При этом прежние стратегии издательств, конечно, не отменены полностью. Есть издательства, которые заняты "рекрутированием" новых, свежих "бойцов", есть такие, кто охотнее работает с проффи, и даже наши издательские монстры вполне "раскрывают объятия" состоявшимся коммерческим литераторам. Но определяющим ныне является именно нацеленное на "брендовость" поведение и издательств, и авторов, и читательской публики.

Следующей фазой нашего развития станет, как кажется, этап некоторой "нетленки". Разумеется, для тех литераторов, у кого это произойдет естественно, нормально, в режиме последовательного развития, это будет по-настоящему. Литератор, прошедший и период обучения и роста, прошедший форму бренда, или хотя бы коммерца, создавший несколько "нестареющий" текстов, перейдет в это состояние автоматически, в силу общих законов литературы, и мы это увидим на протяжении последующих лет пяти- семи-десяти...

Вот только боюсь, не всегда и не везде, ведь мы живем в России, а следовательно, найдутся издатели, которые попытаются "ускорить" процесс, объявят что-то нетленкой, исходя из собственных интересов торговли, ориентируясь на условие "обладания" автором и его текстами. Тогда мы получим несколько ложных авторитетов, возможно, что в какой-то момент столкнемся с переоценкой наших достижений, прокламируемых, впрочем, достаточно серьезно, с использованием всех форм и видов рекламы.

Но конечно, это будут просто "мыльные пузырики", которые так же, как появились, и лопнут, очищая пространство. То есть, будет некая уже не квалификационная, а действительно "высокая" конкуренция. Когда решающим фактором станет не издательский произвол в рекламных технологиях, а подлинный выбор читающей публики, честной школы русской фантастики, возникникшей уже не в силу коммерческого использования тех или иных трюков, а сказывающийся в длительном влиянии наших достижений на общее развитие литературы.

И замечательным является то, что мы оказались вовлечены в уникальный, неповторимый момент развития русской словестности. Потому что мы, русские фантасты, на протяжении очень недолгого времени, стали свидетелями возникновения, становления и развития очень мощной и продуктивной, эффективной и, надеюсь, весьма влиятельной школы фантастики, и к счастью, принимали в этом какое-никакое, а все же участие. Потому что это очень редкое, случающееся раз за много столетий и поколений явление — развитие национальной литературной школы практически от нуля...

Ну, даже если не от нуля, то безусловно, на совершенно новых, парадоксально незнакомых никому из участников "игры" условиях... Ведь прежде правила и условия коммерческого развития литературы существовали в нашей стране лишь тогда, когда и фантастика-то находилась "в пеленках" (так сказать, еще до исторического материализма — ха!). Вот это сочетание отчаянной новизны условий и новизна жанра, под эти самые условия подверстываемая, — и обуславливают уникальность ситуации.

Это нужно понимать, это следует замечать всем, кто сколько-нибудь интересуется литературой или занимается ею. И понимание этого явления, не побоюсь так выразиться, необходимо для оценки всего происходящего в целом, и для правильного представления всего, что нас ждет, надеюсь, уже в недалеком будущем. Очень не хотелось бы упустить это понимание, трезвое, внятное отношение к этому событию. Как говорится, чего и вам желаю...

28 февраля — 6 марта 2006

Коммерческий этап еще свеж, для многих он даже не окончился, пожалуй, только о самых мощных издательствах можно сказать, что они "освоились" в нем "с головой". Этот этап характеризуется тем, что заметно подросли гонорары авторов, "спущенные" до минимума после дефолта, и не за счет первичного и общего, единого тиража книги, "записанной" в какую-либо серию, а за счет переизданий. То есть, возникла конкурентность между авторами, произведениями, и тиражность стала главным элементом, определяющим заработок литератора.

Еще очень заметным стали неудачи тех издательств, которые почему-либо не прошли путь нормального развития ранее, опоздали, и вынуждено подчинились более продвинутым и эффективным конкурентам. То есть, издательские наши "монстры" стали образовываться и управляться по принципу холдингов, когда верхушка, отдающая приказы и контролирующая денежные потоки, едина и существует как бы "сама по себе", безотносительно к собственно книгопроизводству, а издательства, "делающие" продукцию, оказываются "внешней", "наемной" приставкой к этому финансовому "средоточию", сердцевине издателького "образования".

Для многих небольших и не слишком удачливых издательств этот путь стал единственно возможным. И разумеется, в конце этого этапа самые наши мощные издательства, еще не вполне осознанно, а наобум, "методом тыка", принялись формировать авторские бренды, по сути, заменив литератора торговой маркой под его же именем.

Так мы перешли в наш нынешний этап, четвертый, который начался, условно, в 2005-м, и характеризуется созданием авторов-брендов, "разгоном" автора "на всю мощь". Сейчас у любого успешного издательства формируется не общая "конюшня" авторов, а заняты они именно "раскруткой", представлением какого-нибудь автора в виде бренда. Иногда на эту должность кого-то "назначают", как во времена Ельцына "назначали" на пост миллиардера, иногда это происходит естественно, за действительные заслуги перед жанром. И этот процесс, разумеется, уже не остановить.

На первом этапе "новой" фантастики, когда коммунистическая опять же "бритва" сменилась большей, чем прежде, свободой авторского самовыражения, когда были открыты шлюзы в понимании западных произведений, самых наработанных образцов текста, что произошло с принятием закона об издательских кооперативах, кажется, в 89-м, никто отчетливо не понимал, что с этой свободой делать. Все читали, и при том, мало что понимали в прочитанном. Не хватало ни объема знаний, ни цельности картины, представления общего ландшафта жанра, и даже привычки "широкого" мышления не хватало. Не хватало связности в представлениях жанра.

Так мы вступили в полосу, которую можно назвать любителькой фазой развития, аматорством. Тут было много всего разного, иногда забавного, чаще нелепого, я сам видел, как двое ребят, из разных издательств, не могли найти общий язык только потому, что оперировали разными объемами прочитанного, и не чувствовали связей между ними — одним был я, другим... мой будующий издатель, фанат и очень неплохой читатель ужастиков, которые мне были в тот момент вовсе незнакомы, за исключением считанных классиков (Кинга, МакКамонна и Кунца).

В рассуждениях в тот момент о нашем "большом жанре", то бишь, фантастике, присутсвовал элемент грубости, небрежности суждений, напора и энергии невежества. Разумеется, нашему сознанию в тот период, не хватало организованности, письмо сколько-нибудь подобное западным образцам казалось невозможным, а отношение к тому, что все же выходило из под пера русских авторов было преувеличенным как в почтительную сторону, так и в негативную. Именно тогда бешенной популярностью пользовались "Космическая проститутка" или плохие переводы. Период этот, к счастью, стал быстро проходить, хотя и не во всех издательствах и регионах страны разом, подтверждением чему может служить широко распространенное тогда среди торговцев мнение, мол, "что не продается в Москве или Питере, отлично продается в провинции". Что поделаешь, Россия, самая "широкая", "пространственная" страна человечества, иннерционность наших процессов измеряется годами. Период этот закончился, примерно, в 95-м, с вторжением на рынок наших авторов, в первую очередь, "Волкодавов" Семеновой.

Начался период профессионализации, жанр вступил в полосу "проффи". Это был очень успешный по многим параметрам период. Отношение к тому, что издавалось тогда, стало более разумным, взвешенным, заметно "подросло" качество текстов, их художественная сила и эффекты воздействия. Конечно, было и много штампов, того, что Булычев определял как "в крови и сперме по колено", но литература, к счастью, определяется по своим лучшим образцам. В журналах стало интересно читать рецензии, да и рецензенты появились более грамотные, чем на первом этапе.

Писать и издаваться авторы стали ритмично, именно тогда возникла формула — "три тома в год", и соответственно, определился норматив гонораров (200-250 уе за лист, без учета тиража). Представление о том, что есть фантастика как "большой жанр", вся наша "делянка", окончательно оторвалось от ложных, принижающих фантастику мнений высоколобой, "филологической" части книгоиздания, и мнения эти стали вырабатываться с учетом собственных задач фантастики, с учетом ее специфики и эффективности.

Именно тогда в нашем жанре рухнули "госниковские" издательства книжного формата, которых "лишь" добил дефолт 98-го. С рынка ушли все, кто работал с книжками из-за "высоченной" прибыли, как это происходило на первом, любительском еще этапе. Профессионализация привела к возникновению и укреплению действительных "монстров" в издании и торговле, а также создалась почти реальная конкурентность между ними.

И конечно, появилось очень много "новых" авторов, которые почувствовали "общественный вызов", отозвались на него, и сумели вписаться в ситуацию. Период этот закончился, примерно, в 2000-м, возможно, закончился бы раньше, но помешал дефолт, который страшно замедлил все экономические процессы, и возникла необходимость снова набирать "ход", разгоняться, чтобы войти в новую фазу, так сказать, во всеоружии.

И вот теперь, когда мы уяснили основные пять элементов предлагаемой "квазипериодической таблицы элементов" литераторов, т.е., аматора, проффи, коммерца, бренда и нетленщика, возникает простое соображение, что нынешняя жизнь нашей фантастики, ее положение неплохо коррелирует с этими пятью фазами. То есть, вся литература, как творение литераторов в первую голову, а не издателей или коммерсантов (ведь литература — очень авторское искусство, не так ли?), может быть соотнесена с подвидами литераторов. Каждого в отдельности, и всех вместе.

Основные черты, подмеченные или предлагаемые при оценке каждого подвида, применим к нашей фантастике, развивающейся на "новой волне", то бишь, примерно, с девяностого года, прошедшего века, разумеется. И вот тут-то, для полноты "академической" картины, следует сделать отступление, дать определение литературного мастерства в целом, что непросто, но придется.

Собственно, литературная работа, искусство текста — это умение закреплять за словами некое поле значений, расширяя его для наибольшей точности, или играя им, чтобы изложить, в нашем случае, в художественной форме некую идею, рассказать историю, создать увлекающее читателя впечатление. То есть, существует большой русский язык, скажем так, Далевского образца и объема. Его создал весь большой русский мегаэтнос — порой даже "не очень-то русский", но разговаривающий и думающий по-русски.

А есть кучка типов, весьма подозрительных по образу жизни, кто играет этими самыми значениями, произвольно меняя смысловые поля слов, составляя и присваивая словам новые значения, и по-разному определяя, быть может, уже знакомые, известные читателю жизненные впечатления и состояния. Посредством слов они вводят в обращение новые сущности ("бритва Оккама" тут не действует, если ей строго следовать — художественная литература вообще не должна существовать "по Оккаму", "одначе" существует), которые становятся популярными, если хорошо придуманы, подхватываются другими людьми, и образуют новые словарные отображения действительности или недействительности, как и происходит в фантастике.

При этом, разумеется, перефразировав выражение Шкловского ("сны перелистывают меня"), следует учитывать, что автор рассказывает историю, используя свой жизненный опыт, пользуясь собственным словарем с собственными значениями слов. И получается, если ответственно к этому подходить, что уже "слова перечитывают автора". Двойственность этого процесса — мы составляем слова, как и слова составляют авторов — и есть искусство текста, и двойственность эту нужно хорошо представлять при последующих соображениях.

Пятый подвид, создатель нетленки. Тут фокус в том, что нетленщиками, обычно, может считаться только тот автор, который уже свершил свой земной путь. Мы же говорим об авторах живых. Поэтому, отвратимся от Гамильтона, Лавкрафта, Филиппа Дика или Профессора, с ними пусть разбираются литературоведы. Мы же подумаем о тех, кто рядом, еще дышит, но... творит нетленку, такие тоже есть. Итак.

— / Нетленщик подходит к литературе только как к чему-то долгому, продолжительному (что, кстати, правильно), но почему-то заранее включает себя в высшую лигу — и по манерности, и по мотивам письма, по своим базовым суждениям, и конечно, по чрезвычайной "приподнятости" нормативов.

— // Критичное отношение к действительности — его главный аргумент, его "кнут", которым он пытается усмирить непонимание реальности, придавая при этом себе некий ореол невключенности в действительные процессы. Поэтому такие вот ребята относительно легко отказываются от нормальной "литературно-половой жизни", а занимаются, можно сказать, в некотором роде фетишизмом. Нет... они не всегда извращенцы в своем участии в литературе, но почти всегда, в той или иной мере, уродцы, неспособные на нормальность, на "бытовуху" литературной работы.

— /// Чтение для таких вот "нетленщиков" — акт едва ли не "священный", и читают они только то, что уже осенено признанием значительности в литературе. Конечно, при этом, по-моему, возникают искажения, потому что считать что-либо исключительным без учета нормы — это значит, впадать в ошибку психологической "переадресации", т.е., путать "быт" и "бытование", неоправданно "приподнимать" в жизни все то, что можно осуществлять и обычными, нормативными средствами. (Мы любим Пушкина, предположим, за то, что он, не просто писал стихи, а еще и кушал щи с курицей, пил, ругался, любил и влюблялся, дружил, восхищался, острил, рожал и воспитывал, как мог, детей, проигрывался в карты, спорил с портным о длине сюртука, вставлял на манер Наполеона "приподнимающие" его рост стельки в сапоги, увлекался историей, любил пострелять из пистолета или охотничьего мушкета, переводил с языков, болел, жаловался жене и друзьям по разным поводам... И лишь наравне с этим — писал стихи, статьи, исследования, сказки, романы или романы в стихах.)

— //// Сознание у нетленщиков, как и у литераторов-аматоров, ослабленное, подавленное "неприкасаемыми" авторитетами. Только не от неумения и молодости, а от чрезмерной иерархичности всех и всяких ценностных ориентиров. Они вовсе не верят в то, что Черчилль, кажется, сформулировал лозунгом: "Перфекционизм — это тупик".

— ///// Пишут нетленщики или очень немного, или вовсе надолго "умолкают", не замечая, что при этом ни о какой квалификации и говорить не получается. Из-за багажа прочитанного, в их писаниях, к сожалению, заметен привкус некрофилии, и чрезмерной "заработанности" приемов, вот только... не ими заработанных, заслуженных сотнями и тысячами часов за компом, а по сути, украденных, что в литературе — большой грех, потому что литература при этом не живет.

— ////// И равно, как у аматоров, у них весьма и весьма завышенное отношение к собственному творчеству. Вообще, подвид нетленщиков, очень сходен с любителями, возможно, потому что они — едва ли не единое целое, общее, одно-мерное, если угодно. То есть, в случае "явного" нетленщика можно говорить о нем как о любителе, который, не заработав это право, не пройдя вышеописанные этапы, прямиком "перескакивает" на "нетленку", и не от торопливости даже, а сдуру, от непонимания того, что невозможно из ребенка, детеныша, стразу превратиться в старика, что при этом теряется вся жизнь... С ее трудностями, потерями и унынием, но и с ее выигрышами, иногда существенно необходимыми и очень крупными.

Ну с точками уязвимости у нетленщиков — все понятно, определение понятия продемонстрировало, кажется, что вся их позиция — одна сплошная дыра. А вот в положительном качестве этого подвида, следует отметить, что они, по принципу весов, демонстрируют нам преимущество нормы, нормального течения литературного развития и состояния всех остальных подвидов литераторов.