Письмо от 15 октября 1976 года. Написано в Дубултах.

«Дорогой Сергей Алексеевич,

простите вечно отстающего, опаздывающего, невпопад попадающего болвана. Опять и опять я промедлил!.. Каждое утро я просыпался с мыслью: надо Вам написать— и ничего с собой не мог поделать. Уж очень я не люблю распространяться о своих «достижениях».

Так уж простите... вот они. Минуя изложенное в аннотации к «Одной жизни», что было? В 40-м году в «Знамени» был напечатан второй в моей жизни рассказ (до: «Неизвестный товарищ», там же) «Твоя большая судьба» и тут же, вскоре, в газ. «Правда», ко всеобщему изумлению, появился об одном этом рассказе подвал, весьма и весьма хвалебный, по тем временам даже удивительный. Журналы откликнулись тоже статьями. Его тут же перевели в «Иностранной»... или «Интернациональной»?... литературе на всякие языки.

Второй случай был, когда рассказ «Мать» из «Огонька» был перепечатан в «Правде» (буквально через день-два после выхода журнала). Два дня, четырьмя подвалами. Тут мне отгрохали первую премию в 20 тыс. рублей в том же «Огоньке» — что ни до, ни после не повторялось.

Кажется, все, что было до войны, неизменно переводилось, а после войны с десяток книжек на польский, болгарский, чешский, немецкий.

Ну, сценарии, кончая «Соленым псом», довольно плохо ставили, пьесу у Вахтангова очень мило играли Ю. Борисова и М. Ульянов, и шла довольно долго, а Марецкая еще в войну играла во «Встрече в темноте», и она же не так давно в телефильме «Ночной звонок».

Я понимаю, что это вовсе не то, что Вам нужно, но органически не умею я ни «делиться творческими планами», ни «с удовольствием читая жизнь свою» — добавлять что-нибудь красочное, вообще писать, начиная со слов: «Меня давно горячо волновала тема...»

Ну, писал. Что написал — видно...

Может быть, вы у меня при личном свидании что-нибудь узнаете — я бы с радостью, коли умел бы, «поделился», да вот, видите, не умею.

Уж не обижайтесь. Я — безнадежный...»

Ф. Кнорре