Владимир Набоков «Бледный огонь. Поэма в четырёх песнях»

Книга является рукописью комментированного издания поэмы «Бледный огонь» известного американского поэта Джона Шейда. Предисловие, комментарии и именной указатель подготовил коллега Шейда по Вордсмитовскому колледжу Чарльз Кинбот. Уже в предисловии Кинбот начинает саморазоблачаться: карточки с только что законченной поэмой он де-факто похитил у вдовы Шейда прямо в день его убийства неизвестным и сбежал, чтобы текст последнего произведения поэта не попал больше ни в чьи руки и Кинбот мог всласть его откомментировать.

В поэме Шейд красиво рассказывает о своей жизни как поэта, человека, мужа и отца несчастной уродливой дочери. Казалось бы, что тут можно особенного накомментировать на 200 страниц? У Кинбота такой вопрос не стоит: как выясняется с первых же комментариев, он уверен, что поэт зашифровал в своих строках историю бегства из страны Зембля ее короля Карла-Ксаверия-Всеслава II после произошедшей в этом государстве революции. Этим-то безумный комментатор и занимается 200 страниц подряд – натягивает поэму Шейда на глобус Зембли, о которой Кинбот столько по-приятельски рассказывал поэту, а сквозь его бредовые сравнения теплого с мягким постепенно проступают контуры подлинной истории подлинного главного героя этой книги. А в конце – именной указатель.

Для любителя внимательного чтения «Бледный огонь» выглядит как триллер с регулярными скримерами. Кинбот вроде бы тухло бухтит об очередном эпизоде из жизни бегущего на запад короля Карла, и вдруг – раз! – и проскакивает какая-то подозрительная деталь, которая явно тут неспроста и что-то значит. Для любителя книжной паранойи текст вообще идеален, ведь Кинбот постоянно выдает себя по частям, причем концы с концами в его рассказах не сходятся не один раз, а прямо-таки слоями. Набоков заставляет рассказчика проговариваться о том, о чем читатель уже начал догадываться (Кинбот – Чарльз, а король – Карл, оба высокие красавцы и оба убежденные геи-мизогины, оба эмигрировали в США, хммм), но на деле только углубляет загадочность истории, пряча под одним двойным дном второе, третье и, вероятно, четвертое.

Таким образом Владимир Набоков создает из романа-комментария текст, идеально подходящий для комментариев, буквально требующий, чтобы трудолюбивый читатель его прокомментировал. Была ли на самом деле Зембля или она полностью выдумана Кинботом? Могут ли комментарии быть написаны Шейдом? Могла ли поэма быть написана Кинботом? Если Шейд и Кинбот – два разных человека, тогда, например, кто на самом деле убил Шейда и почему? Откуда в комментариях Кинбота так много неявных перекличек с поэмой? Если Зембля выдумана, на основе каких реальных людей Кинбот создавал весь ворох действующих лиц? Более мелкие вопросы: какую форму имеет Зембля и почему? К кому или чему отсылает тот или иной персонаж? Как на самом деле выглядит Кинбот? Что означают странные места в именном указателе? Где спрятаны сокровища Зембли? Ну и центральный вопрос книги: зачем рассказчик сочинил все эти псевдо-комментарии поверх поэмы «Бледный огонь»?

Сила романа, на мой взгляд, в том, что его нельзя прокомментировать на 100%, всегда останется что-то незамеченное или недорасшифрованное. Ответы на базовые вопросы об авторстве и Зембле создают фундаменты для совершенно разных трактовок текста. От потаенного литературоведа Михаила Монастырева я знаю полную разгадку вопроса об авторстве, и она, надо сказать, весьма непростая, но и она не позволяет раскрыть самую глубокую историю «Бледного огня» о подлинной биографии и мотивах рассказчика-комментатора. Набоков добивается этого довольно простым путем – делает значимым и на что-то намекающим почти каждое слово в книге и уж тем более каждую сцену в комментариях и предисловии. Раскручивать смыслы и отсылки любого эпизода можно очень долго, и самое большое удовольствием в том, что на все вопросы тут явно есть ответы, надо только хорошо и внимательно искать.

Если выкупать юмор Набокова, то «Бледный огонь» – еще и очень смешная книга, от тонкой иронии до откровенного стеба, как в случае земблянской традиции переводов Шекспира. Этот очень короткий и на поверхности вроде бы странный, но неяркий роман (шизик комментит чужие стихи, как будто они написаны лично про него – узковато как-то) способен дать читателю редкое по продолжительности удовольствие, если в него вникать, перечитывать и еще лучше обсуждать с другими. Иной раз идешь по улице, никого не трогаешь, «Бледный огонь» прочитан полгода назад, и вдруг как щелкнет что-то и еще один кусочек мозаики встанет на место – «так вот почему актрису звали Ирис Ахт! И вот, значит, как solus rex смог сбежать из замка!».

«Бледное пламя» — антироман Владимира Набокова, прочно обосновавшийся в списках лучших произведений постмодернизма. Состоит из 3 частей: поэма Шейда, комментарий и указатель Кинбота. Номинальность сюжета позволяет причислить работу к метапрозе, т.е. группе сочинений, где важна организация текста, а не его прямое значение.

На русском языке книга издана в переводах Сергея Ильина и Веры Набоковой — у обоих текст неидеален. Сравним несколько отрывков:

Ильин: «Симпатичная выпухлость сообщила мне, что где-то на нем тепло укрыта фляжка коньяку».

Набокова: «По уютной отрыжке я понял, что на его тепло укутанной фигуре припрятана фляжка со спиртным».

Оригинал: «A comfortable burp told me he had a flask of brandy concealed about his warmly coated person»

Ильин выбросил из перевода отрыжку. Такие инициативы для него часты, но и Вера Евсеевна в долгу не осталась:

Ильин: «Он был в ботах, воротник вигоневой куртки поднят, густые седые волосы казались под солнцем заиндевелыми».

Набокова: «Он был в ботах, его викуний воротник был поднят, на солнце его обильная седая шевелюра, казалось, была покрыта инеем».

Оригинал: «He wore snowboots, his vicuña collar was up, his abundant gray hair looked berimed in the sun».

Откуда Набокова взяла эти три «был» в одном предложении? Пожалуй, её главный недостаток, как переводчика, — скудный, сухой язык и формализм при подходе к тексту. Проза Владимира Владимировича становится пресной, а иногда даже теряет смысл:

Ильин: «Я объяснил, что не смогу задержаться надолго, ибо вот-вот должен начаться своего рода маленький семинар, за которым мы немного поиграем в настольный теннис с двумя очаровательными близнецами и еще с одним, да, еще с одним молодым человеком»

Набокова: «Я объяснил, что не могу долго задерживаться, ибо мне предстоит своего рода небольшой семинар на дому и тур настольного тенниса с парой прелестных близнецов и еще одним другим мальчиком, другим мальчиком»

Оригинал: «I explained I could not stay long as I was about to have a kind of little seminar at home followed by some table tennis, with two charming identical twins and another boy, another boy».

Вставка Ильиным «да» даёт жизнь уточнению, позволяет понять смысл фразы, а вот Вера Евсеевна этим не озадачивается, уподобляясь автоматическому переводчику. Но всё познаётся в сравнении, и Сергей Борисович даёт маху:

Ильин: «Известив о благополучном возвращении гранок, которые мне высылали прямо сюда, Фрэнк попросил помянуть в моем Предисловии, — и я с охотой делаю это,— что только я один несу ответственность за какие бы то ни было ошибки в моих примечаниях. Вставить, пока не попало к профессионалу. Профессионал-считчик…»

Набокова: «Фрэнк подтвердил благополучное возвращение корректуры, которую он высылал мне сюда, и попросил упомянуть в моем предисловии — и я охотно это делаю, — что ответственность за все ошибки в комментариях лежит исключительно на мне. Вставить перед профессиональный. Профессиональный…»

Оригинал: «Frank has acknowledged the safe return of the galleys I had been sent here and has asked me to mention in my Preface — and this I willingly do — that I alone am responsible for any mistakes in my commentary. Insert before a professional. A professional proofreader»

Мы прекрасно понимаем, что рассказчик якобы случайно сохранил примечание для себя — сделать вставку перед словом «профессиональный», Ильин откуда-то взял какого-то «профессионала», которому, чёрт знает почему, нельзя увидеть сырой текст — в общем, оба перевода содержат немало перлов, иногда, например, даже не находя очевидного эквивалента «шаткое сердце» для столь простого варианта:

Ильин: «Несмотря на «хромое» сердце»

Набокова: «Несмотря на слабое сердце»

Оригинал: «Despite a wobbly heart»

Конечно, работа над «Бледным пламенем» требует колоссальной отдачи, так что, даже совершив сотню промахов, переводчики смогли избежать тысяч других — тоже вероятных, поэтому не стоит слишком критиковать их работу. Ильин создал текст литературный с большим количеством отсебятины (особенно в поэме), Набокова сделала перевод строгий, часто вступающий во вражду с синтаксисом русского языка. Идеальный вариант для того, кто не владеет английским, — обзавестись сразу двумя книгами, чтобы читать параллельно, сверяясь и проясняя невменяемые эпизоды, либо сомнительные формулировки. К слову, есть адаптация поэмы (без прозаической части), выполненная Александром Шарымовым, — очень продуманная и качественная работа.

Сюжет «Бледного пламени» внешне прост и формален. Король далёкого северного государства, спасаясь от революции, бежал в США (узнаётся тема эмиграции), где поселился рядом с поэтом Шейдом. Представившись неким Кинботом, бывший монарх, пытается навязать дружбу соседу, попутно, будто вскользь, но очень навязчиво делясь сведениями о своей стране и жизни, в надежде, что изложенный материал ляжет в основу грядущей поэмы. В это время по следам беглеца выезжает наёмник Градус, который в итоге застреливает не того — ни в чём неповинного литератора. Алчный до славы правитель обнаруживает, что произведение убитого являлось стихотворной автобиографией и ни слова не содержало о далёкой Зембле. Не желая смириться с истиной, его высочество берётся написать комментарий, в ходе чего «выявляет» отсылки, намёки и аллюзии на собственную задумку, тем самым предавая тексту совсем другой, не авторский смысл.

Практически сразу ясно, что никакого короля нет, а Кинбот — сумасшедший, донимавший старого поэта выдумками, а затем, перенёсший их в комментарий, состоящий по большей части из информации не об авторе, а о публикаторе, его взглядах, «биографии», отношениях, предпочтениях, желаниях и страхах.

Но всё сложнее, чем кажется. Изучая текст, можно прийти к ряду самых разных интерпретаций:

1. Шейд написал поэму, Кинбот её прокомментировал, рассказав правду, — маловероятно.

2. Шейд написал поэму, Кинбот её прокомментировал, исковеркав правду, — достоверно, это наиболее популярная трактовка.

3. Шейд написал поэму и придумал Кинбота, якобы сочинившего комментарий, — возможно, хотя в тексте для таких выводов мало оснований.

4. Кинбот придумал Шейда, написавшего поэму, и сочинил к ней комментарий — изящная трактовка, очень похожая на Набоковскую манеру закручивать произведение.

5. Есть некий Боткин, выдающий себя за Кинбота, уверенного в том, что он король, поэтому в комментарии изложена ложь в квадрате, но Шейд, тем не менее, реален, а на истинное положение вещей текст намекает множество раз — наиболее вероятная из трактовок, поскольку глубина и проработанность идеи больше всего соответствует Набоковской эстетике.

В пользу последней версии говорит указатель — завершающая часть антиромана, наполненная интересными играми с читателем. Вообще, «Бледное пламя» — это очень проработанное, переполненное отсылками произведение, где есть множество интересных приёмов переворачивания слов, зеркальных персонажей (к ним ещё вернёмся), отсылок, по количеству которых с ним в творчестве автора может поспорить лишь «Ада». Внимательный читатель столкнётся с профессором Пнином и с девочкой «во вздувающейся юбке», которая «неуклюже, но энергично гремела по тротуару коньками на роликах», явно укатившей со страниц «Волшебника». Примечательна и ироническая встреча с Лолитой, сменившей фамилию Гейз на Гарх, но сохранившей узнаваемые черты.

Десятки внутренних перекличек формируют общую интеллектуальную ткань «Бледного пламени». К примеру, садовник негр из поэмы — не только реальный персонаж, но ещё и игрушка. Но особое значение в книге отводится стеклу, а потому столь часто упоминается взрыв стекольного завода и так существенна роль свиристеля, расквасившегося об отражение в закрытом окне.

На свиристеле стоит остановиться подробнее, поскольку птицам уделено особое внимание в антиромане, и полёт навстречу смерти — это прямое соответствие движению убийцы к жертве, о чём говорит цитата: «Мы чувствуем, как рок в образе Градуса поглощает милю за милей “мнимой дали” между собой и бедным Шейдом. В его неуклонном слепом полёте он тоже встретит отражение, которое сокрушит его».

Отражения, подобия, копии — важный элемент в поэтике Набокова. Вот самые яркие из примеров: «Отчаяние» (Герман и Феликс), «Лолита» (Лолиты и Анабелла), «Бледное пламя» (Шейд и судья, но не только они), «Ада» (обитатели Антитерры и Терры), «Смотри на Арлекинов!» (двойники из реального и художественного миров). Кстати, с последним завершённым романом антироман также роднит тема нафантазированных воспоминаний: «Это слово здесь не годится, — сказал он. — Его нельзя прилагать к человеку, который по собственной воле стряхнул бесцветную шелуху невеселого прошлого и заменил ее блистательной выдумкой».

Немало и других образов. То же «Бледное пламя», постоянно меняясь, всплывает то фонтаном, то цитатой из Шекспира, а то и кружком света, будто бы явившимся героям из загробного царства.

С положительной точки зрения можно оценить и философию «Бледного пламени» — любопытную, но всё же уступающую рассуждениям в таких работах, как: «Ада», «Дар», «Solus Rex», «Отчаяние» и т.д.

Кстати, «Solus Rex» — это незавершённый предшественник «Бледного пламени», давший толчок данному произведению, а также другим, например, «Под знаком незаконнорождённых». Ещё одним источником, втекающим в антироман, является комментарий к «Евгению Онегину», написанный Набоковым, и здесь, пожалуй, кроется главная проблема.

Сочиняя книгу в форме комментария к поэме, Набоков пытался преподнести замечания Кинбота максимально абсурдно и отдалённо от исследуемого текста. Так и получилось: всё, что сообщает рассказчик, совершенно не вяжется с поэмой. Текст романа не исходит из неё, а служит грубым придатком. Он выполняет основную задачу — пародирует труды критиков, слишком зацикленных на себе, не способных объективно оценить чужие работы без призмы собственных заблуждений.

Но в погоне за единичной иронией Владимир Владимирович теряет главное — форму, ведь «Бледное пламя» в действительности не содержит комментарий к поэме, который можно было бы читать с любого места, раскрывая (пусть даже ошибочно) её суть и получая хотя бы приближённое впечатление соответствия.

Комментарий и поэма изолированы, не связаны, чужды. Мы не получаем той самой, ловкой формы, являющейся признаком метапрозы. Стремление к пародии заставляет Набокова пренебречь изящностью и слаженностью текста, из-за чего мы получаем простой линейный роман с поэмой и указателем в конвое. Для сравнения: Милорад Павич написал «Хазарский словарь» — произведение, действительно сохранившее и передавшее структуру настоящего словаря. Читать его можно с любого места, получая именно впечатление научного труда, лишь при помощи какой-то магии дарующего связную художественную реальность. Сербский автор тут наголову превзошёл Владимира Владимировича, идеально совместив условную и литературную задачи.

Но Набоков изобретательнее в мелочах, и если в качестве заявленного романа-комментария «Бледное пламя» немощно и неубедительно, то как головоломка оно имеет достаточный потенциал. Если же, вопреки логике, подойти к произведению как к обычной прозе, то получится нечто очень сумбурное, невыразительное и скучное, с шаржированным королевством, хотя кое-где повествование оживляется юмором, например, когда после замечания о заезженности синхронизации в литературе, она сразу же применяется в тексте. Но, к сожалению, Владимир Владимирович здесь, будто не в полную силу. Он выбрал себе неприятного персонажа, и сразу видно, что писать о гомосексуальных склонностях рассказчика к мальчикам, автору явно скучно, — это же не порхающие нимфетки, а мерзость, в конце концов.

«Бледное пламя» — яркая работа в библиографии Набокова. Она выделяется среди творений его современников, но тонет под грузом изобретательности успешных авторов метапрозы. Но при детальном рассмотрении данный антироман может противопоставить им ряд преимуществ. В качестве литературы для чтения эта работа не выдерживает конкуренции даже «средних» работ автора, но, тем не менее, заслуживает внимания за счёт необычной задумки.

Роман Владимира Набокова «Бледное пламя» очередной раз демонстрирует высочайший уровень владения словом. Композиционно книга представляет собой поэму Джона Шейда и комментарии к поэме, составленные его коллегой по колледжу Кинботом. Поэмы занимает примерно четверть книги, основной сюжет разворачивается в комментариях. Чтобы понять смысл событий, нужно прочитать книгу не один раз, так что кто боится спойлеров, тому здесь делать нечего.

Поэма Шейда – автобиографическая. Само по себе великолепно мастерство поэта, который создает невероятные стихи о спокойной жизни провинциального преподавателя. Вот, например, взятое наугад описание природы:

В тетрадях школьных радостным лубком

Живописал я нашу клетку: ком

Кровавый солнца, радуга, муар

Колец вокруг луны и дивный дар

Природы – «радужка»: над пиком дальним

Вдруг отразится в облаке овальном,

Его в молочный претворив опал,

Блеск радуги, растянутой меж скал

В дали долин разыгранным дождем.

В какой изящной клетке мы живем!

Но самое интересное разворачивается в комментариях. Комментатор уверен, что в своей поэме Шейд зашифровал историю короля Земблы, который был свергнут экстремистами, сидел под арестом во дворце, бежал по подземному ходу и скрылся в другой стране. Также в поэме есть мистический план, поскольку в ней предугадан маршрут убийцы короля, посланного в погоню экстремистами.

Посмотрим, каким методом пользуется комментатор, чтобы найти все эти удивительные вещи в поэме о житейских перипетиях скромного американцы. Первые несколько строк второй песни выглядят следующим образом:

Был час в безумной юности моей,

Когда я думал: каждый из людей

Загробной жизни таинству причастен,

Лишь я один – в неведеньи злосчастном:

Великий заговор людей и книг

Скрыл истину, чтоб я в нее не вник.

Комментарии к этим строкам таковы:

Был час – комментатор устанавливает, в какой именно день и час поэт написал эти строки;

Загробной жизни – длинные рассуждения о христианских и атеистических взглядах на посмертие;

Великий заговор – подробное описание операций роялистского подполья Земблы по спасению короля, а также биография убийцы, посланного экстремистами;

Людей и книг – перечисление мнений поэта Шейда о разных авторах и учениях, включая марксизм и фрейдизм.

Таким образом, в шести строках скрывается множество отсылок к самым разным происшествиям, временам, идеям, и в конце концов оказывается закодирован огромный объем информации.

Таким методом Кинбот комментирует всю тысячу строк поэмы. Комментарии постоянно ссылаются друг на друга, комментатор признается, что кое-где он приврал и подделал текст, одним и тем же событиям дается несколько объяснений, и в целом вся эта грандиозная система ссылок, отсылок и кодов охватывает всю жизнь короля и тех, кто его знает, и содержит ответы на любые вопросы о современном мире.

Борхес описал принцип, по которому работал Набоков, в эссе «По поводу классиков»:

«Классической является та книга, которую некий народ или группа народов на протяжении долгого времени решают читать так, как если бы на ее страницах все было продуманно, неизбежно, глубоко, как космос, и допускало бесчисленные толкования».

Набоков показал нам, как это делается на практике, выступив сам и как автор текста, и как множество читателей, создающих бесчисленные толкования. Вселенная в миниатюре, модель культурного космоса.

В эпоху постмодерна считается, что классическим может быть любое произведение. Если уделить достаточно внимания звену «народ решает», и применить современные методы управления сознанием, то можно сделать классикой и Шевченко, и кто там на этой роли в несчастной Белоруссии. Набоков честно показывает, что будет, если пытаться впихнуть в текст невпихуемое: безумный мир рушащегося сознания.

Книга очень сложная, но читать стоит. В конце концов, это не «Критика чистого разума», прорваться к смыслу можно за обозримое время. А раз можно, то значит, нужно.