Ольга Голотвина «Это мои герои!»

Старая я стала и ленивая, а еще разуверившаяся в человечестве в лице писателей. Что ни начнешь читать – одно пустое место за другим попадается. А рассказы вызывают двойные опасения, даже если от замечательных и проверенных авторов. Даже у Бредбери, или, допустим, Эллисона, или даже Шекли такой бред иногда попадается – прости, Господи!

Потому рассказы у меня на очереди обычно долго лежат. И этот полгодика пролежал, никак не меньше. Хочу же, чтоб попался нормальный роман, чтоб уже дочитать его с удовольствием, ан нет – что ни откроешь – плакать хочется. И тут уж когда от чего, — но больше всего достается грамматике и здравому смыслу.

Но вчера у меня был очередной приступ веры в человечество после просмотра нового удачного (!) русского сериала, так что я читала все подряд. Книг четыре или пять были как открыты, так и закрыты, а дальше по алфавиту шла моя вторая любимая писательница после Маккефри. Да, Голотвина.

Ну что сказать? Я вижу, как это было сделано, я понимаю, зачем это было сделано, но очень хочется срисовать узорчик. ))) В первую очередь – вера во что-то прекрасное, с чем уже давно попрощался такой старый циник, как я. Взгляд со стороны. Даже смерть глазами художника – это больше, чем смерть.

Для меня смерть – это больницы, это паскудные врачи, это деньги, это бюрократия, это доставучие соседи, снова бюрократия. Я не вижу в этом не просто ничего прекрасного, а ничего вообще. Для меня, честно говоря, и жизнь не особенно отличается. И рождение, к слову, тоже. Но тут уж наше время, наше родное государство, позаботившееся о том, чтобы максимально усложнить для человека как появление в этом мире, так и прощание с ним. Это не говоря уже про жизнь, ну да ладно.

А Голотвина, между прочим, сильно меня старше.

Один из фантлабовских рецензентов считает, что реальность рассказа не имеет отношения к реальности. ))) А я отвечу, что первым открытием того, что литература не имеет отношения к реальности, для меня стало Мцыри. Вот если внимательно прочесть: То был пустыни вечный гость — могучий барс. Сырую кость он грыз и весело визжал; то взор кровавый устремлял, мотая ласково хвостом, на полный месяц. Все быстренько закрыли глаза и представили себе весело визжащего барса, который при этом ласково мотает хвостом. И попрошу заметить, что он при этом еще и кость ухитряется грызть. Сюрреалистическая картина, не правда ли?

Другой вопрос, что возраст автора колебался в границах пубертата, так что простительно. Но во времена пубертата моего личного от Лермонтова меня отвернуло лет на десять. Что глупо.

Это притча. А к чему? Не надо судить художественное произведение за несоответствие деталей. Нет, желательно, конечно, весело визжащих барсов исключить, но если уж без них никак, если слова выходят за рамки общепризнанного мира, то черт бы с ним, с тем миром.

А уж тем более если, как у Голотвиной, реальность автора просто не совпадает с реальностью читателя. С моей тоже, к слову. Я ну совсем не верю в доброе и вечное, да и в разумное относительно к человечеству – далеко не всегда. Но, когда в мое старое циничное сердце поэт пытается вложить кусочек прекрасного – это здорово. Другой вопрос, что прекрасное благополучно отторгается почти сразу и никакие иммунодепрессанты тут не помогут. У меня грандиозный иммунитет к доброму, а часто и к вечному. Так что тем более спасибо за экскурсию в идеальный мир.

Где-то в чем-то это – Бредбери. Это – лучшие стороны Лукьяненко. Это – ее герои.

Но я честно признаюсь: на грелке бы этот рассказ не оценила бы вообще. Потому что решила бы, что автор – подросток, остро нуждающийся в половой реализации. И не потому, что этот вопрос поднимается, как раз вовсе даже наоборот. Я просто для себя подозреваю, что к прекрасному тянет именно в моменты свободного поиска. Так что, не зная фактуры, автора запросто можно заподозрить в избыточной свежести восприятия. И оттого рассказ вызывает у меня еще большее восхищение.

Миры, осколочки миров, почти отсутствуют. Они здесь не нужны и не важны. Но они есть и я их вижу.

Читабельность у Голотвиной всегда была выше всяких похвал и этот рассказ – не исключение.

Интрига держит несмотря на то, что почти сразу догадываешься о развязке. Но, как я уже неоднократно повторяла, это – высший пилотаж. Когда ты знаешь, что будет, но оттого ждешь с еще большим нетерпением: а как автор разрешит конфликт? Как подведет к финалу?

Персонажи в рамках задумки великолепны. В рамках – потому что это как в карикатуре – когда несколькими штрихами надо изобразить характер, личность. И нельзя выйти за рамки этих штрихов, нельзя взять масло или даже уголь растушевать. Нет, эти штрихи – и все. И в них – человек.

Идея – это стержень рассказа. Рассказа в принципе и этого в частности. Читайте, господа, читайте. Тем более, что рассказ – размером с эту рецензию всего.

Душевность тоже всегда была сильной стороной автора. Эти люди, даже когда они не особенно удались (бывало и такое, да, Орешек – не мой герой, определенно), они все равно все – мои знакомые. И очень хорошие. Я помню их гораздо лучше, чем многих людей.

Мне интересен каждый миг, проведенный в ее книгах. Я этот миг всячески смакую и ловлю кайф.

Погружение сильное за счет эмоционального потрясения. Вообще меня книги Голотвиной скорее радуют, чем потрясают, но этот рассказ действительно другой.Ассоциации: Доктор, Категория Зэт, однозначно.

В начале писательской жизни герой, тоже автор, сооружал «плохие концы» жести ради. Чернушник был, а ля Джордж Мартин – правда, почище. К концу писательской (и биологической) жизни он подобрел, размяк, и собственные «молодые» тексты повергают его в ужас, вырывают вопль протеста – да как же я мог эдак ни за понюшку героев морить? Это ж мои герои! Щас я исправлю, спасу от смерти, перепишу всё! НЕ ДАМ!

А над конструкцией – ещё один такой же уровень. Можно так бесконечно, и рефлексировать над вопросами жизни-смерти героев тоже можно без конца. Приятно бывает пофилософствовать над теоретическим «правильным автором», «правильной книгой». «Я был молод, когда писал её. Мир казался мне беспощадно жестоким. Теперь, прожив столько лет, я знаю, что жизнь добра, а люди милосердны.» Ну и когда этот автор был прав? Никогда, либо где-то в не отмеченном им самим промежутке меж этих двух глупостей, очевидно. Что касается меня, то и чернуха, и слащество очень претят. Судьба героя должна быть не хэппи и не бэд, не из этого следует исходить. Она должна быть _подходящей_. Суммировать опыт, выражать идею, раскрывать тему.