— Исторически сложилось, что к фантастике, «нереалистической прозе», тянутся в основном те писатели, основу чтения которых она же, фантастика, и составляет. В России это особенно стало заметно в последние пятнадцать лет: в литературу пришло поколение, выросшее во время фантастического бума 1990-х. А что заставляет обращаться к этому жанру или приему писателей, воспитанных на других книгах? Таких сейчас тоже немало, от вездесущего Дмитрия Быкова и Андрея Рубанова до Анны Старобинец и Марии Галиной. Даже в «Черной обезьяне» Захара Прилепина присутствует отчетливо фантастический элемент...

— Если честно, то я не так стар — я во-первых застал фантастический бум девяностых, а во-вторых, все равно много читал фантастику в восьмидесятые. Основу моего чтения, впрочем, фантастика никогда не составляла — у меня довольно разнообразные авторы в качестве основных.

Но раз уж зашла об этом речь, назову своих любимых фантастичеких авторов, исключив классику, которую я читал в детстве и юности (Стругацкие, Шекли, Бестер и много-много разных рассказов. Помню, был один сборник... как же он назывался?.. вот он меня перепахал совершенно! Ладно, вспомнил: он назывался «Продается планета» и любимый рассказ там был про девушку и исполнение желаний).

Из того, что я читал в девяностые и что на меня самое сильное впечатление произвел «Нейромант» Уильяма Гибсона. Это довольно естественно, учитывая, что «дедушкой киберпанка» принято считать одного из моих самых любимых писателей, Томаса Пинчона. Из всего киберпанка Гибсон для меня, конечно, номер один, на втором месте — «Алмазный век» Стивенсона, у которого, на самом деле, я больше люблю «Криптономикон» и «Барочный цикл».

Еще одним автором, который формально относится к фантастике, стал для меня Стивен Кинг. У меня с ним сложные отношения, потому что в начале девяностых я переводил не самые его лучшие книги. Точнее, не переводил, а собирал переводы из кусочков в качестве редактора. Как сейчас помню, роман «Томинокеры» должен был быть переведен за месяц. Меня хватило только на то, чтобы имена у героев не менялись от главы к главе — о точности перевода и художественных достоинствах речь не шла. Самое смешное, что этот перевод перешел потом от «Кэдмена» к АСТ и издается едва ли не до сих пор. Жаль, что я не застолбил за собой права на перевод на двадцать лет вперед. Надеюсь, они его почистили хотя бы.

Так вот, скажем честно, плотное чтение «Томинокеров» и «Бегущего человека» — не лучший опыт для знакомства с Кингом. Прошло еще много лет, прежде чем я его начал нормально читать. «Salem's Lot» и «Сияние» были прекрасны, но полюбил я Кинга после «Темной башни» (внимательный читатель «Хоровода воды» найдет в одной из глав развернутую цитату). При этом ужасы как жанр я не очень люблю — в том же «Кэдмане» я был причастен к переводу одного из романов Клайва Баркера, он мне понравился, но желания читать другие не возникло.

А вот теперь надо назвать две книги, которые относятся к фантастике весьма относительно, но которых я очень люблю. Во-первых это «1984» Джорджа Оруэлла (прочитанный в Самиздате примерно в заглавном году), а во-вторых «Infinite Jest» Дэвида Фостера Уоллеса, роман о сравнительно недалеком будущем, объемом в тысячу с лишним страниц мелкого шрифта, с множеством героев и крайне неспешным сюжетом. По сравнению с ним «Радуга тяготения» Томаса Пинчона (кстати, только что вышедшая по-русски) выглядит простым и легким для чтения романом.

Рекомендация, я понимаю, так себе, но Дэвид Фостер Уоллес совершенно гениальный автор — хотя не все, кто его полюбят, дочитают книгу до конца.

Отвечая на этот вопрос, я понял, что для меня «фантастика» — это, по сути, sci-fi и футурология. Даже Стивена Кинга я вспомнил в последний момент, а автора, больше всего повлиявшего на замысел «Живых и взрослых» не вспомнил вообще — ну, вспомню дальше, пусть будет немного саспенса.

Еще, конечно, надо назвать Филиппа К. Дика и Роджера Желязны. Уходя в сторону фэнтези, надо сказать, что в девяностые я был большим поклонником и популяризатором Анн Райс и, кажется, автором первой рецензии на ее прозу, напечатанной в мейнстримном СМИ — один из романов о вампире Лестате удалось обозреть не то в «Сегодня», не то в «Коммерсанте».

Возвращаясь к вопросу, надо сказать, что я не воспринимаю «Живых и взрослых» как фантастику — для меня это скорее young adult book, книга для подростков. Про роман «Нет» я скажу чуть позже, но если отвечать на вопрос, то я не думаю в терминах «напишу-ка я фантастику» — я придумываю очередную книжку и иногда в ней бывают элементы фэнтези (как в «Хороводе воды»), а иногда это оказывается что-то вроде «Нет» или «Живых и взрослых». Меня, то есть, ничто не заставляет обращаться к этому жанру, кроме того, что — как я только что убедился — среди моих любимых книг довольно много книг в этом жанре. И я эти книги не отделяю от всех других, которые я люблю.

Честное слово, Оруэлла и Дэвида Фостер Уоллеса трудно назвать фантастами.

И последнее. Я думаю, мой интерес к фантастике предопределен моим интересом к трансцендентным переживаниям и измененным состояниям сознания. Понятно, что Пинчон, Фостер Уоллес, Гибсон, Стивенсон, Анн Райс, Филип К. Дик и, подозреваю, даже Роберт Шекли как раз из числа вот таких психонавтов, которых хлебом не корми, дай написать про необычные переживания. Есть, конечно, авторы, которые честно описывают собственный опыт, но как правило они пишут куда скучнее, чем те, кого принято считать «фантастами».

— Сергей, первым вашим обращением к фантастике считается роман «Нет», написанный в соавторстве с Линор Горалик. Вещь отчасти провокационная: вы изображаете мир будущего, где «важнейшим из искусств» стала порнография. Зачем вам понадобилась эта провокация?

— Какая провокация, вы что? Во-первых, важнейшим из искусств стала не порнография, а вот это бионное кино в целом. То, что роман все больше про порнографию, связано не с тем, как мы с Линор видели будущее, а с другими причинами. Во-первых, Линор было в тот момент очень интересно про эротизм вообще и порнографию как жанр в частности (она писала специальную колонку в «Грани.ру» под названием «Нейротика») и поэтому у нее были идеи на тему «как оно все повернется». Во-вторых, я был (и остался) большим поклонником фильма «Ночи в стиле буги», и мне казалось интересным то, что сделал Пол Томас Андерсон, который рассказывая о людях кино, выбрал производителей самой непрестижной и малохудожественной продукции, людей, работающих в области, где аналогом таланта является большой член. Кроме того, я когда-то переводил роман Терри Саутерна (сценариста «Беспечного ездока» и «Доктора Стрэнджлава...») о великом режиссере, который хочет снять по-настоящему художественный порнофильм. Роман, в отличие от «Нет», очень смешной и не фантастический.

Это был ответ про порнографию. Что касается того, как мы решили написать «Нет», то сразу оговорюсь, что я рассказываю только свою версию — Линор, вероятно, видела все иначе, так что мое «мы» весьма условно. Так вот, сначала мы хотели сделать такой развлекательный роман, куда напихать всего, что нам казалось интересным, волнующим и не очень подходящим для серьезной прозы: извращенный секс, насилие, вымышленные способы изменения сознания и так далее. То есть о табуированных темах. Мы предполагали, что это будет очень интересно писать и получится увлекательная жанровая книга. Но постепенно выяснилось, что интересней всего писать не о том, как человек трахатеся с каким-нибудь тигрусом, а о том, что заставляет человека страдать. Это, вероятно, самая табуированная тема и есть — то, насколько человек может быть несчастен. И поскольку мы замышляли такой отвязный роман, то решили не сдерживать себя и придумали для всех персонажей истории с очень плохим концом, истории, где сбывается самое плохое, то, чего они больше всего боятся. Потом где-то в середине работы выяснилось, что это получается вполне себе нормальный роман, а никакой не жанровый трэш, который мы себе фантазировали, садясь писать. Оказалось, что персонажей мы успели полюбить и потому часть из них были избавлены от того, что мы запланировали, но некоторым, как вы знаете, досталось.

Для меня это оказался роман о том, как страх и страдание меняет человека. Ответ, который как-то сам собой написался, заключался в том, что меняет он разных людей по-разному и нет тут одной на всех модели: для кого-то оказывается инициация, кто-то ломается, кто-то делает вид, что не заметил, кто-то выживает с трудом, кто-то не выживает вовсе.

Чтобы было еще смешнее, ближе к концу работы я понял, что в своем путешествии на край ночи забрел слишком далеко. Весна 2003 года, когда мы дописывали «Нет», была, наверное, одним из самых тяжелых периодов в моей жизни — я узнал о себе сильно больше, чем предполагал в начале всей этой истории. Спасибо моей жене за поддержку и за то, что этот роман вообще был дописан. Кстати, отдельное спасибо Линор за то, что он согласилась его опубликовать — когда роман был закончен, он ей уже совсем не нравился, она предлагал забыть его как страшный сон и согласилась на публикацию во многом из дружеских чувств ко мне.

Как вы видите, мне трудно воспринимать этот роман как провокацию. Для меня это, по-прежнему, одно из самых тяжелых приключений, которые выпали на мою долю. После «Нет» писать «Шкурку бабочки» было настоящим отдыхом.

— В 2011-м году в «жанровом гетто» громко прозвучал ваш роман «Живые и взрослые». Этот синтез позднесоветской «школьной повести» и мистической прозы, если угодно хоррора, какому читателю он адресован, какова «целевая аудитория»? И, кстати, в последних интервью вы говорите о «Живых и взрослых» как о трилогии — написаны ли вторая и третья части и когда ждать выхода?

— Вторая часть в работе, третья придумывается.

Это книга возникла из размышлений о феномене викторианства в современной подростковой литературе — будь то Лемони Сникет, Роулинг (да, у нее современный мир, но закрытые школы очень викторианский институт сами по себе) или Филипп Пулман (вот обещанный автор, сильнее всего повлиявший на желание написать для подростков). Викторианская Англия для англоязычного автора — идеальный мир детства: не только потому, что именно в это время написаны «Мэри Поппинс», «Алиса в Стране Чудес», «Книга Джунглей» и множество других книг, но и потому, что викторианцы очень особым образом относились к детям: они их уже замечали (в XVIII веке никаких детей не было), но еще считали невинными (после Фрейда это стало невозможно). Так называемая «эпоха застоя» конструировала детство таким же образом — как период невинности, которая неизбежно должна закончится. И точно также, как викторианская Англия она породила длинный список классических детских книг — от Крапивина до Успенского. Кроме того, для нескольких поколений англичан это было ностальгическое время «великой Империи», про которую они уже знают, что она была обречена — и также многие наши современники воспринимают брежневский период советской истории: как время, подернутое романтическим флёром обреченности, время, которое как детство обещало длиться вечно, а потом закончилось.

Поэтому я подумал, что современная книжка для детей должна играть с позднесоветским дискурсом также, как Пулман играет с викторианским — при том, что сам я не особо ностальгирую ни по своему детству, ни по советской власти.

Про целевую аудиторию меня часто спрашивают, но на самом деле я не слишком думаю про ЦА, когда пишу книжки. Знамо дело, писатели норовят писать для себя, друзей и близких (те, кто не отличаются скромностью, добавляют «и для Бога»). Я понимаю, откуда возник вопрос — типа те, кто не жил в советское время не поймут аллюзий.

На эту тему я не очень беспокоился. Лет десять назад я увидел дочку своих друзей-эмигрантов, увлеченно читавшую Крапивина. Сама она толком никогда не жила в России и, кажется, вообще не застала СССР. Я спросил ее, как она читает книжку, которая для меня всегда была построена на столкновении советской реальности и вымысла — ведь эта реальность ей совсем чужая. Она ответила: «Ну, я же читаю про Шерлока Холмса и никого не волнует, что я никогда не была в Лондоне XIX века».

Этот ответ я всегда вспоминаю, когда меня спрашивают про целевую аудиторию. Хочется верить, что если книжка написана хорошо, то ее вполне поймут и люди, у которых не было персонального опыта, к которому апеллирует автор.

— Вы входите в жюри премии «Дебют». Какие темы привлекают сегодня молодых писателей, каковы основные тенденции в этой области?

— Честно говоря, еще не начал работу в качества члена жюри и ничего не могу сказать.

— Издатели и читатели все чаще жалуются, что информация о книгах, которые могли бы заинтересовать определенную аудиторию, до этой аудитории не доходит: все забивает «белый шум», книга пылится на складах и уходит «в слив». Как один из основателей российской интернет-журналистики, что бы вы посоветовали чтоб избежать таких казусов? Грубо говоря: как издателям использовать интернет, чтобы донести информацию до потенциальных читателей, не засоряя эфир?

— Это отличный вопрос. Лучше только «как писателю написать книгу, которую полюбят миллионы людей».

Мне кажется, большинство издателей не используют Интернет как инструмент продвижения своих книг. Никому не интересно работать с «длинным хвостом», то есть со сравнительно немногочисленными группами потенциальных читателей. Все хотят продвигать книги на широкую аудиторию.

Мне кажется, что издательства в нынешнем виде — отживающий институт. Вот, книга выходит тиражом 3000 экземпляров, автор получает небольшой гонорар. Если не случится чуда — премии, внезапного успеха и так далее — книга уходит, как вы сказали «в слив». Издательство не может позволить себе тратить ресурс на продвижение всех книг, поэтому выбирает самые удачные.

Мне кажется, лучше выложить свою книгу в сеть и привлекать читателей через свой блог или через социальные сети. Можно немного заработать, разместившись на kroogi.com или где-нибудь на bookmate — это, очевидно, небольшие деньги, но ведь и гонорары не слишком большие. По большому счету, автор идет в издательство не за гонораром, а за помощью в том, чтобы его книга нашла читателя. Так вот, большинство издательств эту задачу решать даже не собираются. Зачем же ходить к ним, чтобы потом переживать, что обложку сделали дурацкую, насажали опечаток и все ушло «в слив»?

Само собой, есть небольшие издательства и даже редакции в больших издательствах (такие как знаменитая редакция Е.Д.Шубиной в «АСТ»-»Астрель»), которые умеют и любят работать с авторами. У таких стоит издаваться. А выходить в какой-нибудь бессмысленной серии «Космические войны» или «Русский хоррор» я не вижу никакого смысла.

Иными словами, учить надо не издательства, а авторов. Не из каждого получится маркетолог (я, например, не могу продвигать собственные книги), но как минимум я бы советовал до последнего не отдавать эксклюзивные права на электронное издание — хотя бы будет возможность попробовать самому разные площадки.