Игорь Прососов «В тенях империи»

Познакомился с творчеством автора из обоймы володихинского «Бастиона», прочитав повесть «Что наденет мальчик» в антологии «Великое искомое». Отличный был оммаж Гибсону.

В романе «В тенях Империи» на первых же страницах попалось цитирование «Бегущего по лезвию». Окей, такое мы читаем.

Астероид в Пустоте. Обреченный человек, чтобы не сойти с ума в помещениях булыжника, начитывает письмо-исповедь, рассказ о своей жизни.

»...чтобы большинство наслаждалось светом и сладостью, как любит выражаться наш общий знакомец, те, кто их дарят, обязаны рыскать в тенях; и сами обращаться в тени.»

Вот, собственно, и смысл названия романа раскрывается, и кредо спецслужб Российской Империи. Чем-то похоже на модус действий Отдела Особых Обстоятельств при секции Контакта в Культуре Бэнкса. Ну и Стругацкие о похожем писали.

Чтобы не утруждать себя постепенным введением читателя в мир романа, второй главой пролога идёт «Выдержка из труда профессора Бернхарда Гнайде, д-ра политологии, магистра социологии, Берлинский университет, «Критика Утопии: Империя, которой нет»» где с точки зрения евродемократии рассказывается о истории становления и реалиях Второй Империи, возникшей на руинах РФ в конце двадцать первого века. Демократический приход к власти монархистов; референдум; избрание Первого Государя; быстрый экономический и технологический рост. Текущее положение: русские технически продвинуты, но верующие; дружелюбные, но придерживающиеся «традиционной морали»; управляемые боярами-спецами, но имеющие монарха; есть соцлифты, но поощряется создание боярских родов; прямолинейны, не политкорректны. Данное эссе использовалось при подготовке документа «О необходимости подготовки стратегии превентивного удара» по РИ.

Выпускник космической академии соглашается на вступление в Дальнюю Разведку и подселение в сознание «шептуна», чужого поведенческого профиля.

Сударь Прососов продолжает радовать меня, обожающего пасхалки и отсылки. Новоиспеченный навигатор осматривает корабль:

"– Славная, – говорю, – лайба. Небось этакое колесо и до Пояса дотянет?

– Отчего бы, – отвечает отец-командир, – не дотянуть? Пожалуй, и до Плутона долетит, как мыслишь?

– Почему бы, – отмечаю, – купеческой ладье не долететь до Плутона, ежели на то будет желание благородных донов?»

Так к месту смешать Николая Васильевича и братьев Стругацких!

Роман из четырёх повестей, разделенных интермедиями.

Casus belli — игры двух российских и нескольких зарубежных спецслужб на русском Марсе, связанные с технологией загрузки поведенческого профиля. Молодой навигатор оказывается в самом центре событий. Теряет идеалы, находит любовь, меняет место работы.

Jure dicere — после засвета в операции, получившей название Марсианский Провал, героя отправляют на дальний фронтир, на терраформированный Тритон, спутник Нептуна. Доставка больших объёмов грузов экономически невыгодна, поэтому колонисты несколько откатились в прошлое. На территории Корпораций появляется загадочная мегаструктура высотой в десятки километров. Первый Контакт? Постсингулярность c отсылками к Евангелию? Лихие казаки в бронескафах разберутся. Тут у автора позиция простая — никакого преклонения перед постчеловечеством, только Православие, только хардкор. Точку зрения понимаю, но принять не могу.

In hoc signo vinces — почитал вики про этот девиз. Нет, я знал, что императору Константину было очень своевременное видение с надписью ΤΟΥΤΟ ΝΙΚΑ, но что девиз этот где только не использовался, включая пачку Pall Mall, не знал. Даже дополнил страничку в вики, добавив упоминание этой повести.

Нам ежестранично внушают, как велика и могуча Российская Империя 2.0. Но нет-нет да и ворвётся в текст нечто вроде:

"…Даже уборщиц мы нанимали из местных; бюджет посольства способен был вызвать слезы жалости у иного русского нищего.»

Первое — на посольство денег у процветающей Империи денег почему-то нет. Второе — откуда вдруг в самом могущественном государстве мира взялись нищие?!

Потом, правда, напряжёнка с финансами объясняется цивилизационным кризисом после исхода четверти человечества на кораблях постчеловеков.

Герой сослан в Авениду-де-лос-Муэртес, карликовое государство в ЛатАме.

Кратко описываются катастрофические последствия предыдущего кризиса постсингулярности, восхваляется импортозамещение.

Прососов всё-таки эрудирован. Ни одного сюжета без отсылок; вот и в данной повести одна из главок названием и диалогом в тексте отсылает нас к «Бойне номер пять» Воннегута.

Проскользнуло крайне интересное наблюдение — на третьем правителе в династии случается кризис:

«Закономерно. Видишь ли, любезный мой олух, посадить на трон любого дурака можно. Он его даже удержит. Лишь бы бюджета хватило. И наследник выдюжит – не сам, так люди верные вытянут. Третий государь – всегда кризис. Проверка. И государства, и правителя.

– Как так?

– Закон природы, если угодно. Рюрик, Олег, кризис. Михаил Федорович, Алексей Михайлович, кризис. И не только для монархий верно. Республика, Директория, понятно. Ленин, Сталин, тем более.»

Интересно «бьётся» ли эта эмпирика в других династиях? Или специально под сюжет подгонял?

Мутная запутанная операция спецслужб, претендент на престол, гаучо и мачо.

Философская дилемма: кто должен быть на престоле — Святой или Дракон? Вывод — на троне должен быть Рыцарь, защитник, разумный и справедливый, но при необходимости рубящий головы Драконам, в том числе и демократическим.

Ad majorem Dei gloriam — финальная часть романа.

Прососов навечно очарован Гибсоном:

«Где-то над головой раз за разом рассыпается на осколки голографическая роза.» Спасибо тебе, брат-киберпанк, за радость узнавания.

Вообще, первые сцены повести и декорации очень стильные.

Героя заносит в Великое Княжество Литовское:

«В Литвинии были стриптиз, но не легальные бордели; казино, но не игорная мафия; люди в звериной шкуре, но не звери с человеческим умом; импланты, усиливающие возможности человека, но не дополняющие таковые.

…Гордецы, тароватые умницы, дружелюбные, но ставящие превыше всего собственную независимость, литвины вот уже век жили торговлей и туризмом.

Мне они были симпатичны.»

«В те дни, когда старые имперские земли потянулись к исторической метрополии, бытовало серьёзное опасение: русские начнут брать своё силой оружия.

То, что подобное мальчишество осталось в прошлом, еще никто не понимал. Тогда вообще казалось – большая война на пороге, из-за того ли, другого…» Не казалось.

Опять зубодробительная суперсверхсекретная операция. Настолько секретная, что пришлось гипнозом блокировать до поры до времени воспоминания агенту. В качестве сайд-миссии была спасена колония русофобов-диссидентов.

«Украинцев – в первую очередь, так как их страна добровольно – и без какого-либо явного вмешательства – попросилась под протекторат Короны.» Не угадал.

Для тех, кому не хватает многочисленных имперских циклов Злотникова. Похоже, но умнее, тоньше, композиционно изящнее.

Романтическая линия для автора и героя важна, а для меня и сюжета — не особо. Но не раздражает.

В романе полно цитат из стихов и песен: Бродский, Высоцкий, Штейгер, Смоляк, Мандельштам.

К минусам можно отнести некоторую невнятность при описании многоходовочек. Автору-то всё понятно, он в этом мире живёт, а вот читатель может не разобраться.

Ну и, конечно, непонятно, зачем было делать такую вырвиглазную обложку. Фехтование по касательной упоминается только в первой повести.

Я не сторонник очередной Империи, и автору меня убедить в устойчивости конструкции не удалось, но читался роман с интересом.

8(ОЧЕНЬ ХОРОШО)

Жду от автора полноценное переосмысление Гибсона. Пусть даже вещь окажется оммажем, уверен, получится стильно.

Жизнь и приключения сотрудника спецслужб возожденной Российской Империи в космическом будущем. Роман составлен из нескольких повестей, на мой взгляд, каждая следующая качественней и интересней предыдущей. Первая все же несколько схематична сюжетом и сумбурна деталями и персонажами. Дальше мир обрастает уютной атмосферностью, а экшен и всякие интересные мысли органично вплетаются в канву происходящего. Финальная повесть уже хороша без всяких скидок, особенно интересен вышел образ Новой Галиции — автономной космической территории, на которой поселились противники Империи, и которая строит свою идеологию на инаковости. В контексте романа образование выглядит достаточно осмысленно и вызывает некоторое уважение (большее, нежели политические силы, соответствующие этой идеологии в реальности). Линию отношений героя с юной императрицей кто-то мог бы посчитать наивной, но лично для меня она заведомо беспроигрышная. В тексте есть некоторое число интересных мыслей и цитат, меня пожалуй более всего зацепило (приблизительная цитата):

«Люди отлично умеют забывать будущее. Это нескоро, это не со мной и т.п.»

Имперская тема у нас в фантастике вообще пользуется немалым спросом. Есть даже конвенты, на которых отдельно награждают за романы с имперским самосознанием (а отдельные, не будем показывать пальцем, организаторы и авторы всячески стремятся продвинуть оное имперско-российское (тм) текстоизложение).

Но, если абстрагироваться от оных парадигм (это я выпендриваюсь в нетрезвом расположении духа), то, по большому счету, никакие имперские особенности не могут сделать текст романа интересным.

И никакие опции в виде второй российской империи (да, с неплохой придумкой, но не более), больших нравственно-моральных терзаний главного героя, неразделенной любовью с сильной мира сего, не могут спасти типа новый российско-фантастический (тм) роман про героя с моральными терзаниями (я бы даже сказал что с мудовыми рыданиями (с)) и неразделенной любовью к случайно встреченной внезапной государыне российской империи.

В итоге мы имеем довольно посредственный текст, перманентно так себе стилизованный под духовные страдания российской империи, со слабым действием и хреновой обложкой (я редко про оформление пишу, но эти два фехтовальщика из олимпийской программы – выше моих сил).

Так что я даже близко не готов рекомендовать оный роман к прочтению. Точно можно было лучше замутить.

Книги по писательскому мастерству указывают, что герой важнее сеттинга и важнее даже сюжета. Мол, автору нужно в первую очередь выписывать фигуру, которая станет протагонистом читателя. Что ж, здешний герой удался на славу. Бравый ротмистр Ерёмин, гусар и бахвал, всегда «лёгко небрит и умеренно пьян», галантнее самого поручика Ржевского («Мадам, разрешите вас финтифлюхнуть!»), в душе — склонный к рефлексии почитатель Бродского и Мандельштама, ранимый, скрывающий неуверенность за грубоватыми хохмочками. На протяжении четырёхчастной структуры романа Ерёмин проходит путь от «как вино впивал он воздух сладкий» до «я лишился и чаши на пире отцов».

Достоинством книги является редкое в жанре фантастике обращение к шпионской тематике. Приходят на ум Ф. Форсайт и Р. Ладлэм, Ле Карре и Гришэм. Шпионская экзотика: явки, пароли, «легенды», работа под прикрытием, дипмиссии, банановые республики, «эль президенто», «хвосты», «кроты», провокации, многоходовки спецслужб, — разнообразит, говоря суконным языком книжного обзорщика, рацион любителя фантастики. А фантастика, собственно, есть в романе? Волноваться не нужно, перечень фантдопущений внушительный: эксперименты над сознанием, «универсальные солдаты», межзвёздная экспансия, уход в сингулярность и крах постчеловека.

Нельзя пропустить геополитическую составляющую книги. Автор изображает ряд раскладов: «Литвиния» на месте восточно-европейских лимитрофов (это не ругательство, а термин политолога Цымбурского) как спутник Российской Империи, расползание ЕС; осторожно предлагает рецепты госстроительства: «мягкая сила», дублирование важнейших служб и ведомств для здоровой конкуренции между ними. «Закат Европы» и всего коллективного Запада по сюжету обусловлен уходом значительной части населения в «зачеловечество» (подданных реставрированной Российской Империи постгуманизм не прельщает: «знающий о бессмертии души не стремится к бессмертию тела»).

Кто-то сгоряча упрекнёт автора за одинаковую речь всех персонажей. Но «это не бага, это фича», ведь вся книга — расшифровка диктофонного монолога ротмистра Ерёмина, который ожидает смерти в рубке неисправного боевого модуля. Герой вспоминает места, встречи, людей, передаёт былые разговоры как может, своими словами. (Имея честь лично знать автора, утверждаю: голос ротмистра Ерёмина наполнен интонациями, тональностями, паузами г-на Игоря Прососова.) Нарратив романа пропущен через фильтр восприятия ротмистра, через его эмоции — их наличие выгодно отличает «В тенях Империи» от других текстов с повествованием от первого лица. Голос и эмоции главного героя — главные удачи книги. А теперь время сказать об её упущенных возможностях.

Автор вскользь объясняет ренессанс материально-бытовой культуры времён Российской Империи. Почему у межзвёздных колонистов одежда «под старину», самовары и конные экипажи? «Принцип сверхсветового движения: чем тяжелее груз, тем дольше летит судно и тем больше горючего ест». Едва оклемавшихся с анабиоза колонистов выгрузили в чём мать родила посреди голого поля. Им пришлось создавать технологические цепочки с нуля. Конечно, темпы взяты ударные, но всеобщей электрификацией ещё и не пахнет. Отсюда — домотканая одежда, самодельные шарабаны, самовар вместо электрического чайника и русская печь вместо мультиварки. С колонистами всё ясно. А вот трансформация культуры метрополии не комментируется, хотя обосновать возвращение в моду стильной одежды и изысканных манер начала XX века легче лёгкого — привлечь хотя бы феномены косплея и субкультур. Отдельный упрёк автору за то, что не упомянул возврат к традиционной русской орфографии (таковой наверняка произошёл, иначе и быть не может, ибо заявлен всеобъемлющий откат от нынешней похабели, дирижируемой «прачечной», к великой дореволюционной культуре). Хотя бы несколько «еров» и «ятей«! Вывеска, заголовок, гриф на документе или табличка в транспорте, попадающиеся на глаза ротмистру. Почему-то традиционная орфография, которой были написаны 99% важных русских литературных произведений, раз за разом выпадает из поля зрения авторов — реконструкторов Российской Империи.

В зачине книги героя, завалившего выпускной экзамен военно-космической академии, бросает девушка. Такая вот меркантильная сука. Знакомо по современной жизни. В имперском же будущем хочется наблюдать более тонкое, психологическое объяснение. Скажем, барышня «заточена» быть офицерской женой. У неё профессия — сопровождать супруга на офицерские собрания, принимать участие в комитетах офицерских жён, наконец, щипать корпию. Она к этому с девчачьих косичек готовилась. И выйти замуж за человека, который не сдал экзамен на чин, будет чудовищным мезальянсом, каковой в будущем неминуемо обернётся двумя сломанными жизнями. Точно так же девице из епархиального училища или регентской школы, т.е. будущей «матушке», странно венчаться с отчисленным за атеизм семинаристом. А купеческой дочке — с мотом и картёжником. Поэтому прости-прощай, «ничего личного» — чистое ratio. Предельно взрослый, уравновешенный подход к жизни. К сожалению, автор не увидал здесь — и в ряде других мест, — как имперский сеттинг может дать мотивацию поведению персонажей. Ну, ничего, дай Бог будет переиздание!

Учебники по писательскому мастерству часто содержат главу о критике. Один из декларируемых там принципов: заканчивать «на позитиве». И в соответствии этому принципу я вспомню эпизод, где казаки в бронескафандрах под водительством ротмистра ведут разведку боем в коридорах неопознанного мегакорабля: странные интерьеры, саспенс, наконец, ужасные картины и ураганный экшн!