Джин Вулф «Покой»

Я оптимист.

Каждый раз, когда я берусь читать очередной мозголомный роман, я надеюсь, что смогу понять хоть что-то, или хотя бы получу удовольствие в процессе чтения. Я не филолог и не литературовед, у меня небольшой опыт в чтении больших и сложных романов и недостаточно терпения, чтобы корпеть над книгой и тщательно обдумывать каждое слово. Но я в своё время прочитал, к примеру, «Радугу тяготения» Пинчона, «Дом листьев» Данилевского и «Если однажды зимней ночью путник» Кальвино, и что-то в них понял. Поэтому в данном отзыве я расскажу о впечатлениях от «Покоя» Джина Вулфа с позиции, так сказать, обычного, среднестатистического читателя, без захода в глубокую аналитику и литературоведческие дебри.

Соблазнили на покупку книги меня следующие слова Нила Геймана: «Peace really was a gentle Midwestern memoir the first time I read it. It only became a horror novel on the second or the third reading». Приблизительный перевод: «Когда я читал «Покой» в первый раз, это был спокойный среднезападный биографический роман. Он стал романом ужасов только при втором или третьем прочтении». Я уже сталкивался с подобным подходом к повествованию в фильме «Думаю, как всё закончить». Во время первого просмотра это была история о странном и не совсем удачном свидании, а в следующий раз кино превратилось в экзистенциальную драму об одиноком старике. Ожидая от «Покоя» чего-то похожего, я приступил к чтению.

Джин Вулф рассказывает нам историю Олдена Денниса Вира через его воспоминания. Рассказывает очень хаотично, дрейфуя по реке памяти то в одной направлении, то в другом. Общий смысл этой истории постоянно от меня ускользал, скрываясь за обилием деталей, описаниями домов и расположением комнат в них, а также прячась среди воспоминаний, сказок и легенд, которые Олден когда-то слышал, и элементы которых перекликаются с его жизнью. Автор постоянно раскидывал намёки, подсказки и ключи к пониманию происходящего, а я постоянно боялся, что упустил нечто важное.

Впрочем, если вы опасаетесь, что вообще ничего не поймёте, то напрасно. Первый пласт повествования считывается очень легко, несмотря на хаотичность воспоминаний главного героя и вкрапления дополнительных историй. Это жизнь Олдена Вира, точнее её самые яркие моменты, к которым он любит мысленно возвращаться. Рождество с дедушкой в детстве, жизнь с тётей в раннем подростковом возрасте, влюблённость, работа… Чтобы погрузиться глубже стоит прочитать книгу ещё пару раз, а так же не лишним будет делать пометки по ходу чтения. Например, я бы рекомендовал начертить временную линию, дабы проследить события по годам и обратить внимание на лакуны, а также стоит нарисовать схемку взаимоотношений персонажей и приложить к ней сюжеты всех дополнительных историй. Кстати, большое спасибо Наталии Осояну за отличный перевод со сносками и передачей аллитераций. Благодаря этому всему я понял гораздо больше, чем, если бы читал книгу в оригинале.

Позже я обязательно книгу перечитаю, поэтому ниже под первым спойлером перечислю основные выводы, к которым пришёл во время первого прочтения.

А под вторым спойлером перечислю некоторые вопросы и моменты, на которые хочу обратить внимание при следующем прочтении. Дабы не забыть.

В целом, «Покой» впечатляет. Очевидно, что я не такой умный, как Джин Вулф, и до конца его роман понять не смогу. Но какую-то картину сюжета я уже выстроил, и надеюсь добавлять к ней деталей при каждом следующем прочтении. Как я уже сказал ранее…

Я оптимист.

Я честно и внимательно прочитал этот роман два раза с небольшим перерывом между прочтениями и получил оба раза удовольствие от текста.

А теперь попробую объяснить. Я не сторонник выискивания в этом тексте сложных параллелей с «Фаустом» Гёте, я не ищу в фамилии Вир (Weer) отсылок к вервольфам (werewolf), хотя, безусловно, такие фамилии, как Голд, или Смарт, используются Вулфом неспроста. Конечно, роман хорош и в том числе тем, что существует множество трактовок происходящих в нём событий, многим их этих трактовок посвящены написанные эссе, статьи и пр. Всё это интересно, для меня роман является, пожалуй, лучшим из прочитанного из новинок (роман 1975 года!) в 2023 году.

То, как пишет Вулф, его слог, эрудиция, изобретательность, а куда без неё, ведь множество историй, сказок, легенд, вставленных в роман, самым прямым образом воплощаются так или иначе в жизни Вира, и внимательный читатель заметит это без особого труда.

В этом романе много всего переплетается в причудливый узор повествования, Вулф чуть ли не прямым текстом говорит в романе, что воспоминания по большей части являют собой вымысел и имеют очень мало общего с реальностью. А что этот роман представляет собой, если не воспоминания? Вулф блестяще показал нам, как на самом деле работают наши воспоминания, что-то мы помним исключительно точно, а что-то додумываем, если не придумываем.

Другой аспект, на который я бы хотел обратить внимание, это книги мистера Голда и таких, как он. Книги проникают в нашу жизнь гораздо более серьёзным образом, чем принято считать, по Вулфу, многие произведения искусства, в том числе и книги, написанные такими «шарлатанами», как мистер Голд, со временем становятся подлинными шедеврами, неприкосновенными и не подлежащими сомнению. Более того, вымысел в этих книгах находит воплощение в реальной жизни. Отсюда и ссылки на великого Лавкрафта, а что любил делать Вир? Конечно, читать. Вот так сказки из романа воплощаются в жизни Олдена Денниса.

Наконец, пару слов о том, почему такой, казалось бы, «мемуарный» роман попал в списки лучших «хоррор»-книг. Даже если откинуть в сторону понимание того, КТО на самом деле рассказывает эту историю, а понимание этого придёт в конце романа, уважаемый внимательный читатель, обратите внимание на, казалось бы, малозначимую цитату из романа: «...это душа мертвеца, которая ищет теперь в многочисленных покоях под сводом черепа свои былые места упокоения». Именно это и происходит в романе. И это ужасно.

Миротворец

«В ее мыслях весь мир,

В ее мыслях все мы...»

Зачем вообще что-то объяснять, когда можно читать и получать удовольствие? А удовольствие «Покой» подарит гарантированно. С оговоркой: если вы вообще способны получать его от качественной прозы. То самое читательское ощущение, о котором у себя Набоков говорил как о дрожи вдоль позвоночника, Кинг называет восторгом абсолютного узнавания, а у меня бабочки порхают в груди и легкая эйфория начала влюбленности. Не в том смысле. что ставлю себя в один ряд с гениями, а в том, что даже кошка может смотреть на короля, и чужие ощущения интересуют нас в первую очередь возможностью сравнить с собственными, и каждый не только вычитывает что-то из текста, но также вчитывает в него свое, и это свое прилипает к изначальному, увеличивая его. Так мы создаем собственные миры, близкие к реальности, данной в ощущениях, но не тождественные ей. Собственно «Peace» — скорее «мир» как «умиротворение», чем мир как отсутствие войны — об этом. О солипсизме, способном всякого сделать демиургом..

Итак, роман Джина Вулфа, принесший ему славу интеллектуального фантаста. Вернее — закрепивший ее, вслед за «Пятой головой Цербера». По странному совпадению это вторая его книга, которую я читала и сказать, что они стоят рядом или похожи — ничего не сказать. На самом деле — это одно и то же, ресинтемент по «Америке-которую-мы-потеряли», где вместо конфеток-бараночек и гимназисток румяных аналогичной России — прекрасный Юг с просторными домами колониальной архитектуры, рождественской елью с сотней свечей на ветвях, и жемчужным ожерельем, которое старый плантатор сначала намеревался подарить навестившей его на праздник дочери, а потом осчастливил им молодую экономку, поменяв подарки местами с предназначенным той изначально флаконом духов. Юг, в котором нет рабов негров, а ирдандская беженка от картофельного голода находит свое трудное счастье.

В «Пятой голове Цербера» был тот же антураж, но воссозданный средствами робототехники и генных экспериментов на далекой внеземной планете (вообще-то на двух, и твердой НФ, в противоположность мягкой, почти магическому реализму «Покоя» там на порядок больше). Только в «Цербере» все это было со знаком минус, а в «Покое» — с таким жирным плюсом. Автор любуется созданным им миром, в котором герой, Олден Деннис Вир, выступает одновременно множественным котом Шредингера: мертвецом, над чьей могилой обрушился громадный вяз, посаженный после его смерти; маленьким мальчиком, справляющим Рождество в доме деда; подростком, наблюдающим. как его прекрасную тетю Оливию охмуряют в соперничестве за ее благосклонность три жениха; молодым человеком; бедным вдовцом, крутящим интрижку с библиотекаршей одновременно с совместной авантюрой по поискам (фейкового) клада; внезапно сказочно богатым предпринимателем; стариком в горной хижине, переживающим последствия инсульта: создателем этого мира, в образе ребенка пытающимся получить у врачей помощь для старика последней ипостаси.

С одной стороны — есть от чего голове кругом пойти, с другой — видали мы уже и не такое. Не забывайте о полувеке развития литературы вообще и фантастики в частности, за которые столько экспериментальной прозы написано, хорошей и разной, что роман Джина Вулфа предстает вполне себе уютным чтением, едва ли не в диккенсовом духе. Та не множьте сущностей без необходимости, получайте удовольствие от прекрасной прозы (вставные новеллы тоже чудо как хороши).

Огромное спасибо Наталии Осояну за роскошный перевод, к тому же тщательно аттрибутированный комментариями. Это тот случай, когда бабочки порхают в груди и легкая эйфория начала влюбленности от текста. То самое бродское:

что готический стиль победит как школа.

как возможность торчать, избежав укола.

Наверное, следует в начале отметить, что эта книга — не самое привычное для меня чтение.

Я могу оценить, что написана она хорошо, переведена тоже хорошо. Подозреваю и предполагаю, что у автора была идея, концепция, и он её прекрасно реализовал.

Но это не отменяет того, перед нами по сути набор воспоминаний, плавно перетекающих одно в другое. Кружево занятное — но не красотой или сложностью замысла (который должен воссиять на большем масштабе), а хаотичностью перехода одного узора в другой.

Это история без начала и конца, и добравшись до последней страницы, остаётся только недоуменно вскинуть брови — и это всё? А о чём вообще была книга? Вероятно это один из тех вопросов, которые автор решил оставить на откуп читателю.

Трактовка «путешествия» главного героя, его перемещения между комнатами собственного дома и воспоминаниями тоже остаётся на усмотрение читателя. Хотя на мой взгляд тут всё довольно однозначно — это «путешествие» отражает разрозненные мысли, разум старика, источенный старостью и болезнью. Разумеется, никакой фантастики. Хотя меня заинтересовал сюжет про огромный завод по производству синтетического сока из картофеля — в пору расписаться в собственном невежестве, но я не уверена, насколько это реальный факт.

С другой стороны в этой книге есть своеобразное очарование маленьких историй, чьи фрагменты мы узнаём в процессе чтения и складываем самостоятельно. История покупки китайского яйца тетей главного героя, три её ухажера, подарки на Рождество, ирландская легенда про сида и стаю гусей, легенда про банши, поиски антикварной книги, человек-пёс… За всеми этими маленькими сюжетами прячутся истории множества людей, целой эпохи. И это интересно. Хотя опять же — точка обзора здесь не полна, ограничена восприятием главного героя и доступными ему фактами. В этом подходе тоже есть что-то жизненное — ведь именно так мы и воспринимаем мир и окружающих нас людей, очень субъективно. Но при этом нельзя исключать, что часть историй была просто старческими фантазиями.

Ещё здесь были отсылки на те или иные книги, события или известных людей, даже не берусь отгадать сколько всего — спасибо, что хотя бы отсылка на Лавкрафта не прошла мимо.

Итог? Книга необычная, читается легко, но всё же не оставляет сильного отклика. Зато оставляет вопросы. Хорошо это или плохо — пускай каждый решает самостоятельно.

Роман доказал, что автор владел техникой высокой художественной литературы. Мейнстрима 1970-х.

Большая часть текста — театр одного актера. Монологи абсолютно одинокого старца в провинции Запада США. Он уже не в силах обойти свой дом и вспоминает, вспоминает... Как малышом ездил к деду на Рождество, как ходил по окрестностям с теткой и ее любовником, как рылся в бумагах и привечал посетителей директором завода, как настиг автора «Некрономикона»... Остальное это вставки других жанров: рассказы про призраков, игра в детектив, интервью с работниками пищепрома, ирландские сказания. Нотка фантастического: полубредовые (или чисто воображаемые) залеты м-ра Вира в собственное прошлое. Когда четырехлетка пытается получить от единственного врача, которому доверяет, совет насчет физической активности при инсульте — это оживляет псевдобиографическую прозу. Но не слишком.

Каких-либо загадок, сложностей, структурных вывертов или намеков на закулисные интриги не выявил.

Ассоциации: Фолкнер, Т.Уайдлер, Апдайк, поздний Кинг, Шмелев, Осоргин, Сименон.

Перевод: нормально, с трудолюбивыми примечаниями, жаль, что на зимующих в снегу розах и деревьях бутоны. Полиграфия: бумага тонковата, просвечивают строчки той стороны, но терпимо.

Рекомендации: холодная психологическая проза. Знаки перемен в США 1910-1960-х. Атмосферное, спокойное и грустное (так глубокая старость выглядит с той стороны улицы) необязательное чтение.

Эту книгу нельзя прочесть по доброй воле. Она настолько бессвязна, аморфна и занудна, что с первой до последней страницы приходится себя заставлять читать дальше. Это триста страниц невменяемого бреда выжившего из ума старика, который пытается рассказать историю своей жизни, но не может. Каждая история обрывается на полуслове, каждый персонаж появляется из пустоты и исчезает в никуда.

Герой начинает вспоминать интересный случай из своей молодости, затем несколько страниц зачем-то описывает расположение комнат и мебели в доме, где он жил в детстве, а потом без предупреждения переходит к функционированию цехов завода, которым он владел в пожилые годы; к этому моменту история из молодости уже прочно забыта, начинается около-детективная интрига, тут же обрывается, а поток сенильной мысли несёт героя всё дальше по волнам памяти.

Манера повествования колеблется от Джойса до Фолкнера, временами залезая куда-то на территорию Дэвида Линча, с его фирменными уродами, таинственными исчезновениями и необъяснимыми мрачными намёками, а временами закручивается спиралью трёх вложённых друг в друга историй, каждая из которых, разумеется, обрывается на середине. Техника письма, как всегда у Вулфа, на высочайшем уровне, но смысла в тексте нет никакого, натуральная каша из обрывков перемешанных воспоминаний.

Дочитав «Покой», остаёшься в полном непонимании — что это было? Гле подвох? Неужели умнейший и эрудированнейший автор века, уровня Лема и Эко, написал роман, состоящий из тягостного бреда старого маразматика, который всю книгу шаркает по бесконечным комнатам старого дома? И зачем?

А потом наступает медленное понимание, ЗАЧЕМ это было написано, и почему именно в такой дикой форме, и что написать ЭТУ книгу по-другому было совершенно невозможно. Все якобы бессвязные сцены складываются в единую безупречную конструкцию, каждая бессмысленная фраза встаёт на своё место, и личность героя и все описанные события и горы окружающего его хлама — всё предстаёт СОВЕРШЕННО в другом свете.

Не знаю даже, с чем это ощущение сравнить. Уникальный экспириенс. Как будто тебе показывают огромный холст, сплошь покрытый отдельными чёрточками, разноцветными мазками, заляпанный какими-то пятнами — и ты на него смотришь тупо, смотришь, смотришь полчаса, ничего не понимаешь... а потом делаешь шаг в сторону и НА ТВОИХ ГЛАЗАХ эти мазки мгновенно складываются в Сикстинскую мадонну (хотя в данном случае вернее сказать — в Сад земных наслаждений).

Вулф, конечно, гений. Но уж очень зануден, просто убиться как зануден. Но безоговорочно гений.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2wBs8PL).

Из всех ныне живущих англоязычных писателей Вулф более всего достоин сравнения с Фолкнером. Сходное по остроте и послевкусию чувство увязания в тексте у меня было в двух случаях — при чтении «Если не забуду тебя, о Иерусалим!» и «Шума и ярости».

Если вам нравится Фолкнер, то понравится и эта книжка, а если вы терпеть не можете постмодерн и игры с читателем, то за нее не стоит даже браться. Склонность к эксперименту долго ограничивала тиражи и популярность Фолкнера, пока ему не выдали Нобелевскую премию. Вулф же своей Нобелевки, боюсь, не дождется и встанет в один ряд с такими достойными парнями, как Набоков, Павич и Малкольм Брэдбери. Правда, своя минута славы, после которой он может уже писать о чем хочет и как хочет (и, что характерно, пишет!), у Вулфа тоже была — когда вышел в свет первый роман цикла о Северьяне.

Но «Покой» написан гораздо раньше, когда основным источником, поставлявшим Вулфу средства к существованию, был средней руки технический журнальчик, редактором которого Джин числился. И поэтому, вероятно, остается недооцененным по сей день. Этот роман не переведен на русский, что, в общем, типично для книг такой внутренней сложности (в том же 1975-м году, между прочим, вышел «Далгрен» Сэмюэля Дилени, исполненный в сходной технике письма и также не завоевавший никаких премий). Чтобы распутать всю сеть аллюзий и межтекстуальных пасхалок, завязанную автором, требуется специалист сопоставимого с ним культурного уровня.

Из всех ныне живущих авторов англоязычной фантастики и фэнтези Вулф наряду с Джоном Райтом, вероятно, самый религиозный. К счастью, это обстоятельство никогда не имело столь разрушительных последствий для качества его работ, как, например, в случае Клайва Стейплза Льюиса. Но все же христианский морализм присутствует почти во всех произведениях Вулфа, хотя не прочь он поиграться и с более архаичными мифорелигиозными системами.

Если читать его, помня об этом, многие загадки снимаются. Есть у Вулфа и фирменные «фишки»: чуть ли не в каждой книге раннего периода (до «Книг Нового Солнца») он так забавляется с ономастикой, что о происхождении и потаенных смыслах имен героев можно писать отдельные статьи и трактаты. Вот и в «Покое», стоит назвать вслух имя (недостоверного) рассказчика — Олден Деннис Вер (Alden Dennis Weer) — почти сразу эхом откликнется недостающее… wolf.

Вервольф. Волк-оборотень. Это первый ключ к разгадке истинной сути сбивчивых откровений маразматика, на пороге (на самом ли пороге?) царства теней пытающегося подвести какой-никакой итог, в общем, довольно бессмысленной жизни.

Не стал бы, кстати, относить «Покой» к полностью внецикловым романам. Он образует эдакую неформальную трилогию с «Пятой головой Цербера» и «Домашним очагом». Все характерные геометки тут расставлены: странная генеалогия Вера, его (истинное?) имя — никто не обязывает нас считать, будто он вполне откровенен, сообщая данные о себе, к тому же dennis — это зеркальное sinned, «согрешивший, греховный»; его тетя Оливия (сокращенно Ви — то есть Vi, а v + i = как известно, vi, вот вам и шестая голова), с которой у него что-то вроде инцеста, по крайней мере метафизического; вещие сны; психологические-не-то-биологические эксперименты; даже собака в саду родного дома, по обветшалым комнатам и вдоль облезлых стен которого бродит Вер то ли в воспоминаниях, то ли наяву, то ли в тюрьме, то ли на воле.

Концовка же (тем паче если сопоставить ее с первой фразой об упавшем дереве) создает эффект пробуждения от медикаментозного сна — для нового, более глубокого. Правда, как установил Павич девятью годами позже, «смерть — это однофамилец сна, только фамилия эта нам неизвестна». Павич работы над «Сербской книгой мертвых» не завершил, а Вулфу, который взялся за «Покой» едва ли не первым подходом к литературе, повезло больше.

Как же обманчива порой бывает простота идеально подобранного слова. Покой! Невольно настраиваясь на определенный лад, читателю не стоит забывать, что он имеет дело с Джином Вулфом, непревзойденным мастером игры в бисер. Слово, которое менее отражало бы суть романа, непросто придумать. Слово, которое при этом было бы первым ключом к пониманию, придумать уже невозможно...

Книга воспоминаний — это всегда интересно. Наши воспоминания принадлежат той области сознания, где сон граничит с явью. Некоторые моменты мы помним столь живо, что, кажется, можем в любой момент заново их пережить. И в то же время, как только необходимость в четкости пропадает, реальные до боли воспоминания расплываются в дымке. Память всегда несет в себе крупицу вымысла; так сухой факт, видимый сквозь дымку минувших впечатлений и лет, неожиданно обретает свежесть и сок, переставая быть фактом.

На первый взгляд, «Покой» — это дерево воспоминаний старика по имени Alden Dennis Weer, перенесшего недавно инсульт. Старый вяз воспоминаний сложен, многочисленны и спутаны его ветви. Близок к смерти старик, и блуждает потому он по размытым лабиринтам собственной памяти, от события переходя к событию, возвращаясь и затягивая прочнее узлы перекрестков ассоциаций. Детские впечатления сильны, словно корни, да и что еще вспоминать одинокому старику, как не обрывки разговоров давно ушедших, но не менее от того близких людей. В детстве важно все. Неповторима атмосфера старого дома и иным кажется аромат яблок. С каждым запахом, с каждым мигом связано столько самых разных воспоминаний. Странствуя по лабиринтам своей души, ковыляет старик по комнатам своего дома, и каждая комната — повод завязать новый узел, добавить деталь к уже существующему или вспомнить что-то еще.

Ты идешь вслед за ним, держась позади, и с каждым шагом все тягостнее становится на душе. Смерть душит, смерть подступает все ближе, окрашивая горечью настоящего воспоминания детства, юности и зрелости. Но воспоминания Олдена — это не только факты его биографии, не только отголоски былых интересов и страстей. Это еще и истории, пересказанные с удивительной точностью. Сказки, древние легенды и притчи часто обрываются на полуслове, чтобы повториться в реальности воспоминаний. Реальность мифа и реальность памяти — две грани иллюзорной реальности романа.

Словно этого мало, среди историй встречаются и «истории о привидениях», как типичные для фольклора, так и вполне самобытные, вроде рассказанной Юлиусом Смартом истории мистера Тилли. На первый взгляд, Julius T. Smart — всего лишь основатель фабрики по производству апельсинового сока из картофеля, выдающийся человек, место которого тем не менее на обочине памяти Олдена. На второй — современный алхимик, одна из центральных фигур, с именем и историей которого связано множество странных, ярких, необъяснимых и порой зловещих символов.

Все истории увлекательны сами по себе, но скрыто в них неизмеримо большее. Неизменно завораживает та пугающая связь, которую они находят с другими событиями романа, не только объясняя их, но и направляя. Каждая из историй содержит ключ к воспоминаниям Олдена; ключ, который сам рассказчик обычно не замечает. Постепенно душу охватывает тревога. Странных совпадений и противоречий слишком много, чтобы просто от них отмахнуться. Что за дом себе выстроил рассказчик?

И только вместе с финалом приходит ужас понимания. Никогда рассказчику не выбраться из лабиринтов памяти, никогда не обрести покой. Даже в смерти ему не обрести приют, ибо ей дано придти к человеку только один раз. Только читателю оставлено право выбраться из лабиринта символов и смыслов, закрыв роман на последней странице. Только ему — и никому другому.