М. С. Парфёнов «Обрывки»

Бронебойная прямота — основополагающая черта всего творчества Михаила Парфенова. По неизвестной причине он сковал себя рамками примитивных слэшеров или студенческих баек и даже не пытается вырваться из этих границ. Его не очень обширная библиография переполнена простейшими, прямо-таки одноклеточными историями, как правило, затянутыми и скучными.

В случае с «Обрывками» он вдобавок схалтурил, о чем, нисколько не стесняясь, сообщил в своем писательском паблике сам. Цитирую:

«…в рассказе совершенно не раскрыта суть тех монстров, с которыми сталкивается героиня.

…для себя я знаю, что это за странные создания и почему у них бумага на лицах. Но мне захотелось оставить эту историю еще и такой, какая она есть. Потому что ее смысловой посыл как раз и заключается в этакой вот «обрывочности» — люди-обрывки, жизни-обрывки, ситуации-обрывки.»

Какие такие «люди-обрывки»?! Если так автор говорит о собственных персонажах, то как это может понять читатель – если он не читал авторских объяснений в его паблике? Или авторские объяснения в паблике – это бесплатное, но обязательное приложение к каждому тексту Михаила Парфенова? Хорошо, пусть так. Но ведь даже такое объяснение – «я для себя про монстров знаю, а вам не скажу», «люди-обрывки» — оно ведь ничего не объясняет!

Тогда зачем эти объяснения?

Главное, что из них можно узнать, это то, что автору «захотелось».

Но литература не знает такой штуки – «захотелось»! Должна быть художественная обоснованность. Сюжет. Мотивация персонажей. Стилистика. Образы. А «захотелось» — это из какой-то другой сферы.

Однако читатели Михаила Парфенова вынуждены иметь дело именно с этой «творческой» категорией: захотелось автору — и живите с этим! Поковыряйтесь в авторских мозгах — может, найдете потаенные смыслы, что он заложил в свой текст. Спойлер: не найдете! Потому что только автор способен понять заложенные в текст образы: он так видит, хочет и чувствует. Собственно говоря, весь пост Михаила в его паблике проще, не напрягаясь, свести к цитате из знаменитого советского мультика: «И так сойдет!»

Но вернемся к прямолинейности автора. Судите сами — весь сюжет рассказа можно уместить буквально в несколько предложений: девушка ухаживает за неспособной самостоятельно сходить в туалет душевнобольной бабкой. Жизнь несчастной девушки, которая почему-то зовет себя Юки, напоминает ад: уход за выжившей из ума старушкой дело нелегкое, а надо еще на жизнь зарабатывать. Однажды бабка говорит, что видела давно умершую сестру в окне, а чуть позже отрывает куски обоев (наверняка в этом действии имеется смысл — обрывки!), утверждая, что все знакомые ей умершие спрятались там, за бумагой. Ранним утром невыспавшаяся Юки мчится на работу — развешивать объявления и встречает свою бабку, которая рвет приклеенную рекламу. Хотя это глюк – бабка была не ее, а незнакомая. Секунду спустя несчастную девушку хватают монстры с бумажными лицами…

Трам-парам-пам! ВСЁ!

Вы можете сами убедиться: я пересказал сюжет во всех деталях.

А, нет. Вот потрясающий до глубины души финал, последняя фраза рассказа:

«Обрывок за обрывком, обрывок за обрывком, пока Юки не откроет глаза, чтобы посмотреть на мир своим новым бумажным сознанием».

«Бумажным сознанием»?! Не знаю, как объяснить этот образ (это автор даже в своем паблике объяснять не стал). Это способен понять только тот, кто насмотрелся детского мультяшного сериала «Бумажки» — вот там все персонажи сделаны из бумаги и, очевидно, обладают вполне бумажным сознанием.

Как ни прискорбно, но «Обрывки» разваливаются на части, на отдельные, мало связанные между собой сцены — отчего модераторы сайта ошибочно назвали рассказ сюрреалистическим. А что в нем сюрреалистического?

Гадящая на пол полоумная старушка? (Злобные невменяемые бабки – излюбленный образ и наиболее часто встречающийся персонаж у автора. Бабки — главное зло этого мира.).

И все же главная беда рассказа «Обрывки» (как и многих других произведений Михаила Парфенова) – отсутствие конфликта, двигателя и одновременно топлива для сюжета.

То есть в теории конфликт существует – если иметь в виду взаимодействие Юки с бабкой, не зря же этому уделена половина рассказа. Только этот конфликт никоим образом не развивается: они описаны, как они есть в настоящем (и в настоящем времени!) – а дальше ветра вдохновения уносят автора совершенно в другую сторону: какие-то призраки, оборванные объявления, монстры на территории заброшки… И… И все!

Объединить две совершенно не стыкующиеся между собой части может только одно: предположение, что в этом рассказе чокнулись все. Сперва выжившая из ума бабка, а потом от нее безумием заразилась Юки. Поэтому оба персонажа видят призраков. Только бабка – своих знакомых ищет за обоями в комнате, а Юки похищают какие-то монстры с бумажными лицами, после чего у нее самой появляется «бумажное сознание», которым она куда-то «смотрит». (Кстати, тоже вопрос: как можно смотреть сознанием? Без участия глаз?)

Автор любезно пояснил, что его историю могут не понять, и это нормально.

Но я, кажется, все-таки понял. Разгадал социальный месседж данного текста, его основной посыл. Она состоит из двух очень простых идей: бабки – зло; ухаживать за бабками опасно и нельзя – можно заразиться дурью и глюками.

В этих двух идеях состоит мораль текста. (Но большинство людей сочтет такие идеи, скорее, аморалью).

Впрочем, в творчестве Михаила Парфенова я не впервые сталкиваюсь с подобным. В мире, как его видит этот автор, добро либо вообще отсутствует, либо наказывается самым жестоким образом. И в этом состоит главное отличие творческого метода автора от того, что обычно используется в молодежных слэшерах и ужастиках, где наказывается зло, а добро либо торжествует, либо, как минимум, выживает.

Почему-то у Михаила Парфенова эта схема всегда вывернута наизнанку. Почему? Нет объяснения.

А понимать автора без объяснений сложно. Как будто он и не хочет, чтобы читатели его понимали (приберегает темы для будущих разъяснений в паблике?)

Всю первую часть рассказа меня мучил вопрос: почему Юки? Она японка? Тогда почему величает себя Киселевой? Почему у японки русская фамилия? Только в конце автор расщедрится на объяснение: оказывается, это псевдоним! Хотя, я, глупец, так и не допер, кто она — Юки или Юля Киселева? Как ее идентифицировать?

Далее: переусложненный язык. С одной стороны, весь рассказан написан глаголами в настоящем времени – так пишут пьесы или сценарии. Но это единственное, чем рассказ раздражающе напоминает сценарий. Во всем остальном вычурное повествование только сбивает с толку: таким языком сценарии не пишут, такое невозможно перенести на экран.

Цитаты:

«Быстрый взгляд поверх покрывала на заплутавший в проводах от зарядки и наушников телефон.» Чего?? Без пол-литра не поймешь, что там где заплутало. А главное – зачем? Зачем нужно так сложно сообщать читателю, что девушка взглянула на экран мобильника?

«Злой, требовательный вой вдруг срывается в хныкающий плач, от звуков которого Юки начинает дрожать. Ее трясет, мобильник скользит из рук обратно, в путаницу проводков. Сознание Юки тоже скользит по вязкой жиже между сном и явью.

Ведь она помнит, прекрасно помнит, в голове мелькают яркие живые картинки, будто листки с ее первыми детскими комиксами из альбома, что бабушка подарила на десятый день варенья, то есть целую вечность назад.»

Почему мобильник «скользит»? У кого-нибудь скользит? У меня ни разу не скользил. Какая «вязкая жижа»? У кого-то есть жижа между сном и явью? Почему жижа – а не пропасть? А что бабушка подарила на «десятый день варенья» (сколько лет этой Юки, что она так выражается и так четко помнит про 10-й?) – я понял с трудом. Перечитать пришлось два раза, пока допер.

«Ее смывает по влажной простыне, тьма кружит, спертый воздух душит, липкая от пота кожа на руках и шее чешется».

Юки смывает. Жижей, надо полагать. Между сном и явью. М-да.

Но подождите, это еще цветочки. Ягодки – в описании физиологии. Сочетание грубого натурализма и цветистых фраз производит невероятно отталкивающее впечатление; автор всячески эстетизирует мерзость, словно пытается заставить читателя любоваться всем этим.

«Желтая полоса на порченом линолеуме указывает путь к ванной. Свежие коричневые ляпы. От резкой вони мутит больше, чем с недосыпа…

Шатающейся походкой Юки бредет к ванной. Огибает лужицы экскрементов, цепочкой наметившие дорожку от бабулиной спальни через весь коридор…

Старуха раскорячилась на унитазе, жалкая и уродливая. Ночная рубаха задрана до пояса, дряблые ляжки расхлястаны, перепачканный рваный памперс сполз на колено. Одна рука уцепилась за край ванной, сереют широкие полоски грязи под отросшими ногтями. Другая рука ощупывает в поисках опоры полотенцесушитель: ладонь хаотично ползает по трубе, как огромный слепой паук. Лицо бабули перекошено, с губы свисает нитка белой, влажно поблескивающей слюны.»

Обратите внимание, как старательно автор сосредотачивает мысли читателя на дерьме: коричневых ляпов ему показалось мало, были добавлены еще и «лужицы экскрементов». Каков язык! Сочетание несочетаемого, полное отсутствие вкуса, языковая глухота и странные выдумки, вроде «расхлястанных» ляжек – все это снова и снова ложится грязным ляпом на совесть автора.

Я думал, что стоит еще ткнуть автора носом в то, что не бывает варикозных вен на пятках…

Но незнание матчасти – это тоже характерная черта автора, и совсем не новость для меня.

Так есть ли смысл? Докопаться в рассказе можно до каждой буковки, настолько текст бесхребетный и непродуманный. В нем плохо абсолютно все.

Первой моей реакцией было: что за хрень я прочитал? Потом я понял, что автор, по его собственному признанию, не продумывал детально содержание рассказа: просто ветер дунул на северо-запад и Михаил пошел туда же, а потом направление ветра сменилось… И все.

Какое этому может быть объяснение? Только одно, я об этом еще весной говорил: Парфенов М.С — плохой рассказчик.