начал с того, что так часто предотвращают герои голливудских фильмов – с апокалипсиса. Прошло уже сто лет, как серия природных и техногенных катастроф, а так же вирус, превращающий людей в упырей, практически полностью уничтожили человечество. У изуродованной планеты оказались новые хозяева – homo vampiricus.

Вампиры в этом романе ничуть не похожи на свои образы из современной массовой культуры. Забудьте аристократичного Дракулу в исполнении Белы Лугоши или Кристофера Ли. Забудьте бледного красавца Эдварда Каллена из «Сумерек». Эдуард Веркин пошёл другим путём и срисовал своих героев с графа Орлока из фильма «Носферату. Симфония ужаса» 1922 года, а может быть даже с Френсиса Вернея из романа Томаса Прескетта Преста. Уродливые, боящиеся солнечного света, обладающие нечеловеческой силой и потрясающей регенерацией, практически бессмертные существа. И одновременно – невероятно несчастные создания, ибо Бог отвернулся от них. Всё дело в том, у вампиров нет души, вернее есть, но очень мало, какой-то клочок, который позволяет жизни ещё как-то теплиться в теле, но не более того. Лишённые эмоций, чувств, способности творить и создавать нечто новое вампиры оказались не нужны самим себе. Ну да, они сильные и живучие, но что с этого толку, если твоя жизнь сводится к бесконечному прозябанию, а ты сам не можешь даже оплакать свою горькую судьбу?

Авторская ирония состоит в том, что в мире, в котором хозяевами являются упыри, высочайшей ценностью оказался Человек. Причём люди вампирам нужны не в качестве пищи, а в качестве объекта для подражания и недостижимого идеала. Без людей носферату могут только умереть, так как существование, которое они влачат, куда хуже смерти и только живые дают надежду немёртвым на воскрешение, ибо если однажды произошла мутация, которая превратила человечество в вампиров, то имеется теоретическая возможность обратить процесс вспять.

Люди уже много лет ведут научные изыскания, вроде бы даже успешные и позволяющие надеяться, что заветный способ обратной мутации вот-вот будет найден. Но поскольку здесь затронута такая вещь как душа, то наука откровенно пасует. Что есть душа? Остаётся ли она неизменной на протяжении всей жизни или душа – это зёрнышко, за которым надо долго и внимательно ухаживать? А если так, то какие для этого нужно применять методики и упражнения? Да и вообще: что такое – быть человеком?

Именно этот вопрос является краеугольным для большинства вампиров. С целью найти ответ на него вампиры изо всех сил (а сил у них очень много) пытаются подражать людям. Носят парики (волосы выпадают у них в первые же минуты после рождения), регулярно подпиливают клыки, имитируют эмоции, заводят домашних животных, поддерживают ветшающую инфраструктуру, потихоньку восстанавливают уничтоженную катаклизмами биосферу планеты.

Один из главных парадоксов книги состоит в том, что бездушные вампиры оказались гораздо добродетельнее людей. У них нет никаких чувств и эмоций, а значит им не зачем конкурировать друг с другом. У них нет войн, нет соперничества, нет даже банальной вражды. Они то и обманывают друг друга с трудом, ибо для обмана нужно приложить усилия, а большинству вампиров просто не хочется лишний раз напрягаться.

Не смотря на гнетущую атмосферу постапокалипсиса, ауру безнадёжности и тоскливого отчаяния «Через сто лет» является очень лиричным произведением о существах, которые не способны испытать какие-либо чувства. Кроме этого эта история рассказывает о том, что всегда есть шанс исправить самую страшную ошибку и восставшее из праха человечество (это не спойлер, поскольку об этом становится известно в первой же главе) является тому доказательством. Ну и, конечно, данный роман, помимо всего прочего, является ещё и гимном гуманизму, ибо в этой книге бездушные вампиры сделали всё возможное и невозможное, чтобы вернуть себе право быть людьми.

Если говорить о недостатках произведения, то приходится признать, что ими являются эпизоды, в которых герои выясняют между собой тот или иной аспект человеческой психологии. А поскольку о ней вампиры имеют весьма смутное представление, то эти рассуждения полны абсурда и гротеска. Лично я абсурд и гротеск не слишком-то люблю, так что порой книгу читать было несколько утомительно. Но это очень субъективная придирка, многие наоборот увидят в этом достоинства романа.

Итог: очень сильное и очень необычное произведение, в очередной раз доказывающее, что отечественная фантастика может создавать сильные и неординарные вещи. Лишний балл добавлен за довольно успешную попытку уйти от литературных и кинематографических штампов.

Предупреждаю: весь обзор – сплошной спойлер.

Эта история не в полном смысле сошествие в ад, потому что Сахалин лишь часть погибающего, страдающего мира. В уцелевшей Японии все то же, хотя и мягче: голод, «негры» в позорных клетках, милитаризм, шовинизм, исчезновение литературы – грязь души, приведшая к Войне. Но Сахалин это еще и место, где каждый (кроме детей) страдает за свои грехи. Последний эпизод, «Показания Синкая», по хронологии первый. Остальное – прикладная футурология по отношению к нему, наслоение уровней будущего. Здесь, в отправной точке, на руинах, люди заняты ничем иным, как попыткой восстановить потребительскую цивилизацию, основанную на лжи. Персонаж-аллегория этого занятия — Масахира, полубезумный, всегда пьяный, лживый автобиограф, поедатель кошек, адепт теории плоской земли. На Сахалине Чек даст Сирени знание: апокалипсис стал благом — он открыл зло, сорвал с него маску лжи. Масахира пытается вернуть маску. Сахалинский ад построен масахирами… но вторжение будущего уже не остановить.

Не надо требовать реалистичности от такого мира. На Сахалине размывается и материя, и время. Это место – реторта, где реальность возгоняется в новое качество. Сирень прибывает для того, чтобы ее изменить, найти точку в настоящем, откуда стартует будущее нового мира и дать ему начало. В таком мире нужно искать не реалистичность, а чудеса. Чек чудесным образом исцеляется и доживает до глубокой старости: ему предопределено встретить Сирень и передать ей знание. Артем чудесным образом спасается, когда его почти убили китайцы (находит серебряный нож). У Сирени появляется «неразменный» рений, чтобы путешествовать между мирами в будущем. За редким исключением люди здесь — безликая масса. У них не осталось даже инстинкта выживания, они мечутся, ведомые инстинктом стаи. Большинство не имеют даже имен: они просто врач, префект, мэр. Двадцать миллионов людей едят землю, мучают «негров», сходят с ума, убивают себя и ближних и продолжают опускаться. Живые неотличимы от мертвых. С Сахалина нет исхода, даже для привилегированных японцев, ведь здесь не раскаиваются в грехах, а только усугубляют их через жестокость, зависть, кровожадность. Грех — не поступок, а состояние души, толкающее на эти поступки. И все лгут о том, почему их отправили на Сахалин. Вырвется отсюда лишь Сирень, излечившись от своего греха.

Сахалин как сцена выбран удачно. Крайняя, рубежная во многих смыслах точка мира. Удачно выбраны и азиаты, как участники межнациональной драмы: массовому русскому читателю их даже сложно различать на вид, оттого лучше заметна иррациональность их взаимной ненависти. Впрочем, русскому тяжелее ассоциировать себя с протагонистом-японкой, но Веркин ловко сделал ее отчасти русской (в том числе по имени и менталитету). Так же изящно он решил проблему с топографией: «Остров Карафуто» и прочие Тоёхара, Маока, Эсутору, Сикука – быстро зарябило бы в глазах, но все названия остались русскими. Важно: на месте японцев мог быть кто угодно. Их корабли носят американские имена, в аду есть и финны, и поляки, и «латинос», есть вымершие айны, словом весь мир. Русских совсем немного (их почти уничтожили), но они в центре истории – Сирень, Артем и Чек.

Сиро Синкай. Персонаж, олицетворяющий человека в мире постапокалипсиса (настоящее время (хотя для нас оно будущее, как и вообще все времена в романе)). Начинает как прекрасный поэт, способный пожалеть даже дровяного вора. Приютивший кошку. Вдохновляющий девушку смотреть в будущее, мечтающий встретить ее в Эдеме. Но мир пережевывает его, превращает в политического журналиста; Сиро проповедует ненависть, отправляется в сахалинский ад и становится садистом-убийцей. А кончает его девушка, которая восхищалась его стихами.

Человек (Чек). Персонаж, олицетворяющий человека до постапокалипсиса (прошлое). Глубокий старик, жил на Дальнем Востоке еще до войны, в ад его не ссылали. Он сохранил человечность в аду: спасает детей, невзирая на расу. Чек – значительная фигура, открыватель Нитей Хогбена и строитель прототипа устройства, позволявшего по ним перемещаться и генерировать Х-поля. Чек выполняет важную роль в романе: вместе с патэрэном Павлом он открывает Сирени устройство мира и его философию. Для этого высшие силы сохранили его до такого возраста, вопреки голоду, болезням и усталости ума. В Чеке, как и в юном Синкае жива любовь к поэзии, он читает вслух стихи, это признак живой души среди ходячих мертвецов. Но он, как и все здесь, грешен, и гибнет, когда новая вспышка хаоса (МОБ), по его словам, «выжигает скверну».

Артем. Олицетворяет будущее. Проводник Сирени по аду, сахалинский Вергилий. Дважды чудом (это не фигура речи) выжил, чтобы исполнить до конца роль — провести через ад слабую и хрупкую героиню. Когда герои попадают на «Каппу», роль заканчивается. Он больше ничего не боится, и только молчит, улыбается, а затем уходит с корейскими детьми умирать. Артем всю жизнь строит невероятные конструкции, уходящие к небу – и за миг до смерти он вместе со слепыми детьми (аллегория всего человечества) снова строит каменную башню. А его внук также поведет человечество к небу по солнечным нитям.

Сирень. Каталист всех персонажей. Они пассивны, но встречая ее, начинают действовать, рассказывать, философствовать, прогнозировать. Даже природа активизируется, пробуждается МОБ и трясется земля. «За тобой идет огонь», кричит ей Чек. Сирень пришла на Сахалин, потому что грешна, но она также пришла возвестить конец ада.

Ее грех – неверие в Бога. Неверующий в Бога – единственный доброволец в аду. Пройдя преисподнюю, она уверовала – и потому спасается. В адской реторте, где почти все (кроме людоеда Накамуры) стали лишь более грязными душой, она очистилась. За исключением этого греха, героиня невинна, и сама еще почти ребенок. Она ведет себя очень благородно, и видящий всех насквозь Чек именует ее ангелом. Даже когда уже нельзя ничего сделать, она пытается спасти Артема и «неполноценных» детей — иррационально, без всякой надежды. В этот момент Господь и являет ей свое могущество, стирая ад и показывая Нити – хотя за это ей приходится отдать свои глаза.

Сирень получает новую кожу, новый облик, новые глаза (новый взгляд на мир). Важная деталь ее образа, роскошный макинтош, наследство многих поколений предков, выгорает и съеживается, женщина отдает его старому «негру» в позорной клетке. Макинтош это символ старой культуры, в которую одето человечество; воинственной культуры, полученной во времена старых жестоких богов. Культуры, превращающей поэтов в чудовищных убийц. В адском пекле она выцвела и стала ненужной будущему человечеству.

После ада Сирень родила ребенка от Артема. Она верит: сын мальчика сможет увести человечество к другим мирам. Таким образом, она становится бабушкой нового пророка. Называть ее Богоматерью, как делают некоторые толкователи, по-моему, слишком громко.

Кроме того, из преисподней она вынесла брусок рения, который послужит деталью для двигателя нового транспорта (она так верит). Подарок патэрэна Павла, последнего священника.

И еще: Сирень становится писателем. В мире, где перестали читать книги.

Не надо пытаться измерить «Остров Сахалин» Веркина мерилами традиционной фантастики и вообще литературы. История насквозь сюрреалистическая, воображаемый мир героини тут слишком смешан с ее реальным, чтобы пытаться их отделить. Поездка на «северные территории» это в первую очередь путешествие внутрь себя. Попытка взросления, обратившаяся кошмаром и регрессией обратно в детство.

Сирень впервые играет роль взрослого человека, серьезного ученого, отсюда этот канцелярский стиль изложения. На деле она нечто среднее между ребенком и взрослым. Она примеряет одежду взрослого, макинтош предков, и начинает искать нечто неописуемое, некий образ будущего.

Взрослый мир оборачивается чередой свинцовых мерзостей, жестокостей и вездесущей смерти. Чем дальше, тем мерзости свинцовей. Сирени самой приходится убивать, чтобы остановить убийства. Ее эмоциональную реакцию Веркин почти не показывает, зато в изобилии образы, нацеленные на эмоции аудитории. И вот то и дело к героине начинают приходить образы ее детства, они описаны с большим вкусом, ярко и подробно. Потом начинают появляться живые дети, сперва ее компаньоном становится Ерш (после особенно жуткого эпизода в деревне, уничтоженной медведем-людоедом), затем трое корейских слепых детей. Героиня их спасает, не считаясь ни с чем — и сама едва не гибнет. Затем у нее появляется сын. И начинается творчество.

На образно-эмоциональном уровне (а нужен ли здесь другой?) это выглядит как антитеза миров «взрослый смертельный и жестокий» — «детский живой и добрый». За творчество в структуре личности человека отвечает внутренний ребенок, и Сирень логично приходит к творчеству, это способ снова стать ребенком. Взрослый мир отрицает творчество, но ребенок оказывается сильней. Ребенка невозможно убить, он родится вновь, он переживет войну, будет творить, мечтать, полетит к звездам, и так далее. Если ты милая девочка, то за воротами райского сада еще жив единорог, альтернатива — ад взрослых на Сахалине.

Как я сказал выше, появлению детских образов предшествует нечто шокирующее, смертельное. Так первый ребенок является в разоряемой деревне айнов, один из бандитов бросает ему отрезанную голову, и Сирень убивает бандита. Появлению корейской троицы предшествует атака носителей МОБ. Рождению сына предшествует бомбардировка Сахалина. Логика образно-эмоциональная: взрослый мир жестокости и смерти отбрасывает читателя к миру детства. В финальном эпизоде Сирень снова ребенок, а Синкай среднее между ребенком и взрослым; голодный, но добрый — и все еще живы, и пишутся стихи, и все спокойно в этой уютной регрессии, хотя угрозы и маячат за горизонтом. А в будущем-прошлом Синкай вырос и стал жестоким убийцей — потому что променял стихи на политику.

Интересно, что кошмарное путешествие на Сахалин выглядит как неизбежность — без этого не найти дорогу в будущее; а возвращение в Японию к тихому творчеству не выглядит как нечто желанное. Сирень из-за всех сил цепляется за Сахалин и тех, кто там остался — невзирая даже на неизбежную гибель. Продолжение жизни имеет значение только с найденными на острове детьми, и для Артема так же, он спокойно остается с ними умирать. Это не просто высшее проявление человечности, в данном контексте это иррациональная преданность детству, которая сильнее страха смерти. Сохраняя верность образу детства, ты можешь не бояться образа смерти — только так ты и увидишь путь в будущее.

Есть отзывы, которые можно писать только взахлёб, пока не стыдно, поэтому сразу карты на стол — роман «Остров Сахалин» Эдуарда Веркина — лучшее, что я читал из недавней русской прозы. Так неправильно говорить, наверное, про книжку, где по трупам ходят, по трупам ездят бульдозерами и трупами отапливают города, но в неё правда сложно не влюбиться. Ощущения примерно, как после Маркеса: «А что, так можно было писать?» Можно! Выкидывать всю любовную линию, обрывать диалоги и сцены, где хочешь (на самом деле, где нужно, но всё равно в этом — небывалая свобода), вводить фантдопущения за 70 страниц до финала — всё можно и всё будет хорошо (а закончится очень скверно).

Страшно хочется, чтобы Веркина прочитало как можно больше людей и было с кем обсуждать вот эту гиковскую хрень, которую я обычно не перевариваю: откуда у Артёма татуировка, а может то, а может сё, — но в голову не приходит ни одного вменяемого способа вам всем его продать. Чехов+зомби? Ну да, но, видит бог, нет. Блестящая стилизация под Акутагаву? Ага, и толпы немедленно бросились покупать. История про конец света с главной героиней по имени Сирень? Лучше, кажется, не начинать.

Это просто книжка, которая бежит всех ярлыков, которую непонятно на какую полку ставить — то ли к мощным русским старикам, то ли к фантастам из числа самых шандарахнутых. Лично мне придётся впихивать в ряд с самыми любимыми

Все про Чехова да про Чехова. Вообще-то в этом «Сахалине» куда больше от книги В. М. Дорошевича «Сахалин. Каторга». Но не только.

Многие десятилетия японское искусство, – и литература, и особенно кино, – эксплуатирует тему «Гибель Японии». Веркин решил вывернуть ее наизнанку: а ну как в мире останется одна Япония. Разумеется, получилась антиутопия, наиболее плодотворный жанр в современной литературе; есть основания подозревать, что наше время в будущем будут считать золотым веком этого жанра. Велик соблазн только такое писать, да и читать только такое. Только вот оказывается, что получается то уцененный «1984», то его предшественники (Фиалко, Бойе, Хаксли, куда более значительный Замятин и пр.), то уж просто «Град обреченный».

Однако здесь не то, – здесь то, что Набоков уложил в одну строку: «И понял я, что я в аду». В этом аду с трудом можно выжить, хотя в таком мире кому это захочется, кому нет. Доказывать, что это хорошая книга, бесполезно. Сожалею, что не могу поставить больше десятки. Подобное пишу впервые за последние лет десять. Не зря роману ставят то десятку, то единицу, притом примерно поровну. Книга решительно делит читателей на своих и чужих: случай редчайший.

Если это экранизировать, то выйдет не хуже, чем «V – значит вендетта» или «Эквилибриум», причем без сладкого хэппи-энда, который там ради проката прилеплен. Но в артхаусе такой фильм провалится, а для большого экрана денег не дадут.

Земной поклон автору.

Солидарен с gnz — книга (серия) на редкость профессиональна, самобытна. Только, что дочитал «Икра будущего» — необыкновенно светлое, грустное (по доброму) послевкусие.

З.Ы.

Пытался вспомнить ощущение после «Дороги» — :gigi: не вспомнил, но точно другие.

З.Ы.Ы.

Лет в 25 зачитывался Кафкой, недавно попробовал перечитать «Метамарфозы» — замутило на первых страницах, «отпаивался» «Вини-Пухом» (Союзмультфильм) и «Ёжиком в тумане». :wink:

Аннотация создает совершенно неверное представление о книге. «Затоплены кровью», «ужасная правда», «кровожадный убийца»... На самом деле хоррора в повести практически нет. Автор вовсе не собирался пугать нас, читателей, даже в мыслях у него не было. Спокойный, выдержанный, лаконичный стиль Эдуарда Веркина этого в полной мере и не позволил бы, наверное. Слишком уж умная и глубокая перед нами вещь для простой страшилки. Ну да, некая потусторонняя тварь в сюжете присутствует. Даже убивает кого-то. А потом ее убивает Бакс — главный герой, пес с человеческим мышлением и почти человеческими — только чище и искреннее — чувствами. Но книга не об убийствах и не о тварях. Она о людях. О верности и предательстве, о разуме и страхе. И о внутреннем долге, который превыше страха и разума — тем более того разума, что характерен для возомнивших себя сапиенсами homo.

Взятый Веркиным неожиданный и великолепно выполненный «собачий ракурс» чем-то роднит «Час охоты» с дивовской «К-10». Будь моя воля — объединил бы эти две повести под одной обложкой.

За последние несколько лет Эдуард Веркин превратился из «молодого да раннего Крапивина», воспринимавшегося как неплохой подростковый автор, в одного из лучших современных русских писателей. «Друг-апрель», «Облачный полк», «Час охоты» — разные по замыслу, тематике, жанру. Но их объединяет авторское умение создать глубину и объем текста буквально несколькими штрихами, ненавязчивая человечность и точность характеров и все лучше узнаваемая слегка отстраненная грустинка во взгляде на мир. Настоящий, очевидный талант. Странно и обидно, что Веркина практически не замечает ни фэндом, ни боллитра.

Да, мы начали забывать. Война представляется уже как нечто патриотично-пафосное, непрерывно героическое и чуть ли не развлекательное, вроде комьютерной стрелялки.

А она другая. Она пустая и страшная, тягучая и грязная. Голод, холод, зверская, отупляющая усталость, болезненная беспризорность мира. И — ненависть. Не благородная и тем более не святая. Но настоящая, искренняя, истовая. Которая уже не слепит, а, наоборот, делает ум ясным, а руки твердыми. «Убей немца!» «Убей!!» В этом и только в этом смысл жизни. И смысл смерти тоже в этом. И нет никакого геройства — в том приукрашенном, напыщенном прикиде, что подавали нам в школе на уроках патриотического воспитания. Есть лишь ненависть, сухая и твердая, простая и ясная, которая сильнее голода и холода, сильнее страха, сильнее любых инстинктов... Веркин и не оправдывает ее, и не славит. Он просто показывает, что она была естественна, как воздух. И именно в этом — ужас войны. В том, что те несколько слов Эренбурга, может, послужили Победе больше, чем все постановления партии и правительства вместе взятые. Даже, наверно, ему самому через десятилетия, а уж тем более нам, таким разумным, самоуверенным и толерантным, трудно представить, насколько они были искренними, те страшные слова.

Такие книги надо включать в школьную программу. Чтобы воспитывать ненависть. Не к врагу. К войне. Патриотическое воспитание приложится. Человеческое — важнее.

В Москве – Олимпиада-80, а у героя повести «Звездолёт с перебитым крылом» (имени автор не называет) и его закадычного друга Дюшки – летние каникулы. Свободная от учёбы в школе июньская жизнь, конечно же, хороша, но привычно скучна и предсказуема. И вдруг серое провинциальное однообразие оказывается сдёрнутым, словно надоевшее покрывало: в городке появились два загадочных персонажа – девушка Анна и её брат Марк. В этой парочке всё необычно: от одежды до поведения. Для наших мальчишек знакомство с ними – шаг в новый мир, интересный, таинственный, притягивающий, и одновременно – непонятный, пугающий. Возможно, не все литературные отсылки и аллюзии автора будут расшифрованы, но уж с «Главным полднем», надеюсь, многие знакомы. Во всяком случае, друг главного героя Дюшка Александра Мирера точно читал.

А я – словно в детство окунулся. Взять хотя бы это, пару раз мелькающее в тексте обозначение «за линией». Оно мне о многом говорит: в рабочем посёлке, где я родился, «за линией» (железной дорогой), делящей посёлок пополам, жили пацаны, с которыми я и мои товарищи с нашей стороны «линии», мягко говоря, не очень дружили…

Эта вещь Эдуарда Веркина сделана из органичного текста, ненавязчиво вливающегося в читателя… Из тайны… Из светлой грусти… Из ощущения несбывшихся надежд… А читатель, становясь полноценным участником событий, и, если хотите, соавтором создателя повести, сам сможет достроить, довоображать, додумать, дооттенить все полутона, умно недописанные автором…

Своё умение недоговаривать Эдуард Веркин продемонстрировал в «Звездолёте» в полной мере. Теперь, после романа «Остров Сахалин», об этом его умении все знают. А вот мы с Валерием Гаевским отметили повесть «Звездолёт с перебитым крылом», вышедшую в журнале «Октябрь» (№6, 2016), премией «Планета Крым» ещё в 2017 году.

У «Звездолёта» есть продолжение. Оно называется «Каникулы что надо» и теперь издано вместе со «Звездолётом», в одной книге. На задней обложке сообщается, что «Будущее прекрасно и далёко, притягательно и неумолимо. Звездолёты из чистого рения бороздят космическое пространство. Каждый хочет попасть в будущее, но не каждому достанется счастливый билет. Книга «Звездолёт с перебитым крылом» состоит из двух частей и в таком виде издается впервые. И это очень важно, потому что. только прочитанная целиком, история позволяет читателю увидеть то, что намеренно скрыто автором».

Я побаивался читать продолжение. Опасался, что в нём появятся такие объяснения недомолвок первой повести, которые разрушат всё её очарование... Но опасался я зря. Продолжение первую часть не испортило, но почти ничего и не объяснило. А 21 июня 2019 года после церемонии вручения премии им. братьев Стругацких («АБС-премии»), где Эдуард Веркин был в числе финалистов, я с ним поговорил, и писатель сказал мне, что собирается написать ещё одну, третью повесть. Вот в ней-то он всё и объяснит…

Интересно, долго ли еще за одним из лучших современных писателей Эдуардом Веркиным будет волочиться ярлык «для подростков»? Неужто, если крови в тексте изливается меньше литра на а/л, а секса и похоти (о ужас!) нет вообще, зато разумное, доброе и вечное выступает в незамутненном виде — то это как бы «для подростков»? А для взрослых — это когда оравы брутальных дебилов и моря жеманной кисельности?

Хм... Можно я тогда не буду взрослеть? Потому что «Маленький принц» — это ведь «для подростков», не правда ли?

Да, многие романы Веркина устроены подобно детским пилюлям. Ведь суть — она всегда немного горчит, как слезы, и для вящего потребления ее можно, например, поместить в оболочку веселого стёба. Впрочем, аналогия ложная. Добрая ироничная улыбка и сама по себе имеет терапевтический эффект. Может быть, даже более важный и мощный.

О чем же книга? Считать «Через сто лет» пародией на «Сумерки» и прочую вампирскую чушь — это как полагать «Дон Кихота» пародией на популярные рыцарские романы. Можно, конечно, при желании. Если прокатиться по поверхности текста, как на скоростном скутере, не пытаясь заглянуть вглубь. Но если туда все-таки зачем-то заглянуть, то сразу видно, что никакая это не пародия на готику или гламур. Вампиры (вупы) здесь — вообще как бы условность. Приписываемые им сформированной в популярной литературе традицией внешние качества утрированы именно с целью легкого стеба. Просто некая другая раса, почему-то возникшая на Земле взамен почти исчезнувших людей (по большому счету неважно, почему — конкретный характер произошедшей катастрофы в романе толком не раскрыт) и считающая себя обделенной «душой» в банальном атеистическом смысле. Мне кажется, автор с этим смешным определением (см. первый отзыв) вовсе и не спорит. Зачем? То, что у вупов другой метаболизм, и они поэтому не испытывают тех самых «психофизических реакций на раздражители окружающей социальной среды» — это, на мой взгляд, не самое главное. Да, вупы завидуют людям (точнее, к.б.завидуют) и наивно стремятся ими заново стать. Причем идеал «человека» у них гротескный, почерпнутый как раз из попсового чтива... и тут, да, обнаруживается еще один смысловой слой романа: пародия (порой переходящая в сарказм, причем довольно едкий, но не злой, а скорее грустный) не на само чтиво, конечно, а на всю нашу нынешнюю жизнь, в которой подобное чтиво издается многотысячными тиражами («целую березовую рощу извели»).

Но автора интересует все же не это, и роман — не «критика существующего строя» нашей цивилизации. Главный вопрос книги: что же делает человека (или вупа) человеком? Что такое «человечность», в чем она, если не в реагирующей на раздражители «душе»?

Автор дает свой четкий и ясный ответ, но сформулировать его одним словом не получится. Даже если это слово «любовь» во всех оттенках его смысла от «любоффи» гламурных романов до романтической любви великих поэм и христианской любви. Или слово «верность». Или способность жертвовать и прощать. Да и зачем формулировать? Что за дурная манера — пытаться всему дать определение? «Странный народ эти взрослые!» Просто вчитайтесь и задумайтесь над маленьким парадоксом. Ведь главный герой с самых первых страниц выглядит человечно! И не надо, не надо спрашивать, что это значит. Человечность — гармония, неподвластная алгебре. Я ее просто чувствую, и мне незачем давать ей определение. А чувствую я ее потому, что сочувствую герою. С самых первых страниц. И без всяких «как бы». Разве были какие-то сомнения, что он прыгнет в бассейн со страшными дельфинами? Пусть и без психофизических реакций, но — прыгнет. Более того, и главной героине я сочувствую, иначе финальные сцены вызывали бы у меня недоумение, а вызывают — слезы. Хотя вроде бы ее попытки стать человеком закончились фактической неудачей. То есть, человеком с к.б. душой она стать не сумела, да. Но просто человеком... она же им была с самого начала, разве нет? Потому что у нее была мечта. И воля, чтобы добиваться ее осуществления. И фантазия изобретать все новые способы этого, не падая духом, когда очередной вариант не принес успеха. Разве этого мало? (А может быть, тут важен к.б. дух, а не к.б. душа?)

Журналист в эпилоге задал главному герою два вопроса. Ответ на один из них («Вы первый стали человеком — это бесспорно. А гены — это лишь физика! Скажите мне — как?!») — это и есть роман Эдуарда Веркина. А на второй — почему герой затем предпочел снова стать вупом — я, пожалуй, отвечу здесь. Наверное, отчасти для того, чтобы пожить подольше и — дождаться. (Хотя люди, небось, тоже куда больше ста лет живут в этом светлом будущем.) Но главное — потому, что он понял: разницы никакой. Метаболизм вупа быть человеком совершенно не мешает.

И если «Через сто лет» с чем-то и сравнивать, то не с сумерками какими-нибудь в оттенках серого. Мне вот четко пришла на ум «Тошнота» Сартра. С ней, как мне кажется, автор действительно ведет незримый диспут, и несколько намеков на это как бы разбросаны по тексту. Ведь миры, в которых живут главные герои двух этих гениальных романов, очень схожи, до тошноты. Но подросток Поленов видит выход, простой и ясный, как солнце на небе, который взрослый Рокантен не разглядел, потому что, глупыш, всё пытался найти и сформулировать истину. И стать человеком ему оказалось не под силу.

— Что вы пьете? — спросил Павор.

— Кто — мы? — осведомился Голем. — Я, например, как всегда, пью коньяк. Виктор пьет джин. А доктор — все поочередно.

(А. и Б. Стругацкие)

---

Отзыв на первую книгу романа.

Самое первое впечатление о произведении, возникшее еще до начала чтения, — его величина. Букв действительно — очень много. Роман не просто огромен, он — колоссален. И это вызывает легкую оторопь и опасение. И содержит некоторую интригу: в самом деле, ранее таких объемных вещей автор не писал.

Да, текст очень объёмен. Объёмен и плотен. Настолько плотен, что, кажется, можно есть его ложкой. Он застыл, как холодец. В нем мало действия и много диалогов. Много рассуждений и философии. Но приготовлено очень вкусно. Вкусно и удобоваримо. Незаметно втягиваешься и начинаешь поглощать целыми страницами.

Жанр определить очень сложно. В принципе, от Веркина можно ожидать всего, но я почему-то рассчитывал на хоррор и мистику, хотя аннотация обещала детектив. В итоге ни мистики, ни детектива как таковых не обнаружилось, разве что элементы и того и другого. Есть небольшой сюр, но именно что небольшой, уютно соседствующий со вполне себе объективной реальностью.

Наверное все же это — реализм. Ироничный и юморной вначале, печальный и трагичный — под занавес. Хотя и с элементами.

Мне книга понравилась. Я ставлю ей твердую 10. Но при этом понимаю, что понравится она далеко не всем. Даже почитателям таланта Веркина. Ибо Веркин тут совсем другой: мало действия, мало интриги, нет хоррора и фантастики. Сюжет прост и прям, как железнодорожный рельс: главный герой шатается по городку своего детства и предается в равной степени воспоминаниям и пьянству. Причем под конец перестаешь отличать реальные воспоминания от состояния, редуцированного алкоголем. А еще в его сознании постоянно рождаются разные сюжетные конструкции, обусловленные то ли его писательской профессией, то ли количеством потребленного алкоголя. Причем эти умозрительные фантасмагории, поначалу забавные, к финалу начинают приобретать такие причудливые, такие гротескные и пугающие формы, что реально начинаешь опасаться, не словил ли главный герой «белку».

В общем, интрига тут если и присутствует, то совсем незначительная, и какая-то невнятная. И если кто-то купился на аннотацию (она кстати совершенно не отражает сути произведения), спешу разочаровать: ни каким «случайным свидетелем» ГГ не становится, и ни какого «смелого расследования» не ведет. Хотя, если вам нравятся «Хромая судьба» и «Гадкие лебеди» АБС, то скорее всего книга вам зайдет. Попытаться в любом случае стоит. Все же это — Веркин.

И снова история у Веркина не тянет на детскую. Персонажи – дети и подростки, но книга не для них. Лексика, тематика, идейная глубина – все не детское. Возможно, часть старшеклассников поймет что-то, но в массе вряд ли.

Роман о том, как двое людей начинают жизнь вместе, но потом социальная пропасть разводит их в стороны. Они могли бы быть вместе до конца дней, они друг друга по-детски любили, и отлично друг другу подходили — но начав взрослеть, не смогли оставаться парой. Они старались, но обстоятельства оказались сильней. Иван страшно комплексовал, и это ему мешало быть более решительным — хотя трусом его нельзя назвать. А Уля не дождалась. Главный вопрос из финальных строк можно перенести в начало истории: «почему у нас так?» и ответ на него: «так бывает». И все же — в эпилоге социальной пропасти между Иваном и Улей уже нет, и для читателя остается надежда, что герои еще будут вместе. Не зря же они встретились после стольких лет. Так тоже бывает.

Интересна аллюзия на «Братьев Карамазовых». Прием создания портрета современника в трех лицах, тот же что у Достоевского. Коллективный герой. Младший – светлая душа (Алеша – Славик), средний – стихийный философ и мечтатель, запутавшийся во внутренних конфликтах (в обоих романах Иван), старший… за старшего я долго принимал Чугуна, и не сразу понял, что Чугун – это Смердяков, бастард. Уже в конце «Д-А» упоминается, что самый старший сын ушел из семьи Аксеновых. Как и Дмитрий Карамазов, он уехал из родного города – но, в отличие от него, не вернулся. Чугун внешне не похож на Аксеновых, он темный, с монголоидными чертами; подобно Смердякову, он говорит братьям: «вы, Карамазовы»; также внимательный читатель заметит, что у детей разные отчества. От матери все трое отчуждены (как и Карамазовы от отца), они зовут ее по имени, а не «мама», и даже имя это неправильное (Верка, а не Вероника). Впрочем, сюжет «Друга-апреля» на сюжет в романе Достоевского совсем не похож, и вообще между ними нет параллелей, но такая связь не случайна. Это нить, соединяющая времена. Россия тогда и сегодня.

Еще один литературный «гость» из XIX столетия – дядя Гиляй. Это прозвище носил писатель Владимир Гиляровский. Родом он был из Вологодской губернии (близко к месту событий «Д-А»), много путешествовал, исследовал социальное дно, был цирковым артистом, писал и переводил с других языков на русский стихи. Он мог бы походить на плод фантазии Ивана: порой его действия выглядят, как чистая фантастика – тем не менее, он вполне реален, его замечают и с ним говорят другие члены семьи Аксеновых. Он поселяет в душу Ивана стих про ворона, и тот, словно семя, прорастает в ней. Сначала любовь к девочке помогла Аксену не стать таким, как Чугун еще в детстве, затем любовь к поэзии помогла ему развиться в хорошего человека. Кто же такой дядя Гиляй на самом деле? Он называет себя человеком, морально павшим — и делает добрые дела в качестве компенсации мирозданию. Он материализует предметы и разговаривает с пустотой, сам неожиданно исчезает и появляется – то есть для него нет грани между материальным и нематериальным. Он и плод фантазии – и реальный герой. Он помогает Ивану подняться над его печальной действительностью в волшебном пузыре. И Иван не только спасается сам, но и спасает младшего брата.

Как-то не верил, что могу уже чему-то искренне удивляться! Лучшее, что я читал в этом жанре,пожалуй, с десяток лет!! А случайно узнав,что автор еще и творец «Бога калибра 58», то просто обмер в экстазе. Много всего намешано, но с каким вкусом и претензией. Спасибо!

Прекрасное далёко: материк закрыт, там все заражено, сожжено и смертельно опасно. Есть Япония, где опрятная бедность, достойная старость — вон бабай продает на улице пирожки, за ним бегут дети, а вон кафе, где собираются начинающие поэты — в общем и целом — приличная, пристойная жизнь, милые уютные картинки. А есть Сахалин-Карафуто – где живут, в основном, неяпонцы, где в одном месте съели всю землю, потому что есть было больше нечего, где добывают рений для японской промышленности, куда высылают самых страшных преступников, жизнь не стоит ничего, или очень дёшево, или что-то стоит, если из человека можно сделать что-то целебное, ну там, амулет или лекарство. С острова можно выбраться, переселиться в Японию, перебраться, примерно как из ада в рай, но только если ты японец по рождению, или имеешь особые заслуги перед Японией. Бытие на Сахалине предельно ужасно и безобразно. Предел этот настолько близок и осязаем, что существенно влияет на будущее. Понимающий и обученный специалист может уловить ответную реакцию и попытаться понять, что же там, за горизонтом, в этом будущем — так считает знаменитый японский футуролог. Он вдохновляет, возвышает своими идеями. Студенты им восхищаются, практически боготворят. А ученица профессора — Сирень отправляется на Сахалин, чтобы попытаться уловить и зарегистрировать отклик будущего. Фиксируй эти отклики, Сирень, побыстрее, и беги. Беги, рука об руку с Артёмом, у которого сверхъестественное чувство равновесия, и который, кажется, может построить каирн, ведущий, прямиком в небеса. Беги, что есть сил, прихватив трех маленьких слепых мышек, выпавших из райского сада, что ли, где поют птицы. (Какие ещё птицы? Их давно никто не видел). Беги, вместе с маленьким мальчиком-альбиносом, очень ценным, в прямом смысле этого слова, для своей общины. Артем и Сирень супергерои, конечно, но они устали, как же они устали. Лови, расшифровывай отклики будущего, если это возможно, если будущее вообще есть.

Этот безумный бег, встречи с обитателями Сахалина, ночные разговоры с Чеком, который помнит старую, довоенную жизнь, опять бег – дает ощущение ускользающего сквозь пальцы бытия, которое вот-вот окончательно ускользнет, высыпется и перестанет быть, и горизонт будущего все ближе и ближе, как средневековый край Земли, еще шаг – и упадешь в бездну.

Я вот не очень-то добрый человек, и в определенный момент мне хотелось, чтобы от тектонического сдвига и запущенных ракет среагировала какая-нибудь самая-самая последняя несработавшая оружейная шахта, и вотвам, получите свою уютненькую генетически-правильную Японию. Будет ласковый дождь, пусть, вон, морские котики эволюционируют, говорят, радиация способствует. Но Эдуард Веркин хороший писатель, и «Остров Сахалин» — хорошая книга. А хорошие книги для того и нужны, чтобы делалось стыдно за свои нехорошие мысли.

(А око за око, все же, было отдано.)

P.S.

И как ни странно, в книге есть юмор, фирменный веркинский — юмор на фоне Армагеддона.

P.P.S. Эта книга — как октябрьский эль, куда всяческие жучки и засохшие листья попАдали с такой дивной избирательностью, что трудно различать нестыковки и не нестыковки. Но это заставило внимательнее читать «Остров», обращать внимание на мелочи, перебирать, приставлять друг к другу кусочки и думать: а вот здесь – это что? Специально или нарочно? И как теперь узнать где что? :) Только построчным сравнением, если, конечно, переиздадут «Остров Сахалин» с пометкой: «отредактировано и исправлено».

Р.Р.Р.S. Через пресловутый макинтош :) я перебралась не с первого раза, но уж если и сам Антон Павлович поминал свое кожаное пальто добрым словом: «После 5–6 дня начались дожди при сильном ветре. Пошло в дело кожаное пальто, спасавшее меня и от дождя и от ветра. Чу́дное пальто…

О, милое кожаное пальто! Если я не простудился, то обязан только ему одному. Когда вернусь, помажьте его за это салом или касторкой» , то что уж говорить про Сирень!

В ялтинском музее Чехова, кстати, можно полюбоваться на этот предмет одежды.

Да здравствует макинтош! :)

История о том, как очень разные подростки могут подружиться и стать единым целым, несмотря на скверные характеры, общий бардак и трудности взаимопонимания. Сюжет скользит по тонкой грани между реализмом и мистикой. При чтении я вспоминал повесть Сергея Михайлова «Трещина» 1991 года – о пассажирах рейсового автобуса, провалившегося в далекое прошлое; а еще конечно же, на ум пришел сериал LOST. Группа конфликтующих пассажиров оказывается в экстремальной ситуации, в глуши, вдали от помощи, встречает странных местных жителей и ищет ключ к скрытой в земле тайне. Только без элементов хоррора, скорее перед нами комедия. Такой веселый русский LOST про подростков.

Это первая книга Веркина, что я читаю, которую безусловно можно отнести к детской литературе (в отличие от вроде бы детских «Облачного полка» или «Друга-апреля», например, которые по сути совершенно не детские вещи). В стилистике ощущается дыхание советской литературы для подростков: Голявкин, Носов, Алексин… При этом герои по социальной грани уже практически взрослые: один входит в молодежное правительство области, второй начинающий журналист, третий поэт, четвертый боксер и так далее – но ведут себя совсем по-детски. В путешествии они проходят закалку трудностями и их реальные качества берут верх над декларируемыми. Начинается взросление.

Центральный персонаж, Кусатель Ворон Виктор Бенгарт, по рождению русский, по происхождению иностранец (привет, Сирень), описывает путешествие по Золотому кольцу коллектива из одаренных ребят, в т.ч. троих немцев. Сквозь призму его личности и стоит эту историю воспринимать. Бенгарт безостановочно сочиняет и преувеличивает. Немецкую подружку Александру он попросту обманывает. А его спутники рады обманываться всегда и всему, что встречают по дороге (особенно доверчива Александра). Из-за этого возникает множество смешных ситуаций. Самообман героев двигает сюжет. Помимо прочего, это еще и сатира на нашу современность, с ее хайпом, блоггерами, желтой прессой и западными стереотипами о русских. Взрослея, Виктор становится более честным и адекватным рассказчиком.

Градус загадочности и неоднозначности в «Кусателе ворон» ниже, чем в «Острове Сахалин» или «ЧЯП», я ждал, что придется привычно включать толкователя, но к концу загадок почти не осталось, рассказчик объяснил все, что с героями случилось, и даже описал их дальнейшую судьбу. Впрочем, толкователю-веркиноведу работа, безусловно нашлась. Он строил догадки, что же за место, в котором герои оказались, кто такой его хозяин Капанидзе, почему его лицо не смог зарисовать даже большой мастер живописи Кассиус, почему его до ужаса боится Дрынов? Но так как до однозначности тут очень далеко, толкователь решил махнуть рукой и расслабиться. Иногда загадке лучше оставаться загадкой. История насыщена аллюзиями на другие романы Веркина. На удивление нет печальных или трагических ноток, свойственных его сюжетам, напротив много юмора и веселого хаоса. Как сказала бы одна известная критикесса с Медузы — «Гоголь с Булгаковым аплодируют».

А ведь в этой книге, несмотря на «низость жанра», есть идея, которую почти никогда не встретишь в подобной литературе: идея в том, что для человека недостойно прятаться в нору в надежде «пересидеть». Это отличает книгу, наверное, от 99% подобных.

Наиболее всего понравилось развитие героя, его взросление, изменение собственных принципов. От лесного простачка, «праведника», до битого жизнью, так и хочется написать «волчары». Но в том то и весь фокус, что герой все больше и больше становится похожим на живого человека. На самом деле, я не знаю других книг, где бы автор столь радикально менял главного героя.

Я хорошо помню, что когда я писал поэму,

никакого другого значения у меня и в мыслях не было,

но с тех пор люди всё время пытаются найти в «Снарке» значение.

Мне лично больше всего нравится, когда «Снарка» считают

аллегорией Погони за Счастьем.

(Льюис Кэрролл)

---

Отзыв на вторую книгу романа.

Коренное отличие второй книги от первой — здесь больше действия. Осмысленного действия. Сюжет заметно оживляется, появляется интрига. Если в первой книге главные герои практически все время находятся в состоянии алкогольного опьянения (со всеми вытекающими), то здесь они являют собой образец трезвости. Ну почти...

И — да, здесь читателя наконец-то ждет настоящее расследование. Я бы даже посоветовал тем, кому не зашла первая книга, начать сразу со второй, — возможно потом захочется перечитать первую. Хотя лично мне первая книга понравилась больше. Но считаю своим долгом предупредить: не смотря на наличие расследования, «снарк снарк» — ни разу не детектив. Никаких ответов на загадки в финале вы получите. Да, финал у романа есть, но совсем не тот, на который рассчитывает читатель.

Кстати, лишь перелистнув последнюю страницу, я понял, почему роман называется именно так, а не иначе. Думаю, не ошибусь, если скажу, что «снарк снарк» — роман-нонсенс, как и приснопамятное произведение Кэролла. Здесь главные герои тоже охотятся на Снарка. На своего личного Снарка. А поскольку место действия — российская глубинка, то и Снарк здесь соответствующий — местного разлива. Забористый такой Снарк, с национальными особенностями. Местные называют его Шушуном.

Но Снарк остается Снарком, как его не называй. Поэтому не ищите здесь некие тайные смыслы и посылы и не пытайтесь читать между строк. Просто наслаждайтесь хорошим литературным языком, тонким юмором, горькой иронией, блестящей сатирой, пускайте слезу над трагическими обстоятельствами, ломайте голову над загадочной русской душой.

Но Боже вас упаси, искать в этом грандиозном произведении хоть какой-то смысл. Шутка, конечно. Наверное какой-то смысл все же здесь есть. Он просто обязан быть. Хотя я его, увы, не нашел.

Остров Сахалин у Чехова — место жизни. Пусть убогой, временной или просто каторжной. Наполненной обидой и презрением. Но — небезнадежной. Новый край, в котором когда-то появятся настоящие города. Хотя бы для внуков-правнуков...

У Веркина Сахалин — место дожития и смерти. Сотни тысяч китайцев бегут на остров с материка, но в саму Японию их никогда не пустят, лишь отберут всех здоровых детей.

При некотором сходстве — люди живут на острове временно, устраиваются не навсегда, отказываются думать, что пустят здесь корни — Веркин ставит совсем другой вопрос. И звучит он так: что останется после исчезновения народа? Твоего народа?

Держава и земли? России больше нет, а бескрайние просторы теперь заражены, отравлены и там бродят зомби. Всё будто проклято на веки веков.

Имена? Как от Советского Союза остались названия кратеров на темной стороне Луны? Или как от Рима нам остались сотни слов? Но Веркин безжалостно показывает, что сохранение старых сахалинских названий — это просто фиговый листок, которым другие народы прикроют собственную неблагодарность. И еще это способ не называть японскими именами землю смерти.

Достижения? Вы полетели в космос? Оставшиеся после ядерной войны люди просто не вспомнят, кто первым это сделал. Пусть они сами стремятся к небу и другие планеты становятся чуть не последней надеждой — зачем им память о вас?

Православие? В книге христианство показано настолько гротескно, настолько безнадежно и бессмысленно, что даже не хочется так оставаться в будущем. Мистическая вера становится отравленной и больной, как сахалинская земля, на которой процветают некротические культы. Теплится лишь вера в отъезд — сейчас в Японию, а потом — к звёздам, на космических кораблях.

Твоя кровь будет жить в других народах? Если только останутся дети, и уцелевшие согласятся признавать родство. Голубоглазая героиня помнит о происхождении своей матери. Но таких как она слишком мало в Японии. Да и сегодня, оглянитесь, многие ведь народы задумываются над тем, что Париж это место, где когда-то жили французы...

Твои книги? Поэзия? Идеи? Может они и сохраняться в памяти горстки ученых. Но уцелевшие после ядерной бойни народы переживают вспышку национализма. «Остров Сахалин» рисует предельно милитаристскую, опростившуюся культуру Японии. Осталось мало учёных, еще меньше поэтов. Жить просто тяжело, и очень надо найти постороннего, чужого, которого можно обвинить во всех бедах. После чего унижать и сладострастно презирать. Япония стала той жестокой, отчаянной державой, с которой готовился воевать Аркадий Стругацкий. Слесари, матросы, надзиратели и санитары — зачем им писатели-гайдзины из других эпох? Разве что просвещенный чиновник прикажет подавать чай в подстаканниках. Но это всего лишь каприз бюрократа — чтить обычаи прошлых народов.

Кроме того, чтобы остаться в умах немногих уцелевших после ядерной катастрофы — надо владеть умами людей до её начала. Сегодня дискурсом владеют американцы, потому в романе куда больше англосаксонского, чем русского. Стать античностью для нового мира — третьим Римом для азиатских культур — у русских не факт что получится. Мало мест в умах людей завтрашнего дня, и жестоко дерутся сегодняшние образы за эти места.

Как Парменид, философствуя, отнимал у вещи все качества, оставляя лишь её бытие, так и Веркин отнимает все привычные образы бессмертия народа. И лишь когда исчезает всё преходящее, становится понятно, зачем же понадобился ему парафраз чеховской книги.

В «Острове Сахалине» восемьсот девяносто пятого года издания описаны гиляки. Последние сахалинские аборигены, у которых не осталось ничего, кроме ненависти и дисциплины. Лишь в служении чужим людям, чужим идеям они ещё могут найти себя. Потому используют их для поимки беглых либо для охраны. Им по силам любые ответственные поручения, для выполнения которых не надо знать грамоты.

Русские в романе как гиляки. Главный герой это «прикованный к багру» каратель, заботам которого можно поручить молодую девушку из метрополии. Молодой парень с уже пошатнувшимся здоровьем. Артём убьет десятки людей, но её не тронет — таков приказ. Ещё будет строить столбики из речных камней — каирны — единственный вид искусства, который он понимает. Благородный дикарь, вот кто он такой.

Но русские и не гиляки. После нас остаётся некое свойство души, без которого в мире завтрашнего дня очень плохо. Когда-то наш народ был признанным носителем этого качества, играл свою роль в большом концерте «мировых чувств». Сейчас его не стало — и без русского милосердия невыносимо жить что японцам, что китайцам, что немногим оставшимся американцам.

Нельзя сказать, что бессмертие народа через чувство — уникально. В романе буквально парой абзацев рассказано, как американцы оставили японцам самоиронию. Лучший миноносец империи теперь называется «Энола».

Героиня — милосердна. Она сама не осознает этого, не умеет обращаться с этим своим качеством. Молодая красавица, которой сложно ограждать себя от назойливого мужского внимания. Роман — это её воспоминания, она много где противоречит себе, порою врёт, как очевидец. Впервые Сирень покидает родной дом и привычную академическую среду, чтобы совершить путешествие — оценить будущее Сахалина, его перспективы. У неё с собой отцовский макинтош, пара пистолетов и лучшие рекомендательные письма. Стреляет она без промаха, смотрит на мир не зашоренными глазами и хочет быть порядочным человеком.

Её образ — тоже совершенно не подходит для посткатастрофической Японии. Светлый и строгий, не отягощенный жаждой власти, наживы и умением идти по головам. Он будто пришел из романтического анимэ, которое объявили «фривольной мультипликацией» и уничтожили. Сирень почти ничего не пишет о любви, и очень много о страданиях и смерти. Но рядом с ней люди меньше всего хотят страдать, и пытаются отыскать в себе что-то хорошее, яркое. Не всегда у них получается и она устает заглядывать в раскрывающиеся души.

Фоном для путешествия Сирени становится гибель острова.

То, как героиня пытается спасать людей, кого стремится спасти, какой возвращается из путешествия — ослепшей и облученной, потерявшей свою любовь — показывает, насколько неудобно милосердие, как с ним трудно обращаться.

Как с огнём.

Но разумный эгоизм и сухая рациональная взаимопомощь приводят в тупик. Лучший поэт эпохи окажется на каторге, и умрёт, отказавшись от всего человеческого в себе, обернувшись натуральным зверем. Миллионы людей, оставшихся на острове, власти просто бросят и убьют, опасаясь эпидемии мобильного бешенства.

Так что в мире, где так мало осталось шансов на выживание человечества — невозможно без милосердия. Либо японцы в итоге станут милосердными, и научат их этому воспоминания Сирени, а её внук увезёт с Земли — либо кончатся, как прочие народы, назначая всё новых отверженных, выжигая очередные острова.

Это примиряет надежду на существование человечества с финалом романа, где русских больше нет.

В этой истории Веркин достигает совершенства авторского стиля. Странно, что на «Герду» столько негативных и недоуменных отзывов. У меня ощущение, что именно здесь Эдуард попытался дать читателю все ключи для понимания своих ребусов. Главный принцип – неоднозначность образов и явлений. Герда (бойцовская собака) спасает детей от смерти, но и сама при этом – живое орудие для убийства. Семья Орловых дает детям заботу и высокий материальный достаток – но превращает в бездушных негодяев. Дуалистична и перспектива: от лица Игоря и Альки, у которых есть общие и различные черты. Часто образ распадается на два смысловых уровня. Бомжи-убийцы — это инопланетяне, «центавры», Герда – загадочное существо с волшебными глазами, способная видеть тайное. Даже когда она ослепла после предательства тех, кого спасла, сохранила это зрение. Сам мир в романе двуслойный: из-под обыденного проглядывает фантастическое, необъяснимое.

Некоторые разгадки лежат на поверхности. Очевидно, что Алькин психотерапевт – плод ее воображения. Никто больше из членов семьи его не видит, они с удивлением слушают ее рассказы о нем, но не спорят. Фантазии Альки — это ее форма взаимодействия с миром, психологический щит. Старшую дочь родители уже воспитали неприятной особой; средний сын Игорь на глазах трансформируется в такого же типа (предавая свою любовь и убивая спасшую его Герду); самый маленький сын, Мелкий, еще неизвестно кем станет, но родители над ним уже работают (держать двухлетнего ребенка на поводке – символично). И только Алька, закрывшись своими фантазиями, имеет шанс спастись и остаться хорошим человеком.

Тема Ковчега и спасения немногих проходит красной нитью. Взросление по программе родителей Орловых равносильно гибели, и лишь немногие спасутся. «Спасутся лишь те, кто хочет спастись», говорит Саша. Игорь легко, не бунтуя, выполняет родительскую установку, и от предложенного судьбой шанса отказывается. Интересен образ Саши – она единственный довольно однозначный персонаж (и по отзывам видно, что читателям она как раз понравилась больше других). Саша и была шансом Игоря.

Везде по тексту рассыпаны пугающие образы, отсылки к гибельному потопу – чудовища глубин: Левиафан, Ктулху, «Латимерия, символ древнего зла из бездны». Герда, кстати, латимерию уничтожила.

Восхитительно и то, что от настоящего места и времени тянутся своеобразные ниточки к другим местам и временам. Постоянно упоминаемые инопланетяне, божества из мифологии шумеров и филистимлян, мамонты и окаменелые морские существа, литературные герои разных стран и эпох. Конечно, это все непросто для подросткового восприятия, даже я несколько раз заглядывал в интернет, чтобы понять, о чем идет речь. Что еще раз подтверждает: никакой Веркин не детский писатель.

Удивительная, трогательная, смешная, грустная и необычная история о том, что делает человека человеком. Мрачный сеттинг (постап, дождь, грязь, плесень и слякоть), далеко не гламурные герои (вампиры, вурдалаки, вупыри, монстры) и  ощущение просветления на протяжении всей повести.

Взрослая книга, которую хочется дать почитать своим детям-подросткам и обсудить с ними.

Мне нравится, как Веркин обращается со временем, в его книгах повествование легко прыгает из будущего в прошлое, и на третий временной слой, и снова в будущее — это дает новый взгляд на события, разное ощущение от них. Так же легко он двигается от события к событию, отсекая несущественное, промежуточное. Долго описывается бытовая жизнь отряда, без боестолкновений – и когда начинаешь с удивлением думать, что партизаны ведут вполне себе безмятежную жизнь, война врывается во всем ужасе. Одна боевая операция, но этого достаточно. Это, конечно, авторский прием: в жизни Саныч провел много боев. Роман подчеркнуто неполиткорректный, и потому правдивый. Легкие элементы сюрреализма удачно передают восприятие войны, особенно — контуженным подростком. Блестящий образ замерзшего в лесу одинокого немца с пачками писем. Кто он такой? Как сюда попал? Заставляет работать фантазию. Прекрасная книга, из которой вышел бы прекрасный фильм.

Приходилось читать отзыв, в котором говорилось, что «выпадает» эпизод с художником. А на мой взгляд он как раз один из ключевых.

Книга — попытка изобразить героя, дать его портрет. Четко, фотографически, это невозможно — ушло много времени, наслоились пропагандистские искажения. В романе Саныча старательно живописуют: рассказчик, корреспондент, он сам (привирая), художник (вписал в картину), потом снова корреспондент, уже как писатель в мирное время, и в конечном счете все это сам Веркин, подступающий к задаче с разных сторон. Кстати, настоящая фотокарточка Саныча есть, но ее нашли не сразу и в пятидесятые годы растиражировали фото младшей сестры, изобразившей его по просьбе биографа. Художник в романе — это собирательный образ человека искусства, изображающего героев войн. Получается у него не очень четко, но все равно образно.

Не совсем согласен с предыдущим отзывом. Эдуарда Веркина ни в коей мере нельзя считать автором способным «писать для детей что угодно, в любом направлении и с обеих рук». Вообще я не сказал бы, что он пишет для детей... Точнее, он не делает ошибки большинства авторов — относиться к детям как к еще не развившимся взрослым, как к тем, кого нужно воспитывать, защищать и направлять. Все его книги именно об этом. О том, что никто не считает себя ребенком, и о том, что это правда. Детей не бывает. Есть просто люди.

Об этом все его книги, в том числе и эта. Страшная, пронзительная и очень больная книга. О войне, о зиме и о смерти. И еще о том, что с войны вернуться нельзя. Ни у кого это не получилось.

И да, читать эту книгу обязательно всем. Вообще всем, потому что мы начали забывать.

Чагинск — город надежд

«С квантовой точки зрения клопы, кусающие постояльцев гостиницы «Центральная», – это те же самые клопы, которые кусали Чехова сто с лишним лет назад. Быть покусанным клопами, терзавшими Чехова — к удаче.»

2001 год, начало Тучных нулевых лето. Писатель со знаковым для современной русской литературы именем Виктор приезжает в город своего детства. В Чагинске, у бабушки он проводил каникулы до пятнадцати лет. С пятнадцати до нынешних тридцати не был ни разу. И на похоронах у бабушки, исполняя ее волю, тоже не был. Тогда, в то последнее лето, она взяла с внука обещание никогда не возвращаться в этот город. Что ж вернулся?

Да вот как-то так: у Виктора все складывалось неплохо, сумел найти свое место под солнцем, написал книгу, хорошую, «Пчелиный хлеб» про подростка, который приехал в деревню к деду и неожиданно остался один на хозяйстве — как он со всем управляется. Роман полюбили читатели, тепло встретили критики и... все. Печально, но он оказался автором одной книги. Имя, однако, уже составлено, что позволяет зарабатывать окололитературной фигней. В частности, лок-фиками — писанием фальшивых историй маленьких городков, коих в Расеюшке хоть тысячу верст скачи, всех не объедешь.

Знаете, все же хотят, чтобы у места, в котором они живут, в анамнезе было что-то значительное, свои события и личности, городские легенды, культурный бэкграунд , исторические анекдоты- чтобы все как у больших. Находишь более-менее известного персонажа, который когда-то проезжал через город, останавливался в нем, хотя бы по причине сломанной каретной оси, и фигачишь погонные километры славной городской истории осиянной светом вальяжной государственности. После книгу в роскошном издании ограниченным тиражом станут дарить почетным горожанам и гостям города, а Виктор унесет в клювике достойный гонорар Князю прибыль, белке честь.

Очередной заказ — Чагинск, и тут уж не до бабкиных запретов, где платят, туда и едешь, а то ведь заартачишься, и звать перестанут. А у Виктора в этом городке друзья детства, не то, чтобы прям пылал желанием встретиться, но все же. Не чужое место, не чужие люди, приехать столичным деятелем культуры при деньгах — разве плохо? Интересно как органично Веркин сплетает в экспозиции тезку героя Банева из «Гадких лебедей» Стругацких и Программу привнесения культуры в провинцию из «Пути побежденных» Лазарчука с постоянными темами собственных книг, начиная с «Кошки ходят поперек» (второй, кстати, роман того цикла называется «Пчелиный волк», ничего не напоминает?)

Провинция, но не убогое болото, а вполне себе обнадеживающая, где люди понемногу обустраивают жизнь, гордятся корнями, ищут и находят баланс между западным и почвенным, занимаются творчеством (хотя бы даже чаще всего уровня «лебеди из старых покрышек и пальмы из пластиковых бутылок»), находят способы приструнить коррумпированную местную власть (умеренно коррумпированную). Лелеют ростки своих талантов и в целом потихоньку обустраивают Россию, пока в москвах мутят непонятные схемы.

Таким предстает и Чагинск в долгой романной экспозиции, в продолжении которой ничего не происходит. Нет, не раздражает, потому что проза Эдуарда Веркина — то, чем можно наслаждаться так же бесконечно, как смотреть на огонь, воду и чужую работу. Хотя, чивоуштам, душа просит интриги. И она случается. Сразу после широкого празднования Дня города исчезают два мальчика. Один из них — сын Кристины, с которой герой дружил в детстве. Второй их друг, Федор, работает в местной милиции и по всему, ему бы на ноги всех поднять, не шутка — дети пропали. Но странным образом. ничего не происходит.

Удивительно, но пока масштабный поиск не инициирует олигарх, компания которого именно здесь, в Чагинске планирует некую загадочную и глубоко засекреченную стройку века — до тех пор, пока миллиардер Светлов, не организует поисковые мероприятия, буквально сам включившись в них, горожане как-то даже и не реагируют на ЧП. Напрасно бедная мать колотится рыбой об лед — все заняты своими огородами, более состоятельная часть посиживает вечерами в «Растебяке» (плод местного креатива: расстегай+кулебяка — наш ответ мак-даку). Да и после, потрепыхавшись словно для вида, скоро перестают искать. Родители второго мальчика говорят, что нашли какую-то записку, оставленную сыном, подались-де, пацаны на озеро Байкал. Найдутся.

«Снарк, снарк» в первой части — по сути развернутая метафора российской жизни нулевых, с ее большими надеждами, достаточным уровнем свободы, некоторым финансовым ростом, предприимчивостью и творческими импульсами, но прежним тотальным недоверием к власти и возведенным в абсолют принципом «моя хата с краю». Раздражало, как много в книге пьют, пока не вспомнила, как часто и помногу сама, и абсолютное большинство знакомых пило в тот период. Такое время тотального самоодурманивания.

Я сказала о развернутой метафоре. Весьма развернутая, страниц много, и это только первый том дилогии. Если вы еще не фанат Веркина, как это давно случилось со мной, начните знакомство с его прозой с «Облачного полка», «Друга апреля», «Герды», «Осеннего солнца». Но если любовь к настоящей литературе больше в вас, чем страх перед многабукв — заходите.

Нет ничего в мире случайного, так и эта книга попалась мне в руки в нужный момент.

Книга о взрослении, о первой любви, о жизни в забитых вымирающих деревушках и о неблагополучных семьях. И всё это предельно реалистично и в самых ярких красках. Но самое главное, что вроде и довольно мрачная картина вырисовывается, однако сквозь весь роман красной нитью проходит ощущение надежды. Да, ты довольно быстро начинаешь понимать чем всё это может закончиться и скорее всего закончиться. Это еще один плюс в копилку реалистичности. Да, в жизни бывает именно так. Но несмотря на всё это, ничто не может заглушить надежды в светлое будущее. Во что-то хорошее, что ждет героя впереди, несмотря на все неурядицы. И вот это чувство сопровождает до самого конца, заставляет перелистывать страницу за страницей, пока не перевернешь последнюю.

Очень пронзительное и очень живое произведение. Не ожидал такого, но в итоге очень рад, что прочитал. Достойная книга.

(предупреждаю, сплошные спойлеры)

Красивый образчик современного магического реализма. Тема повести – первая любовь. Главный герой Игорь, парнишка шестнадцати лет, с подачи родителей получает импульс зажить взрослой жизнью: они сводят его с девушкой Анной и помогают завязать с ней отношения – весьма настойчиво, руководя им вплоть до интимной сферы. Но их усилия пропадают зря, потому что любовь не рождается по приказу. Девушка не принимает паренька. Метафорой вступления во взрослую жизнь служит путешествие в далекую заморскую страну. Игорь в ней неминуемо теряется и ничего не понимает. Мать и отец наивно мечтают, что сын повторит их опыт восемнадцатилетней давности. Люди они умные, культурные, и пару сыну подобрали прекрасную, хотя у него уже есть подруга на Родине.

По мелким деталям можно догадаться, что и родители героя – не особо удачная пара. Отец возможно изменяет матери, любовь между ними не чувствуется, и сын растет хорошо образованным, но не любимым и непонятым ребенком. Можно было бы сказать, что вторая тема повести – конфликт отцов и детей, но конфликт латентный: скорее здесь «пустота между отцами и детьми». Внутренний мир родителей – мир бумажного слова, журналистика и литература; Игоря же больше волнуют звездолеты. Он отличный боксер, хотя из него пытались сделать скрипача. Родители волокут за собой огромный воз знаний, от узкоколейки в Алапаевске и Джексонвилла, до вкуса аламарского мороженого 18-летней давности. Это их ощущения мира, их жизнь, и новое поколение не должно снова проживать все это, в этом идея книги. Для новых людей будут свои собственные ощущения. Мать упрямо везет сына пробовать мороженое из своей молодости, и он не отказывается… но, распробовав его, они выбрасывают все оставшееся мороженое в кювет.

Анна, пожалуй, немного постарше и опытней своего неудавшегося партнера. Она с его помощью сжигает старые вещи и книги из своего дома (вместе со своими стихами). Их пепел летит над морем, символ свободы от минулого, ненужного. Частью этого пепла уготовано стать Игорю. Не лично — а воспоминаниям о нем. «Душа выгорает в возрасте от 14 до 18, дальше начинается доживание» — слова матери героя. Но так ли это? Возможно, выгорает не душа, а что-то другое? Анна как персонаж раскрывается не сразу и редкими эпизодами. Она знает где Христофор Колумб открыл Америку, верит, что он похоронен в ее городе. Здесь должен был загореться новый свет, говорит она. Колумб для нее, кубинки, является неким важным образом, схожим по яркости с Гагариным, что кочует из романа в роман Веркина как некий символ-маяк для героев. В «Пепле» образ Гагарина тоже появляется: его именем названа школа. Именно сюда приводит Анна Игоря, чтобы показать место, которое ей дорого… но вскоре на это же место она запросто приводит другого приятеля. У нее много вопросов, ей интересен огромный мир, и Игорь мог бы много рассказать ей о нем – но он рассказывает только скучные и банальные вещи. Он мог бы и раньше подобрать к Анне ключик – к примеру, поговорить о ее предках-конкистадорах, но, сам понимая, что совершает глупость, спрашивал ее о книгах. Анна верила в то, что правда всегда одна и надо ее держаться – а Игорь предложил ей научиться мимикрировать в мире бредовой информации и скользить сквозь нее, как нейтрино. Он сам начал засыпать ее бредом о Ложе Гутенберга и термитах. Игорь Анне не подошел, и она из его жизни исчезла. Они как два куска кремня, которые били один о другой, чтобы вспыхнула искра, но один из камней был мокрым, и искра так и не появилась. Новый свет не родился.

Ближе к концу реальность начинает здорово искажаться – то ли это сон Игоря, то ли последствия укуса москита, но сюрреализм захлестывает. Как всегда, о смысле некоторых образов в произведении Веркина остается только гадать. Кто такие загадочные горбуны со звезд? Есть ли параллель между ними и Игорем — ведь он такой же гость на Кубе, как и они на Земле. Что символизирует вайфай, который тщетно ловят? Свободу? Почему родители героя говорят очевидно безумные вещи? Повесть, как и другие книги Веркина, состоит из множества составляющих, которые можно долго вертеть так и эдак, словно кубики рубика — и когда одна или несколько граней собраны, все равно остаются другие, над которыми нужно ломать голову.

Не понимаю, почему это маркируется, как детская литература. Это книга для взрослых, да еще и далеко не для всякого взрослого. Неудивительно, что в сети так много недоуменных отзывов. Убеждаюсь, что Веркина нельзя просто прочесть, чтобы его понять, его нужно толковать, и именно это я попробую сделать с «ЧЯП».

Дальше интересно только тем, кто читал, а остальных предупреждаю: спойлеры.

В прологе отец путешествует с сыном и заводит его в тупик. Юноша начинает сам исследовать окружающий мир, собирая то, что ему понравилось, и встречается с чудесным, возможно инопланетным созданием, сперва пугается его, но потом предлагает помощь – и существо помогает ему в ответ: награждает даром удачливости. Конечно, это никакой не сон. Все, что происходит с Синцовым дальше не случайно. И удачная встреча с Грошевым сразу по приезду тоже.

Синцов на первый взгляд герой серенький, но это не так. Во-первых, он зеркало для дуэта Грошев — Царяпкина, он оттеняет их. Во-вторых, у него важнейшая функция, он носитель удачи, вокруг которой вертится вся история – и правильно, что такой герой выбран как протагонист. По ходу сюжета удача сопутствует ему и окружающим постоянно, а в кульминации с ее помощью даже воскресает погибшая Царяпкина.

ЧЯП и Царяпкина дополняют друг друга, они как Дао. Не зря у них созвучные имена. Грошев – гениальный юноша, тяжело пострадавший физически и психически, городской изгой, вхожий в самые высокие кабинеты. Он напоминает манекена, а становится настоящим лишь когда мечтает о несбыточном. Первый уровень его собирательства – монеты для перепродажи («темное дело», нумизматов презирает), второй уровень – жетоны, и стоящие за ними легенды, третий – вещи, связанные с Гагариным. Он сам хочет стать в чем-то первым на Земле, как Гагарин, первым дозвонившимся до Бога. Он рассказывает притчи, через которые передается магическая природа материальных вещей – и сам же учит Синцова сочинять легенды о вещах, то есть создавать ложь, за которую люди будут выкладывать деньги и тратить жизни, как Чучел. Царяпкина тоже живет в мире иллюзий, боготворя «художников и поэтов» Дятловых, раскрашивая собак, сражаясь с мельницами и с теми, кто осмелится с ней спорить. При этом Ц и Ч к друг другу очень неравнодушны. Это вечная битва материального и духовного, и вечная их неотделимость друг от друга.

Идея романа лежит на поверхности: гоняться за вещами, копить их и одухотворять материальное – способ потратить жизнь зря. Не бегите за великой, но нереальной мечтой, не стремитесь стать владычицей морскою. Лавр Чучел – это возможное будущее ЧЯПа. Имя Лавр двузначное: лавровым венком можно увенчать победителя, а сушеную лаврушку добавляют в суп. Он хотел стать кем-то, но уже забыл кем, и теперь он старик, преисполненный сожалений, живущий среди чучел и распродающий, уничтожающий свою коллекцию барахла. Не зря в финале герои обнаруживают себя на помойке, покупающими таракана у человека по имени Ливингстон.

Ниже лежит еще один смысловой уровень – злоупотребляя удачей, можно разбудить антиудачу (они, по-видимому, находятся в природе в некоем равновесии), а это смертельно опасно. Собирая в реке редчайшие жетоны и монеты, герои едва не погибают, наткнувшись на медведя. Пытаясь дозвониться до Бога в заброшенном поселке, ЧЯП пробудил лихо, что чуть не убило его подругу.

Синцов понял, что с ним происходит и отказался от пути собирательства, указанного ЧЯПом, он стал раздавать свой дар, приносить удачу другим людям.

Интересно, что многие рецензенты даже не могут понять где в «ЧЯП» фантастика.

Весьма достойная вещь. Книга поначалу показалась нудной, но как-то незаметно захватила и понесла. О чем она? О вампирах, о подростках, о любви, о жизни. Грустная и смешная, лиричная. К.б. (с).

Открыл для себя нового автора, и вам советую познакомиться (тем, кто еще нет).

И да, не могу удержаться, что бы еще раз не повторить это великолепное, намертво привязавшееся ко мне «к.б.»(с)!

На мой взгляд, самое сильное и интересное из произведений Э. Веркина, по крайней мере, из тех, что я прочитал.

Очень разносторонний писатель. Есть у него и веселые юмористические повести для детей, фантастика, серьезные взрослые вещи.

«Друг-апрель» — одно из произведений Веркина, написанное на социальные темы, где главные герои — подростки. Есть у этого писателя книги про то, как «богатые тоже плачут». Например, «Герда». А есть романы про то, «что бедность не порок, но большое несчастье». Как «Мертвец» и эта книга — «Друг-апрель».

Даже не знаю, для подростков она написана, или скорее для взрослых.

Очень интересная авторская задумка — в книге две сюжетные линии.

Первая — романтическая история первой любви. Очень лиричная, чистая и трогательная. Красивая сказка про верного рыцаря, преданно служащего своей прекрасной даме.

Вторая — реальная, семейно-бытовая история жизни главного героя. Мрачная и «чернушная».

И две эти совершенно разные линии, даже написанные в разном стиле, органично сплетаются в одно целой.

Итак, главный герой, Иван Аксентьев, по кличке «Псих». Умный и незаурядный подросток. Но, живет он в ужасном мире. Нищета, пьянство, драки и уголовщина. «Социально-неблагополучной» назвать его семью — это ничего не сказать. Мрак и жуть.

Но у Ивана есть и другой мир, где он счастлив. И эта вселенная для него заключается в единственном человеке — Ульяне. Их нежная дружба началась ещё в детском саду.

Только, как и говорит главному герою его дядя — первая любовь никогда не бывает счастливой.

Если бы эта книга была только о первой любви — то получились бы «розовые сопли».

Если бы Э. Веркин написал только историю про жизнь Аксёна, получилась «чернушная» и депрессивная книга про жизнь на «помойке».

А вместе — вышел сложный и интересный разносторонний роман.

Тут есть и лиричность. А есть и прекрасный юмор, правда, порой чёрный. Грустно, местами безнадежно. Но много веселых и смешных сцен.

Как всегда, у Веркина, очень интересные и сложные психологические образы героев.

Недостатки в этой книге мне найти было сложно. Некоторые могут сказать, что книга очень уж печальная. Но, это жизнь.

На мой взгляд, автор немного сгустил краски. Уж очень все прекрасно складывалось во взаимоотношениях Аксена и Ульяны. И, наоборот, уж очень все жутко и кошмарно было в другой стороне жизни главного героя. Но, это не недостаток, а излюбленный приём Веркина, который присутствует и в других его книгах.

Отличный и интересный роман. История дружбы и любви, и просто жизни, реальной, настоящей.

Еще в детстве мне подарили книжку «Пионеры-герои», которую я читала несколько раз... Хотя об этом я вспомнила в самом конце романа «Облачный полк», что-то знакомое...полезла в интернет и сразу наткнулась на статью о том как этот роман пересекается с книгой о пионерах-героях и, конечно, о главном герое, о фотографии сестры и о многом другом. Хорошо, что автор написал об этом, написал о войне, как о болезни, изнутри, с помощью литературных приемов, сочно, с чувством. Читатель живет книгой. Мы не должны этого забывать никогда. Иначе, опять. И да, война — это болезнь.

Первое знакомство с Веркиным.

Если вдуматься, невероятно страшный рассказ.

Настоящая антиутопия. Мир предельного социального расслоения. Доведенная до абсурда ситуация, корни которой находятся в сегодняшнем дне. Унизительные попытки перебраться поближе к центру, купить квартиру, завести ребенка. И всё это — работая на странной, но высокооплачиваемой работе кэт-токера.

Вот после таких рассказов можно становиться социалистом и начинать революции.

Ужас во фрактальности — люди, работающие на ничтожных должностях в Центре, являются богачами и випами в своем районе. Домработница Госпожи — практически божество, на одну ступень ниже домашнего питомца хозяйки.

Короче, мерзко всё это. Настоящая антиутопия.

Веркин молодец, пишет прекрасно!

10(ПРЕКРАСНО)

Роскошная повесть. Нерядовая. Меня зацепило.

Тут и мальчишки в стиле Крапивина (в первой части), тут и ассоциации с «Попыткой к бегству» Стругацких во второй.

Здесь фантастика — скорее фон, оттеняющий описываемые миры, выделяющая в них основное.

Возможно, мое отношение к данной книге субъективно, я — почти ровесник мальчишек из первой части. 80-м мне было 9. Читая, я постоянно ловил себя на мысли: «А как бы я повел себя на их месте?», на кого из персонажей поход я?

Детство — прекрасная пора...

Маленький Принц, Третье Тысячелетие

Лиза, — говорю,- Ты должна прочитать эту книгу. Потому что это очень... хорошая... книга.

Срываюсь на рыдание, дочитывая последние страницы, моя взрослая умная дочь смотрит спокойно, вмешаться не пытается, в отличие от мужа, который как раз в это время входит в комнату

- Что у вас случилось? Поссорились? Что с тобой? Лиза, почему она плачет?

- У нее книга.

- И что теперь надо выть? Брось эту гадость — муж принимает линию поведения заботливого собаковладельца животина которого подобрала во время прогулки какую-то подозрительную дрянь, пытается выхватить книгу из моих рук.

- Не надо, пап, у нее катарсис.

- У нее что? Да и тьфу на вас с катарсисом, — выходит из комнаты. Еще некоторое время реву, как раз, пока дочитываю, потом книга заканчивается. Назавтра первая мысль, проснувшись: «Герда». И послезавтра.

Ни в коем случае не слезоточилка. Сильная, стильная, умная, сложная, местами невероятно смешная повесть о любви и дружбе; о семейных ценностях и отношениях в семье; о социальном неравенстве и возможных способах его преодоления; об ответственности. Об ответе за прирученных. В книге есть дивный эпизод самодеятельной постановки «Маленького Принца», где сказку Экзюпери распинают, как это принято у современной фрондерствующей литературной молодежи, на все катушки: невыносимо-де сентиментальна, милый кувшинчик с соплями и в зубах у всех завязло. Да к тому же везде: от детских садов до институтов и вообще — ставить притчу на сцене — это пошло, кой черт дернул приличного человека Экзюпери эту размазню написать. Личные преференции девочки Аглаи оставим на ее совести, тем более, что это всего лишь частный случай модного нынче у умненьких мальчиков и девочек нигилизма. Однако, чеховская фраза о ружье, которое непременно выстрелит в третьем акте, сработает тут с неотвратимостью взведенного курка, а внимательный читатель сделает себе заметку «Герда» — это «Маленький Принц», взгляд из третьего тысячелетия.

Но то будет, в полном соответствии с предсказанием Антона Палыча, в третьем действии. А пока мы имеем возможность спознаться со скромным обаянием буржуазии в идеальной семье: папа, мама, четверо детей; замечательные родители, умненькие талантливые отпрыски — в милой сердцу автора провинции. Материальный достаток много выше среднего, жизнь в охраняемом коттеджном поселке, у папы ответственная солидная работа, мама работает мамой, хотя вполне себе дипломированный филолог, но четверых детей воспитать непросто, доложу вам. А к тому же, у нее есть Мруж. Что за зверь? «Материнский Рубеж», такая благотворительная организация, призванная встать на страже растлевающего влияния века-волкодава, защитить детей от возможных опасностей, максимально подготовить их к прохождению дистанции с препятствиями по имени Жизнь. Советом, личным примером, влиянием и связями. А вы как думали? На рядовых ролях в интернет-сообществе вполне могут быть обыкновенные тетеньки, но в генштабе непременно лучшие люди района. Лучшие леди. Между нами говоря, деятельность Мружа, главным образом, и сводится к благотворительным акциям разной степени тяжести. Ну так, что с того, Пиквикский клуб тоже исключительно филантропическая инициатива, а поди ж ты — воссиял во славе на века.

И вообще, у них все замечательно, а будет еще лучше. Старшая дочь, Аделина, умница и красавица, лучница-арбалетчица к тому же, сделала идеальную партию и планирует переезд в Москву, а там и в Лондон со своим идеальным суженым, сыном весьма заметных в губернии людей (у них английский с детства, а у Алексиса еще и востребованная в наше время работа финансового аналитика). Старший сын Игорь пока не определился с будущей карьерой, но у него еще год на раздумья до окончания школы, так-то парень умный и одиннадцатый класс непременно подскажет магистральное направление. Младшая дочь Аглая (Алька для своих), как раз определилась — актриса и драматург. Она уже и теперь в театральной студии, проделывает разные психологически-адаптационные штуки для преодоления зажимов и раскрытия внутреннего потенциала. А еще Алька написала пьесу «Мой друг Ктулху», угу, случаются и среди девочек поклонницы Лавкрафта, хотя нечасто. Что до Мелкого — пока о нем можно определенно сказать только то, что он всем покажет.

Они очень хорошая семья, повторю без иронии и сарказма. Идеальные родители, почти идеальные дети и ожидаемо идеальная жизнь. Только от судьбы не убережешься и недавно что-то случилось с Игорем и Алей, после чего родители пригласили к ней психолога (а был ли Доктор? Может быть Доктора-то и не было?), а в доме поселилась Собака. Герда. Любимица семьи, которой необходимо купить в самом дорогом зоомагазине все самое лучшее и которой прощается потоп от вырванного с корнем из стены смесителя (да, нехилая собачка). Вообще, тема Потопа, Ноева ковчега, «всякой твари по паре», отделения агнцов от козлищ: кому перспективы, а кому в братский скотомогильник — не единожды возникнет в книге, будь у меня побольше времени и ума, разобралась бы с ней подробнее. Но не стану и пытаться, некоторые темы опасно трогать.

Я даже не могу сказать, что «Герда» раскрывает новую грань таланта Веркина, в ней все, о чем уже говорила прежде не раз: невероятная степень эмоциональной вовлеченности читателя в действо; сложность за внешней простотой; необычная структура, наводящая на мысль о стилистическом экспериментировании — вполне органичном и осмысленном, в отличии от большинства подобного рода опытов; литературоцентризм. Но главное — в ней живые герои, которые держат за сердце много после того, как книга прочитана и отложена. Дочь, обычно игнорирующая мои книжные советы, читает «Герду», прыскает, смеется, хохочет.

- Ты про театр сейчас?

- Да.

- А как тебе Аля?

- Нравится. Очень.

А после, совсем уже ночью, слышу шмыганье носом, выхваченная материнским ретивым из сна: не загрипповал ли ребенок? Может таблетку заставить выпить? Но звук повторяется, и еще раз, и еще, пока не превращается в приглушенную серию всхлипов. Дочитала — констатирую.

- Закончила?

- Угу, — отвечает и бежит в ванную умываться. Мои дети не проявляют склонности к демонстративному поведению.

На моих личных ощущениях — эдакий гибрид книг Крапивина и чешского сериала про Майку, «Приключения в каникулы». Именно по ощущениям. Ибо отличается и от Крапивина, и совсем уж — от сериала. Но что-то есть)

Эпоха СССР. Подростки. Детство моё и таких как я и тех кто постарше меня. Уже цепляет, сами понимаете. Вызванная ностальгия сразу даёт плюс к карме любого произведения. Но тут и ехидничать не надо. Пусть у Веркина книги посуше, менее душевны, чем Крапивинские, но точность-то никуда не девается. При чтении узнаёшь (вспоминаешь) всё написанное автором. От описания мелочей быта того времени до нюансов подростковых образов.

Фантастическая составляющая — отдельный бонус. Очень интересные образы двух странных туристов нарисовал Веркин.

С удовольствием бы, если бы он был бы, прочитал бы роман с таким сюжетом. Полновесный роман. С более подробными приключениями, событийностью.

Очень понравилось!

(предупреждение: весь обзор один большой спойлер)

У Веркина мало историй полностью лишенных фантастического или мистического элемента, эта одна из таких. В центре ее подросток Никита из российской глубинки: не то, чтобы «трудный» и безнадежный, но проблемный. Патологический лжец, неспособный испытывать добрые чувства к самым близким людям. В нем еще живо что-то врожденно-хорошее, но оно легко сметается любым эмоциональным ветерком. Поведение и мышление его настолько напитаны негативом, что сочувствие к протагонисту по ходу чтения все время исчезает. Благодаря скверному характеру он никак не может установить нормальные отношения с братом, подружкой, родителями, приятелями Денисом (его он хочет натурально убить и зовет Упырем) и Ильей (его он кличет не иначе, как Вырвиглаз). Кто же мертвец в этом романе? Никита и есть мертвец. Физически он жив, но эмоционально мертв. Он желает всем зла. Все персонажи совершают какие-нибудь действия, Никита просто плывет по течению, его единственный реальный поступок – попытка убить Дениса. Из зависти перед тем, что у того в жизни все есть — любящие родители, интеллектуальное превосходство и восемь сортов мороженого в холодильнике. Денис – его каталист.

Причина проблем Никиты открывается в самом конце — а с нею и второй смысловой слой: его не любят родители. Поэтому он сам не способен полюбить. Ложь – это способ ребенка привлечь внимание, закамуфлированный крик о помощи, попытка стать интересным и любимым. Ужас в том, что объект его ненависти, Денис, в еще худшем положении: родителям он вообще не нужен, его родили «по медицинским показаниям» и сбагривают на сторону, под крылышко первому попавшемуся «другу», который становится для парня смертельной угрозой. Думаю, и внешнее безобразие «Упыря» — лишь перекос в восприятии со стороны Никиты. В минуту просветления он видит Дениса нормальным парнем. Человек ненавидит человека из-за того, в чем тот еще более несчастен, чем он сам.

Единственный друг Никиты – Вырвиглаз, такой же бедолага, даже хуже, отец бьет его и запирает в подвале, когда напьется. Представитель социального дна, Илья помогает протагонисту опуститься на свой уровень. Интересен младший брат Никиты – он с детских лет профессиональный организатор погребений. Старший — мертвец, младший — похоронщик. Старший (тут аллюзия на ЧЯП) имеет запас удачи, он выигрывает деньги в автомате, находит старинный собачий ошейник с картой сокровищ, но отказывается от него из ложных надежд – зато брат действует активно и перехватывает ошейник, а с ним и удачу. Перспективы старшего брата выглядят скверными, зато младший явно далеко пойдет, он уже успешный человек: ведь он умеет извлекать пользу и выгоду даже из смерти. Почему так вышло?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно опуститься глубже, на третий смысловой слой. Когда Никита подслушивает разговор родителей, они говорят о нем с беспокойством и интересом. Может быть, ему и в самом деле не хватило родительской любви, но все же они не злодеи, как отец Ильи и, как могут, забоятся о нем. Никита злопамятен, он лелеет в душе все понесенные обиды, и это искажает его восприятие всех людей вокруг. Единственный персонаж, с которым он не находится в конфликте – грубая и язвительная бабка. Вот чей характер он унаследовал, а с ним и проблемы. Ее хамское отношение к его отцу и матери он тоже унаследовал. К счастью, Никита все же не безнадежный парень: эта история может оказаться подростковым кризисом, из коего он выйдет психически здоровым и социально успешным человеком. Да и Вырвиглаза с собой подтянет вверх. Стопроцентный драматический персонаж на развилке – качнется ли маятник его судьбы в темную сторону, или в светлую, мы можем только гадать. Если в светлую, то благодарить надо Дениса.

История печальная, но в стиле Веркина – дающая парадоксальную надежду на лучшее в итоге, когда уже кажется, что перед нами трагедия. Концовка полуоткрытая, можно истолковать обстоятельства так, что Денис умер или же остался жить; мне все же кажется, что он скорее жив. Резкий контраст веселого стиля и печального содержания добавляет драматизма. В завершение обзора не могу не сказать – вот еще одна книга, заявленная у Веркина как детская, в действительности же она доступна пониманию даже не для всякого взрослого. Судя по отзывам, что я смог найти — далеко не всякого. Исследуя архитектонику романов Веркина я начинаю склоняться к мнению, что это не просто авторский стиль. Значительная часть его историй — это вариации одной и той же грандиозной истории, гранями которой становятся судьбы близких по духу героев.

То, что не получилось у Гоголя, получилось у Веркина!

Это про продолжение «Мёртвых душ», где предполагалось,

что герои станут лучше (по аналогии с Божественной Комедией Данте).

Гоголь не смог написать о людях хорошее,

а Веркину удаётся писать и хорошее, и плохое.

Фантастики в книге немного, это скорее классика, местами с юмором.

Великолепная книга по самым разным оценочным критериям.

Качественный ненадуманный, совершенно в тон теме литературный язык.

Очень живые картины хоть бытового плана, хоть событийного или описательного рода.

Совсем реальные правдивые персонажи, без героизации или демонизации, однако совершенно точно прорастающие в реальность и историческую правду.

Довольно интересный приключенческий ряд (если, конечно, можно назвать приключениями те военно-партизанские драматические и порой трагические события и дела).

Совершенно жуткие по степени и силе воздействия кусочки исторической правды — в книге они нам переданы через строчки детских писем.

Если говорить об исторических корнях описываемых событий и персонажей, то думается мне, что

И, на мой взгляд, книга точно заслуживает всех своих литературных олимпов и наград. А автора просто беру в чтение.

Он узнаваем в каждом новом произведении и вместе с тем пока не штампуется. Веркин цепляет... Цепляет именно своей холодноватостью и рассудочностью сквозь которую, тем не менее, свозит такая волна человечности и жалости к людям, людям из которых еще что-то может выйти, несмотря на обстоятельства. Тут главное успеть... Потому что трясина зла и гнилья затягивает, даже лучших может затянуть. Успеть стать человеком.

Эдуард Веркин – блестящий писатель.

Уникальность простоты повествования, переплетённая с лёгкой недосказанностью, игрой воображения, да твоего собственного, как будто тебе дали конструктор, где можно не только собрать рассказанные Веркиным миры, и прожить вместе с героями, при этом прочувствовать все запахи, от весеннего леса и бесконечного лета, до кислого перегара незадачливого попутчика, или холод полузабытого полустанка между зимой и весной. От бессмысленности существования как неясной сущности под именем «человек», до понимания движения вселенной как единого «механизма». И так или иначе собираешь, ибо ты и есть часть этих миров, они не выдумка, они есть в нас и в наших близких, друзьях, знакомых, незнакомых, в нашей стране. Не стоит забывать, что у каждого своя правда, что и отраженно в книгах Эдуарда Веркина.

Считаю что в произведениях «Провинциальной трилогии», а точнее уже многокнижия, каждый найдёт что-то своё, родную землю, лес, реку, близких или не очень людей, и самую капельку потустороннего, либо мифически-мистического очерка, словно быль на мгновение станет явью, и взволнует сердце. В этих книгах есть всё, от сатиры на современное бытие российских реалий, до прошлого великой страны, очерченной в её индустриальных развалинах. Поражает и точность персонажей, конечно можно допустить, что самые точные, яркие персонажи это люди с нами рядом, но настолько досконально выточенные, живые, может слегка гиперболизированные в своих идеях, высказываниях, очевидно что они настоящие.

А самое главное что раскрывается в книгах Веркина, это любовь к своей земле, не как в форме собственности, а как манифест. Очевидно что нет высокопарных слов, всё описано как есть, как есть именно в настоящем бытие, несколько скупых слов о красоте моря, о неприступности величественных гор, о полях и лесах на сотни километров. Красота к сожалению ограничивается нашим повседневным взором, но вот когда вырываешься на простор… Постараюсь описать, когда едешь на авто из Самары в Тольятти, проезжая Зелёновку после поста ГИБДД, несколько километров длится сосновый бор с высокими соснами, и продолжая движение к Жигулёвской ГЭС, открывается величественный вид, впереди Волга, слева через реку вырастают Жигули своими «горами», справа в зелени утопает Тольятти, а солнце блестит в Волге, и отражается в окнах многоэтажек города… И ты думаешь в каком красивом месте живу, и захватывает дух. И вот это самое чувство, чувство невероятной красоты родного края, или новой родины как раз передаёт автор, конечно у каждого своё место, и своя красота, но слова подобранные Веркиным универсальны, и сыграют у каждого в душе на своих струнах.

Может показаться, что некоторые книги для подрастающих детей, но в них нет ничего детского, они про взрослых, и для взрослых, очень сильные, они не оставляют равнодушия, возможно слишком жестокие в некоторых моментах, но такова жизнь. В целом отличные целостные произведения, превосходный слог, юмор, и конечно атмосфера России в полном погружении.

Кай эпохи развитого интернета.

И ни на одном из рисунков нельзя было рассмотреть его лица. Оно расплывалось в мельтешении штрихов, черточек, округлых и полукруглых линий, теней и полутонов, смазывалось, не определялось, точно передо мной как в дивном калейдоскопе мелькали тысячи других лиц, детских, старушечьих, взрослых.

В наше интерактивное время Таланты охотно идут навстречу Поклонникам: профиль в сети, сайт, телемосты (или уместнее будет скайп-конференции?), встечи с читателями в рамках промотура новой книги. Последнее, подозреваю, безумно утомительно и не слишком продуктивно, но дает возможность непосредственного общения. Так вот, в интерактивное время, Эдуард Веркин по праву мог бы зваться Господином Инкогнито. Нет статьи о нем в Вике, нет профилей в сетях, есть красивый сайт, но в смысле обратной связи совершенная фича. Есть фан-группа VKontakte и ведет ее человек по-настоящему увлеченный, но сам автор не является на зов поклонников и на глупые вопросы не отвечает. Может, оно и к лучшему, потому что тот, который хочу задать я, совершенно дурацкий: Что такое, вызывающее зависимость, вы подсыпаете в свои тексты?

Веркин — это читательская радость абсолютного узнавания, о которой говорит Стивен Кинг и набоковская дрожь вдоль позвоночника от встречи с хорошей книгой. И легкое головокружение, сопровождающее гипервентиляцию (это когда много-много чистого воздуха после спертой городской атмосферы). Он что-то такое делает со словом, что, едва закончив одну книгу, оглядываешься: есть ли еще? И если да, на время успокаиваишься. Забудьте о снбизме, который скривит привычно-недовольную мину: читать детскую литературу, фи, не комильфо! В нишевое гетто детской эти умные, тонкие, глубокие книги попали по инерции; хотя, если взглянуть с другой точки зрения: лучшее, что написано для детей, эталонно для любой аудитории.

«Кусатель ворон» — это история автобусной экскурсии по Золотому Кольцу, устроенной для одаренных детей российской провинции в рамках культурного обмена. Совместной с немецкими школьниками. Предполагается, что в этом году таланты из малообеспеченных семей поедут по России, а в будущем — тем же составом по Германии, дружба — фройндшафт и всякое такое; ну, вы понимаете. Жизнь,как водится, вносит коррективы, из «Батора» (сквозная реалия у Веркина, санаторий для детей, больных туберкулезом) только двое подростков, остальные — местная золотая молодежь. Сын МВД, дочь МЧС, Департамент образования, служители культа (бизнес по совместительству), здравоохранение также представлены. Что неудивительно, у солидных родителей и дети многообещающие, в них родители вкладывают достаточно энергии, а потому перед Державами не осрамят (за некоторыми исключениями).

Нет-нет, наш герой не из золотой и даже не из позолоченной, он тут по личному блату. То есть, благодаря близкому, в прошлом, знакомству с нынешним руководителем экспедиции. Ну и талантливый журналист, несмотря на младость. С таким, знаете, сугубо критическим взглядом на жизнь, умением всюду подмечать неприятные и постыдные вещи, по которым взгляд коллективного бессознательного скользит, не замечая. Подмечать, увеличивать до гротескных размеров, выкладывать прямо пред лицо — накося! И еще он придумал собственный жанр интернет-культуры, «быдлески». Это для особо своеобразных проявлений провинциального быта. Людям нравится.

Вам тоже понравится, гарантирую. В этом путешествии будет масса смешного и по-гоголевски сюрового (не сурового, я не оговорилась, именно сюр. но не с привычным кафкианским оттенком, а в изрядно подзабытом стиле Николая Васильевича). И грустного. И настоящего. Читайте.

И ваши кудри, ваши бачки засыпал снег

По несчастью или к счастью,

Истина проста:

Никогда не возвращайся

В прежние места.

Даже если пепелище.

Выглядит вполне,

Не найти того, что ищем,

Ни тебе, ни мне.

Геннадий Шпаликов

Действие «Снега Энцелада», второй книги романа «снарк, снарк» разворачивается спустя 17 лет после событий «Чагинска». Что-то около 2019, о ковиде и прочих мерзостях еще и речи не идет. Сытая спокойная стабильность. Виктору к пятидесяти, живет и работает на югах. Непыльно, хотя порой нервно, в далекой от литературы сфере. Возглавляет фирму по проведению мероприятий, «ивент-менеджер», кажется так это называется.

И все у него в порядке: упитан, воспитан, ведет здоровый образ жизни, принимает хлорофилл в таблетках в помощь организму. Не пьет, а у нас теперь никто не пьет, как-то незаметно трезвость в России стала нормой. Превратился в записного гурмана, по части оценки вкусовых, обонятельных и эстетических качеств еды даст сто очков форы любому ресторанному критику. Это к вопросу пищи физической, что до духовной — избранные каналы ютуб: девушка режет мыло, мастер единоборств расправляется с манекеном, милитари-мачо проверяет на дальнобойность и меткость разные виды стрелкового оружия.

Он сибаритствует, но в меру. Не обременил себя ни семьей, ни недвижимостью, ни даже машиной. Валить он собирается отсюда. В Черногорию. Там хорошо, там и прикупит все необходимое. Вот подзаработает еще и тронется — не бросать же дела, которое приносит стабильный доход. А тревожные звоночки, извещающие, что может уже и пора , дзинькают все настойчивей. Штатный поэт фирмы оказывается в эпицентре скандала, на очередном мероприятии случается драка между заведующими детскими садами, видео уходит в сети. Срывается богатый заказ, клиент требует стопроцентного возврата аванса, большая часть которого уже потрачена на подготовку мероприятия. Партнер успел заказать к тому самому событию брендированные сумки в количестве по ошибке не сотен, а тысяч единиц.

Все это хреново, но дерьмо случается. Даже пара бандюганов в трекниках, словно прямиком из лихих девяностых с требованием вернуть тот самый аванс и угрозами — нонсенс, но разберемся как-нибудь. А вот посылка, доставленная неизвестным курьером — пакет, в нем бейсболка, которую Виктор видел на пропавшем мальчике Андрее в день накануне исчезновения, бейсболка парня, которому теперь было бы 28, с кровавыми пятнами — вот это уже чертовски хреново.

Когда же на горизонте появляется Роман, артист, который тогда прибился к нему, вместе искали мальчишек, вместе пили, вместе участвовали в финальном трагическом действе, после ничего друг о друге не слышали. Вот когда появляется Роман с известием, что пишет книгу о тех событиях, это уже совсем нехорошо. Продвинутый ценитель хоррора скажет: «Ну да, «Оно», Кинг, совершенно та же схема, незакрытый гештальт из прошлого взывает, чтобы герои снов собрались вместе и довершили битву с чудовищем, даже против своей воли.»

Так, да не так. В отличие от порядочных кинговых героев, парсонаж принсипаль Веркина всегда циник и вряд ли какие-то моральные обязательства, даже вкупе с появлением человека-из-прошлого и предмета-из-прошлого сподвигли бы его на возвращение. Но предпринятый стихийно поиск еще одного человека, который мог обо всем этом что-то знать, того фотографа Хазина на раздолбанной «шестерке», который сначала был придан писателю Виктору в помощь, а потом как-то незаметно оттеснил его от синекуры, так вот, поиск увенчивается успехом.

Хазин находит его сам, он явно при власти и богат (не обеспечен, как Виктор, а по-настоящему богат, это большая разница), и он смертельно напуган. Предлагает денег, чтобы Виктор не лез в это дело. Много денег. И что в этой ситуации делает наш продуманный герой? Правильно, выдвигается в сторону Чагинска. Если сейчас столько дают, то на месте ставки повысятся. А там уж и Черногория не за горами. Вы поняли, о чем я? Он ни разу не рыцарь в сверкающих доспехах.

Итак, он едет. И застает в городе детства, который обещал стать круче Силиконовой долины (помните грандиозные планы миллиардера Светлова?) застает мерзость запустения. Чагинск словно по плечи ушел в землю, это и не город уже, а что-то вроде поселка. Радости прогресса используются горожанами, чтобы переругиваться в чатике, «Растебяка» давно закрыта, а с ней прочие плоды местного креатива, да что там, даже городская клиника закрыта.

А вот мэр новый, мэрша, Зизи, бывшая завклубом, там был скандал с прежним градоначальником, ну и... Она, Зинка (так чагинцы зовут власть предержащую), друг детства Федор (теперь подполковник полиции), да в прошлом чучельник, казавшийся не то тайным маньяком, не то с придурью Сарычев (Саруман у горожан, чо, прошаренные все, кино смотрим) — теперь экспортер леса. Эти трое живут в Чагинске совершенно по золотым европейским стандартам. Замечательно хорошо живут, со вкусом.

Это присказка. не сказка. Сказка будет впереди. А вы думали, я прям все расскажу?

Сияние безнадежной гениальности

Один человек рассказывал другому, как он всю жизнь считал, что гениальность – это выдумки, и как однажды ему удалось убедиться в том, что гениальность существует на самом деле. Этот человек имел какое-то отношение к литературе, отвечал за работу с молодыми в одном из отделений Союза писателей. Ему приносили много разных рассказов, романов и других текстов, как-то пришла девочка со скрипичным футляром и стихами. Стихи были скверными, литератору стало грустно, и он попросил девушку лучше сыграть на скрипке. Девушка сыграла. Какую-то короткую пьеску, как сказала девушка, собственного сочинения. Она подняла смычок и коснулась струн, у литератора зашевелились волосы. Он не мог и не может подобрать правильное слово... Это можно было определить так: музыка выворачивала.

«Кошки ходят поперек» Эдуард Веркин

Эта повесть выворачивает. Шамиль Идиатуллин в своем ЖЖ (тогда еще все, кто есть кто-то, обитали не на Фейсбуке, а в Журнале) говорил о ней в превосходных выражениях, и я положила себе непременно прочесть, да все как-то не складывалось, книга лежала в листе ожидания, побивая все рекорды долгостроя. Она бы и до сих пор там была, не случись для меня весны Веркина. Начала с «Пепла Анны» и не могу остановиться, читаю подряд все, написанное Эдуардом Николаевичем. Отчего так поздно к «Другу апрелю»? Честно, боялась, меня еще тогда насторожил отрывок, где мальчик прибивает гвоздем ладонь к забору, «Псих какой-то, — подумала, — Типа: «Просто такая сильная любовь»? Экстрим в среднем Нечерноземье?»

Да, он псих, точнее – Психоз, так прозвали Ивана Аксенова за невиданное упорство, с каким с детского сада отстаивает право на просто такую сильную любовь. И да, экстрима в среднем Нечерноземье будет довольно, хотя несколько не в том духе, на какой изначально настраивалась. Это не та провинция, к которой привычно относим города, не дотягивающие до миллионников и моногорода и райцентры, и поселки городского типа. Это совершенная глушь, разъезд Ломы, Когда на поезде, случается проезжать такие места: полустанок, сарай с провалившейся крышей, неказистые домики, кто-нибудь непременно скажет: «Как-то ведь и здесь живут». «А куда им деваться?» – подумаешь.

И будешь неправа. Люди разные, одни и на таком разъезде прилично устраиваются, а приходит время, вышагивают из него, как из калош с налипшими комьями глины, уезжают в большой мир. Семиволковы из таких: всегда хорошо жили, и в город перебрались дом – полная чаша, а потом наследство получили, дом у моря. Да они и без того то на горных лыжах ездили кататься, то в Диснейленд. Ульяна Семиволкова – девочка, в которую Аксён влюблен с четырех лет. Он ее ждет теперь, в апреле она непременно должна приехать.

А-а-а-а! Это невозможно вынести, это как ржавым куском жести по сердцу. Помните, такие жестяные полоски, на деревянных ящиках в советское время. Серо-стальные на золотистом дереве, а года через два — в бурой ржавчине на неопрятно черном. У Ивана и его младшего братишки Тюльки жизнь как тот ящик. Так-то малого Славиком зовут, но прозвище Тюлька намертво прилипло несколько лет назад, когда самый старший Аксенов, Иннокентий (никто так не называет, все зовут Чугуном) наворовал с железной дороги консервов — вечно голодный Славка в минуту умял жестянку тюльки в томате и еще одну, подсунутую охочим до халявных развлечений Чугуном. И еще одну, и еще – десяток. Потом, правда, плохо было, а кличка пристала.

Мама не мама, а Верка и перегарное амбре от их с Чугуном пьянок физически отравляет воздух в месте, которое Иван должен назвать домом, но это не дом. Потому что душевная атмосфера здесь отравлена тупой злобой и равнодушием, как душевным ипритом. Кажется сто лет на таком месте ничего не вырастет. Вырастает. В каждого положен свой талант, Аксён любит, заботится и защищает в меру отведенного ему умения и понимания. А коли большей частью не совпадает с социально-одобренной практикой, так ведь объяснить некому было. Если вы думаете, что это о социальных проблемах, то правы на ничтожно малое «отчасти», зло расцветает махровым цветом там, где для него создан режим благоприятствования, и девяностые прошлого, нулевые нынешнего века в России такому способствовали; но вот прямо сейчас всплыло уведомление о добавленном сестрой видео, на котором суд над женщиной из Окленда, больше тысячи раз продававшей свою дочь-подростка за секс; в благополучной Новой Зеландии.

Дело не только в социальном. И даже не столько в том, что это о первой любви, которая не бывает счастливой. Дело в гениальности, которой не находится применения и она вытекает из человека водой в песок; незамеченная-неоцененная ни самим носителем, ни тем, на кого направлена, ни окружающими. В него положен

был дар Любви, которая есть Бог, а он (да и все вокруг) думали что умение не проигрывать, передавить всякого, кто встанет на пути. Как та девочка из эпиграфа думала про себя, что она поэт. Сияние безнадежной гениальности освещает эту книгу

Авторский почерк Веркина хорошо узнаваем. Маленький городок, густой лес, в котором скрывается тайна. Первая подростковая любовь, что всегда заканчивается расставанием. Обязательно герой-фантазер, чтобы не сказать врун. И легкие элементы сюрреализма. И вороны. И странное ощущение, что вот-вот герой поймает за хвост удачу, единственный шанс из многих миллионов. И самое интересное — бесконечное гадание на тему, что же перед нами: фантастика, мистика, или так необычно сложились обычные обстоятельства? Читаешь, гадаешь, и неизбежно взгляд на собственную обыденную жизнь начинает меняться. А ведь странные ребята, поселившиеся по соседству могут быть инопланетянами. И странный след в лесу — от инопланетного звездолета или машины времени. А волшебные детские впечатления могут спустя десятки лет стать причиной великих научных открытий. И обязательно грусть, оттого что кто-то смог прорваться «туда» и изменил мир (к добру ли, к худу ли), а кто-то нет. Вырос и остался простым и скучным. Оттого, что не хватило духу или веры в чудо в самый важный момент — для того, чтобы достать бумажного журавлика из кармана, и в обмен получить пропуск в будущее.

Очень понравилось. И роман взросления (читай — ностальгия), и психология, и увлекательность, и остросоциальное, и даже юмор в больших количествах — что не очень свойственно книгам Веркина. И юмор преимущественно чёрный, или около того)

И бонусом — элементы магреализма. Настоящего. Когда и не поймёшь сразу, где грань выдумки с реализмом и бытописанием.

По моей вкусовщине — лучшее на сегодня из прочитанного мною у Веркина.

Потрясающе смешная и удивительно трогательная книга. Фантастической её вряд ли можно назвать, скорее это гротескно абсурдный, но от этого ещё более увлекательный подростковый любовный роман. Кстати, это первая книга такого рода, которую (по моей рекомендации) прочитала дочь, и осталась чрезвычайно довольна.Мне тоже очень понравилось. Честно говоря, даже не ожидал подобного эффекта, но я в восторге!

Есть такой кинематографический приём:

Фильм начинается с пролога, который выглядит немного странно.

Потом весь фильм зрителю последовательно показывают,

как герои дошли до жизни такой.

Иногда в конце пролог повторяют — и он наполняется совсем новым смыслом.

Это как читать детектив, сначала пытаясь угадать, кто убийца,

а потом ещё раз читать, как убийца запутывает следствие.

Так вот, дочитав книгу «через сто лет», оправившись от потрясения,

первым делом я кинулся перечитывать пролог,

где буквально каждое слово приобрело новый смысл.

Но так и не смог остановиться, а сходу перечитал и первую главу.

Тут я взял себя в руки и перестал перечитывать сплошняком,

только лишь заглянул в середину книги,

чтобы прояснить вопрос:

Какие два события, разделённые сотней лет, имелись в виду?

И хотя фантастика — не главное в этой книге,

оригинальный фантастический мир

с продиктованными им необычными техническими решениями

в книге тоже присутствует.

Книгу можно рассматривать и как пародию на «Сумерки» Стефани Майер,

но только лишь как пародию, превзошедшую оригинал.

«Через сто лет» — как доказательство человечности от противного.

Чтобы полюбить человечность, нужно представить её отсутствие.

Вчера в Казани дети погибли. В мирное время. Жутко.

Откуда в мирное время находятся #$%%##$#, берущие в руки оружие.

Целые поколения уже не знают, что такое война. Как это страшно. Когда дети гибли, защищая свою Родину....

Ну ладно, к роману Веркина...

Местами серьёзный привкус «Ночевала тучка золотая» Приставкина. Так же всё правдоподобно и жутковато. Возможно, подражание. Пусть и невольное, подсознательное. Понятно, что ручаться не могу. Но привкус «Тучки» серьёзный.

На самом деле, такие книги очень нужны. И жаль, что их так мало. Чтобы не романтизировали войну. Чтобы хоть чуток доходило, насколько это страшно.

Прочитайте. И дайте прочитать своим детям-подросткам...