Павел Пепперштейн, Сергей Ануфриев «Мифогенная любовь каст. Том 1»

На двадцатой странице я подумал — ну ничего, пусть и стеклянные жопы, зато написано здорово. На сороковой странице меня чуть не стошнило из-за мерзкого лубка и постоянно повторяющегося слова говно. На сотой я утомился, потому как одно и то же без тенденции к переменам: натужное сказкоблудие с лобовыми намеками и вымученной, неубедительной криптоисторией.

Некий лев данилкин расписал параллели событий в книге с фактами из истории ВОВ. (Зачем он это сделал, сказать сложно, поскольку любой школьник может сделать то же самое, ибо в романе все черным по белому разжевано и выблевано.) Если же присмотреться, то становится очевидно, что никаких параллелей между действиями парторга Дунаева и событиями ВОВ нет: плоскости магического и реального не пересекаются. Монстры из сказок действительно просто дерутся между собой, никак не влияя на наши с вами мир и историю (как и многие, я не понимаю, почему герои авторского американского романа сражаются за немцев и не надо мне про дихотомию Россия/Запад). События просто происходят в одном месте и в одно время, поэтому и хочется их связать друг с другом, но связывать, увы, нечего. Если же и допустить, что они и связаны, то получается ровно наоборот — это Смоленская операция влияет на бой Дунаева и Карлсона, выкручивая авторам руки и заставляя их прописать триумф «мужчины в полном расцвете сил», это гибель Черноморского флота отдает победу в руки Феи убивающего Домика, это упорство советских войск под Москвой вручает герою иглу из яйца Бессмертного. И эта вынужденность товрчества заметна во всем: у авторов нет какой-то своей идеи, под которые они могли прогибать мир, замысла, дающего возможность манипулировать событиями, они сами прогибаются, делая текст предсказуемым; если и натыкаешься на какие-то интересные моменты, то быстро понимаешь, что они потырены у предыдущего, действительно талантливого, поколения фантастов. Хорошо заметна страшная вторичность почти всего — задумки, декораций, героев, языка. В результате вся книжка — как банка, привязанная к Т-34.

Некоторым читателям представляется, будто в книге есть глубокий постмодернизм, притчевость, некие аллюзии, требующие начитанности, какие-то якобы изящные парафразы... Нет здесь ничего этого, просто детский советский фольклор, перемешивающий мат, секс, мифологию и наигранную жестокость. Нет, это хорошо написано, кто бы спорил, у Пепперштейна с Ануфриевым действительно талант, но используется он ими почему-то ради фокусничанья с элементами даже не ловкости руки, а мелкого мошенства. Читать МЛК — как параллельно читать Эренбурга и сводки Совинформбюро, приняв одновременно слабительное и рвотное.

Что касается мата и всяких через слово поминаемых писек, то довольно быстро они затерлись, поблекли, перестали вызывать какие-либо эмоции вообще, и я стал их фильтровать, благо никакой нужды в них нет и никакого смысла они не несут — только чувство молодецкой лихости и подростковой удовлетворенности для авторов. Потом также перестал замечать стихи — больно уж они однообразные и заунывные (какая-то струйковская графомания) — как и весь роман, впрочем. А если вспомнить эксперименты авторов с народной этимологией (Парадиз — парадный, город — гордый, и, как вершина этого дебильного креатива, блок — Блок), совсем тошно становится.

Самое же скверное, что я бы наплевал на все свои претензии и рефлексии, занудство и придирки, если бы это было интересно читать. Но нет. Не интересно. Не захватывает. Рукоблудство и мозгоклюйство. Скучно и уныло. Считаешь страницы, сколько прочитал и сколько осталось — ох, много еще, тяжело идет, никак кончить не могу (да-да, я тоже так умею; да все так умеют — дурное дело нехитрое). Зря потраченное время. Не вижу никакого смысла (и не имею никакого желания) читать второй том.