Георги Господинов «Времеубежище»

Иду вперед и становлюсь прошлым

Конечно ужасно, Нелепо, бессмысленно,

Ах, как бы начало вернуть?

Начало вернуть невозможно, немыслимо

И даже не думай, забудь.

Букер 2023 взял болгарин Георги Господинов и, благодаря Поляндрии No Age, у нас есть возможность познакомиться с романом-победителем не через год-два, когда переведут-напечатают, а уже сегодня. О чем книга?

«Времеубежище» своего рода антитеза прустовому «В поисках утраченного времени», ответ двадцать первого века на вопрос двадцатого: можно ли вернуться в прекрасную пору, когда деревья были большими, а сами мы юными? И звучит он примерно, как «можно, но зачем, убежище подходит, чтобы отсидеться и переждать, для жизни оно не предназначено». Приятель героя-рассказчика, некто Гаустин (гибрид гарибальдийской воинственности со смирением Блаженного Августина в имени),в начале 80-х покинувший социалистическую Болгарию, в наши дни открывает в Швейцарии клинику для больных Альцгеймером. Замечено, что оказавшись в обстановке, похожей на ту, что окружала их в юности, такие больные переживают недолгий, но бурный период ремиссии. И в целом чувствуют себя лучше, продолжая в ней оставаться.

Начавшись капсульно, с отдельных комнат в стиле 30-х, 40-х, 50-х, etc, заведение быстро дорастает до высотного здания, каждый этаж которого посвящен определенному сегменту определенного десятилетия, ведь начало, конец и даже разные трети различались. Оказавшись неожиданно востребованной, клиника открывает филиалы в крупных европейских городах, превращается во франшизу, и вот уже это сеть пансионатов, тематических парков с эффектом погружения, куда стремятся вполне здоровые и вовсе не старые. Скоро поветрие превращается в пандемию, лесной пожар, охвативший все Европу. Люди не хотят жить настоящим, стремятся вернуться в прошлое, и вот уже страны проводят референдумы, решая, в каком десятилетии хотят видеть себя граждане.

«Что за чушь?» — вы спросите, и будете правы. И будете неправы, потому что разве не попытку развернуть целую страну в социалистическое прошлое видим мы сейчас? Я не знаю, как там в Болгарии, писал Господинов наверняка о своей родине, а сцены демонстраций: социалистической, с кричащими «Ура!» в ответ на лозунги из репродуктора и одетыми в мешковатые костюмы людьми с красными знаменами; и националистической, в не менее нелепых народных костюмах с огромным знаменем, которое разворачивают над площадью 4000 квадрокоптеров — обе сработаны одним политтехнологом, — все это утрированное отражение действительности. Но нам-то с вами далеко ходить не надо, чтобы увидеть свои «вкусно и точки».

Концепт возврата в прошлое посредством окружения себя вещами из определенного времени сегодня довольно актуален: живет, не выходя на улицу, не желая знать новой реальности, среди одних и тех же предметов, домашний тиран-мать в «Повелителе вещей» Елены Чижовой; герой «Собирателя рая» Евгения Чижова (да, бывают совпадения) сделал источником дохода хобби — сбор артефактов советской эпохи. Польский журналист Витольд Шабловский вместе с женой пошли дальше, проведя над собой социально-хронологический эксперимент: на протяжении года, во время которого писали книгу о Польше начала 80-х «Наша маленькая ПНР», они пользовались вещами из того времени, читали газеты, готовили еду из доступных тогда продуктов. В том смысле, что Господинов не открывает Америки, скорее углубляя, расширяя, доводя идею «вперед, в прошлое» до абсурда.

Стилистически «Времеубежище» — это такое соединение медленно разворачивающихся периодов «Волшебной горы» Томаса Манна с афористичностью Станислава Ежи Леца. Чтение эмоционально инертное, как всякий роман, который скорее трактат и притча, чем история. В советское время такое называлось роман-предостережение, меньше трех сотен страниц воспринимаются как все семь. Отдельные истории почти цепляют, как про битломана, который пережил «озарение», что Джона Леннона должны застрелить, и пытается предотвратить убийство, но они тонут в бесконечных рассуждениях о прошлом, будущем, времени, от которых начинает подташнивать уже к середине, а к концу на эти слова развивается стойкий рвотный рефлекс.

Социокультурным кодом поколения не станет, но иметь в читательском активе нелишне.