Книга настолько явно и показательно «собрана» из образов и приемов, которые должна заинтересовать читателя триллеров, детективов и любителей пострелушек — что порой кажется, что попал к портному. Фалду сюда, рукава сюда, и подкладку приметываем...

Итак, 1920-е, с их бесконечными политическими изменами, гнилыми компромиссами и тотальной усталостью от Великой войны.

Подобралась серьезная группа, которую не назовешь бандой, но и на честную фирму, торгующую прецизионными изделиями, это никак не похоже.

Есть налаженный бизнес по продаже всякого огнестрельного, при том, что люди в группе увлекающиеся, мастера и коллекционеры. Автору персонажи откровенно нравятся, потому в команде нет гнилых людей и у каждого найдется своя сильная сторона. Кстати, у мужиков есть самолет, потому география поставок весьма широкая...

А пистолеты с пулеметами — поданы как типичная пирамида увлечений, престижа, знания, мастерства. Так увлекались машинами три товарища из известного романа, так можно увлекаться паровыми двигателями или садовыми скульптурами /читатель, это ж замануха, как бы говорит автор, посмотри сюда, а вот вещь еще и круче, а вот совсем крутая.../.

Наконец есть допущение для альтернативной истории: у Теслы что-то там получилось и теперь удерживать фронт в боях на порядок легче. Германия не капитулировала, а заключила мир, в самой Германии после революции уцелела Баварская коммунистическая республика. Это ведет к раздроблению политической карты Европы и весьма способствует бизнесу по продаже огнестрельных прецизионных изделий.

Сюжет динамичен, прост и построен вокруг того, что эта группа довольно-таки циничных персонажей получает моральную мотивацию для действий. Убивают лидера, берут в заложники часть его семьи (о которой команда толком и не знала). А тут еще в Испании революция начинается...

Но дело даже не с динамизме. Лучшее, что есть в книге — это атмосферность. Автор вполне сознательно работает на описание разных локаций и у него получается. Под обложкой есть аромат времени...

Собственно это были достоинства, теперь к недостаткам.

.

Проблема тут ровно одна: в такой пошив пиджака не очень-то веришь :)

Если взять любые «ганзы», «банды», «пиратские команды» — в головах у тамошних персонажей тикают часики и щелкают калькуляторы. Взятая сама по себе, банда не может жить слишком долго. До первого серьезного боя (четверть состава полегла, половина ранена), до первого серьёзного конфликта с государством (кто-то убит, половина в тюряге), до первого серьезного экономического кризиса (некому продать пулемет, потому придется или банк брать, или сворачивать бизнес).

Это вовсе не значит, что люди должны думать только как «взять куш и разбежаться».

В первую голову — найти хорошую государственную крышу. У этой компании есть только знакомый французский спец, который дает им какую-то информацию, но нормальной поддержкой не обеспечивает. У их противников (крошечный спойлер) такая поддержка есть.

Вторым чередом — попытаться найти свою нишу в производстве. Автор прямо описывает, что эти умельцы могут переделать пистолет, хорошо отреставрировать винтовку, понимают в передовых разработках. Ну так какие вопросы? Надо не один пистолет сделать с оптическим прицелом, а полсотни.

Третьим аккордом — идет поиск постоянного покупателя. «Ради приключений» автор рисует эту группу в виде мелкооптовых поставщиков. От Мексики до Китая загоняют они очередные ящики с винтовками (качественными). Но чем плох тот же Китай, где постоянно идет война и есть спрос на небольшие партии оружия?

То есть мечта этой группы — устроиться частно-государственной прокладкой для поставок небольших партий оружия на длительный конфликт к устойчивым покупателям. И если офицеры очередной хунты или группировки захотят иметь у себя «ну очень престижное оружие», будут им и золотые щечки на пистолетных рукоятках, и оптические прицелы на пулеметах...

Кроме того, мир, в котором радикально устарели методы ведения войны и под сомнение поставлена целостность крупных государств — получит совершенно другие формы противостояния. Разделение труда ведь никуда не исчезло! Экономика подвержена торговым блокадам. А о них ничего не сказано. Автор лишь намекает, что Лига наций в его мире это куда более зубастая структура, чем в нашей реальности. Возможно, он что-то скажет во второй части. Или промолчит.

.

Итого: если вам интересен боевик в антураже 1920-х, с армейским ароматом и яркой атмосферой — это ваш текст, и вы получите бездну удовольствия.

Если вам интересна вдумчиво проработанная конструкция мира, альтернативная реальность и что-то новое в обществе — это не ваш текст.

Взята одна из баек Лас-Вегаса и туда добавлен искусственный интеллект. Машины вытеснили людей из систем наблюдения за игроками — теперь казино в выигрыше, потому что ИИ выявляет жуликов. Да и фокусникам достается, ловкостью рук машину не обманешь.

Находятся люди, которые желают обчистить казино.

Что хорошо, так это три финта в кульминации и развязке рассказа.

Что плохо — не очень верится именно в такие ИИ. Но это дело вкуса.

Технологический оптимизм и политический скепис...

Помните Робинзона Крузо, Сайруса Смита и подобных им героев?

Эти мужики придерживаются созидательно взгляда на мир. Лучше строить, чем разрушать, и лучше отгадывать загадки, чем мешать людям разобраться в этом мире. Сложные моральные проблемы обходят их стороной. Врагов надо убить, но если можно договориться, то надо договариваться. А если разойтись никак нельзя — то лучше разойтись с женой. Это — максимум.

Таким людям недостает для счастья лишь подходящего поля деятельности. Чтобы размах и масштабы...

Словом, просыпается такой человек в 22-м столетии. Уже в статусе компьютерной программы.

Он документики подписал на заморозку головы и таки да, выиграл билет. То есть его машина задавила на конвенте фантастов.

Но вокруг ситуация на лучшая. В США — религиозная диктатура. В Бразилии — агрессивная империя. Евразия тоже не подарочек.

А его самого хотят быстренько доучить, засунуть в корабль и отправить к ближайшей звезде — искать планеты.

Что плохо — его же хотят взорвать всякие религиозные фанатики. И другие страны тоже запускают свои проекты межзвездных кораблей с электронными мозгами, куда копируют личности добровольцев.

Словом, с Земли он практически бежит — будучи звездолётом — а позади уже начинается войнушка, вполне себе ядерная.

Причем он может воспроизводить себя, копировать. Как сказали бы в 18-м веке — «создавать новые фортепиано». И может строить неплохие фабрили в открытых системах.

А дальше...

Берем самое мрачное, что есть у Питера Уоттса, у Хайну Райяниеми — и делаем светлым.

Он не хочет драться с людьми, порабощать людей, унижать людей. А со своими копиями всегда можно договориться.

Технологическая сингулярность произошла — он совершает открытия таким темпом, что Эйнштейн с Йоффе умрут от зависти. Ну и что? Он может уничтожить человечество? Что за глупость.

И жизнь его становится как похождения бойскаута космических масштабов.

Контакт с примитивными разумными? Будет.

Следы злобной цивилизации? Найдутся.

Подвиги и самопожертвование? Придётся совершать.

Встреча с дальними родственниками? Ну как без неё?

И будет много чего еще, включая широкие перспективы...

Читается без напряжения, потому как вера в решение любой проблемы изобретением, старанием и разумным компромиссом не оставляет автора и его главного героя. Темп развития событий — динамичный. Язык повествования — легкий.

Ребята молодцы :)

Хочется им поаплодировать и даже вручить медаль.

Это своего рода утопия, но только не политическая, а прогрессистская. Это извод «эдисонианы». Все будто в традиции Жюля нашего Верна.

Уровень наукообразия достаточен для того, чтобы считать текст твердой научной фантастикой. Азимов и Гаррисон где-то рядом. И тут нет ни намека на фэнтези.

Звездолёты, звездолёты, звездолёты, ну а девушки? А девушки потом.

Но если у вас возникнут вопросы «Почему?» и «Зачем?» — вы не найдете тут ответов. Никаких. Если в следующих книгах цикла автор не поставит их, то всё станет очень скучно...

Итого: если вам хочется почитать книгу в стиле производственно-батальной фантастики середины 20-го века — вот она. Все свои — рациональные. Все враги — догматики и фанатики. Или просто у них нет мозгов.

Есть книги, которые надо читать строго под настроение.

Когда есть совпадение — будет резонанс. Захлестнет ощущение мерзкого ужаса, с которым, однако, можно как-то бороться. Когда за спиной кто-то постоянно водит ножом по стеклу, но ни окна, ни человека, ни ножа за спиной нет, а есть только вот прорубленный оконный проем, которому почему-то уже сотня лет...

Когда совпадения нет — теряется смысл, содержание, перед глазами не ожившее чучело, а груда обрывков.

.

Есть книги, которые надо читать два раза.

Автор постоянно играет с переменой оптики, со смыслов действий персонажей, но, что самое сюрреалистическое, он постоянно ломает логику диалогов и сцен. Тот самый скрип по стеклу — это дыра в головах людей, которая видна читателю, но которую совершенно не хотят замечать марионетки в шизофреническом спектакле.

Нет, автор не ударяется в полный абсурд. Причины и следствия не пропадают не последних клетках шахматной доски. Логика присутствует. Но вместо того, чтобы стрелять в голову врага — частенько стреляют в часы с кукушкой, которые висят за его левым плечом — чисто для поправки собственного психиатрического диагноза.

Люди с нечистью говорят о самом важном для них, а не о том, что читателю хочется узнать, чтобы понять данную вот конкретную сцену. Люди постоянно пытаются нарушить ритуалы, суть которых автор пояснит позднее, а пока возмутители церемоний и апологеты тьмы пытаются сказать что-то или сделать, напрягая последние силы. И наоборот, относительно здравомыслящие люди вдруг оказываются в хороводе подобного ритуала, который может начаться прямо во время беседы о продажи недвижимости. Как раз когда читатель пытается что-то понять...

.

Есть книги, которые построены на чужом культурном фундаменте, но привязаны к русскому языку любовью автора к неожиданным метафорам.

Американский городок. Но называется он совсем не «Стивен Кинг», хотя при желании сходство найти можно.

Дом, который все никак не могут продать, и в окне которого можно увидеть женский силуэт. Но привидения в этой истории занимают не весь представленный им объем, и даже не всю площадь. Их постоянно отодвигают в сторону.

Череп со щупальцами, мини-ктулху. Кровавый цветок, которому надо приносить жертвы. Подобие вампиров с крючками во рту. Бродячий цирк, работники которого воруют детей. Но страшилки разных эпох — живут своей жизнью.

Психиатрическая клиника, в которой растут дети. Проклятье, которое отыгрывается на потомках продавших свою душу. Детектив из полиции, которому самое место в нуарных фильмах.

Доплер, Ньютон и Тангейзер, положительный персонаж Лайт, циркач Макабр — временами рассуждают как положить им болт на проблемы, чужие разборки им по пояс снизу и вообще... Автор отплясывает джигу на культурных мостиках, связывающих русскую и европейско-американскую традицию, а когда его начинает скрывать слой тараканов, джига превращается в тарантеллу.

Киллдозер без бронирования, потому его водителям можно застрелить из револьвера — и он тут есть, и впрямую бороться со злом не получается, позже к тому же домику придут с канистрами и взрывчаткой.

Это мозаика. Плетеная корзинка для сюжета, причем прутья этой корзины, как сюжетные линии книги, пересекаются, но не становятся единым целым. Если подумать, то истории ведь не самые сложные. Вот знатный юноша, который думал, что получит большое наследство, а родители оказались банкротами и единственным его достоянием стал великолепный голос. Вот девушка, которая увлекается поиском могилы первого мэра города, но более того увлекается странным молодым человеком, который ошивается около кладбища. Какая-то предстказуемость в сюжетах есть, и может показаться, что всё скучно.

Но персонажи, которых автор какое-то время рисует привычными позитивными романтиками — через пару страниц рвут жилы, ломают ногти и расстаются с пальцами, чтобы сделать хоть что-то. И условно злым персонажам приходиться не лучше. Потому что привычный порядок вещей вдруг идет под откос, даже если это дурдом. И лишь те, кто приноровился к своему искалеченному состоянию, могут хоть как-то играть со злом в магические шахматы, где правила свихнулись первыми... Образ поломанных кукол автор выжимает, как под гидравлическим прессом.

И счастливого конца истории не гарантируют. Тем более не гарантируют финала, потому как книга эта лишь первая часть трилогии, а «Осень призраков» и «Корни осени» когда-нибудь воспоследуют... Так что добру лучше пристегнуть ремни и принять болеутоляющее.

.

Книга, которую можно бы записать в подростковую категорию, но жесть постепенно становится настолько жестяной, с рваными краями, что ясно — викторианские штампы про дом с привидениями или лаврафтовские намеки, это были только болотные огоньки, а там земля расступается под ногами...

.

Вывод: книга, четко нацеленная на целевую аудиторию. Как подкалиберный снаряд. Это хоррор. Вполне добротный, местами новаторский, местами более чем традиционный. Если вам нравятся сюрреалистические истории про нечисть с европейским акцентом — вы можете считать себя мишенью. Или потребителем :)

Если нет — удар придется на метр левее, а вы ничего не поувствуете. Как не-шахматисты, спокойно проходящие мимо партии за мировую шахматную корону...

Первый том — эпическая претензия на конец света, которая закончилась спасением души.

Вторая книга — возведение законного наследника на царский трон, да такое, чтобы молодой человек побыстрее покинул его.

В третьей — история среднего уровня, из жизни как раз тех аристократов, мимо которых персонажи проскальзывали раньше, когда бежали из князи в грязи и обратно. Вернее несколько историй, которые, как всегда у Суэнвика, сплетаются в замысловатый узор, самого барочного и чуточку порочного свойства.

.

Становится ясно, чем занимается царская семья — кроме хитроумных интриг, связанных с периодическим занятием трона. Кстати, упоминается «Её отсутствующее величество» — дочь Вилла побывала на обсидиановом престоле, и показала такой класс, что мало не показалось никому.

Спасение мира от очередных катастроф — вот их задача. Стиль оказания помощи при этом, естественно, не супергеройский, и даже не попаданческий, а чисто плутовской, когда спасать отправляют других людей, вдохновив их на подвиг, но заключив парочку сделок. Не совсем уж грабительских. Но и благотворительностью там не пахнет.

Династия Насреддинов-Уленшпигелей, которая иногда занимает престол — она может позволить себе самые странные шуточки на свете. При том спасают они мир — без армии драконов и оравы чиновников. Если эти чиновники будут работать плохо (аристократия по большей части себе на уме), то толку от усилия не будет и спасти мир не получится, а если всё будет исполняться по воле волшебной палочки (или Обсидианового трона), то внутренние проблемы царя будут спроецированы на устройство мира, и ничем хорошим это не закончится.

Из этого простого фокуса — вырастает вся онтологическая линия романа. Пирамида могущества субъектов: как сделать так, чтобы при всем божественной мощи великих — на долю малых мира сего оставалось немного свободы воли? В том и заключается фокус, что обретя некий набор знаний и сумму навыков — можно обходиться и без чиновников, без менеджеров и даже без лакеев, подающих овсянку на завтрак. Удобствами можно пренебречь, а знания и хитрости позволят прийти в нужное место, и нажать кнопку ровно тогда когда надо. Или подарить ключ. Или протрубить в рог. Или дать презерватив. Это действие будет главным. А как его обставят и переживут обычные существа — уже их дело. Их свобода.

Помощнику Богини, Болдину, иногда может потребоваться и воплощение в чьем-то теле, но краткое. Только выдать призракам по паре медяшек.

При чем тут героиня?

Она — посередине. Между полубожественными царями и случайными попутчиками в автобусе. Цари да, тоже едут в этом автобусе, но своей судьбой и судьбами других — они управляют малость искуснее, чем вот та толстая тетка, которая читает затертый томик «Анжелики» и кушает батончик новой марки эльфийского шоколада. Вот бывшей летчице, которая сама убила своего дракона (закрытый гештальт), простилась с умирающим отцом (закрытый гештальт), и научилась бороться с собственными чувствами (еще один гештальт) — надо будет как-то унаследовать имущество, принять титул и поселиться в родовом поместье (да, гештальт).

Пока же за ней гонится половина государственного аппарата, есть глобальный заговор, а истина где-то там...

И так должно быть. Аристократка (пусть наполовину смертная), она ведь из служивого сословия чудес. Им надо оплачивать буквально своей кровью новые пророчества, сохранение старых договоров и завершение тысячелетних историй. Кто-то наделенный милостью судьбы, наслаждавшийся жизнью — должен шагнуть вперед и положить голову на плаху. Или хотя бы ответить за шашни с чужой женой. Или сплясать под дудочку деревенского идиота. Но это должна быть жертва. Полнокровная и настоящая. Цари вечно живы и порой слишком хитры. Пророков тут нет. Потому неприкосновенным аристократам приходиться играть роль разменных монет.

Правда, она женщина. И как в истории с чудо-женщиной, жертвовать собой придется другим. Но не столько по хитрости или веленью судьбы, сколько по долгу крови.

Что не сработало в героине — это потенциал её шизоидной половинки, то есть попаданки из нашего мира, которая делит с аристократкой одно тело на двоих. До сих пор не пойму, зачем они ограничились созданием только одной танковой дивизии в которую набрали хайнтов, обещав им настоящую судьбу и отблески Луны в самых крепкий коктейлях?

.

Еще одним служебным существом оказывается Эсме — та самая маленькая девочка, которая продала Владыке времени часть своей души, в обмен на удачу и способность запоминать что-то полезное. Она вечно притягивается к людям, рядом с которыми колеблются чаши судьбы. И определяются жизни многих иных людей. Становится ясно, что Нат, отец Вилла, вовсе не случайно отправил её передавать письмо в финале «Драконов Вавилона». Но захочет ли она выкупать свою душу обратно?

.

Плутовство дано в тексте весьма густо, насыпано с горкой. Порой кажется, что автор пережимает с ним. Хотя речь именно об аристократах, им — положено хитрить особенно сильно. Там где раньше неожиданность обеспечивалась устройством фэнтезийно-мифологической вселенной, и можно было предчувствовать сюжетные повороты, опираясь на некое обобщенное знание мифического, на сумму уже прочтенных сказок и легенд, или выучить очередную легенду — теперь чуть больше интриги и детективных загадок. Надо скорее следить за персонажами, за их руками и приложенными текстами договоров, чем за онтологическими структурами и отсылками к Проппу:)

Сказка приближается к реальности все теми же проверенными методами — это показательная жестокость, сдобренная эротизмом и, естественно, в ней много неожиданных сюжетных вывихов. И сказка сохраняется все теми же приемами — суммой мифического, аллегориями и гиперболами. И тысячью имен древности.

Техномагия — присутствует. Суэнвик неистощим на выдумки и его котелок вполне варит. Рожающий паровоз — и то, кто там рождается — это круто. А вот фентезикиберпанка тут нет. Автор упоминает кредитные карточки, паркоматы, ноутубуки и мобильники: альтернативная магическая вселенная местами выглядит современно, будто за окном нулевые годы. Однако ничего похожего на дух виртуальности, на новых богов (американских, понятно :) ) не проскальзывает. Можно скорее видеть новые мистические вещи, вроде браслетов с квантовой запутанностью, которые позволяют точно сказать, где владелец второго браслета.

.

Прочитал с большим удовольствием. Но чувствуется, как образы персонажей исчерпываются, а найти такой же большой объект, как Вавилон (то есть Нью-Йорк), чтобы гармонично уместить в нем сотню разных историй — у автора не получилось. Путешествие героини в Европу — эрзац возвращения к истокам. Ностальгия автора о большой стране времен своей молодости лежит в основе текста, как монолитный фундамент из бетона, замешенного на крови эльфов. Финал, увы, не столь эпичный, как в первых историях.

Третью книгу — стоит купить тем, кто купил две первые.

Четвертая книга — будет лишней.

По сути своей это небольшая повесть.

Основная декорация — некий мифический дом-дворец-анфилада залов-лабиринт. Он существует в другом мире, каком-то ином пространстве, где вокруг только море. По структуре чем-то напоминает «Библиотеку вавилонскую» Борхеса, хотя вместо книг все стены уставлены самыми разными статуями. Есть в этих статуях символика — например проход в наш мир возможен через зал с Минотаврами, а один из персонажей прямо говорит, что сейчас в дальних пределах дома появляются статуи компьютеров.

К сожалению, всего потенциала придумки с изваяниями автор не раскрыла — в финале испытываешь то чувство, что можешь и про пещеру Платона рассуждать, и про Другого и про множество иных отсылок, которыми усыпан текст — но все намеки на них лишь пустые обещания сюжетных поворотов. Будто ребенок начитался философских энциклопедий, но сложные слова не задержались в его памяти, а запомнилось только, что вещи в мире связаны странным отношениями — и тени этих отношений он пытается нарисовать, изобразить в причудливых образах статуй.

Как говорят о некоторых библиотеках — небольшое, но со вкусом подобранное собрание книг. Так и «Пиранези» — не такая уж значительная, но со вкусом и старанием выполненная вещь, в которой автор не допускала фальшивых нот. Очень похожие ощущения были от проходных вещей Ле Гуин. И вообще от небольших произведений, которыми авторы обрамляют свои значительные, главные опусы. Да, мило, да хорошо. А на «Парфюмера» Зюскинда потянет? Увы, нет. И дело, разумеется, не сколько в отсутствии мрачного процесса получения духов — но и в массе совершенно не использованных возможностей, не вскрытых коллизий. Насколько «благородный дикарь» отличается от «идеального жреца», и как он все-таки начнет разбираться в нашем мире? Как сочетается конфликт забытого-мистического и реального? Почему статуи-образы не враждовали между собой в голове у человека-жреца? Ведь в процессе становления личности различные архетипы должны были как-то противостоять друг другу? Это всё скрылось в пене дней. Медитативность, неспешность и вдумчивость повествования не должны заслонять сюжет. И тем более, не должны делать настолько предсказуемыми сюжетные ходы.

Набросок, а не живописное полотно, орнамент вышивки, но не лабиринт, горное эхо, но не мелодия, эскиз, но не сборочный чертеж — вот каково это произведение.

Слишком просто.

В примечаниях рассказывается, что автор пережила нервный срыв, и лучше всех литературных аналогий сквозь текст проступает стремление к психической устойчивости и полноценному общению с людьми.

Потому эта хорошая повесть будет смотреться эффектным дополнением в условном сборнике «Лучшее за год 2020». Но как «вторая книга талантливой писательницы» — немного не то.

Что замечательно получается у Питера Уоттса — так это создавать новые образы космических кораблей.

Не дизельпанковских «звездных крейсеров» или вообще стимпанковских железных гробов.

Нет.

Он привносит в традицию фантастики новые открытия. Физика, биология, наномеханика, когнитивистика, генетика, астрономия, психология, археология и палеоклиматология.

Его можно сравнить с Нилом Стивенсоном или Дэвидом Марусеком.

Но — в узкой сфере.

Культурология, мифология, сплетение намеков и аллюзий постмодерна, герменевтика и пронизанные ризомами тексты политологов — в его текстах они глубоко вторичны.

Не эволюция старых сюжетов или персонажей, но эволюция возможностей науки, которая дает возможность разыграть старую драму по новым нотам.

Чем-то он напоминает Беляева — сколько-нибудь достоверные персонажи у него могут получиться, если он оставит живое общество людей где-то за дверью. А здесь и сейчас в деле будут странные существа, чудаки, фрики, одиночки или даже отморозки. Да хоть биотехнологические вампиры.

Проще «вести» вдоль сюжетной линии шизофреничку, чем придумывать мотивы из жизни нормальных людей будущего общества.

Потому лучшим фоном для его текстов становится космос.

А самый любимый персонажем — очередной корабль.

В этот раз — «Летучий голландец», который здесь и сейчас зовут «Эриофора».

Большой астероид, с пещерами и камерами, в которых вполне могут спать три тысячи человек. Где создаются и разрушаются экологические системы. Где вместо двигателя — крошечная черная дыра, куда падает и падает корабль, всей своей массой в миллион тонн разгоняясь до космических скоростей. Уровень техники повыше, чем в «Я, Хобо...» Жарковского.

И вот он подходит к очередной звезде, готовой схлопнуться и взорваться, превращаясь в заготовку для черной дыры. Он создает автоматы, которые создают новые автоматы и так до тех пор пока новая техножизнь не позволит проворачивать фокус с физикой — и открыть несколько врат. Порталов. Окон.

Которые откроют короткий путь с Земли и дадут кораблю шанс лететь дальше...

Если в предыдущих рассказах цикла Уоттс лишь крупными мазками набрасывал образы экипажа и функции корабля — то в «Революции стоп-кадров», довольно большой повести, всё показано в подробностях.

«Эриофора» существует как бы в на пересечении двух бесконечностей.

Простая — от вакуума до звездного ядра.

Сложная — от безжизненной космической пыли до технологической сингулярности.

Судно в пути уже семьдесят миллионов лет и закончится этот путь лишь с тепловой смертью вселенной. Люди — копии ксероксов отпечатков исходных людей. Они просыпаются у очередной звезды, несколько человек из трехтысячного экипажа — страхуют Шимпа, искусственный интеллект корабля, который не умнее обезьяны, но сообразительней и образованней человека. Потом снова засыпают. А в кристаллах хранятся данных об их телах и рассудках, которые иногда приходиться обновлять, впечатывать в уязвимую плоть.

Экипаж понятия не имеет, что теперь творится на Земле.

Когда открываются очередные врата — «Эриофора» проваливается в них так быстро, что не получается нормально общаться с «новыми землянами». Да и выходит из врат за спиной всякая агрессивная гадость, которую для краткости именуют «гремлинами». Или не выходит, и от этого еще страшнее.

Соратники Ермака, все едущие и едущие на восток, не знают, что в Москве теперь республика, а может уже и коммунизм или что там будет в следующей геологической эпохе?

Зачем так жить?

Да, экипаж таким вырастили. Отчаявшаяся Земля, которая разбазарила почти все свои ресурсы, увидела, как приближается иная жизнь. И в космос был послан корабль, который должен открыть дорогу к звездам. Люди на нем — как деревья-бонсаи.

Да, их альтернатива — остановиться, начать колонизацию подходящей планеты и прожить пару сотен лет в «соломенных хижинах». А хочется идти вперед до скончания времен.

Или нет?

Повесть — история заговора. Часть экипажа против корабельного компьютера, Шимпа. Уоттс трудолюбиво конструирует варианты действия заговорщиков: как уйти от контроля, как передавать информацию, как выявить тот узел внутрикорабельной сети, в котором здесь и сейчас установлены программы Шимпа. План А и план Б, страховка и перестраховка.

И как всякая серьезная схватка, она частично проходит в воображении.

Протагонистка Санди — участвует в заговоре и одновременно сомневается в его необходимости. Она точно знает, что лидер заговорщиков убьет потенциальных предателей. Хорошо понимает, что выложить все Шимпу — обречь часть экипажа на гибель. Но даже если перерывы между очередными сходками продолжаются по сотне тысяч лет — выбор всё равно делать придётся.

Но в финале получается, что люди и корабельный компьютер — слишком привыкли дополнять друг друга. Симбиоз разумов не получается разорвать через различие в мечтах. Да и мечты эти не так уж различаются — ведь люди, выращенные в аквариумах следующих веков, в предельно урбанистическо-интернетовской среде — не чувствуют необходимости становиться на Землю двумя ногами. Роль звездных кочевников лучше всего удается тем, кто до того кочевал по сети...

Но это — лишь внешняя оболочка трагедии.

По идее «Эриофора» должна заселять Галактику.

Да, открытие врат — достаточно жесткий процесс, который серьезно перекраивает планетарные системы вокруг очередных звезд.

Но ведь не у каждой звезды они открывают врата! И не все планеты исчезают за кормой корабля.

Можно разбрасывать зонды с зародышами будущих экологических систем. Можно конструировать совершенно новые формы жизни — подходящие для газовых гигантов и окрестностей красных карликов. А на планеты, которые после терраформирования могут стать очередной Землей, можно отправлять капсулы со своими детьми или даже с клонами.

Пусть эти капсулы откроются через тысячу лет, когда от «Эриофоры» и след простынет. Или даже не откроются, но экипаж будет это верить.

Да что там — если можно было выращивать и воспитывать новых детей на «Эриофоре», то вопрос с выбытием уставших членов экипажа решался бы архипросто. Они бы оставались на очередной «осемененной» планете.

Да и сам компьютер со своими виртуальными лабораториями за семьдесят миллионов лет ничего нового не открыл? Ни нового способа открывать червоточины, ни создавать новую жизнь?

Но этого нет. Хотя намеки на подобный вариант автор щедро рассыпал по тексту.

Так в чем же дело?

Звездолет может быть садом и может быть машиной. В саду достаточно внутренних противоречий, чтобы начать развиваться во что-то новое. Машина — в привычном понимании — жестко подчинена проекту, потому разрушится раньше, чем эволюционирует.

Садом «Эриофоры» были людские головы. Сомнения, ожидания, надежды, мечты, страхи. Из них могла начинаться новая цивилизация. И должна была — если позади лишь «гремлины». Но вот экипаж прорежен, а тот, кто хочет продолжать полет — тот уже не повернет назад, не остановится.

Проектировщики на Земле оказались слишком осторожны, а заговорщики — слишком радикальны. Энтропия восторжествовала.

Потому корабль, пережив внутренний кризис, упростившись, будет лететь дальше, открывая и открывая врата, в которых уже нет смысла.

До тепловой смерти Вселенной.

А кто сказал, что Уоттс — оптимист?

Не мне первому пришла в голову мысль, что Пелевин пишет одну большую книгу, единое повествование.

Если заменить практикующего буддиста на какого-нибудь воодушевленного марксиста — то получим пару дюжин историй, начиная от подобия «Трехгрошового романа» Брехта до аллюзии на «Красную звезду» Богданова — по результатам прочтения которых в памяти у потребителя должен всплыть текст «Капитала» Маркса. И чтобы все четыре тома «распаковались» одновременно — персонажи книг будут постоянно разъяснять читателю единственно верное учение.

Очередной фрагмент голограммы представлен в двух книгах. Путь в нирвану станет немного отчетливей.

Что хорошего можно о нём сказать?

Во-первых, здесь есть сюжет — причем с парой финтов. Может быть, и не таких оригинальных, но ведь не первое произведение Пелевина я читаю, далеко не первое. Минимум три линии развития событий — и целая куча «отрывков». Сочетание событий античности и современности — работает, однако для всех мало-мальски читавших историю кризиса Римской империи III-го века — будет слишком много предсказуемого :)))

Во-вторых, есть добротная работа над персонажами. Героиня — при том громадном количестве идеологических пассажей, которые приходиться воспринимать сквозь призму этой женщины — остаётся живой, делает выбор, даёт миру право на существование. Мышление нечеловеческих сущностей здесь выносится за скобки, есть разве что пара намёков, зато присутствует целая пачка эффектных зарисовок. А сделаны они с натуры или обработаны яркие персонажи социальных сетей — так ли это важно в мистическом тексте?

В-третьих, автор не изменил своим обществоведческим штудиям, и сколько-то ярких социальных наблюдений можно прочесть в репликах персонажей. Например: «Каждый американский Social justice warrior, выступающий за свободную раздачу долларов американцам, на самом деле просто microslaver, глобальный рабский микроплантатор, предлагающий переложить трудовое бремя на пеонов из остального мира, где имеют хождение доллары. А хождение они там имеют строго потому, что любая попытка заменить их чем-то другим кончается ударами ракет «hellfire» с дронов. Про это мог бы многое рассказать покойный полковник Каддафи. Поэтому для внешнего мира нет большой разницы между американскими SJW и пилотами штурмовиков и дронов. Карма у них общая, хотя пилоты в чем-то честнее. Но самое трогательное, что бывает – это колониальная интеллигенция, внедряющая заклинания и ритуалы левых американских активистов среди работающих за доллары туземцев – и называющая это борьбой за прогресс…»

В-четвертых — есть новая порция русско-английских каламбуров и шуточек, разной степени остроумия, равно как переделок известных фраз. «Я подняла глаза и в очередной раз прочла: THE BIG OTHER IS LISTENING!»

Чего нет, но хотелось бы?

Не пахнет, к сожалению, целостной социальной моделью, вроде оффшарного взаимодействия людей и орков.

Нет выдуманного направления искусства, или же иронично описанной отрасли креатива. Да, прилетает коучам с архатами-трансгендерами, но ведь в который раз?

Не видно препарированной социальной прослойки. Или детально разобранного обычная. Или — духа времени. Наброски есть, а картина не складывается.

Из-за этого стандартные фишечки кажутся слишком повторяющимися.

Были уже «вращающиеся дервиши смерти». Стали смертники с поясами шахидов, которые хотят взорвать уникальный артефакт.

Были уже и разговоры с мертвецами, и таинственная яхта в море, и близкие олигархам люди. И сожаления-негодования по поводу Союза были много раз — просто теперь они в кубинских декорациях. И даже серый гравий, на котором танцевал юный Элагабал — он ведь прибыл из японских «садов камней» при дорогих ресторанах, из «Бэтмана Аполло»...

Аналогично с идейными пассажами. Когда черт знает какой раз читаешь аллюзии на платоновскую пещеру, освещенную огоньком буддизма — это начинает надоедать.

Чем же «Непобедимое солнце» отличается от «марксисткой мозаики» литературы начала 20-го века?

Тогда все было максимально плотно привязано к обстоятельствам и к миру вокруг людей. Прибавочная стоимость, продолжительность рабочего дня, профсоюзы и кружки подпольщиков — именно они давали персонажам как бы право на свое мнение, на революцию.

У Пелевина строго наоборот. Все обстоятельства, которые он с дотошностью бытописателя каждый раз вытаскивает их интернетовских потоков суеты — равно как и очередные пересказы благородных истин — служат лишь одному. Созданию того странного, возможно, буддийского, настроения, которое должно быть у человека, отрешенного от мира, и одновременно живущего в нем.

Будто автор всеми силами стремится опровергнуть известную фразу: «Жить в обществе и быть свободным от общества — нельзя».

Вот русскокультурный буддист снова и снова уводит читателя во внутреннюю миграцию, Монголию, миграцию, Монголию — и это одно и то же...

Итого: для Пелевина — средний по уровню текст, который куда сильнее «5П», или «Т», но явно не дотягивает до романов «Ампир V» или «S.N.U.F.F.»

На любителя, 7-8.

Это перекачанная водой повесть о путешествиях во времени, которую можно сократить до хорошего, годного рассказа на два авторских листа.

Нет, в тексте есть экспозиция, кульминация, развязка — если брать силуэт произведения, не присматриваться к деталям, то всё хорошо.

Проблемы начинаются, когда вчитываешься.

С первых страниц в дело идут тиски, гидравлические прессы, прижимы, струбцины и упоры — автор выжимает слезинку читателя. Капельку сочувствия.

Потому как главный герой — подросток — болен раком, начинается курс химиотерапии, и скоро он облысеет. Рвота, безнадежность, попытка сохранить прежний образ жизни. И первая любовь, которая приносит ему немного наркотиков для обезболивания.

А вокруг Британия середины 80-х, какие-то школьные отморозки, равно как дети очень богатых родителей и сам герой — он талантливый в математике парень, сын известного ученого (Ныне покойного. Рак).

Кажется, что вот все скоро закончится — он придет к себе домой, поговорит о пустяках с матерью, докажет единственную в своей жизни теорему, и умрет, отвернувшись к стене. Теорему, понятно, исторического масштаба.

Но нет. Возникает пришелец из будущего, из 21-го века. Это вполне взрослый и здоровый главный герой, что стремится спасти любовь всей свой жизни — ту самую девушку, с которой вот только начали налаживаться отношения.

Основное авторское дополнение на громадном древе сюжета хронопутешествий — это необходимость спасти именно эту девушку, именно её версию из бесконечных вариаций. А расщепить вселенную можно буквально одним словом — и ты уже не будешь спасать ту самую, а просто еще одну. Надо станцевать на острие иглы — договориться с собой молодым, войти в доверие к будущей его любви, убедить группу друзей себя-молодого, что все реально, и он/ты не хитрый жулик. При том не допустить слишком больших утечек информации, которые удвоят мир.

И еще надо стереть память себе молодому. Иначе петля, парадокс, и, опять-таки расщепление миров, которое скроет любовь всей жизни под грудой вероятностей.

На фоне «социально реалистичных» зарисовок из жизни 80-х — это вполне удаётся. Перед кульминацией, конечно, ждешь финта, причем какое-то особо странного. Когда десятком карманных чудес покупается вера полудюжины подростков — могут быть любые последствия. Можно взорвать половину страны, а можно — пришпорить прогресс в генетике. Слишком уж похожи эти подростки на расходный материал теракта.

Но автор делает все, чтобы временная петля осталась личным, персональным делом главного героя.

Превращение хорошего рассказа в книгу — имело два рода последствий.

Во-первых, это попытка передать дух времени, добротность которой, увы, я не могу оценить. То есть взрыв «Челленджера» (один из примеров, которыми старший доказал своё происхождение из грядущего) — да, был. Музыкальные группы, марки машин и все прочее — в эпоху интернета это все вытаскивается из виртуальных закромов и расставляется по полочкам. Но где кончаются усредненные зарисовки и начинается аккуратная школьная чернуха, которой автор пугает читателя? Мне сложно сказать. Эмоциональный фон первой любви автор обеспечил, ощущение не здешнего времени/места — достиг. Аналогия с британскими фильмами 80-х — вроде как ощущается. Но сколько там выдумки — кроме «Подземелий и драконов», в которые увлеченно играет компания, и которыми автор пытается задобрить читателей своих фэнтези-произведений :) — об этом пусть судят историки.

Во-вторых, вода с мылом. Полдюжины лишних эпизодов, связанных с болезнью, полдюжины со школой, полдюжины необязательных отступлений. Причем химиотерапия главного героя — не приводит к тому, что его быстренько запирают дома, стеречь свой просевший иммунитет. А уж дискотека, на которой зажигает лейкозный больной, вызывает недоверие. Нет, «химию» переносят с очень разной степенью разрушения организма, такое тоже может быть. Но посвящать первые пятьдесят страниц книги онкологическим рассуждениям, чтобы потом вот так заставлять героя танцевать на вечеринке? Мелодрама с перебором.

Ответом, возможно, будет то, что «Убить одним словом» — лишь одна часть из трилогии. И все книги в ней помечены 2019-м годом.

Почему-то захотелось увидеть все три вещи. упакованные в одну книгу, страниц в четыреста объёмом.

Итого: тот случай, когда место книги хочется увидеть рассказ в стилистике «цветной волны», он будет очень хорош. Вот прямо — премия года за «короткую форму». Книга же — для любителей хронопутешествий и мелодрам — играет в своём жанре, как средне-крепкая ремесленная работа. Роман для чтения в поезде или других способов убить время....

Жанр книги — киберпанк черт знает какого призыва. Автор смело заимствует множество приемов и образов из классики этого направления, вероятно, приговаривая: «Это уже традиция». Причем будущее слишком похоже на настоящее и даже немного на прошлое.

Герой — папарацци-стрингер-инвентщик. Вместо тяжелого зеркального фотоаппарата — омнифон. К 2050-му — термины из прошлого века основательно забыты, хорошие фотографии знаменитостей никому не нужны. Требуются сюжеты-ивенты — с взрывами, казнями или совершенно лютым компроматом. Да и жизнь вокруг — не самая замечательная. Фон — это дрожащий свет неоновых ламп, грязные аэропорты, подпольные сходки хакеров-мясоедов. Деградация биосферы — плохо с настоящей едой. Проблемы в обществе — бедность, диктатура. Эпидемии вроде как рукотворные — начальство советует друг другу не обращаться в обычные клиники, и не вакцинироваться. И с экономикой плохо. Городская среда ощутимо деградирует, социум схлопывается.

А толпа — миллиарды людей в сети — жаждет развлечений.

Омнифон отчасти заменяет документы и потерять его — очень плохо. Но если потеряешь, то кроме проблем с таможней и полицией, получишь ощущение серости мира. Потертости и дешевой невзрачности, тень экзистенциальных размышлений.

Вся жизнь протагониста вертится вокруг трех удачных съемок, которые и будут осями сюжета. Одну из них придется делать не на аппаратуру, а прямо записывать в мозг, в кратковременную память...

Но что автор смог вырастить на этой киберпанковой основе? Привнес ли что-то новое?

Фактурно показано, что любой удачный хакер-инвентщик-журналист — рано или поздно оказывает воздействие такого уровня, что либо переходит под крылышко государства-корпорации-секты, либо его до смерти пытает нанятая потревоженными бонзами этническая мафия.

За некоей чертой ты или мертвец, или член команды. А вот в команде — совсем другие требования. Встраивание почти предельного индивидуалиста в дисциплинированную структуру — это интересная идея. Увы, раскрытая она весьма блекло, и всё потому, что автор, старательно следуя канонам киберпанковости, делает героя невозможно одиноким. Когда он возвращается домой — на счетчике «0 устойчивых социальных связей». Причем в сети тоже нет привычного круга общения, каких-то врагов, друзей, просто хороших знакомых. Только партнеры и одноклубники. Своего рода наставником для героя выступает полный параноик (шапочка из фольги это пройденный этап), с которым нормально получается поговорить буквально буквально пару раз.

Что за команда? Есть условный «Илон Маск», или «Билл Гейтс» — планетарного масштаба, очень богатый бизнесмен, Шаман, который в глубине души сохранил польские корни. Корпоратократ, он понимает, что нужны новые области экспансии. Давно создал свою силовую структуру, готовится закрепиться на лунной базе, чтобы добывать гелий-3. Ему нужен «фронтовой корреспондент» — умелый и рисковый оператор-режиссер.

Удачный мотив всей книги — это специфика работы оператора. Хорошо показано, как зависит будущая картинка от умения просто держать камеру, и прослежена обратная связь между будущим сюжетом и нынешними «проводками», «ракурсами» и «точками съемки». Но и тут чувствуется, что автор не захотел прорабатывать, конструировать профессиональный жаргон и сколько-нибудь футурологически подходить к технологиям завтрашней видеосъемки. Все как сейчас, просто чуть больше беспилотников и чуть лучше работа в сети.

И вообще, футурологически роман достаточно слабый — при заданных автором условиях должна бешено развиваться подводная экспансия, добыча полезных ископаемых с морского дна и постройка океанских ферм. А морская тематика ограничивается подводным отелем, где раньше туристы смотрели на рыбок, а теперь тренируется спецназ... Но мелкие черточки будущего автор конструирует иногда очень удачно. Например, чистое заимствование из игрушки: при перестрелках в безвоздушном пространстве скафандр имитирует звуки просто для того, чтобы проще было ориентироваться человеку.

Есть отдельный пласт намеков и аллюзий в современной польской фантастике — отношения с Россией.

Чтобы раскрыть его полностью, надо куда глубже меня погрузиться в польские романы и рассказы. Скажу лишь об одной тенденции.

«Иные песни» Я. Дукая — герои убивают в Москве страшного русского владыку-кратистоса. «Мир миров» П. Майки — герои воюют с дьявольскими комиссарами (там временный союз с маленьким островком «Святой Руси»).

И вот «Гелий-3» Гжендовича:

- нет больше России, есть Новосоветы (тоталитарная империя с царем во главе);

- что-то случилось с «калашниковым»: «...АК-50к, на жидком топливе. Русское, простое и дешевое в использовании оружие. Снова раздались длинные автоматные очереди». Я понимаю, что водка и калашников идут в паре — не ведь не смешиваются!

- « В другой раз тюрбаны из «Нового джихада» вошли в один древний город на севере Турции и начали его взрывать, а потом дали понять, что разнесут все к чертям, если Европа не заплатит им дань. Но, кроме тех святынь, там ничего не было — три хижины, пара коз и песок, никаких стратегических объектов, так что политики лишь чесали в затылке. Шаман, как обычно, разозлился не на шутку, и на другой день мы уже сидели в самолетах. Мы заняли позиции и все зачистили, через две недели притащилась непобедимая турецкая армия и геройски вернула себе древнее культурное наследие, а мы исчезли без следа. « — если бы там был проведен концерт симфонического оркестра, вообще было бы здорово. А так автор не дотянул сюжет, не раскрыл пальмирскую тему :)

- делегация от новосоветов, явившаяся на лунную базу «Твардовский» — это майор Лаврентий и майор Калугин. Так совпало...

- я поначалу даже удивился, когда военные действия на Луне первыми открыли исламисты. Но все выяснилось — новосоветы должны были сдаться. «Включи видеосвязь, сам увидишь… Мы едем в вашу сторону, не стреляйте, прошу вас… Мы сдаемся!»

- И, наконец: «Шаман в больнице. Подозревают отравление полонием.» — ну как же пройти мимо!

Если говорить в целом об отношении к политической системе, которая сложилась в мире 2050-х — то автору она совершенно не нравится. Это откровенный тупик технологического развития, откуда пытаются выйти отдельные бизнесмены-энтузиасты. Серенькая безнадега. Однако на этом фоне блистает своего рода бриллиант — отношение к северо-восточной стране, с которой соперничают разве что арабские исламисты.

Что очень украшает книгу — без шуток — это финал. Неожиданный, хотя и много раз использованный в фантастике, выверт. Ради пустоты, отчаяния и странной надежды героя — стреляют заботливо развешенные ружья. Тут автор как бы прыгает выше планки, которую задает предыдущий текст...

Итого — стереотипная, крепкого ремесленного уровня жанровая вещь. Если вы перечитали с дюжину киберпанковских книг, и не фанатеете от самого жанра, то к середине книги можете заскучать. Но традициям автор следует уверенно, и если вам хочется «аромата 80-х», то вот он.

Остров Сахалин у Чехова — место жизни. Пусть убогой, временной или просто каторжной. Наполненной обидой и презрением. Но — небезнадежной. Новый край, в котором когда-то появятся настоящие города. Хотя бы для внуков-правнуков...

У Веркина Сахалин — место дожития и смерти. Сотни тысяч китайцев бегут на остров с материка, но в саму Японию их никогда не пустят, лишь отберут всех здоровых детей.

При некотором сходстве — люди живут на острове временно, устраиваются не навсегда, отказываются думать, что пустят здесь корни — Веркин ставит совсем другой вопрос. И звучит он так: что останется после исчезновения народа? Твоего народа?

Держава и земли? России больше нет, а бескрайние просторы теперь заражены, отравлены и там бродят зомби. Всё будто проклято на веки веков.

Имена? Как от Советского Союза остались названия кратеров на темной стороне Луны? Или как от Рима нам остались сотни слов? Но Веркин безжалостно показывает, что сохранение старых сахалинских названий — это просто фиговый листок, которым другие народы прикроют собственную неблагодарность. И еще это способ не называть японскими именами землю смерти.

Достижения? Вы полетели в космос? Оставшиеся после ядерной войны люди просто не вспомнят, кто первым это сделал. Пусть они сами стремятся к небу и другие планеты становятся чуть не последней надеждой — зачем им память о вас?

Православие? В книге христианство показано настолько гротескно, настолько безнадежно и бессмысленно, что даже не хочется так оставаться в будущем. Мистическая вера становится отравленной и больной, как сахалинская земля, на которой процветают некротические культы. Теплится лишь вера в отъезд — сейчас в Японию, а потом — к звёздам, на космических кораблях.

Твоя кровь будет жить в других народах? Если только останутся дети, и уцелевшие согласятся признавать родство. Голубоглазая героиня помнит о происхождении своей матери. Но таких как она слишком мало в Японии. Да и сегодня, оглянитесь, многие ведь народы задумываются над тем, что Париж это место, где когда-то жили французы...

Твои книги? Поэзия? Идеи? Может они и сохраняться в памяти горстки ученых. Но уцелевшие после ядерной бойни народы переживают вспышку национализма. «Остров Сахалин» рисует предельно милитаристскую, опростившуюся культуру Японии. Осталось мало учёных, еще меньше поэтов. Жить просто тяжело, и очень надо найти постороннего, чужого, которого можно обвинить во всех бедах. После чего унижать и сладострастно презирать. Япония стала той жестокой, отчаянной державой, с которой готовился воевать Аркадий Стругацкий. Слесари, матросы, надзиратели и санитары — зачем им писатели-гайдзины из других эпох? Разве что просвещенный чиновник прикажет подавать чай в подстаканниках. Но это всего лишь каприз бюрократа — чтить обычаи прошлых народов.

Кроме того, чтобы остаться в умах немногих уцелевших после ядерной катастрофы — надо владеть умами людей до её начала. Сегодня дискурсом владеют американцы, потому в романе куда больше англосаксонского, чем русского. Стать античностью для нового мира — третьим Римом для азиатских культур — у русских не факт что получится. Мало мест в умах людей завтрашнего дня, и жестоко дерутся сегодняшние образы за эти места.

Как Парменид, философствуя, отнимал у вещи все качества, оставляя лишь её бытие, так и Веркин отнимает все привычные образы бессмертия народа. И лишь когда исчезает всё преходящее, становится понятно, зачем же понадобился ему парафраз чеховской книги.

В «Острове Сахалине» восемьсот девяносто пятого года издания описаны гиляки. Последние сахалинские аборигены, у которых не осталось ничего, кроме ненависти и дисциплины. Лишь в служении чужим людям, чужим идеям они ещё могут найти себя. Потому используют их для поимки беглых либо для охраны. Им по силам любые ответственные поручения, для выполнения которых не надо знать грамоты.

Русские в романе как гиляки. Главный герой это «прикованный к багру» каратель, заботам которого можно поручить молодую девушку из метрополии. Молодой парень с уже пошатнувшимся здоровьем. Артём убьет десятки людей, но её не тронет — таков приказ. Ещё будет строить столбики из речных камней — каирны — единственный вид искусства, который он понимает. Благородный дикарь, вот кто он такой.

Но русские и не гиляки. После нас остаётся некое свойство души, без которого в мире завтрашнего дня очень плохо. Когда-то наш народ был признанным носителем этого качества, играл свою роль в большом концерте «мировых чувств». Сейчас его не стало — и без русского милосердия невыносимо жить что японцам, что китайцам, что немногим оставшимся американцам.

Нельзя сказать, что бессмертие народа через чувство — уникально. В романе буквально парой абзацев рассказано, как американцы оставили японцам самоиронию. Лучший миноносец империи теперь называется «Энола».

Героиня — милосердна. Она сама не осознает этого, не умеет обращаться с этим своим качеством. Молодая красавица, которой сложно ограждать себя от назойливого мужского внимания. Роман — это её воспоминания, она много где противоречит себе, порою врёт, как очевидец. Впервые Сирень покидает родной дом и привычную академическую среду, чтобы совершить путешествие — оценить будущее Сахалина, его перспективы. У неё с собой отцовский макинтош, пара пистолетов и лучшие рекомендательные письма. Стреляет она без промаха, смотрит на мир не зашоренными глазами и хочет быть порядочным человеком.

Её образ — тоже совершенно не подходит для посткатастрофической Японии. Светлый и строгий, не отягощенный жаждой власти, наживы и умением идти по головам. Он будто пришел из романтического анимэ, которое объявили «фривольной мультипликацией» и уничтожили. Сирень почти ничего не пишет о любви, и очень много о страданиях и смерти. Но рядом с ней люди меньше всего хотят страдать, и пытаются отыскать в себе что-то хорошее, яркое. Не всегда у них получается и она устает заглядывать в раскрывающиеся души.

Фоном для путешествия Сирени становится гибель острова.

То, как героиня пытается спасать людей, кого стремится спасти, какой возвращается из путешествия — ослепшей и облученной, потерявшей свою любовь — показывает, насколько неудобно милосердие, как с ним трудно обращаться.

Как с огнём.

Но разумный эгоизм и сухая рациональная взаимопомощь приводят в тупик. Лучший поэт эпохи окажется на каторге, и умрёт, отказавшись от всего человеческого в себе, обернувшись натуральным зверем. Миллионы людей, оставшихся на острове, власти просто бросят и убьют, опасаясь эпидемии мобильного бешенства.

Так что в мире, где так мало осталось шансов на выживание человечества — невозможно без милосердия. Либо японцы в итоге станут милосердными, и научат их этому воспоминания Сирени, а её внук увезёт с Земли — либо кончатся, как прочие народы, назначая всё новых отверженных, выжигая очередные острова.

Это примиряет надежду на существование человечества с финалом романа, где русских больше нет.

Что захотел увидеть автор в новых поселениях на спутнике Земли? Какую картину захотел нарисовать и представить читателям? Финал трилогии дает ответы.

.

В первую голову — показать, как человек еще может двинуть вперед нашу цивилизацию. Личность, индивидуальность, характер — становятся определяющими качествами для исторического масштаба событий. При том, что у многих индивидуальные ИИ, высчитывающие проценты прибылей и варианты угроз, за человеком остается воление. Упорство. Месть. Ярость. И пока лидеры могут воплощать эти свойства человеческой натуры — они ведут за собой людей. Иногда как организаторы, иногда — как живые примеры;

.

Интригам будущего нужны технологические ограничения. И дело не только в особенностях реголита, уровне радиации или трансформации человеческих костей. Как бы не были энергичны лунники — человеческое разнообразие может смениться лишь машинной биржей, которая приведет к уничтожению всех людей на Луне. Есть человеческие субъекта и есть растущая безличностная техносфера, которую относительно легко прогнозировать, и которая опасна не меньше пожара или наводнения. Приходиться быть инициативнее машин, чтобы управлять ими. И демонстрация этой постоянной угрозы — несомненный успех третьей книги;

.

С одной стороны показано физиологическое — из-за особенностей скелетов — рождение нового народа. С другой — носители новой культуры, которые еще недавно были «варварами» на Земле — очень быстро превращаются в отдельную общность. Вчерашние жители фавел, кое-как обучившиеся работать с оборудованием, и сдавшие десяток экзаменов — волею судьбы становятся миллиардерами и основателями новых кланов. В таком культурном переходе — максимум чувственных переживаний, когда от приевшегося обжорства или надоевшего разврата приходиться переходить к более возвышенным удовольствиям и более серьезным целям. Но от низких удовольствий так непросто отказаться :) Фактически, поселения лунников — это города итальянского Возрождения. Гордись, Фьоренца, долей величавой! / Ты над землей и морем бьешь крылом, / И самый Ад твоей наполнен славой! — новые социальные структуры держаться буквально на нескольких семьях, которые только начали обрастать непробиваемым коконом из приживалок, помощников и придворных. Потому роль личности — просто зашкаливает. Любой недостаток или порок могут стать критической уязвимостью, мультиплицироваться в подражании тысяч других людей. А позитивные качества — основой для созидание новой империи. Как интеллект, так и физиология — архиважны для сюжета вообще и раскрытия персонажей в частности. Обилие эротических описаний, и реконструкция дуэльных поединков — красной нитью проходят сквозь всю трилогию.

.

Но что добавляется в третьей книге? Идет завершение войны. Нашествие землян было во второй. Личности, которые подобно ниобиевым магнитам собирали вокруг себя узоры из железных опилок — заканчиваются. Или умирают, или меняются, или настолько теряют собственную репутацию, что уже не могут быть живыми кумирами. Те, кто хотел проявить себя в качестве злодея — раскрылись, и должны погибнуть. Кто оказался недостаточно храбр или удачлив — отсеялись. Их не стоит принимать во внимания. В пространстве человеческих отношений формируется новый рельеф, который теперь больше зависит от законов и потребностей общества, чем от капризов и случайных встреч двадцатилетней давности. Чисто личностные конфликты, как завод часовой пружины — постепенно исчерпывают себя, но еще далеко не кончились. Раз за разом автор показывает концовку очередных противостояний — кого-то отравят ядовитыми иглами в грязевой ванне, а кто-то не станет выпускать родственнице кишки на арене. При том, что дружба и любовь — продолжают жить. Не все линии развязаны, и при желании легко можно выйти на четвертый и пятый том — но это будет история про совсем другой мир...

.

А будет это мир другим, потому что завершается золотой век становления кланов — идет становление государства. Лунного государства.

Солдаты-бизнесмены, которые с ножом в руках были готовы выходить на судебные поединки, сменяются юристами. То есть вопрос власти отделяется от вопросов управления — и Луной теперь руководит промежуточная фигура адвокатессы.

А с чего начинается становление государства в плане законов? Старик Энгельс не даст соврать — с введения социальных гарантий. Если Солон запретил продавать афинян в рабство — то на Луне становятся бесплатным «четыре базиса». Воздух, вода, углерод и данные — для всех, даром. Это означает снижения уровня напряжения сил, когда каждый лунник точно знал, что если он не заработает сколько-то денег — задохнётся. И если в обществе есть единый для всех контракт, который никогда не подписывался и никак не скреплялся даже личными обещаниями — и он имеет власть над каждым — то это называется «закон». Анархические договоренности — ты мне я тебе и плевать на все остальное — уходят в прошлое. То есть общество фронтира, которое в чистом виде существовало несколько десятилетий — готово исчезнуть. Легендарная эпоха завершается.

.

Этот диалектический (Карл!) процесс — когда из вражды кланов рождается государство — показан идеально, и трилогия может считаться образцом научно-политической фантастики, иллюстрацией «хитрости исторического разума».

Но читателю придется делать изрядную скидку — автор откровенно подыгрывает лунникам. Это, конечно, не уровень Хайнлайна, когда в «Луне, суровой хозяйке» игра шла в одни ворота, а скорее амальгама из нескольких «бонусов».

В отношении с землянами — полный аналог сериала «Правосудие». Есть некая провинция, временами туда приезжают ребята из центров мира, которые раз за разом пытаются купить всех провинциалов за три копейки, но в силу местной специфики — у них ничего не получается. Местные продолжают враждовать между собой, воровать и охранять, и по отдельности это не самые замечательные люди. Только вот дух глубинки неизменно берет своё.

В отношении с наукой — удача. Есть университеты на темной стороне Луны, которые готовы фактически собирать заново личность человека. Это уже почти воскрешение. Есть воплощенные в фабриках прорывные технологии. И фактическое опережение земных разработок. Земля упорно показывается как территория, утратившая задор и тягу к новизне — будто США 19-го века, говорят Старому свету 21-го — «а в тылу путь Европа дальше гниет без нас». Луна может быть фронтиром, где части научных разработок будет комфортнее, чем в тисках земных законов. Но сложность и разнообразие конфликтов на Земле — громадные. Количество кадров — миллиарды. Инфраструктура — уже создана. Значит снова и снова земляне будут вытаскивать белого кролика из цилиндра. И не только биологическое оружие, которого так опасаются лунники. Автор слишком уж нарочито проводить аналогию с загнивающей Римской империей...

Наконец, в отношении трансформации человека — Макдональд продолжает линию первой книги на сумму новых черт, которые формируют новый этнос или даже расу. Технологические фокусы, которые позволяют работать с шизофренией или бороться с параличом — работают на единство лунников. Но нет эпидемии расчеловечивания, описанной во «Всесожжении» Збешховского — когда бы у каждого лунника крыша ехала на свой градус и они бы отчаянно конкурировали, имплантируя себе ярость, талант к интриге или же сообразительность...

.

Итого: рождение нового народа и государства — из чувственной ярости и запутанной интриги.

.

П.С. Название лично я — перевел бы как «Восходящая Луна». Здесь она восставшая не «против тирана», а «из праха», причем тотальной катастрофы не случилось. Идет рождение, восход, подъем.

Много философии в этой книге, но больше посторонних описаний.

Автор, сводя в финале множество линий — а какие-то обрывая — львиную долю времени пытается втереться в доверие к читателю, сродниться с ним, заставить сочувствовать персонажам. Будто Андре Нортон выдавала в печать длинный исторический детектив, постоянно вспоминая волшебную страну, и с заметным недовольством должна была выписывать на страницах книги автомобили и полицейские участки.

Читателю пытаются не показывать логику развития истории, но заставить пережить множество моментов, после чего, спинных хребтом и разбитыми костяшками пальцев он сможет ощутить — чего же хотел автор от своих героев, и как собирается пятичленная загадка, что должна разрушить привычный мир. Расти и вжиться лучше чем понять — вот простой девиз автора.

И тут, как многие философы до него — но ярче всех Декарт — автор пытается упростить природу. Пусть не всю природу, но технику. Картезианский Большой брат в его исполнении — будто пришел из восьмидесятых, с туповатыми Терминаторами и кубическими мониторами. Он все видит на улицах, но почти ничего — в домах, особенно если это дом показательного ретрограда. Для лучшего контроля над людьми он нуждается в имплантах — будто автор не желает знать о завтрашней тотальности интернета вещей и контроле медицинских браслетов. Автор просто не хочет ощущать всей силы ИИ, всего умения нейронок перебрать миллионы вариантов, всей железобетонной мощи «больших данных». И это чувствуется буквально с первых строк — Большой брат здесь как автоматический перевод по словарём — который всегда будет ошибаться и нужен человек, чтобы поправить элементарные ляпы.

Противостоит Машине — странный набор историй, мелких деталей, вычурных биографий и ядрёных исторических мистификаций. Кроме логики развития капиталов, прокладки железных дорог и монтажа камер на перекрестках — есть и другая логикам. Полурасказанных историй, выдуманных книг, случайных разговоров в подземке и замыслов, которые уже точно не получиться воплотить в этой жизни, потому их смело дарят следующим поколениям. Из неё вырастает сама суть развития человеческих культур. Это циклопические аистиные гнезда, в которых уже может откладывать яйца сама птица Рух. Это вавилонкие библиотеки и каталоги-внутри-каталогов-внутри-каталогов. Матрёшка Мёбиуса с лукавой улыбкой — вот что такое культура. И лишь этой силе — сплаву техники и волшебства, детали которого абсолютно не смущают автора — по силам противостоять спокойной логике «цивилизованного города Лондона». Автор явно пытается играть картами Умберто Эко, но не смеяться над историей коспирологических выдумок, а толкнуть маятник Фуко в обратную сторону. Чтобы в случайных списках имен и описаний ритуалов рождалась Тайна.

Всё остальное — это постепенно закручивающаяся улитка сюжетной спирали.

Первый виток — сдача карт. Почти половина восьмисотстраничной книги. История инспектора в мире Большого брата, греческого биржевого спекулянта a la 2008-й год, эфиопского художника, бывшей жены Аврелия Августина (еще не совсем Блаженного) и странного ИИ, которого прислали из далекого будущего, а тут зовут Гномон. Когда поймут, кто перед ними :)

В каждой истории хватает откровенных натяжек. Вроде слишком уж богатеющего биржевика, который только благодаря дару предвидеть новые рыночные крахи, быстро и элегантно входит в мировую финансовую элиту. Думается, его бы притормозили на полдороги.

Но яркость переживаний и длиннющая низка прилагательных — весьма уместных — куда важнее низменной логики.

А значит страница за страницей, шаг за шагом, от воспоминания к воспоминанию, от первой экспозиции ко второй...

Потом расследование ускоряется, и в каждой истории проходит своя доля сюжетных поворотов. Этот виток короче.

Следующий — еще короче.

И так — до финала.

Если вы хотите подлинной научной фантастики — её тут нет. Глубокой мистики — вообщем-то тоже. Есть добротная эмоциональная игра на литературных сюжетах середины прошлого века, которую автор малость осовременил искусственным интеллектом и умеренного качества описанием возможностей Сети. Дионис и Министерство любви...

Потому если вам, пообщавшись с банкоматом или системой оценки кредитного лимита, вдруг хочется ощутить, что в мире есть силы, которые не учитываются банковскими программами — то восемьсот страниц отдохновения уже ждут.

Роман этот — мозаика из достаточно традиционных Sci-fi концепций, часть из которых разменяла шестой десяток лет.

Есть корабль поколений, и есть ускоренное развитие цивилизации насекомых, есть генетические эксперименты и есть попытки обрести бессмертие в объятьях электроники, есть конец земной цивилизации и есть её возрождение.

Автор не делает ставки на какое-то одно допущение, выводя на передний план то одну, то другую аналогию — сюжет достаточно запутан и оставляет место для самых странных поворотов. Но над всеми этим костяшками домино нависает главное противоречие: с одной стороны жажда экспериментов по созданию новых разумных видов, с другой — зашоренность и временами фанатизм самих экспериментаторов.

Люди хотели создать мир, в котором разовьются обезьяны, но — «зеленые» или же «человеческие фундаменталисты», или же «био-луддиты» — устроили диверсию. Обезьяны погибли, но развились там и муравьи, и раки, и, главное, пауки — потому как подходящая нанокультура оплодотворила биосферу.

Эти же радикалы начали войну по всем планетам, где существовали колонии, и человечество почти погибло.

Потому бОльшая часть сюжета — это игра в «цивилизацию» на двух досках:

- есть планета, вокруг которой вращается спутник с замороженным человеком и его программной аватарой. Бог для живущих внизу, у которого поехала крыша и есть в запасе сколько-то ядерных бомб. Обеспечивает прогресс пауков;

- есть громадный корабль, который смог добраться из Солнечной системы (там гибель), в поисках терраформированного для обезьян мира. Но «бог» не пускает на свою планету, и творится на этом корабле трэш, угар, содомия. Люди изо всех силы пытаются выжить, но их раздирают внутренние конфликты, пока через пару тысяч лет не складывается там нормальная команда (анабиоз как фактор отбора отлично себя показывает)...

Автор достаточно откровенно ставит эксперимент — смогут ли два разумных биологических вида сосуществовать так, чтобы не сожрать друг друга при первой возможности? Можно хотя бы предпосылки откопать для такого сотрудничества? Потому не стоит ждать от сюжета хорошей детективной логики — натяжка там, умолчание здесь, благожелательность к эксперименту всегда.

Интереснее смотреть за тем, как выкладываются на стол новые и новые козыри, что позволяют паукам бешено развиваться.

Наследственная передача памяти. Генетическая инженерия без серьезных микроскопов. Биохимическое управление поведением других существ. Биохимическая передача знаний не только потомству, но и любым другим паукам...

Среди прочего это позволяет автору «работать» с подобиями одних и тех же героев — паучиха Порция, с которой началось обретение разумности, все повторяется и повторяется в своих потомках, пока очередная Порция не выходит на орбиту в довольно странном «челноке».

Получается относительно твердая научная фантастика, сюжет которой изрядно портится от необходимости быстрого пересказа истории двух тысяч лет. Политические, социальные, биологические особенности паучьего мира — показаны больше пунктиром. Да, Чайковски улыбается — в цивилизации разумных паучих именно пауки начинают борьбу за гендерное равенство, за возможность не быть съеденными после полового акта. Есть и почти земное сомнение в божественности воли неба, которое, в итоге, получает полное подтверждение. Но ощущение компьютерной игрушки, где есть только один путь к победе — не отпускает. Психологией пауков, которые так странно и разнообразно получают свои знания — автор не занимается. Уровня В. Винджа с его собакоподобными «стаями» из «Пламени над бездной» — и близко не достигает. Единственная настоящая, без шуток, трагедия — это судьба ученой-генетика, которая стала божеством не обезьян, как хотела, но пауков — и тысячу лет рассыпалась под грузом энтропии строчек программного кода.

Финт, которым автор пытается доказать, что мечта — как восьмилапые и двурукие разумные будут сидеть за одними столами — не кажется мне самым достоверным. Прежде всего потому, что если один вид набрал такой темп развития, то второму виду надо или принять такой же быстрый темп перемен, или отстать навсегда. Автор, иронизируя или сочувствуя чужим заблуждениям, сам — не очень-то хочет смотреть в зеркало.

Есть одна серьезная стилистическая претензия к тексту (переводу?): члены команды пауков несколько раз именуются автором «своими людьми» — причем про людей восьминожки еще ничего не знают...

Итого: это достаточно лёгкая — как бы странно это не казалось — НФ об альтернативной цивилизации. Она хорошо подойдет неискушенному читателю: богатство образов, неожиданные повороты сюжета, прозрачность мотивации персонажей. Позитивный финал.

Семь из десяти.

Всякая добротная работа с мифом, когда автор одновременно погружается в собственные эмоции и классические сюжеты, но не выключает при этом голову – производит впечатление основательной научной статьи или даже монографии, из которой тщательно удалили все ссылки.

История получается многослойной, и в этом пироге находятся свои монетки истины.

Вороны, живущие поблизости от людей, не вовлечены в работу как лошади, не друзья нам, как собаки, не капризные миньоны, как кошки, и даже не мелкие нахлебники вроде крыс. При том черные птицы умны.

А фэнтези позволяет дать им речь – свою собственную, которую могут понимать некоторые люди.

Дальше – неизбежное притирание вороны к человеку, научение – как жить рядом. У людей можно перенять обычай звать другу друга по именам. Можно подружиться и участвовать в смерти человека – тогда выйдет хорошо попировать на трупах.

И тут — находка автора романа – это очеловечивание идёт не только через обычную дружбу птицы и человека, но через мифологические, мистические сюжеты. Ворона Дарр Дубраули – спускается с друидом (хотя поздновато для друидов, там очень много от викингов) в загробный мир. Потом снова – ведь дочь друида ищет самую драгоценную вещь на свете, бессмертие. Как должно быть во всех историях о подобном – человек тут же теряет найденное, но птица буквально, непосредственно обретает вечную жизнь.

А дальше начинается трагедия длиной в тысячу лет – потому как ворона, с клювом и перьями, куда ближе к людям чем все её сородичи, но всё еще птица. Одна стая сменяет другую, один смертный друг-человек сменяет другого, но вся жизнь – эпоха за эпохой – как маятник. Ближе к человеку, новое обучение, новый сюжет, потом смерть. Человека или вороны, воскресающей в новом теле, без разницы. Но воронья стая остается стаей, каждый год гнездовья и парования, поиски падали и кормежка птенцов. Жизнь слишком простая, чтобы содержать настоящие человеческие сюжеты, и даже если найдется вторая бессмертная ворона – она будет уже слишком уставшей от своего бесконечного бытия… Попытка вот так украсть у людей истории, прожить их самим, как украдена была самая драгоценная вещь – приведет лишь к новым слезам, хоть и не плачут эти птицы.

Рук у ворон нет, да и разум не так уж быстр, чтобы стать бессмертным советником какой-то династии или говорящим символом государства. Слишком вороны любят проказничать и летать в стае, чтобы навсегда поселиться в какой-то семье. Получается неукоренноное существо, которое одновременно и старше и младше всех вокруг себя – кроме совы, койота, вОрона и других, таких же как он, волшебно-бессмертных созданий.

Все утра мира для ворон – тоже проходят. Потому Дарр Дубраули, общаясь с сегодняшним его собеседником, ищет смерти. Нет, здесь и сейчас он хочет жить, и рад, что человек подобрал его, выходил в своем доме. Но цель его неизменна уже какое-то время – небытие.

Однако птица, которая весь своей судьбой провожает-нас-отсюда, сталкивается с тем, что выдуманный людьми загробный мир – Имр — как-то истончается и разрушается. Птица видела самые разные посмертия, даже воронье. Автор создает вполне «канонические» картины загробных миров – со множеством отсылок к мифологии, к религии, к чисто эмоциональным доводам, к хитросплетению намеков и умолчаний уже рассказанных историй о смерти и воскрешении. Однако же ощущение того, что поменялось там существование, ведь вокруг нас не друиды, и не христиане — пропитывает книгу. Как родилось в Средние века чистилище, как до того родился ад, так ведь может и умереть людское посмертие. И даже маленький народец, властный над вечной жизнью, не сможет помочь…

Наконец – история слушателя. Который не от большого счастья начинает прислушивается к вороньему карканью, чтобы выучить язык Дарра Дубраули. Это жизнь человека – показанная лишь промельком, как случайная тень на стене – который отчаянно ищет смысл жизни, хотя не хочет признаваться себе в этом…

Финал в этой неспешной, как ночное вращение небосвода, истории — точка совмещения трёх линий. Завершение рассказов покажет, что даже суицидная ворона, старый черный самец, если только он действительно прожил рядом с людьми тысячу лет – не стремится приносить нам зло, не хочет лишних смертей.

Он и так знает, что это такое.

Осенний питерский киберпанк

.

Стандартный рецепт субжанра – высокие технологии и низкая реальность.

А если взять не опасную житуху опытного хакера, не внезапные поединки уличного самурая – но депрессивно-безнадежно-невезучую жизнь рекламного агента?

Сам он, по сути, мелкий, на грани законности, жулик. И вот его родителей разводят другие жулики – уже от медицины. А он – продвинутый, грамотный пользователь, который уверен, что знает, как устроен мир. И хотя бы для грамотного сообщения в полицию может собрать материал. Ничего, однако, не получается с поисками мошенников. И родители – стареют, боятся даже не смерти, а полной своей ненужности, готовы снова и снова покупать «эликсиры», надо что-то делать…

Но в этом слякотном коридоре осенней бессмыслицы – на смену одним жуликам скорее всего придут другие, чуть более продвинутые. Пусть не жулики, а стартаперы. И сразу не поймешь – они обманут, чтобы получить лишнюю крысу для опытов, или готовы спасти людей, создав новое лекарство.

В холодном и стылом воздухе витает дисквалификация человека – распад специалиста. Страх из прошлого, лохматого века – когда придумали атомную бомбу и всерьез дрались на войне. Ничего не понятно, а все вокруг улыбаются, и делают вид, что верят в короткие строчки на листовке – и если скажешь что-то неправильное, то перестанешь быть своим для них.

Сейчас в мире слишком много информации и мы чрезмерно полагаемся на простенькие программы, которые водят машину, фильтруют рекламу, охраняют и поддерживают в темных подворотнях, начисляют положительные баллы за правильное поведение и скоро будут подбирать спутников жизни... Бежим, как деловая крыса в темном чужом лабиринте – а на маленькой тележке впереди едет сыр.

Стоит проблеме стать самую капельку сложней – мы уже ничего не может сделать. Одни ссылки противоречат другим, другие третьим, все вроде как говорят правильно и солидно – а может, не они, а нанятые за три копейки по сети копирайтеры. Чтобы дойти до первоисточников информации, нужна уйма времени и адское терпение. Которые обычно бывают у специалистов в данной конкретной области – им ведь за это деньги платят. Мы же, сирые и убогие пользователи, лишь глубокомысленно философствуем, вяжем «аутентичные тибетские фенечки» и сочиняем бесконечные теории заговоров. Причем больше всего на свете боимся сознаться себе в этой интеллектуальной недостаточности – потому, прочитав на пару статей в сети больше, чем знакомые, надеваем очки, становимся в позу, и начинаем вещать.

В ответ – может сильно прилететь. Практически до смерти. Как в «Икаровой железе» А. Старобинец

И даже если поймешь, за что — кажется, что невозможно отличить истину от лжи в коловращении мира. Потому что контекстная реклама неотличима от дружеского совета.

Автор и не говорит, что у героев получится. Мастерски наводя тень на плетень, один слой депрессии на другой, она как бы окутывает читателя этим сырым и темный покрывалом ноябрьской бессмысленности. Потому что ничего толком у персонажей не получается – а люди вокруг них делятся на два бесконечно далеких круга: одни что-то увлеченно плетут, но рассказать им, в каких мелочах они заблуждаются, просто нет сил и упорства, а другие что-то знают, но толково поделиться своим знанием – у них нет ни времени, ни желания.

Потому все говорят друг-другу обтекаемые бессмыслицы, приправленные чем-то модным. Тибетскими фенечками.

Человек одинок в электронном океане. Нет помощников, нет искренних доброжелателей.

Несколько отступив в сторону — смотришь на текст, как на добротно сработанный гроб. Не шедевр, конечно. Вещь крепко-ремесленного уровня, с полудюжиной вставок-эссе и лекций, с грамотно дозированными рассуждениями персонажей – когда читать еще не скучно, а всё необходимое автор уже сказала. Очередная вариация технологической сингулярности – причем не в грубо-прямолинейном варианте, когда машина становятся умнее человека за пару лет, но в неспешном, нейросетевом и гуманитарном. Когда героям просто ничего непонятно, нет точки отсчета, а читатель может оценить эрудицию автора – или же, как знать, её умение пользоваться поисковыми сайтами...

Имеются – куда же без них — и сучковатые огрехи на лакированной поверхности. Два персонажа слишком уж похожи друг на друга, и как бы автор не тасовала карты, говорят они одним языком. Кроме того, фраза врача «Вы все равно остаетесь нашим клиентом, просто через двадцать лет мы будем знать много больше», — даёт герою карт-бланш на действия в стиле Сары Коннор. Так пациентам о контрактах не напоминают… Еще видно, что автор заботливо убрала из текста все коллективные страсти – персонажи существуют своей частной жизнью, в квартирах и кварталах, максимум в Питере, но никак не в стране. Ни поорать на футболе, ни серьезно поругаться о политике, ни даже испугаться чего-то всем вместе – невозможно. За коллективным переживанием надо идти в группу поддержки. Так бывает в фильмах о зомби, когда создатели убирают из кадра все длинные предметы вроде швабр и лыжных палок – чтобы нечем было защититься, а можно было только бегать и кричать...

Но потом замечаешь петли, на которых крышка гроба может открываться изнутри. Люди еще не окончательно перестали быть средством – потому они в чем-то цель. Пациентом можно заняться не из любви к человеку, но из страсти к науке. Сколько-то экспериментов плохих, а сколько-то и полезных. Надо просто еще раз протянуть руку за лотерейным шариком.

И, главное, отношения с другими людьми. С живыми и горячими. Любовь может вытащить из любой ямы, в которую загоняет тебя депрессия.

Ноябрь закончится…

- Сударь, посетите премьеру спектакля «Нюансеры» — рекомендую.

- Наверное нет, любезнейший, у меня сложатся немного другие планы.

- Отчего же, сударь? Вы считаете, что актеры в нашем губернском городе Х плохо играют?

- Напротив, любезнейший, они хороши.

- Вам не нравится здание театра? Что-то не так с обслуживанием?

- Опять-таки, замечательное здание, и вешалки отменные, и сиденья в зрительном зале мягкие, и даже занавес поднимается и опускается именно так, как надо.

- Хм... Вам чем-то не угодила сама пьеса, сударь?

- Сложный вопрос.

- Просветите же меня.

- Отчего же нет... /закуривает/ Антрепренёры театра в который раз поставили спектакль о театре. Я понимаю, что они же и режиссеры, но сейчас не о том... Так вот, получается как в пьесе драматурга Горина: когда актёр пересказывает принцу содержание любовной записки его высочества, чем изрядно того удивляет. Принц учинят настоящий допрос. Но лакея актер не подкупал, дама, которой адресовалось послание, о нём промолчала, и даже через плечо принцу актер не заглядывал. Как же узнал? Принц отправил такую же записку и в прошлом году, и три года, и пять лет тому назад. Рутина.

- Думаете, сударь, они повторяются?

- В сюжете? Нет. Но вот стилистика... Описание мелочей — и их возвеличивание. Умиление бытом, причем с ноткой иронии. Неторопливость и основательность в течении событий. Вежливый поклон всем, кого пьеса может обидеть — потому без резких суждений. И множество характеристик, которое даются в контрапунктах каждой сцены. Вздумай я на спектакле затыкать себе уши — на этих самых отступлениях — я бы ничего из сюжета не упустил. Причем если потребовать от этой пары замечательных антрепренёров новизны — что они вам скажут? Как писали в какой-то своей заметке: «Пусть вас девушки на улице новизной удивляют, а тут театр. Традиция».

- Но театр и должен быть традиционным. Есть законы гармонии. Завязка, кульминация, развязка, пролог с эпилогом.

- О, любезнейший, в этом они хороши.

- Тогда все, что вы сказали являет собой достоинства, но отнюдь не изъяны.

- Вот к изъянам мы и подбираемся, любезнейший... Видели ли вы в синемаграфе фильму о побеге каторжанки Каменевой? Как она, из кабины грузового авто, отстреливается от диких якутов, пытающихся на своих оленях запрыгнуть в эту фуру? «Дорога ярости», если мне память не изменяет.

- Да, припоминаю. С ней был еще какой-то полубезумный городовой.

- Именно. Когда она протягивает винтовку своей попутчице, и приказывает — «Перезаряди!» — в этом куда больше вовлеченности, чем в правильно поставленной ноге принца датского, или, если говорить о «Нюансерах», в описаниях шерсти и канители.

- Но это же синемаграф!

- Терпение. А помните ли вы фильму «Баталия» — о том как четверо грабителей банка планировали ограбление, потом перестреливались с полицией? И сняли уже несколько достойных фильмов, причем зрителям не мешает даже то, что фильма идет без звука, а реплики персонажей — это фразы на черных табличках.

- Помню.

- Теперь сравним в уме эти три величины. По моему мнению, «Нюансеры» в описании ограбления проигрывают настолько сильно, что антрепренеры вынуждены были как бы разделить действие, и подать остывший пирог на трех разных блюдах. Нарезка чечевичного пирога — отличная. Аромат — уже не тот.

- Вы бы хотели, сударь, чтобы на сцене, прямо на декорациях, висели кишки и полыхало пламя?

- Но разве так много кишок мы видим в «Дороге ярости»? Быстрота и яркость действия, присущая синематографу — лишь первая составляющая. Возьмём книгу. Скажем, печально известный «1812»-й. Там где наш современник, да еще с пулемётом «Максим», попадает на Отечественную войну. Сражается плечом к плечу с поручиком Ржевским. Косит французов чуть не тысячами, а в финале дедовской шашкой сносит голову Бонапарту.

- Это кошмар русской словесности, сударь. Когда же выяснилось, что автор сего опуса — гимназист, который решил пользоваться плодами известности своей книги... С позволения сказать, его прыщавая физиономия ни в какие ворота не лезет.

- Но читают его не только прыщавые гимназисты. По гонорарам он скоро Пешкова обойдет. Понимаете — это образ мечты. Земной раёк, куда мысленно может попасть обыватель.

- Полагаете, сударь, если нельзя писать о наших неудачах с Японией...

- Отчасти. Дело в том, что маленький человек, над которым так любит подшучивать известным вам Чехонте, вдруг видит себя — ощущает себя! — на лихом коне в горниле схватки. Причем обыватель это нашенский, а не условный европеец, которому адресуется лихость дАртаньяна в сочинениях Дюма-отца.

- Но спектакли и не могут быть такими...

- Я продолжаю. Сколько других «райков», вымышленных мечтаний обывателя, мы сейчас наблюдаем? «Баталия светил небесных» — про то, как взорвали Сириус. Судьба сироты Гончара — из волшебной школы. Тысячи их. А многие люди просто живут революцией, и верят в её наступление.

- Не будем про революцию, любезнейший.

- Согласен. Так вот мечтаний — множество. Они как бы выстроена по ранжиру — от обжигающе-величественных, до самых ничтожных. Где в этом ряду место «Нюансеров»?

- Образ-то сильный. Тоже мечта обывателей. Чтобы можно было передвинуть табуретку, переложить с места на место шкатулку — и от этого менялись бы судьбы людей.

- Но что они получают в результате? Некую приятственность для себя-любимых или для своих конфидентов? «Теплый мир»? Стоит им взять за что-то масштабное, все рассыпается. Актрису загубили, хорошо хоть врачу карьеру не поломали. Даже отомстить толком не смогли. «Три с половиною человека, которые в провинции беспорядков учинить не могут», — хотя я сейчас не точно цитирую. А что будет, если наделенные такою властью люди окажутся на мировой войне? Она ведь начнется. По их поступкам можно судить, что искренне привязываются они к очень немногим — и можно ведь взять этих немногих, и переехать куда-нибудь к антиподам. В Австралию. Это всё равно, что я бы всю жизнь грезил лишь о «катеньке» в моём портмоне. Сейчас её там нет, но для настоящей грёзы — это ничтожный калибр.

- Но мы с вами, сударь, вряд ли помчимся вперед на лихих рысаках, даже если война начнётся.

- Несомненно. Мы с вами обыватели. И когда европейская война разгорится, мы будем грезить о теплом доме с целой крышей и свежей ветчине на блюдце. И многие из тех, у кого сейчас нет такого маленького счастья, стремятся у нему всею душою. Однако же сейчас, в эту минуту — для вас это отнюдь не мечта. Это возможность. Проект. Вполне достижимый обычными путями — без волшебства. Не нужно взлетать, можно дойти пешком.

- Интересное суждение. Но ведь многие, сударь, желают видеть и привычные вещи. В этом коренится непреходящая слава натюрмортов.

- Не могу не согласиться. Если вам нравится атмосфера, вы на спектакль и пойдете. А мне её мало. В фантастике — вот тут на афише «Фантастический спектакль» значится — мне без мечты скучно. Когда соберусь на спектакль про жизнь губернского города Х, или про историю театра — про «Нюансеров» первым делом вспомню.

Уход в субъективность с китайской спецификой.

Начинается роман как альтернативная история. Даже с легкой претензией на реализм.

Продолжается — как вариация элитной академии с переходом в школу магии.

Третья стадия — война с прямым использованием волшебных сил.

Четвертая — вмешательство божественного уровня и грядущая битва, которая будет идти в душе главной героини.

То есть автор постоянно повышает градус волшебства — и тем помогает героине выпутаться из очередной нелегкой ситуации.

Это весьма напоминает «Хроники Амбера», с той только разницей, что автор и не пытается балансировать между объективным и субъективным, а идет по дороге с односторонним движением — строго в себя. И быстро. Дистанцию пробегает не за пять книг, а за одну. Так что скорее — «Лес Мифаго».

По историческому контексту — все начинается в очень условном Китае 19-го века, а заканчивается в окрошке времен и образов. Из «будущего» — японский архипелаг уничтожен извержениями вулканов, состоялась нанкинская резня, японцы уже использовали химоружие, развернули преступную медицину в стиле 1940-х и т.д, и т.п. Из прошлого — китайцы резко подняли градус волшебства, стали призывать старых богов и чуть не пробудили первого императора (вот чуть-чуть не добрались до него... думаю, во втором романе пробудят).

Героиня поначалу разносила по лавкам опиум, которым торговали её приемные родители, а под конец стала повелевать стихиями.

Роман — по всем признакам подростковый, но ярче всего это проявляется в образах военной школы.

- Сегодня мы будем тренироваться — и поработаем топливом!

- Да, учитель! (хором)

- Так мы изучим устройство хитрой западной штуковины — паровоза!

- Да, учитель! (хором)

- А потом с разбегу будем садиться на острые колья!

- Да, учитель! (хором)

- Потому как надо чтить наши традиции!

- Да, учитель! (хором)

Думаете, я преувеличиваю? Не сказал бы :)

В результате жесточайшего военного отбора получаются несколько десятков «командующих», которые, в итоге, не могут между собой почти ни до чего договориться. Зато у студентов есть все возможности бить другу другу морды на ринге — они же элита! Чем ребята и девчата пользуются — до полусмерти.

Автор пытается работать с китайской спецификой, но получается у неё откровенно топорно.

Есть образ самой нехорошей императрицы Цыси, конфуцианской системы экзаменов, степных кочевников, проблем с техническим отставанием и т.п.

Но все это максимально упрощено, клишированно, подано через призму современного восприятия, плюс громадные проблемы с историчностью терминов.

Провинции в стране называются как животные китайского календаря — Кролик, Крыса, Змея и т.п.

- Генерал, только что прибыло подкрепление из провинций Овца и Петух!

- Теперь нам точно кранты, — пригорюнился военачальник...

И я не преувеличиваю :)))

Ни разу не встретил слова «эмбриология», но есть масса терминов, которые никак не подходят к тогдашним китайским студентам.

Чего не знаю, так есть ли в китайской мифологии образ богатыря, который начал поднимать каждый день теленка, а потом таскал на себе быка. Героиня начала с поросенка...

В тексте только два раза действуют братья/сестры — остальные персонажи как бы из малодетных семей, что для того времени опять-таки совершенно не свойственно.

Образ коррупции, который для тогдашнего Китая был проблемой ничуть не менее страшной, чем опиум, — есть только на низовом уровне. приемные родители героини думали как экономить на взятках. Но ведь Китай страдал от эпических коррупционных деяний — и тогда чиновники предпочитали торговать именно национальными интересами.

Что касается противостояния магии и техники, то тут автор действует слишком хаотично. Огнестрельное оружие как бы под запретом (фэнтези!), потому японцы — с алебардами. Но еще с отравляющими газами и бомбами. Техника, как и волшебство — обслуживает внутренние потребности героини, появляется именно тогда и насколько, насколько это необходимо для развития её характера.

Отдельная теме — феминизм. При том, что в Китае есть традиция девушек-воительниц, и все можно было бы подать куда тоньше...

Однако, при всех этих недостатках, автор хорошо поддерживает темп развития сюжета, умеет вовремя вводить и убирать персонажей.

Образ героини, при всем её «тинейджерстве» — динамичный. Повороты сюжета и её личные кризисы — совпадают.

Если вам нужно легко чтиво для поездки в междугороднем автобусе — это то, что надо.

Итого: типичный, сработанный по лекалам господ маркетологов, роман «про Кетай и магию». 6 баллов

Добрая сказка российского милитаризма.

Пропп доволен.

Сказка начинается с момента выхода наивного персонажа из зоны комфорта.

Да, московский продажник в Африке — тут выяснилось, что стрелять начали.

У героя должен быть артефакт.

Да, это «избушка» на механических ножках — робот-шагоход с башней от «Тунгуски» (описание боевых шагающих роботов — а дело происходит в 2040-х, составляет изрядную часть текста), который и продавал наивный офисный парень.

У героя должен быть волшебный помощник.

Да, и раз уж «Иванушке» тут 25 лет, то сказка для совершеннолетних, и помощница — сексуально-боевая барышня с доработанными в генетических лабораториях качествами. Исчезает ровно в момент прекращения неопределенности.

Должны быть приключения с перемещением по карте и возвратом в исходную точку.

Да, круг почета по территории двух стран — стрельба в ассортименте. Анабазис.

Должна героя встречать Баба-яга, сторож подземного царства мертвых.

Конечно. Нестареющая стерва, которая командует в секретной подземной биолаборатории — к услугам «Иванушки».

Должна быть непременно измена.

Да, «Иванушка» постоянно на измене — то сам думает бросить все и сбежать, то ему это предлагают.

Должна быть мораль.

Да, есть такая: как правильно общаться с далеким начальством, чтобы и предателем не стать, и живым остаться, и всех вокруг не подставить.

Основная концепция, которой жонглирует автор — «война Шредингера» — конфликт между «прокси», который разворачивается, но пока не истолковывается основными «патронами-кукловодами».

Всё очень динамично, на фане и внутренней уверенности в победе.

Но все равно это сказка.

Нет, автор, как опытный рекламщик, заботится о разоблачении каких-то сказочных моментов: «обычный стиральный порошок не смывает это пятно». Развеивается легенда о наборе детей в эскобарские генетические лаборатории. Дескать, по трущобам ездит черная машина, у детей анализы крови берет, и если ребенок подходящий — его забирают, а родителям щедро платят. В реальности, рассуждает «Иванушка», скорее всего, детей или просто отбирают, или родители сами приносят их продавать за денежку малую.

Однако есть два момента, в «Техподдержке» освещенных очень скупо:

а) «Война Шредингера» может зависнуть — и люди в ней застыть, как мухи в янтаре. Собственно, подобные конфликты, когда все решается наверху — очень давняя история. «Большая игра» во многом состояла из таких действий: утренний шармицель в горах, а через несколько месяцев в столицах великих держав разъясняют, кто кому должен. «Холодная война» — коварные пинки под столом, а потом народу поясняют чей телевизор убедительнее будет. Что же через двадцать лет? На фоне легкого, почти игривого (для персонажа) эпизода, должны быть истории десятилетней неизвестности — ужасы под сукном («Конференция маньяков с веселым пикничком» — и там лучшая шутка про человека, который в Африке 20 лет сидел в клетке с крокодилами);

б) Судьба любит каждого десятого храбреца — остальных забывает. У автора немного другая пропорция (для поступления в элитные войска должны съесть каждого десятого). Но что будет мотивацией к подвигу? У «Иванушки» все понятно — это самореализация. «Кто ты — трус, иль избранник судьбы, и отведай на вкус настоящей борьбы...» Что у остальных — кто годами сидит в ящиках Шредингера? Причем, на разных ступенях социальной лестницы. Остаться серым кардиналом в истории Лимпопо? Там ведь другое... И вот это различие будет критическим, для понимания сути российского милитаризма (в сравнении, скажем, с классическим британским, где есть сплав из «законного бабла джентльмена» и «бремени белого человека»).

Впрочем, если бы автор подробно осветил эти вопросы, это была бы уже не сказка...

Неудача отличного замысла...

Допущение, которое автор установил в основании трилогии — отношение между условным «Союзом» и таким же условным «Западом», как между живым и мертвым.

( Свернуть )

Великая Отечественная — это нашествие мертвецов, с которыми приходилось драться.

Застой — все любят «мертвые вещи», купленные у загробного мира джинсы и сапожки, и тихонько перестают слушать стариков, которые снова и снова говорят о ненависти к мертвецам.

Кто изобретатель, а кто подражатель? У мертвых больше знаний, но каждый мертвец застыл в своем времени, а живые идут вперёд...

И как раньше жили — до проведения границы между мертвыми и живыми, когда на улице можно было встретить мертвого чистильщика обуви и это никого не волновало?

Словом, пока главные герои остаются школьниками, с детским кругозором и порой нелепыми гипотезами, с подражанием крайностям взрослых и чистым стремлением к дружбе — текст хорош.

Читатели видят в мире ровно столько, сколько нужно для маленьких инсайтов-аналогий. И очень легко прощают недостатки — ведь противоречия маскируются детским незнанием.

Такой уровень, увы, не выдерживается даже до конца первой книги — финал уже проседает.

Кроме того, любая альтернативка не может держаться только на переименовании привычных образов. Требуется их дополнение.

И тут хорошим примером выступают «Холодные берега» Лукьяненко:

а) не просто подать герою селедку в ресторане на газете (как алкашу у подъезда), но показать, что металла в мире мало, печатное дело только выходит на уровень 18-19 вв., потому в блюде — половину цены газета-то и составляет: увязка фундаментального допущения с конкретикой. Пересказаны, кстати, и заметки из этой газеты;

б) «А само название — “Давид и Голиаф”, возникло от статуй, внутри установленных... Давид стоял, опустив пращу, улыбаясь уголками рта. Скульптор все передал — и молодость безусого лица, и небрежную ловкость обнаженного тела, и хищный прищур глаз. Давид был красив, зол и красив, как в преданиях.

А Голиаф уже упал на одно колено. Могучий мужчина в доспехах, вышедший на честный бой, и сраженный подлым ударом в висок. На простом, бесхитростном лице застыла мука и удивление, он еще пытался подняться, но ноги не держали. Только Голиаф все равно вставал, каменные мышцы вздувались как канаты, и жизнь, которой в камне нет и не было никогда, опаляла любого, взглянувшего на сраженного воина. Казалось — он все-таки встанет. Дойдет до Давида, который со страху повторно окаменеет, да и опустит тяжелый кулак на кудрявую голову...»

Статуя Давида — классика, её видели миллионы. Придумать парную статую Голиафа — авторская находка.

Ничего подобного в «Живых и взрослых» нет.

Автор снова и снова жмет на единственную кнопку — узнавание имён и простейших образов. Основной символ государства — серебряная звезда в круге. В мире мертвых есть Нью-Йорк, только называется «Вью-Ёрк». Вместо колдуна-брухо будет «брахо». Это надоедает, и когда уже в третьей книги вместо юмористического журнала «Крокодил» — персонаж упоминает «Аллигатор» — остается только пожать плечами.

Отчего возникла проблема?

Имхо, автор не захотел самому себе расписывать подробности. Как вещи из мира мертвых обретают материальность у нас? Как живые платят «энергией» (хорошо хоть не «энергоносителями») — Пелевин накрутил вокруг этого идею «баблоса» и много всякого интересного. Если есть миры дважды мертвых, и трижды, и ясно, что эта линия уходит бесконечно вглубь — что с мирами жизни? Если нечисть в деле, то как там с ангелами (привет от сериала «Сверхъестественное»)? Если душа бессмертна, то как там с богом? Если мир мертвых так похож на Запад, то что сейчас в Америке, которую населяют живые? Что там в Индии и Китае? Самой что ни на есть яркой неиспользованной заготовкой выступает язык: у живых он один, общий, у мертвецов — сохраняются «английский», «французский» и т.п. Ситуация просто описывается (эффект узнавания с иностранными языками в Союзе) — но дальше не развивается...

Не все технические детали должны попадать в текст, но когда их слишком мало в сознании автора — это хорошо чувствуется.

Школьники могли верить или не верить взрослым (и этот момент у автора получился отлично!), однако студенты должны знать.

Но мир и сложность сюжета — остались приблизительно на уровне восьмого класса. И время там замерло в 1980-х.

Интермедии-отступления, которыми автор попытался разнообразить текст — сами по себе хороши, но каждый раз не поднимаются выше очередного эффекта узнавания (когда показаны метания интеллигента — идеалы 60-х, потом сомнение и диссиденство 70-х, потом возврат к борьбе с мертвецами).

При очень даже неплохих, живых героях — к середине второй книги обнаруживается, что ничего оригинального сказать или сделать они не могут. Для впечатляющих замыслов нет объектов, а есть лишь стандартные заимствованные блоки, из которых никак не получается собрать слово «Вечность» или хотя бы экстравагантный сюжетный ход.

Особенно большой проблемой это становится в отношении загробного мира — мертвецы живут в неизменном времени, у них мир поделен на зоны, и в каждой ничего не меняется — условные 70-е, условные 90-е (откуда они берут новое, ведь чтобы сделать новый компьютер, надо построить новый завод, то есть изменить мир вокруг себя!). Если каждый мертвец застыл в своем возрасте — может ли он учиться? Как он не сходит с ума? И снова ответы на детско-подростковом уровне.

Наконец, можно просто воспроизводить аромат времени, а можно подумать — отчего там такая странная отдушка?

В реальности Союз во многом держался на ощущении подвига очередного поколения — и одновременно как бы сокращенном «ощущаемом периоде истории». Вот революция, вот первое поколение, вот второе поколение — каждое из них со своим подвигом, и в рамках этого подвига существуют люди-образцы. Что было до революции — стало картинкой (там тоже есть образцы, но именно что «нарисованные»). Остывание памяти о подвиге (это у автора получилось просто здорово!) требует перейти не просто к потребительству, но к каким-то устойчивым схемам, которые могли существовать столетиями, или к большим и сложными схемам, где этот подвиг — один из эпизодов истории. Автор лишь сказал, что мир будет меняться

Это была бы великолепная детская повесть, относительно неплохой первый роман (и он бы не уступал «Истории с кладбищем» Геймана), но получился жуткий провал трилогии, когда с каждой прочитанной страницей становится всё скучнее.

Из четырех главных героев

Кто же бессмертней остальных

Мужчина, женщина, винчестер

Или заколка в волосах?

.

Три источника и три составляющих.

Кинг Стивен — «Темная башня».

Ковбойско-апокалиптические мотивы. Пустыни, обломки — человеческие и технические. Погоня, преследование, игра в салочки, гонка по кругу, где в центре — след кукиша от главного вопроса жизни. Короче — борьба героя с куда более сильным злодеем на топологическом поле артефактов и намеков. Эротизм и смерть, ковбойская шляпа и сколько новых пуль.

Дилени Сэмюэль — «Пересечение Эйнштейна». Тема расцветающей мистики на фоне распада/проблем технологии. Была война, а может, она еще продолжается, но люди пытаются как-то жить, проводить ярмарки, тянуть дороги, при том, что лучше от этого явно не становится. Полевые реанимационные комплексы — как пауки. Деньги, подставы, разбой — и государство то ли крепнет, то ли крепчают все граждане, у которых, у всех, не может быть нормальных документов, и нет настоящего порядка, потому как война, и они все разбойники, и правда, не добрые ведь люди, и надо тянуть соломинку, кто из них добрый, а кого расстреляют за крысятничество казенного хабара... Дизъюнкция слабовата, согласен.

Зюскинд Патрик — «Парфюмер». Тема становления злодея. Берем обычного такого Тома Сойера, то есть Гекльберри Финна, ведь там проблемы с отцом, и начинаем наваливать на мальца червей, смерти, дьявола, идиотию мира, мутантов, счетчики, антихриста, побеги, расстрелы и много-много швейных иголок. Практически машинка «Зингер» и чапаевский пулемет сплетаются в оргазмическом единстве, а все против белых, но поскольку политкорректность, то все теперь белые и никакой жалости. И вот смерть задерживается, потом снова задерживается, а потом лучше зашивать людей, потому как они вроде и не умирают.

Даже если это не злодей.

Вдруг это — герой?

.

И в финале взорвётся бомба.

.

В романе есть логика, но её не надо искать, иначе придется переплавить на пули звезды из бесконечного ряда орденов генсека, взять на плечо пулемет и караулить авторов холодными осенними вечерами, чтобы задать им вопрос «нахрена» и подарить чеканную фразу (которую закажут у граверов и старой индианки. Кто закажет?).

Из тех романов, которые как школа жизни — но лучше пройти ей заочно. То есть лучше и пройти, и прочитать, и продраться сквозь текст — который куда легче «Радуги тяготения» и приятнее бухгалтерского отчета. Читается легко, будто протыкаешь вязальной спицей тушку потрошеной курицы. Но потом приходит что-то вроде отходняка, ты будто в который раз читаешь «Подземный гром», бродишь с испанским римлянином по улочкам вечного города в поисках смысла жизни и пока не можешь, не можешь, не можешь её найти. Жизнь? Возможно.

Роман с ароматом бреда. Людей становится так мало, что полубогам, силам и различным демонам — надо воплощаться лично. А может быть это архетипы и типажи, полубоги американской культуры, которые теперь выясняют отношения. А может быть не выясняют, а просто срастаются между собой, возвращаясь к первозданному хаосу, к религиозным мечтаниям трилобита, таким простым и прямолинейным, что нет ни имени, ни... ква-ква-ква.

И величайший недостаток романа (ну что, нельзя было выбрать другое слово? Крупный, значительный, заметный, выпуклый, режущий, мешающий) это его вторичность. Чтобы раскатать читателя в блин аллюзиями классических ужастиков и стандартизированных кошмаров — требуется знакомая система образов. Визуальных образов. Картинок и силуэтов. Потому авторы тянуться, тянутся, тянутся сквозь подземные ходы нашего подсознания на другую сторону земного шара — в Америку. Страну вчерашнего апокалипсиса и сегодняшнего кольта, ведь мы все видели фильмы про него. Вестерн ядерного гриба, танго бреда на костях. И в этом нажаханном (укранизм, ведь «жах» это ужас, но и еще игра слов, потому жахнули ядрёные бомбы) месте, где знаком диагноз каждого Маска Макса и маленький городок точно не может быть добрым и благим населенным пунктом — авторы и пытаются развернуться.

Они берут ручной стартер от машины времен Гражданской войны (но только нашей), и начинают заводить двигатель своего произведения, наматывая на сюжетную ось лица, надежды, страсти, счета, поступки и самые дорогие, по шесть долларов, компромиссы.

И сюжет имеет место быть, ближе к концу можно опознать персонажей, сравнить их с началом, с первыми впечатлениями. Оценить ттрансформацию игральных карт в процессе раскладывания пасьянса.

Но зачем?

Ведь эти образы должны как-то вернуться обратно. Сойти с экрана, обрести плоть, стать знакомыми и привычными — то есть соседями и коллегами. Но они остаются именно персонажами из бесконечного потока движущихся картинок.

Героев достаточно. Без горки. А брадобрей Прокруст все гонится за усами Дали, в то время как тот давно стал пейзажем барбершопа, и подмигивает нам окном, висящем в жарком полуденном небе.

Эмоциональные порывы персонажей важнее мира.

Я вас предупредил. Аромат, послевкусие, а посередине — экзистенциальная мышь, с пятью хвостами, прищемленными в двери — её глаза, как фонари, блестят в огнях встречных тепловозов. Фокусник сдергивает покрывало с цилиндра, а там — золотые пули. Которые — бомба.

Выдумка без фантазии

Текст обладает не самым плохим стилем, сюжет выстроен, есть даже протагонистка.

Книга явно подгонялась под возможную экранизацию — побольше замкнутых локаций, плюс перебивки из воспоминаний персонажей, чтобы зрителям не было скучно наблюдать лишь внутренности звездолёта.

Вот и весь перечень достоинств текста. И среди них нет почти ничего, что можно было бы отнести к фантастике.

Основная проблема — несоответствие фантастического и детективного начала.

Для создания зрелищных образов или чего-то вроде интриги — автор отказывается представлять, что происходит не первая ситуация подобного рода.

Текст начинается с краткого кодекса, дающего правила обращения с клонами. Всё мило — но слишком однозначно, или слишком просто. Можно тут же представить себе десяток ситуаций, когда подобные правила работать не смогут (например, человек в ранее клонированном теле обладает государственно значимой информацией/навыком/социальными связями, а уже создан его более свежий двойник — убивать «старика», как требует закон, в таком случае не станут).

Несколько строчек кодекса написаны, чтобы эффектно промотать их в начале фильма. И для задания интриги на борту звездолёта. Но не для большого мира Земли, где могут быть самые разные ситуации.

Когда же идут ссылки на прецеденты, получается все так же плохо:

«Ей никогда не приходилось пользоваться клапаном аварийного сброса, встроенным в бак для клонирования. Ученые внедрили в практику эти клапаны после того, как один из техников решил подшутить над клоном и оставил женщину после пробуждения на несколько часов в баке. Клонированная женщина наконец выбралась оттуда, говорят легенды, и устроила кровавую баню, в результате пришлось клонировать самого техника. После этого инженеры добавили клапан, чтобы клон мог сам выбраться из бака, если по какой-то причине застрянет в нем.»

Ну вот, представьте, у вас делаются модели баков для клонирования.

И такой клапан — не добавляют??? Бак принимается в производство без предварительных испытаний и оценки аварийных ситуаций?

Чтобы каждый потенциально мог поиграть в рассказ Э.А. По?

Аналогичная ситуация:

"– Ведь такое, конечно же, случалось и раньше? Много одинаковых клонов, некоторые из них совершают преступления, и каковы права каждого? Не может быть, что я первый.

– Возможно, вы первый в наших данных, кто не знал, что его продублировали вопреки его воле, – сказала Ло.»

Ага, после чего в прошедшем времени упоминается второе восстание клонов. То есть события, которые поломали судьбы сотен тысяч людей. Очевидная для террористов техника. И этот, вдруг, первый. И у полиции колебания, по результатам которых получается композитная личность (хороший человек с мрачными снами). И как эта композитная личность сочетается с простыми строчками кодекса?

Дальше все еще стандартнее:

- экипаж звездолета состоит из преступников (мотивация подобного — задана на отвратительном уровне. Если у вас есть технология переноса сознания, то проще поставить лояльных людей на всю вахту, и потом «разбудить» их в новых телах с накопленными воспоминаниями. Или экипаж, который будет меняться раз в несколько месяцев)

- ИИ корабля — результат кодирования одного из членов экипажа. Причем от него можно получить фразу «Я вернулся в строй на пятьдесят три процента и чувствую себя гораздо лучше.» Ну блин, это фраза из докомпьютерной эпохи, сейчас даже школьник вам объяснит, что у компьютера разные функции, и на 53% можно проверить память, или восстановить емкость аккумуляторов или еще что... То есть даже с визуализацией у автора проблемы, потому что компьютер выдал бы картинку-схему-диаграмму-образ — что у него теперь работает.

- после пробуждения — то есть воскрешения в новых телах — у всех участников отсутствует память о полёте, компьютер подвис... Ой, какая неожиданная ситуация. Как свежо и оригинально.

- противоречия настоящих людей и клонов. При том, что клонирование фактически дает бессмертие, когда люди снова и снова просыпаются в новом теле. Вообще от серьезного восстания клонов до старта корабля прошло полтора столетия. Как быстро поменяется ситуация, когда люди увидят, что в после переноса сознания они сохраняют когнитивные способности и память? Автор смотрит на ситуацию глазами христианского религиозного моралиста середины 20-го века (среди прочего есть и пытаемый священник, которого клонируют и заставляют отказаться от веры). А как насчет буддийских моралистов? Что скажут индуисты?

- технология редактирования личности. Она есть. Её применяют неоднократно. Можно сделать закладку в собственную личность. Но автор не хочет осмысливать ту бездну линий развития, что получаются у человечества после создания такой технологии.

- мне сложно назвать текст романом в полном смысле этого слова — арки героев не кажутся полноценными. Да, мы узнаем много из событий их прошлого, и каждый меняется. Только вот все они меняются в прошлом. А в настоящем — автор просто вытаскивает из шкафов все новые скелеты и новые слои личности. Получается громадный склад роялей.

И эта книга номинируется на «Небьюлу-2017» плюс «Хьюго-2018». Надеюсь не только потому, что в тексте упоминается университет Обамы?

В моих глазах — это версия «Видоизмененного углерода», только не с боевиком, в качестве сюжетного основания, но с «Десятью негритятами». Весь громадный пласт социо-технологических проблем автор сводит к обстановке звездолета и старым счетам между членами экипажем. Редукция всего капитализма до мотива убийства за невыплату зарплаты.

Читается так себе.

Трилогия еще целиком не переведена, и как будут сведены все сюжетные линии, не очень ясно.

Но увы, термин «гуманитарий» употреблен тут в отрицательной коннотации. Хоть я сам и преподаю философию, но прекрасно понимаю, что люди должны хорошо учить матчасть вещей, о которых пишут.

Структура фантдопущения:

Катастрофа — результат экспериментов с лекарствами. Нашествие вампиров.

Нечто среднее между чистым дракулизмом — когда все живые мертвецы привязаны к единственному мастеру — и чисто биологическим распространением вируса. Первая дюжина зараженных обладает мегапреимуществом над остальными, управляет их психикой, хоть и довольно хреново.

Велико влияние «Восхода Эндиминиона» — у девочки Эми значимая задача работать с душами умерших, девочка именуется «ковчегом». Множество библейских аллюзий.

Проблемы подачи:

а) напластование сюжетов и постоянная склейка Double Cut — то есть часть уже как бы рассказанных событий освещается с немного другого ракурса и другими персонажами. Идея не самая плохая, но когда у вас первая книга подходит к финалу (между прочим, 92 года со времен вирусной атаки прошло), все отматывается назад, и вы начинаете все с той же лаборатории — просто с немного другими персонажами. Плюс — стилистика «секретных материалов» — рваная подача, постоянная недоговоренность

б) есть довольно наглая слезодавилка — мелодраматическое подкрашивание повествования. Эпиграфы из Шекспира — претенциозны.

в) есть «мартиновское» жульничество с ложной смертью персонажей: нож вроде как опускается — переход на другую сюжетную линию — ах, нож не опустился, героиня жива. Но если в «Песни...» это сделано масштабно, то здесь — в первую голову медроматично.

г) много воды — автор местами откровенно выжимает листаж

д) автор несет фигню в массы по следующим векторам:

1) речь об американских солдатах в городе Грозный, как о чем-то актуальном (первая книга вышла в 2010-м). Надо внимательнее отслеживать актуальную политическую обстановку. Далее: идея, что при вампоапокалипсисе, прямо во время первых недель и самых жарких боев, от США отпадут Калифорния и Техас. Она, мягко говоря, выглядит совой, натянутой на глобус. Что выиграют сецессионеры, если только вместе сражаясь с толпами прыгучих вампов можно хоть как-то организовывать оборону?

2) обыкновенная американская шутка с исчезновением остального мира. То есть Канада и Мексика тоже поглощаются толпами вампов. А прочий мир? Автор немедленно прибегает к эвфемизмам и умолчаниям. То есть когда США рушатся, кто-то из чиновников думает, что теперь их будут презирать. Вроде как вводят карантин. Но что потом? Во втором томе отсутствуют слова «Европа», «Россия», «Китай», «Азия», «Япония». Островные территории, вроде Ньюфаунленда, которые должны были стать крепостями? Или Новой Зеландии? Исландии? Кубы? Нет, не слышал. При том, что зараженные не могут действовать на воде, о чем автор сам пишет — герои наслаждаются безопасной морской прогулкой на яхте. Кроме того, после начала эпидемии прошли десятки лет — и что, внешний мир не вмешался? Не раздолбали атомными бомбами ту колонию, что склепали себе вампиры в штате Айова?

3) описание того, как современные автомашины запускают через 92 (девяносто два) года... не учитывает деградации многих деталей, а так же топлива :(

4) почти бесконечная вера в аккумуляторы, при нежелании знакомиться литературой по энергосбержению. Суть: есть некая маленькая изолированная колония, которая уже без малого сотню лет каждый день заряжает аккумуляторы (химические), а каждую ночь освещает периметр, чтобы вампозомби не сигали через ограду. Часть персонажей печалится, что аккумуляторы деградируют. А гравитационные накопители энергии сделать не судьба? Чтобы у вас за день поднималась многотонная гиря, которая будет спускаться всю ночь... Таких примеров в мире уже сейчас много — гугл в помощь. (и это не поднимается вопрос о запчастях для прожекторов!)

5) Проблемы с описанием военных действий. Есть толпы вампов — это гигантские стаи (десятки тысяч) дышащих существ. Тушки сравнительно быстро регенерируются, бегают и прыгают, кусаются. Эпидемия начинается в Колорадо. Лаг до полного заражения территории США несколько недель. Официально введено военное положение, идет мобилизация. Нормально. Но вот как максимальное усилие — армия пытается бомбить эти толпы «матерями всех бомб», а потом дело доходит до ядерного оружия. И это уже фигня. Если у вас регенерируется живой организм, то задача — остановить его регенерацию. Это классические зомби «почти не дышат». А все, у кого задействованы легкие и горло — уязвимы к действую удушающих газов. Где клетки возьмут кислород, если он не будет поступать в организм? Армия США готова на всё, что угодно, а промышленность еще не уничтожена? Здравствуй друг дифосген! И присный его — декафторид дисеры. И просто цианистый калий. Не говоря уже химических соединениях, которые могут быть особо удушливы для существ с повышенной температурой тела.

6) автор пытается показать действие коллективного омраченного разума вампов против государственной машины, а так же предателя — чиновника, который возжаждал вечной жизни, обратился, хотя и сохранил разум. Но противостоять им будут структуры интернет-эпохи с возможностью чрезвычайно быстрого распространения полезной для борьбы с угрозой информации. То есть вопрос надо изучать хорошо, и моделировать хотя бы парочку ходов, на которые решатся/ до которых додумаются миллионы отчаявшихся специалистов

7) и, конечно, если бадабум назначен автором на вторую половину 10-х годов, и уже упоминаются беспилотники, то можно представить себе объемы использования роботехники? Вампы очень хорошо видны в инфракрасном диапазоне. За сколько часов хороший программист выдаст программу, которая будет выявлять все человеческие силуэты с повышенной температурой тела и давать беспилотнику команду на уничтожение? И нет ли уже таких программ у штатовских военных на случай обычных эпидемий?

8) в городе, который контролируют вампы (причем не первая дюжина, но подручные чиновника) — сопротивление представлено в виде терактов. Каждый раз это почему-то один человек. Бомбист. А другим путем люди ходить не пробуют.

К чем весь этот разбор?

Трилогия выиграла большой приз — экранизацию. Первые серии уже на торрентах.

При этом текст откровенно слабый.

Нет ни веселой чернушности «Настоящей крови», ни филигранных подводок Кинга, ни серьезных социальных наблюдений, ни захватывающего биологического эксперимента, ни добротной работы с мистикой и темой откровения.

Позитивная мораль тут лишь одна: если вы уже начали эксперименты с лекарствами/веществами такого уровня воздействия на людей — охраняете лабораторию и не останавливайте получение новых знаний об этих веществах. Иначе любая утечка обвалит мир в бездну, а лекарства/антидота/противоядия у вас не будет.

Имхо, сюжет оказался подходящим даже не для прямой экранизации, а на для переделки в сценарий. Вторичность мира и расхлябанность сюжета дали свободу рук «создателям сериала». Надеюсь, у них получится лучше...

Когда есть все компоненты блюда, и вроде вкусно, но нет гармонии?

Вот то и означает.

Хороший, читабельный текст. Всё, как обычно у Лазарчука:

а) гиперболические коллизии на ровном месте. Вот сидим, а тут метеорит, да такой, чтобы полгорода снес (в книге метеорит упоминается, но не тот, серьезной роли не играет, и вообще — обманка). Если коньяк — то практически лучший на свете, но из пластиковой бутылки и вот прям в сибирской глуши. Если перестрелка, то у кого-то откажет автомат по странной, очень редкой причине, про которую все знают и понимают, но вот именно здесь и сейчас он — внезапно, тыщу лет до того стрелял и в руках он у опытного стрелка — перестает стрелять. И т.д, и т.п.;

б) хроническая недосказанность в диалогах. Постоянно одни герои начинают что-то объяснять другим, но всё идет как в истории Никулина про анекдот: ему двадцать лет начинают рассказывать анекдот про попугая самые разные люди, но всех дергают в середине анекдота, буквально на минуту, а дослушать уже нет возможности — или сам Никулин уезжает, или рассказчиков убивает.

в) постепенно вырисовывается картина и к концу первой части — что-то понятно, но масса дыр. Прием построения сюжет вполне лазарчуковский, когда берется известная история — «Дом скитальцев» Мирера, и фильм «Посредник» как экранизация — и на её основе выстаивается более сложный и реалистичный сюжет. Фраза «Здесь красивая местность» — присутствует :)

г) есть отсылки к актуальным политическим моментам, и ставится стандартный лазарчуковский мысленный эксперимент: мы слабее, враги технически более развитые, но мы вот такие хитровжаренные...

д) всегда есть хорошие, решительные люди, на которых всё держится. И, разумеется, дети пойдут на войну...

Чего лично мне критически недоставало в первой части, и на что надеюсь во второй:

а) если у вас есть громадное сообщество планет, где враждующие группировки стремятся завладеть телами, то неизбежен технический прогресс. Я понимаю, что проблема сингулярности как бы выведена за скобки, но у пришельцев должны быть постоянно новые фишки в карманах. А тут мы видим ребят, которые придетели, и за несколько лет буквально растратили свой потенциал, вроде как попаданец, который в 19-м веке рассказал, все что знал полезного и конкретного, и теперь на него смотрят скорее как на плохонького романиста, что и фильмов прилично пересказать не может, только ядрёной бомбой пугает. Есть к примеру, эпизод, где землянин пугает пришельца тем, что того пустят в расход свои же, потому как тот допустил какую-то ошибку. Как пугали некоторых эсесовцев партизаны («Посмотри в глаза чудовищ»). Но если у вас настолько велик разрыв между цивилизациями, настолько утилитарно отношение к землянам, то протокол поведения пришельца должен быть построен таким образом, чтобы его в принципе не волновало мнение землянина. Тем более, если это субъект из передовой волны десанта, и на переднем крае много чего может быть.

б) сразу возникает вопрос — почему искусственные тела такие угребищные, и нет выращивания клонов для использования? Пришельце должны сеять не только сознания в тела землян, но и фабрики по производству подходящих киборгов-носителей. Так же не отыграна тема виртуального тела — то есть сознания должны пребывать в виртуальных вселенных, посматривая, чего там в реальности творится. Тогда, кстати, получает объяснение тот фанатизм, с которым они стремятся к обладанию именно живыми телами и захвату чужих цивилизаций: только так можно поучаствовать в настоящем деле, в реальном проекте — а не в 100500-й версии виртуального парка развлечений (потому, кстати, в дело должны идти волевые и властолюбивые пришельцы — остальные останутся по виртуальным гаремам);

в) стандартный лазарчуковский приём, когда некто старший в иерархии говорит младшему/обывателю/ученику/ребенку — у нас война, иди в бой, некогда объяснять. И тот отвечает — да, иду. Ну блин, должен же быть значимый процент людей, которые говорят «Вот никуда сволочи не пойду, пока все досконально не объясните. А будете давить — сделаю, как считаю нужным (а считаю нужным какую-то глупость вашему мнению)». И даже умная улыбка — то, что ты считаешь действием вопреки, это тоже действие на пользу — совершенно не поможет. Чего это требует? Долгого, детального объяснения, убеждения, борьбы с предрассудками и т.п. Это может сильно сбить темп подачи событий. Но иногда это совершенно необходимо делать персонажам — потому что очень много вокруг любителей сказать «вот веревка и мыло, некогда объяснять, покупай биткойны»

Одно из характерных отличий условных «подростковых» романов — всегдашнее разделение «несправедливости мира» и «несправедливости личности».

Есть злодеи, есть герои, и видимая черта между ними. Те персонажи которым сочувствует читатель — должны оказаться на геройской стороне, по возможности с чистой совестью. Злодеи должны низринуты глубины Аида.

Но мир, в котором живут люди, обычно несколько сложнее черно-белой картинки. У исторического разума и разума отдельного человека — слишком разные пути взросления. Потому герои временами вершат злодейства, а злодеи совершают разумные поступки, которые спасут жизни тысячам людей.

Хороший роман как бы маскирует жестокое равновесие мира — потому люди и маглы принципиально разделены во вселенной Дж. Роулинг, волшебники живут «на всём своем», целиком автономны (и если только покопаться структурах мира, становиться видна эта связь).

А в «Орудии войны» — разделение проведено неряшливо, грубо. Автор явно эксплуатирует свою известность (а еще социалист...), халтурно закругляя тему.

Вообще-то — в мире после страшного кризиса, где все достаточно плохо, наклевывается биологическая война между людьми и «плюсовыми», которая по жестокости может переплюнуть любой межчеловеческий геноцид. А герои играются с этой темой, как обезьяны с гранатой.

Это плохой роман-воспитание, потому что он не учит просчитывать последствия;

Это плохой триллер, потому как в нем слишком много стандартных сюжетных действий;

Это плохой фантастический роман, потому как описанный мир наполняется все большим числом необязательных противоречий.

Со «страной никогда-никогда» есть всем известная проблема — попасть туда всё труднее.

И уходить ведь будет не титан духа или супермен, но вполне обычный человек, у которого чайник на кухне закипает и по кредиту просрочка капает.

При том обыватель очень капризен — он ведь жаждет уходить по собственной тропинке :)

На простом самолёте туда уже не долетать — в 40-е исчезли последние врата на Земле (Шангри-Ла), а в космос мы еще так далеко не научились.

Рационально и добросовестно вырастить в своем сознании — это надо быть вторым Толкиеном. И не всякий захочет к эльфам...

Можно попасть в прошлое — но там уже тесно, другие попаданцы перепахали все вплоть до неолита.

Употреблять вещества — значит идти вслед за Кастанедой...

Словом, Роберту Холдстоку надо было изобретать какой-то свой путь.

И получилось как в мультфильмах — плеснули из кружки воду на бетонный мол, и бульк в лужу, а она бездонная. Так и уплыть можно.

Что за вода и пол?

Официозный британский фольклор и наследственные психические заболевания.

Есть некий остаток громадных британских лесов, рядом с которым живет семья. Отец становится все более чудаковатым на почве увлечения фольклором и этим лесом. Неделями пропадает, возвращается грязный.

В итоге исчезает совсем.

Тут как раз младший брат возвращается с войны и длительной поправки здоровья — лечился на юге Франции — а старший уходит вслед за отцом.

В итоге похожие дела начинают твориться и с младшим братом — вот он читает дневник отца, там, естественно, недостает некоторых страниц, и все заверте...

Я не психиатр, но тот процесс медленного погружения в лес и одновременно в глубины мифов — уход в Плутонию старика Юнга, населенную архетипами — будит какие-то совершенно терапевтические ассоциации.

Любые препятствия, которые стоят на пути героя — в итоге рассыпаются. Все, кто мог держать его в этом мире — либо заняты собой, либо помогают ему в уходе, либо думают о своем собственном отказе от действительности. Мечты о счастье — воплощаются и развеиваются. Вокруг сгущается миф. Прямо кажется, что герой стал добрым и благородным вариантом Джека Николсона в «Сиянии» — но что мрачное безумие, что любовно-героическое — уводят из дома. И в этой постепенности, в неторопливой последовательности превращения человека в образ — главное очарование романа.

Герой не крутит головой, как Орфей — тем более, что Эвридика-то впереди. Он не оборачивается. Уходит в себя и одновременно в британское мифологическое пространство, будто ничего ценного не оставляя за спиной.

Что сказать?

Конечно, можно съязвить.

https://www.youtube.com/­­watch?­v...

Но только язвительностью ответить не получается. Слишком велика жажда обывателя прикоснуться хоть к чему-то уникальному и чудесному. Не просто свистнуть камень с Парфенона (завозят тоннами), не только прыгнуть с тарзанки (в очередь!). Но обрести смысл жизни через прикосновение к чуду.

Чтобы ушел это мерзкий экзистенциальный ужас, когда миллион-миллиардному человеку дают в руки винтовку и отправляют умирать на колючку, или же продают айфон.

И юнговская Плутония — она будто платоновское царство эйдосов. Причем не столько благое, сколько наделенное смыслом. Всё в единственном числе, всё уникально или уж точно неповторимо. И всё будет всегда.

Эта иллюзия (Юродивый! Патлы расчеши! Лазишь тут у заправки! — презрительные голоса на заднем плане) — она ведь утешила очень многих людей.

Потому действительно серьезной претензией будет вторичность, засаленность тех самых мифаго — овеществленных архетипов. Да, они не могут быть целиком оригинальными. но если уж претендуете на работу со всебританскими архетипами, то надо искать подход. Между штампом и неизвестностью. А для этого надо хорошо поработать с образами героев-людей. Чтобы они были настолько оригинальны, чтобы во взаимодействии с ними штампованные архетипы дали что-то необычное.

Тут удался разве что образ пары — девушка-мифаго и главный герой.

Даже главный герой и его брат — куда хуже, не говоря про отца.

И, разумеется, где архетипы, которые мы чувствуем, но почти не знаем?

Восьмерка. Но твердая, и прочесть — стоит. Это этапное произведение 80-х, своя дорожка. Как «Американские боги» Геймана для нулевых.

Хотя автор сам пишет о первоисточниках его вдохновения — «Сапковский + Darkest Dungeon» — я бы повел речь о немного других ассоциациях.

В первую голову это сталкерство и Зона, который как ни маскируй XV-м веком — будут они именно сталкерством и конкретно Зоной.

Во вторую — попытка сделать историю про попаданца-Сварога не в гламурно-пастельных формах, но в брутально-реалистических. То есть сказочный мир, где все необычного понатыкано под каждым кустом, и есть самые фантастические сочетания технологий, но здесь и сейчас у вояк в руках мечи, а не пулеметы.

Дальше автор сообразил, что тысячепервый мужик, суровый и небритый, который шляется по зоне за «Профитом», пусть даже с мечом — интересен разве что узкой аудитории. Потому мужика превратил в барышню-попаданку. И немедленно оседлал конфликт между штампами женского фэнтези и ожиданиями от мужского. А именно — как будет вести себя попаданка, будет ли она удачливой неубивайкой или плаксой, а есть ли у неё способности к колдовству и т.п...

Чтобы жизнь медом не казалась, одного из центральных персонажей, сурового «бригадира», под началом которого попаданка огребает свою долю приключений — автор фактурнейшим образом обозначил как лицо нетрадиционной ориентации. То есть как «боевого пидараса». Причем, как гласит известный анекдот, «в хорошем смысле» — бригадир всегда отдает долги, адекватен обстановке и мыслит вполне здраво. Тем более, что иногда автор вкладывает в уста бригадира свои собственные сентенции — отчего тот резко становится философом.

Получается, первая рабочая лошадка, на которой выехал текст — это «ералаш» с образами.

Вторая — вполне традиционный «спектакль» с описанием-узнаванием нового мира, попыткой зачерпнуть из исторических источников, найти незатасканные образы и т.п. Тут реализм и консультации (автор начинает книгу с благодарственного списка) делают своё дело, читать местами интересно.

Третий конь в упряжке — темп развития событий. Там где читать неинтересно, там увлекательно и динамично.

Теперь о проблемах.

Понятное дело, что просто «барышня с айфоном» там бы не выжила. Потому помнится ей дедушка, который много чего рассказывал о полевой хирургии. И сама она немного фехтованием увлекалась. Фехтование не пригодилось (усмешка автора), «руки девушки оказались ее капиталом. Чувствительные, не 'забитые' многолетней работой до потери мелкой моторики, но в то же время достаточно сильные» (потому стала работать в аптеке). Отлично себя показал навык умножения в столбик.

Но проблема образа — в том, что автор не желает до конца смотреть на мир глазами девушки из современного города. Громадное количество сравнений, характеристик, образов и деталей, которые барышня могла бы припомнить — начисто отсутствуют. Я не требую, чтобы в голове у неё был модный бутик, но из прошлого она вспоминает практически только полезные и правильные в данный момент вещи. Её собственной биографии в нашем мире — не чувствуется.

Очень большие вопросы к тому, как тот мир мог восстанавливаться после катастрофы, что там было, каковы допустимы уровни расхождения технологий и т.п. Но я читал только половину текста в бесплатном доступе — а будет ли написана вторая... Потому скажу, что нестыковки, мягко говоря, присутствуют.

И, главная проблема, это вторичность.

Вещь более чем откровенно написана в качестве коммерческой, потому автор не стал рисковать, да и сроки поджимали — не будет же он 100500 лет сидеть над одним проектом? Смачная боёвка и подробности исторические есть — а чего еще ждать?

Итого: книга выглядит куда лучше, чем продолжения «Сварога». Как фантастический боевик — свою роль исполняет.

Сингулярность и культурная пустота.

Так и хочется выдумать фальшивую цитату «Это были годы, когда писатели еще плохо понимали особенности большого компьютерного скачка».

Дукай показывает Землю после наступления технологической сингулярности — большая часть планеты уже необитаема, люди сохранились фактически в единственной резервации, где поддерживается уровень технологий из усредненного девятнадцатого века, причем сельской местности.

Человеческая линия повествования — это неторопливая жизнь одного из последних людей.

В резервации уцелел некий астроном — у него есть способ связаться (отождествиться) с громадным кораблем/формой кибержизни, отправленной с Земли пока еще люди оставались людьми.

А вокруг обитаемых земель — океаны пыльных бурь. Новая форма жизни, в которую перешли человеческие разумы — это наномеханизмы.

В конкурентной борьбе между собой они уже заселили планеты Солнечной системы и начали понемногу разбирать их.

Все станет разумной пылью.

Сингулярность отождествляется Дукаем с тепловой смертью.

А образы становления некой чуждой силы, которая необратимо меняет наш мир — можно узнать в «Иных песнях» и во «Льду».

Уже сейчас понятно, что компьютерный разум наследует разуму человеческому не только в логике, в рассудке — но и в культуре, которая тоже есть механизмом саморефлексии общества и познания мира.

Подобное наследование не означает, что культура машин будет совпадать с человеческой (попытки натянуть на терминатора красный берет — это вульгаризация проблемы) — однако же она будет вырастать из наших мечтаний и надежд.

Потому не слепую силу видели бы перед собой люди, нет.

Как собака или крыса не очень понимают движения людей, но могут быть «очарованы» человеком, получить от него хлеб и смысл жизни — точно так же и люди будут видеть в сверхразумах что-то знакомое, но малопонятное, слишком сложное, но временами упрощающееся до очевидного.

Не только странных птиц видели бы люди во время «флуктуаций» пыльных бурь.

Обрывки информации — от стихов до странных зрелищ, от непонятных рассуждений до примитивнейших логических тестов — вот чего категорически недостает миру «Экстенсы».

И как птицы шалашники собирают в своих гнёздах бусины и блестящие камни — так и люди бы жили в домах-музеях той кульутры, которую не они создавали, и которую они не до конца понимают. Даже если бы хотели опрощения.

Роман кажется попыткой впечатленного зрителя — после просмотра известной экранизации — переиграть партию за капитана Алатристе.

Только не в смысле дать ему чуть лучшую карьеру, счастливую любовь или побольше деньжат на старость.

Нет, роман кажется вызванным тем эпизодом фильма, когда «капитан» дрался за честь актрисы со своим покровителем-грандом, то тут из-за двери выходит король, и становится ясно, что лояльному солдату надо сжать зубы и промолчать. И поклониться, если уж на то пошло. Защитить честь любимой женщины — невозможно.

Вот чтобы переменить эту сцену надо обрушить экономику региона. Атаковать город целой эскадрой и высадить десант. Ворваться во дворец и поднять руку на королевскую особу.

В реальной истории этого не может быть, потому что не может быть никогда.

Но можно подпустить фантастических допущений. И сконструировать мир, в котором через простые тени можно пройти в миры параллельные.

Не совсем копии нашего — а нечто среднее между лукьяненовским «сумраком» и «отражениями» Желязны.

За первым теневым уровнем есть второй, потом еще глубже, а там своя жизнь и порой даже воевать приходится с армиями «из глубин»...

Автор столкнулся со своего рода сложностью:чтобы удержать читательское сочувствие, эмоциональную привязанность, надо экспонировать именно Алатристе, максимально приучить читателя к этому образу, но потом придется менять все или почти все. А для этого надо с самого начала намекнуть, что мир «не такой», опять-таки, дать максимальное количество образов Испании той эпохи, затем с каждой страницей делать космос все более чуждым — так, чтобы «перевернуть горы» уже не казалось фальшивой идеей.

Но чем дальше от реальной истории, тем больше приходиться маскировать невозможность «от Севильи до Гренады в тёмном сумраке ночей», немыслимость того фона, что можно рассмотреть в «Хромом бесе».

Мир, в котором хорошо работает телепортация, были войны с «чертями», возможно создание сверхмощных магических артефактов и простецкий обмен разумов — там должно быть совсем другое развитие государства, торговли, обыденной жизни.

Что делать с человеком, которому частично подсадили другую память? Законны ли дети, рожденные от не-совсем-него (это вам не «Амфитрион», тут каждый день подобное должно случаться), может ли он работать на прежнем месте, вообще, с какого количества иной памяти начинается замена личности?

Все эти сюжеты должны были отыграться еще в Античности — и как быть тогда с понятием о бессмертной душе? О семье? Не прискачет ли из Индии основная религия?

Какие социальные практики могут развиться в обществе, где учитель буквально может поделиться душой с учеником?

Как должен охраняться важнейший государственный артефакт (уж точно не династией безоружных сторожей, которых еще при маврах поставили)?

Автор эту сложность проигнорировал — и правильно сделал.

Потому как сюжет выглядит постоянным увеличением ставок, когда из проблемы на одном «деле» возникает проблема куда как серьезнее, в несколько трупов, потом идёт похищение и заложничество, потом накручиваются государственные интересы, потом разборки между империями и долговременные заговоры, а том уже и до войны миров недалече...

Основные финты с персонажами, которые выдумывает автор, обеспечивают не слишком режущую глаз «достоверность» это лихого взвинчивания ставок. Падают все бОльшие костяшки домино и вот уже огненный вал накрывает всех, еще оставшихся живыми...

Что же в финале?

Персонажу, за которым так пристально следит читатель, надо заново учиться любить ту самую женщину.

Итого: местами роман откровенно вторичен, «работает на привычную картинку», но сюрпризов хватает, а читать интересно. Как фантастическая авантюра — текст вполне годный. Правда, чем ближе к финалу, тем больше натяжек даже для фантастического мира...

Метки: Литература

Отличная форма и посредственное содержание

Добротно сбитый и выстроенный текст, с фактурными деталями и яркими персонажами. Не слишком большой.

По сути — мысленный эксперимент. А что если Зона проявится в Астраханской области, на ракетном полигоне, да еще в пиковые годы распада Союза.

Как будет реагировать государство на последних остатках советскости и на первых подергиваниях «новой России». При пустой казне, почти никаких управленческих ресурсах и практически полном равнодушии к людям.

Как поведут себя эвакуированные, а потом возвращенные. Возмущение, отчаяние, подобие бунтов, становление своего отдельного социума.

И социум этот вырос вокруг Зоны, от неё живет, и позволяет завозить довольно много всякого барахла.

Есть рискованные походы не-сталкеров, не-проводников (понты в том, чтобы не воспринимать подобные слова), есть гибель и пропажа без вести многих людей. Сорванные нервы и отъехавшие крыши. Добротные ужасы (обложка книги как бы намекает) и пригоршня баек.

Но эта рамка — уже практически канон. Что игрушка, что серия книг — отточили эту схему до бритвенной остроты.

Интересно, что там оригинального кроме не-сталкеров?

Автор подробно восстанавливает десятки названий и жаргонизмов, которые могут возникнуть именно тогда, в эпоху между кооперативным бумом и расстрелом Белого Дома. Надо вспомнить про фильм «Через тернии к звёздам», чтобы понять — откуда взялось прозвище карлика — Туранчокс. А про Тириона Ланнистера местная общественность была не в курсе.

Даже через двадцать лет кто-то уверен, что народ растлили именно через видеосалоны — и это сожаление тоже есть в тексте.

Попытка опереться на попов просто потому, что нет психологов — как раз из тех лет.

Ощущение, что ситуация не свалилась в полный кошмар лишь благодаря двум-трем относительно порядочным людям — и то, им ведь удалось просто притормозить падение.

Намек на расхождения братьев Стругацких во взглядах на государство.

Как сериал «На темной стороне Луны» — козыряет воскрешением «застоя», как «Жмурки» — вываливают на зрителя спутанные кишки 90-х, так и здесь — подана эпоха. Пусть она отражается в кривом зеркале.

Третьим слоем идут авторские приемы подачи материала.

Неумелые летописи, тщательные протоколы, интервью, отстраненные рассуждения. Просто куски текста, будто взятые из очередного триллера.

При всём винегрете — выдержка стиля и темпоритма. Чтобы читатель не заскучал, его надо все время удивлять, но не до мельтешения перед глазами.

И какие-то детали читатель должен постоянно додумывать сам. В голове должны увязываться фамилии, обстоятельства смертей и времена года.

Отсюда — постоянные сдвижки фокала. Кто вам рассказывает? Очередной не-сталкер? Самозваный летописец? Некий всевидящий голос, который точно знает, сколько и каких людей есть на Земле? Или автор собственной персоной говорит о своих личных ощущения?

Щелкает тумблер — и как бы включается новая камера.

Больше — ничего.

Эпический вопрос: «Зачем автор всё это написал», — ответа никоим образом не получает.

Да, есть пара шуточек-намеков с фамилиями коллег-писателей.

Присутствует некая мораль — за всё хорошее и против всего плохого. Ею обильно пропитан хеппи-энд.

Есть общая настороженность к государству, которая не переходит в фобию — потому как среди начальства находятся приличные люди. С ними можно договориться.

И?

Фраза «Ну, жизнь такая», — уже столько раз работала фиговым листком для книг серии «Сталкер», что изрядно поистрепалась.

Это проблема всех свободных продолжений.

Что сотой книги про Саракш, что тысячной — про Зону. Что стотысячного английского детектива по мотивам Агаты Кристи.

Не догнать, но согреться — вот на что может рассчитывать читатель.

И этим книга разительно отличается от лазарчуковского «Аборигена» — там финальный ералаш был кодой, объяснением множества странностей и намеков. Пусть и настолько странным, что в нем приходилось отдельно разбираться.

Здесь — нет. Сюжет и мир не входят в резонанс.

В остальном — хорошая книга, почти безупречная с точки зрения писательского ремесла.

Киберпанк – это жанр о приближении к антиутопии, о нисхождении в ад. Величайшая победа героя – возможность остановиться на лестничной площадке и неторопливо выкурить сигарету. Некоторые площадки просторные и обустроенные, там получается задержаться.

Как сигареты кончатся – пора вниз.

Корни киберпанковской мрачности вполне очевидно растут из нуара, который дополняется фокусами 1980-х.

Это непременный культурный шок. Вариация футуршока, при которой привычные слова и смыслы должны непременно измениться, и само пониманием новых обстоятельств – должно ссотавлять отдельный пласт романа.

И, разумеется, сращение человека с техникой. «Будни великих строек» или бюрократический ад кафкианского «Замка» — были образами индустриальной эпохи. В цифровом веке общение с приборами настолько интимно и проникновенно – iPhuсk10 — что сложно понять границы своего тела и разума.

Если три составляющих удачно смешать в одном котле – то можно сварить крепкий русский киберпанк.

Не подражание американским интонациям и сюжетам. Не работу с периферийной культурой чужой страны, как в романах Й. Макдональда. А трансформацию своей – пусть опростившейся и «смотрящей на мир как бы из угла». Но это будет свой, автохтонный угол зрения.

Тут автор буквально «отрывается»: фейерверк шуточек, в которых мехом внутрь вывернуты современные образы и модные лозунги.

Хотите монархию? К вашим услугам клоны Никиты Михалкова, причем генетически доработанные, чтобы у негров и китайцев не возникало претензий. Пятеро клонов уже мертвы, потому царствует Аркадий Шестой.

Россия стала самым главным государством в ЕС, который теперь мало отличается от СНГ. В западной Европе сейчас Халифат. Исламисты перестреливаются с китайцами через европейскую территорию – плата за пролет ракет существенно пополняет бюджет.

И уж если героиня искусствовед, то по живописи и скульптуре, по хепенингу с инсталляцией – можно пройтись в кованых сапогах завода им. Шемякина.

На этом фоне является очередной нечеловеческий персонаж, коих так много уже создал буддист Пелевин.

Порфирий Петрович – это «китайская комната». Набор программ, что дает сравнительно очевидные ответы, пишет штамповано-детективные тексты.

Ужас в том, что ему не требуется быть гениальным сыщиком – надо просто находиться достаточно близко к человеку, рано или поздно тот совершит ошибку. Очевидную и понятную, но мы же люди и нам свойственно ошибаться. Тогда Порфирий Петрович аккуратно напишет «в управление», и за растяпой придут.

Умная героиня, как Маруха Чо, ошибается не сразу, а мелкий уголовник еле-еле один день на свободе прожить может.

Раболепная техника всегда предаст тебя, читатель. Ведь не ты её программируешь?

Но роман – тот редкий случай, когда при виде бесконечной лестницы вниз и скрежета решетки лифта (да, «Сердце ангела») можно точно сказать, что в бездне.

Там – мир из романа «S.N.U.F.F.». Отлично показано, как уличные беспорядки поначалу дают возможность всяческим нацменьшинствам вымогать у государства пособия. Тогда можно жить в общинах, петь по воскресеньям рэп и заниматься «духовными практиками». Как деньги кончаются – на улицу, в строй, на баррикады. Пока государство богатое. Скоро обеднеет – и очередные беспорядки назовут «Священнейшей войной», спустят на людей кукол-роботов, приспособленных для убийства.

Видно, как утрачивает силу закон Мура – и тормозится гонка мощностей компьютеров.

Как людям продают механическую любовь, отбирая настоящий интим (а что получится из этого безобразия – можно прочесть в «Любви к трём цукербринам»).

Метафизику и религиозную проповедь на этот раз автор спрятал поглубже, слое в третьем-четвертом своих отсылок и аллюзий.

На первом – твердая детективная линия. Сработано хорошо, ружья развешены строго по заветам классиков. Намеки разной толщины и прозрачности проскальзывают тут и там. Промежуточная кульминация обеспечивает их сборку в цельный механизм интриги.

На втором — романтическая линия. Тоже вполне пелевинская — тени старых любовей героини играют с ней в прятки. Китайская комната по имени «Порфирий Петрович» отражает чувства Марухи Чо. Героиня переживает роман с собственными воспоминаниями, вполне понимая механизм самообмана, как понимает механику работы своего iPhuсkа.

В итоге Порфирий Петрович

Не скажу, что роман стал новым этапом, опорой или волшебным пинком для современной литературы. Но вещь куда сильнее, чем холостые «t», «5П» или ананасно-жиденькая вода для прекрасной дамы…

Противоречивые впечатления.

Книга переведена не зря.

Есть относительно продуманный мир: на другой планете очередная вариация магии — воздействия субъекта на реальность силой только лишь своего желания.

Есть как минимум два персонажа, выписанных очень подробно, и еще с полдюжины различимых лиц. Не говоря уже о толково очерченных силуэтах, которых в книге много, и они разные.

Есть две сюжетные линии: расследование «чего наши натворили на этой планетке и как тут вообще дела?», а так же «взросление и бегство наследного принца».

Отлично выбран темп событий и язык целиком ему соответствует — книга читается легко, увлекательно.

Но что меня раздражало — и чем дальше тем больше.

Викинговщина и японщина (субъективно).

Автор использует наиболее распространенные, разрекламированные образы, соответствующие читательским представлениям «о старине».

Корея? Нет, не слыхал. Вьетнам? Поморы? Венгры? Сомалийцы? Пуштуны? Ну хоть кто-то???

«Доктор сказал в морг, значит в морг».

Хотя страна, в столице которой взрослеет принц — куда больше напоминает Китай после очередного варварского нашествия, когда кочевники перенимают культуру местных...

Та же засада и в безумии, в уме антагониста, создателя местного «сердца тьмы».

Если Босх — то непременно «Сад земных наслаждений». Если все плохо — то правая створка того же триптиха. Есть намёки на «Макбета» и «Спящую красавицу».

Земляне у вас что, фильмов не смотрят? В их сознании должны присутствовать аллюзии на самые раскрученные образы из масс-культуры. Из тогдашнего варианта «Игры престолов»... Но тогда бы пришлось расписывать в тексте еще один пласт информации — искусство Земли будущего. Автор не стал заниматься футурологией, упростил работу себе и читателю: культурные штампы стали той смазкой, благодаря которой сюжетные повороты легче проникают в мозг. При желании штампы можно именовать архетипами, но это будет подыгрывание автору.

Поэтому землянин-спасатель подан как интернациональный выживальщик. Простоватое дитя центрально-восточной Европы (от Финляндии до Хорватии) — польские словечки в речи мелькают (переводчик маскирует мат), но культурных рефлексий очень мало — и то, в рамках классических сюжетов, которые отыгрывал злодей. Ну портовый город, ну видел я такие, ну пиво с дрянным вкусом. В этом смысле Сварог и Язон дин Альт, попавшие на другие планеты, выглядят более подкованными людьми. И от диалога главгероя с главзлодеем — ожидаешь совсем другого уровня аргументов. Мысленно они должны были отыграть ситуацию на несколько ходов вперед, что в своём личном противостоянии, что в вариантах развития мира, где земляне решает поиграть в богов. А этого нет и близко.

Из-за этого при чтении книги возникает ощущение слалома: есть хорошо сконструированные фрагменты — скажем, учебный эксперимент для трех принцев с тремя островками и колониями полуразумных грызунов*, и есть фрагменты вторичные — когда главный герой постепенно обретает черты Одина. То сюжет идёт по стандартным ступенькам типа «спрятанная в камышах лодка», «переодевание в жрецов», «грабеж трупов», то мелькнёт маленькая трагедия — с тем домом, где точно решили придерживаться обычаев и жить ради своей культуры, пусть даже в стране война.

Наконец, вживленный в героя компьютер, цифрал — который даёт ему «+ много» в схватках и расчетах. Автор пытается маскировать сущность машины её симбиотическим статусом. Но машина — ведь не потому техника, что состоит из шестерёнок и шкивов. Или находится вне пределов человеческого тела. Машина — искусственная отрефлексированная система. Автор откровенно намекает, что слишком сложная техника на планете просто не функционирует. И, если подумать, то для штатной работы цифрала — герой должен знать его устройство...

В остальном это типичная первая часть. Пока сохраняются все возможности увидеть в продолжении как отличную расшивку «узких мест», так и сползание текста к стандартному «фэнтези-приключалову».

Итого: для начинающего любителя фантастики вещь вполне хороша. Рекомендую. Опытный читатель может столкнуться с ощущением вторичности... Моё ощущение 7/10, местами провисает до 6/10

* Допускаю, что где-то что-то подобное уже кто-то писал. И текст, при желании, можно подвести под образы компьютерной игры. Но я воспринял, как оригинальный поворот, согласующийся с логикой описанного мира.

Берем фильм «Китайский квартал», посыпаем мелко нарубленным вестерном и натягиваем на него латексный киберпанковский костюм.

Получаем тот самый «углерод». Видоизменный....

Основная — острейшая — проблема текста, это противоречивый, совершенно идиотский мир.

Земля 27-го столетия, где искины давно стали нормой. Где человеческая психика записывается на машинные носители. И перезаписывается на новые мозги. Люди живут по пять сотен лет и меняют тела, как штаны.

А действуют там вполне нуарные персонажи.

Заказчик. Человек, которому несколько сотен лет, который за свою жизнь не терял власти и денег, не смотря на несколько страшных экономических кризисов. У которого суточная запись психики всегда хранится на жестком диске, и потому бесполезно сносить ему голову. Десятки детей, и каждого он может обеспечит клонированным телом...

Что должно быть у такого человека?

Двор.

Теснейшая команда приближенных лиц, самого разного возраста, которые пришлись ему по душе и нашли свои роли в ансамбле.

Причем речь не идет только о деловых связях. Такой человек прикрыт отовсюду. Ему нет нужды бегать по дешевым проституткам, чтобы «выпустить пар» брутальными и грязными способами, к которым он не желает принуждать свою жену. Это делает его уязвимым. Ему бы давно подобрали в штат виллы специально обученную прачку (мг, «Проклятые короли» М. Дрюона) или собачку, или кого-там еще.

Вместо этого автор выписывает портрет состоятельного человека, который ещё себе двор не создал, а только подобрал штат прислуги и нескольких доверенных лиц. Кинопродюсера Джека Вольца из «Крестного отца» — того, которому подкинули в кровать отрубленную лошадиную голову.

Будь там реальный двор — мы бы увидели не шашни главного героя с женой заказчика (стандартный визит в отель к частному детективу) — а длительные разборки с родственниками второй-третьей-четвертой линии. За героем ходила бы внучка заказчика, мать которой вышла замуж за перспективного адвоката из команды своего отца, но тот напортачил полтораста лет назад, давно списан в утиль — а вот внучка осталась и теперь старается подняться в семейном рейтинге. Уолдер Фрей и его выводок — вот и узнавайте там, кто пытался грохнуть дедулю. Любимого дедулю, черт бы его побрал...

Поэтому тридцатилетняя полицейская, которая вдруг получает возможности отказывать в расследовании дела такому могущественному человеку — это нонсен. У него куча знакомых в полиции — которым стольник уже стукнул.

Автор пытается защититься, и настаивает, что с Земли улетели миллионы и миллионы энергичных людей. К другим планетам. Оскудела Земля талантами.

Мг.

И тут второй вопрос — отчего такие проблемы, если есть возможность копировать сознание?

«Вот вы улетите к звездам, все такие креативные, и не заплатите за наше лучшее в галактике высшее образование».

Копии талантов оставались бы на Земле. Может быть, немного подредактированные.

И уж полным бредом выглядят виртуальные пытки, которым подвергали сознание героя, чтобы выдавить из него информацию.

Имея такой уровень медицины — нет нужды в давлению на сознание. Можно спокойно подключаться к памяти, и брать из черепного архива любую инфу (причем похожие технологии описываются в тексте).

Наконец, автор пытается показать мир (Землю!), где практически остановилось развитие культуры. Вы представляете себе Видока (французского сыщика 19-го века), которого вытащили, скажем, в 1970-е, в Сан-Франциско, и попросили распутать преступление?

— Парле ву франсе, гнида?

— А ты чё за мазафака такая?

Подонки общества, конечно, душою будут заодно, почти близнецы, то есть братва. Но представление о местных понятиях иметь надо, причем в мельчайших деталях. И описанная автором подготовка «специальных посланников» тут не поможет. Махай руками, не махай, стреляй, не стреляй — пока в эпохе слишком много белых пятен, расследование невозможно.

Почти все элементы будущего работают на то, чтобы обслуживать картинку из прошлого. Единственное, что автор пытается создать: это новые детективно-моральные ситуации с «обменами» тел.

скрытый текст (кликните по нему, чтобы увидеть)

Герой сидит в теле полицейского, личность которого недавно положили на хранение — слишком был жестким. И напарница этого полицейского, любовница и во многом ученица — принимает деятельное участие в сюжете. Соответственно, автор пытается разыгрывать тему противопоставления тела и духа, когда гражданка видит привычные черты лица, но разум там от совсем другого человека.

Только вот фокус в том, что подобные сюжеты уже отыгрывались — с близнецами, двойниками и даже богами, которые принимали человеческий облик.

Поэтому с точки зрения фантастики-футурологии — книга посредственная.

А вот детективно-батальная линия — выписана куда как лучше.

Персонаж придёт из тюрьмы и уйдет в закат. Он практически не знает промаха, чертовски удачлив, очень умен. Памятлив и злопамятен.

Он много раз настаивает на том, что жалость ему выжгли во время спецподготовки — но за плачущие глаза диковинной собачки вынесет мозги кому угодно.

Его обманывают и подставляют, он платит тем же.

Его убивают — но он убивает быстрее.

Вокруг очень мало хороших людей, и жалость в книге вполне нуарная, горькая — приправлена отвращением, цинизмом и разочарованием.

Автор хорошо взвинчивает напряжение, выкладывает новые карты на стол. Подсказки заботливо рассыпаны, но не складываются в голове раньше времени. Кульминация и развязка — сработаны по всем правилам триллера.

Сведения об экранизации романа выглядят вполне обоснованными: текст кинематографичен, множество сцен написаны будто специально под грядущую постановку.

Итого: если вам требуется фантастический боевик — вот он. Стрельба с интригой.

Быстрая реконкиста

Героика эпического размаха и твёрдого исторического основания.

Автор берет переломную эпоху, описывает героя, стоящего одной ногой на земле, а другой на викинговском драккаре, наполовину сакса-язычника и отличного варвара, который волею судьбы бьется за короля и свой родной замок.

Время — от нижней точки нашествия викингов на Англию, от почти безнадежного надира — до уверенного торжества христианства, вытеснения викингов, огосударствления, если так можно сказать, почти потерянных территорий. Десять книг — от детства и юности до старости протагониста.

Герой — Утред Беббанбургский — это хороший воин (полководец и дипломат) смутного времени.

Что же делает его хорошим?

Он обманывает, он слишком самонадеянный подданный и авантюрист, каких мало. Он стяжатель, хотя монеты плохо прилипают к его рукам. Чтобы выжить рядом с ним — требуется недюжинный запас удачи, хотя бы потому, что он слишком легко убивает людей.

Его достоинство в том, что сражается он на правильной стороне. По большей части.

Какая же сторона правильная?

Собственно удача цикла романов — это демонстрация в лицах, семьях и обычаях — того, как медленно менялась Англия за половину столетия.

Начало — это распад и бегство. Это новые и новые сотни викингов, десятки драккаров — которые всё плывут и плывут через море и кажется никогда не кончатся.

Сдерживать их почти нет сил.

Но викинги не могут найти мир в самих себе. Граница между государством и бандой — у них слишком тонкая. Любой может попытать удачи в бою, а удача — это награбленные сокровища. Потому им всегда мало, с ними невозможно заключить прочный мир.

Воспроизводство знати, как только лучших воинов и захватчиков — делает их разбойниками. Это в Норвегии, в Дании, где структура старой, родовой аристократии по большому счету сохраняется — там у них прочное и надежное государство. В Британии каждый дергает удачу за косу. И либо надо идти за новой добычей, либо отбирать её у таких же викингов.

Из-за дележа и обид — герой, практически уже «оданившейся» — возвращается к саксам.

Саксонская знать — поначалу слишком малочисленна и привычна к своим мелким войнам, чтобы дать отпор этой волне. Но воспроизводиться по образцу викингов — о, этого боятся больше всего и король Альфред, и церковь. Потому герой, какие бы подвиги не совершил — будет награжден мало и недостаточно. А есть еще претензии полусметенных, практически сокрушенных викингами королевств- старой гептархии саксов.

Потому проект короля — это создание нового государства, в котором не просто есть каменные крепости с гарнизонами, но есть еще единая аристократия, прошитая родственными связями. Церковь — да, она важна и дополняет структуру, но сама по себе не решит задачу.

Эту организованность и чувствует главный герой.

Она будто вырастает у него за спиной, прорастает сквозь него. Все больше людей могут прийти на помощь случайному замку.

Все с большей легкостью удается отбивать морских разбойников. Все быстрее терпят крах явные авантюры — в том числе и его собственные.

Из среды викингов выдвигаются новые и новые фигуры — соперники Утреда в коварстве и доблести. Но у них в запасе, по сути, лишь удача и нахрап, лишь манёвренность и редкие подкрепления.... Надо просто разбить очередного вожака и выжить. Вырастет новый каменный бург, и будет сделан еще шаг вперёд.

Очень хорошо получился процесс смешения религий, обычаев и крови.

Государство, церковь, семья — эти силы далеко не всегда могут что-то сделать.

Одновременно идёт война Марса, Афины и Аполлона.

Герой показан как лучший воин своего времени — в делах Марса он первый.

Там где надо пойти вперед, и рискуя жизнью, добыть победу — он идёт и добывает. Где надо обмануть противника — обманывает. Где требуется стоять из последних буквально сил, не слишком надеясь на подмогу — стоит. Где надо решить судьбу таких же как он воинов на десятки лет вперёд — Утред прозорлив, как никто.

Но вот в войне Афины — он остро ощущает, что лишь вторичная фигура. Сокровища, поля, рабы... — слишком многое проходит как бы мимо него. Далёкая мечта — родной замок — вроде путеводной звезды, но там он не окажется раньше старости. К зрелому возрасту он учится не противоречить Афине, он понимает, что имущество накапливается и земли распахиваются по своим законам.

Для война Аполлона — он жертва. Язычник, который делает всё, что в человеческих силах, чтобы выставить с Британских островов людей, которые только и могут утвердить язычество. Религия буквально разбивает его семью. Первая любовь становится фанатичной язычницей. Старший сын принимает сан — отец проклинает его (и там всё очень печально). Дочь — выходит замуж и уплывает с викингами. Лишь второй сын продолжает дело. И есть ещё пасынок — взятый от убитого викинга — он да, такой же язычник...

Но это не испанская реконкиста. Не семьсот лет. Три-четыре поколения — и викинги становятся очень опасными морскими разбойниками, которые уже не могут зацепиться за побережье. Герой от детства до старости — проходит почти все этапы, и в своём замке, как язычник, говорит, что богов забывают и когда забудут — начнется Рагнарёк.

При том каждый роман — это предельно закрученная пружина интриги, высокий темп, короткие реплики, череда взаимных обманов, подвигов, удач и глупостей. Даже если герой оказывается подневольным гребцом. По отдельности они читаются быстро и легко. Общие черты цикла — проступают орнаментом на втором плане, хотя в прологах и эпилогах довольно много написано открытым текстом. Элементы фантастики есть — герой видит магию, хотя читатель волен сам решать, была ли она на самом деле или это просто удачные фокусы...

Автор «Стрелка Шарпа» держит марку.

Когда современные историки берутся за материал, которые еще пару десятилетий назад был заидеологизирован до состояния сферического коня — это уже хорошо. В этом смысле хронология восстания, с яркими образами, судьбами персонажей (до и после), историей народов (до и после) — весьма интересная штука, и части подробностей я до прочтения книги совершенно не знал. Да, это публицистика, а не фундаментальная монография томика на три-четыре, потому вопросы все равно остаются, и в количестве.

Но!

Автор показал процесс в динамике, за что ему и спасибо.

Отличным образом стало сравнение потенциальной державы Пугачёва с «улусом Джучи» — подобного сравнения, с неким архаичным образцом (о котором Пугачёв и не знал, но делал то, что получалось) сильно недоставало «Спартаку» Валентинова. Сравнение отлично укладывается в образы относительно победивших восстаний (например, суданских махдистов в 19-м веке) и очень многое объясняет в ходе боевых действий.

Территория большой степи, где казаки составят основу воинского сословия — вот конечный образ той кочевой лавины, которую вел Пугачёв.

Хорошо получилось сравнение потенциально орды и возникающей нации.

Полиэтническая империя со множеством локальных «территорий-идентичностей» и дворянской аристократией, которая казалась сравнительно чуждой многим народам, но без которой мгновенно наступала кровавое месиво — вот чем была Россия того времени. Самый цепкий и страшный противник Пугачёва, который шел за ним, как охотничья собака — масон Михельсон. В этом смысле попытки уже эпохи «развитого модерна» просто найти иной народ (немцев, русских, евреев, казахов), который виноват во всех проблемах, равно как и найти организацию, виновную в том же (масоны, копинтерн) — смотрятся еще более карикатурно.

Восстание было пожаром — пока имелся горючий материал, пока можно было прийти на новую территорию, крикнуть «с нами царь!», пообещать волю — все катилось и катилось. Не думаю даже, что смерть самого Пугачева что-то изменила бы в самый разгар событий. Но кто именно был горючим материалом? Очень хорошо показано, что люди шли на бунт не только из-за притеснений — материальных или этнических — но из-за отсутствия локальной аристократии, которая бы имела представительство в империи. Как еще в восстании Болотникова участвовали провинциальные дворяне. В этом смысле попав в центральные области России Пугачев получил поддержку крестьян, которые не хотели идти дальше своего уезда — и всё.

Окончательное погашение бунта (проливка перекрытий после пожара) — это казни нескольких сотен человек (на виселицах и плахах после официальных судов — погибло меньше людей, чем было убито собственно дворян), это дарование статуса местным аристократиям (тут лучший пример — донские казаки, которые за лояльность получили выход в дворянство, а уже при Павле решили вопрос с башкирами), это максимальное снижение самоидентичности бунтовавших субэтносов. Автор замечает, что поскольку с местными элитами в итоге пришлось делиться — потом Россия не распалась на тюркскую и славянскую половины.

Собственно инкорпорирование местных аристократий — и было способом расширения империи. Издержки гасились за счет постоянно увеличивающихся полей: Россия несла великой степи пахоту. За счет новых торговых путей. За счет новых технологий. Ну, и за счет крестьян, которым на шею садились все сильнее. Которые составили очень большой процент бунтовщиков, но выдвинуть из своих рядов готовую военную прослойку — не смогли. Они смогут уже в Ипериалистическую и Гражданскую, когда их массово мобилизуют, обучат, дадут оружие.

Потому такой консерватизм и был в первой половине 19-го века: зачем что-то менять, если всё шикарно работает, а технологическое отставание (казалось) можно побороть очередным уральским проектом?

Но когда дело касается старой-доброй экономики — тут автор предпочитает говорить больше о заводах, а не о стране вообще. Та сумма административных изменений и экономических реформ, которая прошла после восстания — остается в тени. Поминается полусловом.

Описание отдельных боев, осад и столкновений. Действие артиллерии не на Сенатской площади, а среди изб, со стен монастырей, прямо с колоколен. Описание хитростей, встречных обманов, рискованных маневров, глупостей и удач. Военный пласт восстания.

Тут очень хорошо видно, какой однообразной оказалась пугачевщина. «Капитанская дочка» — это именно типизация. Очередное ветхое укрепление, в котором слишком мало людей готовы взяться за оружие. Там, где пропорция становилась не такой впечатляющей — либо тупая осада, либо поражение. Да, менялись декорации, менялся состав участников. Исключения есть, но их мало.

Чтобы появилось разнообразие — восставшим требовалась армия, а не орда. Для «полковников» нужны были полки, а больше того — сержанты. Пугачёву требовались не советники и «царицки», но штаб.

И, да, этим боям нужна экранизация. Только не хотелось бы увидеть фильм-попил «Михельсон против Пугачёва»...

Судьбы людей.

Есть лоялисты. Есть бунтовщики. Но самое интересное — люди посередине. Таких автор описывает довольно много. Как просто сумасшедших, вроде солдата-маразматика, так и весьма хитроумных. Как малодушных, так и хладнокровных до состояния ящерицы. Как суетливых — вроде нескольких офицеров, которые слишком рано решили «перевернуться» второй раз, так и совершенно инертных — Шванвича. Есть удачники (а более всех них — удачница-«царицка»), и совершенные лопухи.

Итого. Для специалистов, имхо, в книге не будет ничего особенного. По сравнению с описанием «горно-заводской цивилизации» — довольно много общих мест и повторов. Если хорошо побегать по страницам википедии — узнать можно и побольше.

Но как историческая публицистика — как вторая книга о пугачёвщине (после «Капитанской дочки») — отлично.

Это не третья книга, в которой должен быть обзор казачества, как общего феномена на фронтире великой степи, где необходимо показать самостоятельную, с более слабым государством, эволюцию казаков (восстание Хмельницкого — там ведь получилось много из того, что не вышли ни у Разина, ни у Пугачёва). Это не книга, в которой можно было бы увидеть механизм принятия решений в Петербурге, международную обстановку, сложности мобилизационной машины и т.п.

Но в качестве второй — рекомендую.

Посредственный роман.

Потерял время на чтение.

Естественно, книга с такой мощной гидравлической слезодавилкой — гениальная девочка-зомби пытается вести себя хорошо, и учительница её в этом поддерживает — обречена на экранизацию.

В остальном это проходная зомби-книга, которых множество было, есть, еще будет. Перед нами разворачивается не кризис (люди все преодолеют), а «отложенный финал». Смерть неизбежна и её конкретная форма — это вторая удача книги, хотя, скорее, она выражена в изящном финте, которого подсознательно ждешь.

Вторая часть — когда автор вводит в дело гигантские растения/грибы, трейлеры-лаборатории с неограниченным запасом энергии и реактивов, словом, сбивается на трэш середины 20-го века — по конструкции мира смотрится заметно хуже первой. Наукообразность как бы испаряется из текста.

Но драма девочки-зомби и её учительницы раскручивается до конца. Если вы будете следить именно за отношениями этой пары — тут все изложено предельно честно и детально. Личностный план главных героинь отработан до конца.

Прочие люди/зомби — уже поданы схематичнее, разве что «сержант» и «престарелая ученая-биолог» смотрятся живыми.

Первый том анонсированного двухтомника.

Основной стержень книги – разобраны важнейшие сражения начала Первой мировой, рассмотрены их возможные альтернативы. То есть перед нами – результаты отыгрыша, обработки «командно-штабных» игр. Автор не первый раз обращается к теме, потому в тексте много самоцитирования, равно как комментариев к самым разным источникам, самоцитирования комментариев и т.п. Но в этот раз он копает особенно глубоко – со схемами, диаграммами, расчетами.

Так же очень интересны – хотя и весьма кратки – политические альтернативы. Что если одно из государств поведет себя иначе? РИ при живом Столыпине – что это будет за игрок?

Так же интересны рассуждения автора с общей оценкой вероятностного поля первой мировой. Количество «чудес», шансы той или иной стороны выиграть благодаря еще одному «чуду». Оценка качества армейских машин. Выводы автора: поскольку сценарное пространство вырождено, т.е. нет инерционного сценария – то Первая мировая это цивилизационная катастрофа.

Чертовски интересно, весьма и весьма познавательно. Подобные «черновики военной истории» очень редки, а на фоне нынешнего вала попаданцев, походя меняющих ход битв прошлого – смотрятся просто великолепно. Словом, много плюсов и крепкая похвала автору за эту работу.

Но дальше – будет критика :) . Единственно, что скажу — критика человека, который второй том еще не читал, и не знаком с авторским же анализом распада социально-политических машин 1917-1918 гг. – текст, насколько я понял, еще не написан.

Во-первых: автор довольно подробно рассуждает об исторических «столетиях» — длительных периодах. Много усилий посвящено и описанию политического устройства основных игроков. Пересказывается дело Дрейфуса.

И?

Как это проецируется на действие армейских машин?

Да, упоминается, что сразу после Марны в германском руководстве не было понимания, что это катастрофа и фонтаном били идеи о продолжении наступления.

Но речь о немного других вещах, которые в полную силу покажут себя после. Первая мировая – это соревнование именно социально-политических машин, соревнование экономик – потому что на поле боя армии оказались неспособны разбить друг друга. Лишь истребить друг друга. И требовалось будто из кармана вынимать очередной десяток дивизий. В 1917-м – все стало ясно.

А в 1914-м? Разве что расхождения между «грюндерами» и «юнкерами» получают отражение в описаниях сражений того года – в основном потому, что немецкий флот описывается, как «игрушка кайзера».

В остальном – связь между статусом Франции как республики – и особенностью подготовки к войне «неочевидна». Проблемы РИ – да, уже в 1914-м — а где они? Лишь есть упоминание, что в случае проигрыша туркам битвы за Кавказ – очагом революционных настроений стал бы черноморский флот.

Почему Австро-Венгрия, на тот момент идущая по внутриполитическим рельсам распада (венгры строили свою, отдельную нацию, и у них получалось!) смогла так бодро влезть в войну? Для чего рассуждать колониях, старых империях, новых империях, выстраивать в эту структуру двуединую монархию, если нет ответа на вопрос – за каким рожном практически суверенные венгры поперлись умирать за Габсбурга?

Неким исключением показана Турция – автор намекает, что прорыв «Гебена» в Мраморное море произвел едва ли не решающее действие на позицию Турции именно потому, что младотурки на тот момент действительно молоды, и увлечены духом авантюры.

Да, есть действие социально-политических структур, и есть действие чисто армейских машин (где военные постоянно копируют находки другой стороны) – но если эти процесс переплелись в 1917-м, то какие-то эффекты должны были проявляться и в 1914?

Во-вторых, больше всего вызывает удивление — отказ рассматривать технические альтернативы!

/Сам Переслегин ранее писал, например, о возможности радикально повысить автономность германских кораблей — таким образом куда более серьёзную войну рейдеров можно было начать уже в 1914м.../

Попытаемся сформулировать требование для такой альтернативы:

— технология уже существует хотя бы в сыром виде (мы не должны вытаскивать из цилиндра белого кролика атомную бомбу);

— требуется её доработать и принять на вооружение перед войной. Причем новаторы должны сработать на опережение — и противник не успеет широко внедрить «противоядие» на момент начала войны (Франция 1940-го — это залежи новаций, воплощенных в одном или в дюжине экземпляров).

— технология должна давать преимущество одной из сторон в решающий момент. Замечу, не абсолютное преимущество, а достаточное. Если смотреть на системы вооружений, которые могли появиться сразу после войны (книга «1919» — рекомендую), то видно, что решающего преимущества они еще дать не могут. Потому речь идет именно о первом годе боевых действий.

Техно-альтернатива 1. Что есть немецкое командование перед войной (конкретные сроки назовут историки немецкой промышленности) рассмотрит и реализует моторизацию скольких-то дивизий/корпусов? Автор сами пишет, что в критические мгновения 1914-го, видя немцев под Парижем — один из французских военачальников конфисковал все парижские такси и смог за ночь перебросить шесть тысяч человек на участок прорыва, а немецкие маршевые батальоны шли пешком.

Понесут ли потери немецкие грузовики/легковушки с поставленными на вертлюги пулеметами и умеренным бронированием? Или грузовики с пушками?

Да. Логично предположить, что они кончатся в первые три месяца войны. Но немецкие войска в сентябрьском Париже 14-го — это совершено другая Мировая война. Италия, выходя из состояния нейтралитета, вынуждена будет выбрать не Британию, а Германию. Это практически конфигурация начала 41-го года, только Россия не провела модернизацию, у неё нет нормального выпуска вооружений... А США — слишком далеки и еще не смогли так шикарно заработать, как у них получилось к 1918-му...

Техно-альтернатива 2. Что если российское командование в 1911-1914 чуть лучше подумает о тяжелых бомбардировщиках «Илья Муромец»? И к 1 августа 1914-го их будет не четыре штуки, а, скажем, двадцать четыре. И большая часть из них будет сосредоточена на маневрах в Крыму.

Это значит, что они — с долей вероятности, смогут целенаправленно бороться с линейным крейсером «Гебен» — горизонтальное бомбометание не слишком эффективно, однако, ПВО на флоте — тогда еще менее развито.

А равновесие на черноморском театре военных действий держалось только одним линейном крейсере «Гебен», который приблудился к турецкому флоту в первые дни войны. Его уничтожение — при прочих равных — развязывает руки Черноморскому флоту РИ. Причем развязывает их — пока на складах еще не кончились запасы кардифского угля, и пока не растрачен энтузиазм первого года войны.

Речь не идет о немедленном десанте на Константинополь :). Но в 1917-м, с появлением линкоров в черноморском флоте – удалось парализовать снабжения Стамбула углем – он доставлялся по морю. И весь 1917-й «Гебен» стоял на приколе. Речь идет о том, что высадка союзников на Дарданеллы, будет проведена при дефиците угля у турок и одновременной высадке на Босфор.

И это тоже – совсем другая война.

Итого: если вы желаете написать авантюрный роман по действиям 1914-го – то эту книгу надо читать – так вы поймете, где может быть выдумка, а где будет фантастика в плохом смысле слова. Но текст этой книги – не художественный. Это публицистическая и научно-популярная литература.

Как еще показать мистическую изнанку Лондона?

Ведь трюк этот проделывали сотни раз и заштамповали кучу решений.

Вампиры и оборотни, «теневой город», «вторая подземка», история отдельных улиц и домов, знаменитых людей и даже немецких бомбежек с дирижаблей — только схватишься за идею, как по тебе будто 220 пропускают. «Уже было».

И?

Приходится идти на нестандартные решения и обдумывать — какой еще может быть мистическая составляющая? Вот из чего она может родиться? Как существовать, развиваться?

Мьевиль создает мир, в котором объектам культа — с реальными магическим последствиями! — может стать все.

Совсем все.

Куклы. Океан. Рыба. Хомячок. Амуниция «Звездного пути».

При том единого, всеобъемлющего божества не возникает, хотя чуть не каждый божок претендует на возможность апокалипсиса, начатого своей волей.

Теневой Лондон становится слабо олигполизированным рынком, на котором есть пара серьезных игроков (даже если один существует в виде татуировки на спине постороннего человека), несколько десятков церквей разной степени безумия (и церковь Кракена — в первую голову), сотни мелкобуржуазных волшебников, стачка их фамильяров и даже отдел полиции (куда без него?) который занимается культами.

Слишком много разнородных сил, чтобы установилась четкая иерархия. Слишком много новых магико-технических выдумок, чтобы все продолжали размахивать волшебными палочками.

В исторической перспективе такой бедлам довольно быстро должен бы закончиться — но только Мьевиль показывает, что новые/проснувшиеся/уходящие силы создают постоянный хоровод, в котором долго существуют разве что отстраненные историки. А мистически группировки возникают так же быстро, как молодежные субкультуры. На этом фоне «старые культы» есть, но критическую долю рынка и власти они взять не могут.

«Нацисты хаоса»? А вот они. Посольство океана (как отдельной силы)? За углом. Наймиты — монстропасы? Организуются в соседнем переулке.

Лондон Мьевиля по сочетанию нового и старого похож на традиционное фэнтези — как современные задворки британской столицы на викторианский город времен Диккенса. Сходство есть. Но кто все эти люди со странными штуковинами в руках?

/хотя конечно, вопросы взаимодействия с государством традиционно для подобных вещей оставлены в сторонке и стыдливо прикрыты непонятным отделом полиции/

Подобная топология — отличный фон для сюжета, у которого в завязке обычная краеведческая лекция в музее (шухер начинается), в кульминации два апокалипсиса, а в финале — частично стертая память персонажей. Будет мораль и жизнеутверждение, скепсис и отчаяние, стоицизм и ажитация. Грамотное нагнетание атмосферы и выведение на сцену новых персонажей. Все карты будут сыграны, все идеалы воплощены и преданы одновременно, каждый герой встретит свою судьбу (и эта судьба будет отличаться от финала других значимых героев).

Соответственно подобраны и персонажи. Классический «ученый, который вдруг увидел магию», его женщина. Есть фанатик-церковник с навыками бойца и конспиратора. Есть два злодея самой телесно-отмороженной природы (Госс и Сабби напоминают двух отморозков из «Никогде» Нила Геймана), есть пара злодеев инфернально-отсутствующих. Есть профсоюзный лидер, живущий со времен Древнего Египта. Ведьма-полицейская. И еще две дюжины относительно значимых деятелей.

Местами текст аналитичен и повествователен, а местами до крайности кинемиатографичен, мы видим картинку. Есть нуар.

Итого: роман сильный, обладающий всеми признаками романа. Единственный его недостаток, это вопрос «Для чего?»

Автор придал теневому Лондону ещё одно измерение. Вплел в текст немного социалистических тезисов. И?

Правда, если вы любите городскую фэнтези — таких вопросов не возникнет.

О форме:

Бумага, твердая обложка, хороший переплет, подходящий формат – мне понравилась грубо-вещественная, осязаемая и обоняемая сторона издания. Такой и должна быть хорошая научно-популярная литература, не претендующая на фундаментальность. Три сотни страниц, чтобы полистать в дороге, а потом не выкидывать, оставить на полке.

Тираж в 600 экземпляров — скорее коллекционный, но всё равно приятно. Есть в интернете.

А вот с видимой стороной — уже начались проблемки. Особенность дизайна этого издательства — помещение на обложку имени лишь составители сборника и ничьего другого. Ну ладно, перетопчемся. Слава — пыль, а настоящий читатель всегда посмотрит оглавление, там фамилии присутствуют. Правда, имеются очепятки.

О содержании

Я и своей-то статьёй не совсем доволен — а уж в других текстах находил такие перлы, которые надо бы осветить... Если кто будет огорчен или даже проявит недовольство — милости прошу расчехвостить мою работу :)

Итак:

Часть 1. Сингулярность – разрыв в развитии цивилизации

Андрей Болдачёв «Финита ля история – политико-культурно-эконоическая сингулярность, как абсолютный кризис человеческой цивилизации»//

Автор указывает на два вида прогнозирования: моральное – сейчас живем плохо, всем каюк, если не станем жить правильно, и рациональное – почему все происходит и к чему приведет.

В этом смысле сингулярность — неизбежна, но при том совершенно не факт, что произойдет какое-то сказочное, стремящееся к бесконечности изменение показателей. Вот с демографической сингулярностью – уже не состоялось (по графикам роста населения с неолита – мы должны получить бесконечность в 2007-м году. Но нет – просто изменились процессы). Поэтому надо искать качественные изменения в своременных отраслях. Которые с одной стороны, все перевернут, с другой стороны – не будт откровенно фантастичны.

В экономике – идеальное согласование производства и потребления – что снимет часть кризисов, но не уничтожит саму экономику. Автоматизация: количество человеко-часов в производстве – сводится к нажатию кнопки «заказать». Учитывая автоматизацию покупаемых изделий, получаем: переход от потребления товаров – к потреблению функций.

В политике – переход от выборов субъектов – к выбору результатов (до нуля сократится время между выбором субъекта и оценкой его деятельности).

Культурная сингулярность – одновременно существование и развитие всех художественных стилей (продолжительность моды – сокращается но нуля).

Сингулярность в философии – некое интегральное понимание мира у образованных людей. И постнаучная рациональность: компьютеры автоматизируют часть логических решений, часть исследовательских функций – человеку надо будет создавать амальгамы и мозаики из допущений.

В итоге, когда технологическая сингулярность породит сверхразум – то люди останутся, человечество останется – как шимпанзе на окраине эволюционного процесса.

За идею и часть рассуждений – отраслевые сингулярности! — мои аплодисменты автору. Но когда он говорит, что с людьми ничего особенного не случится – это смотрится несколько странно, учитывая объем тех ресурсов, что потребляют люди, и учитывая то массовое исчезновение видов, которое устроил человек.

Аналогично, сингулярность в философии — это сейчас сытое общество может позволить себе содержать почти неограниченное количество картин мира, и каждую считать разнозначной. Если физическая картина мира снова становится очевидно-значимой для государства и общества (а не как сейчас, когда промышленные державы отказываются от АЭС!) – почти неизбежно создание каких-то метасистем, которые, не зачеркивая все предыдущие рассуждения, создают регламент их использования (исторический пример – преподавание философии в Византии – использовались тексты древних авторов, в том числе и с упоминанием языческих богов, но именно как учебные).

Андрей Мирошниченко «Череда сингулярностей. Этика сверхличности и сингулярнсоть-2» /41/

От освоение космоса люди отказались – интереснее осваивать виртуальность, нанотехнологии и прочее. Потому интереснее, что это приближает к победе над смертью – вечной мечте человечества. В итоге будет сверхличность: личность человека на компьютерном носителе плюс все технологические знания мира, доступные в реальном времени…

Этические задачи новой личности – это полнота самореализации. А этом можно сделать только через распространение себя, через изменения космоса вокруг – в итоге «расперсонализация волящего разума».

Возникают вопросы: этика вырабатывается, как нормирование правил жизни в обществе. Мартышка в одиночестве этику не создаст этики. Потому возникает проблема (среди прочих авторов и немного её покопал) о противоречии межу моносубъектом и полисубъектом. Что мы получаем в результате сингулярности? Потому что тактически моносубъект выгоднее, но на длительном периоде развития он сталкивается с проблемой – личность не нужна, потому что нет значимых угроз, останавливается развитие и т.п. (океан планеты Солярис) А вот полисубъект, сохраняя межличностные противоречия – воплощает через них те противоречия, которые служат источником развития…

Сергей Кричевский «Живое универсальное разумное существо: гипотеза пост-постчеловеческого будущего» /61/

Тут все просто, надо пройти трансформацию ЧР в КБЧ, а из КБЧ в ЖУРС: автор с восторгом говорит о возможности переноса сознания с биологического носителя на новый, технологический. Предполагает космическую экспансию новых разумных существа, уповает на помощь пришельцев, но опасается их слишком высокого технологического развития. Наконец, говорит о том, что вселенная возможно, разумна, надо просто научиться жить по её правилам...

И всё это на неполных четырех страницах текста. Будь гипотезы свежи, оригинальны и дерзновенны — такая краткость бы впечатляла. Но все это я читал раньше, начиная от «Новой космогонии» С. Лема...

Часть 2. Футурология информационного общества.

Андрей Скаленко. «Глобальная трансфинформационная сущность цивилизационного процесса» /с.65/

Автор назойливым курсивом /выделена треть объема текста/ пытается сказать, что все и каждое предложение в его статье — важны. А говорит он о том, что информатизация на дворе, времена в технологическом отношении, революционные. Надо совершенствовать наше общество и пополнять знания о нём. Всё хорошо, но мне показалось, что я читаю статью из 1980-х, годика 1986-го...

Андрей Мирошническо. «Освобождение авторства. Адаптемы медиа». /с.73/

Автор удачно использовал термин «адаптема» — теорема и короткое суждение о новизне.

Исходная посылка: на пространство публикационных площадок вышли 2-4 млрд. личностей. Это меняет медиа.

Монополия на распространение информации остается в прошлом. Тон будут задавать системы отбирающие информацию, интересную данному конкретному потребителю. Бесплатный контент, самообслужвание масс, но только необходимую властям/финансистам информацию продолжат оплачивать сверху. Новая социально значимая журналистика может родиться из журналистики брендов (блогеру надо писать об интересном). Но поскольку авторство очень сильно подменяется копипастой и лайком – возникнут новые монополисты в подаче информации, которые будут завоевывать внимание потребителя через создание стилистического оформления информации (диктатура редакторов социальных сетей – информация там есть, но её нет в ТОПе ). Действительно качественно новым явлением – будет благодарственная оплата.

Хорошо показано, что сам по себе доступ к любой информации – еще не освобождает человека, человек ведь живет в обществе. Одна из сильных статей сборника, хотя мне бы хотелось некоей схемы или краткого описания той модели информационных потоков, которую конструирует автор. Стилистически авто немного подражает Тоффлеру.

Константин Фрумкин. Комментированная реальность /109/

Автор увязывает технологию «дополненной реальности» (когда мы видим вещи вокруг сразу с комментариями) и развитие баз данных. Проводит вполне резонную аналогию между такой смычкой — и порнографией: откровенность, открытость практически всех предметов.

Я бы тут развернулся с рассуждениями – как изменятся понятие «вещи-в-себе», такое вот сопровождение ведь будет дополнением энгельсовской «вещи-для-нас», рожденной только через практику – но промолчу 

Юрий Вазильтер. «Закат буквы, или Несколько гипотез о бытовании литературы и поэзии в постписьменную эпоху» /113/

В статье развертывается очень правильная идея: литература – это лишь одна из форм, которыми люди выражают свои экстровертные стремления. Понятия «книги» и «публикации» — сильно разойдутся, в итоге ы снова вернемся к синкретическому искусству – то есть объединению всех возможных форм в рамках одного произведения.

Есть у меня отчасти схожая работа «Отчуждение автора, как следствие индустриализации общества» http://samlib.ru/b/beskarawajnyj_stanislaw_sergeewich/93.shtml – я рассуждал, как изменится отношение к авторскому праву, и сама литература. И что писатели, как таковые, вынуждены будут кооперироваться с создателями других видов искусства, а умение связно писать тексты станет сродни умению рисовать.

Но здесь автор полнее раскрыл проблему – упомянув и поэзию, и качества человеческой психики. Одна из сильных статей в сборнике.

Часть 3. Социология будущего.

Александр Шубин «Путь информалиата» /165/

Автор делает разбег – на десяти страницах рисует кризис индустриальной фазы развития и глобализации. На смену идет информалиат: труд, управление и вторчество в одном флаконе, деятельность работника определеяется не приказами, но советами, он информационен и неформален.

К сожалению, имхо, автор увлекся образами новых работников умственного труда, которые существует на пока не заполненном до конца рынке. Он рисует образ, который мне напоминает образа казак/пионера/колониста на новых территориях – но только не в тайге или прерии, а на рынках и в технологических проектах.

Но фраза: «Новое общество должно поддержать каждого человека в его стремлении заниматься любимым делом», — утопия чистой воды. Когда же я прочитал о том, что широкое распространение альтернативной энергетики — ветряки и солнечные батареи — позволит нам получать даровое (!) электричество, то понял – это мечты.

Автор просто взял наивно-социалистические зарисовки про сельские коммуны, которые сами по себе вытеснят большие корпорации и государства — и припаял к ним электронику.

Не-а.

Игорь Эйдман «Контуры нового общества» /202/

Попытка описать посткапиталистическое общество. Альтруизм не работает и выход – в атомизации труда. Меновая экономика – каждый у своего компьютера, через сеть меняется – вытеснит коллективы, это альтернатива капитализму и социализму.

Автор формулирует список «прав человека», которые позволяю любому индивиду свободно примкнуть к тому сообществу, в рамках которого он желает удаленно трудиться.

Рисуется картина нового общества – без государства – в котором страты номадов, созерцателей, традиционалистов и просто сумасшедших – смогут гармонично сосуществовать.

Увы, это фантастика.

Социальные структуры конкурируют между собой. В этом смысле государство постоянно воскресает (в какой бы кризис его не свалили предыдущие властители), потому что эта структура обладает аппаратом подавления и монополизирует право на насилие. А хорошему аппарту подавления требуются новые технологии, или прсото разнообразные технологии, которые можно получить лишь благодаря разнообразию форм труловых субъектов: не только товарищ у компьютера и десяток роботяг в полуавтоматизированном заводе, который дешевле целиком автоматизированного…

Что абсолютно свободный рынок, что федерация сельских общин, что федерация странствующих племен – существуют лишь пока не возникает возможность создать надструктуру и взять к ногтю всякую мелкую шушеру. А возможность эта становится необходимостью, потому как раньше управляемой структуры (государства) в федерациях субъектов начинаются неуправляемые процессы (как на любом 100% диком рынке – стремления сбыть с рук бракованный товар, работать через демпинг с прицелом на монополию и т.п.)

Константин Фрумкин «Куда эволюционирует мораль» /222/

Статья отчасти обзорная – автор перечисляет тенденции, которые в тех или иных формах присутствуют в сегодняшнем этическом дискурсе. Первая из них «этический империализм» — экспансия норма морали на остальные сферы, например, запрет некоторых экспериментов с животными. Это приводит к отрыву этики от морали. Индивид сталкивается проблемой: старые нормы не то, чтобы не работают, но требуется их трансформация. «Добро превращается в односторонние моральные обязательства, зло и злодеи тяготеют к исчезновению вообще, отклонение от нормы перестает считаться морально предосудительным».

Как обзор и зарисовка – статья вполне адекватна. Но очень бы хотелось чуть более глубокой разработки проблемы «полисубъектности»: есть среда, есть «братья наши меньшие», есть люди, есть (в будущем) какие-то вариации сверхинтеллектов. Должна быть система, которая описывает суму этических отношений – и насколько эта система будет отличасться от морали лесного дикаря, который и лес уважал, и с богами «общался».

Юрий Шушкевич «Генеалогия нового неба. Реконструкция прошлого может стать основной задачей будущих поколений»./256/

Автор почти без разбега улетает в свои мечты:

- скоро на всех ждет какая-то форма обеспеченного существования и там у каждого будет много, очень много свободного времени, жить будем полтораста лет;

- человек будущего обречен на одиночество;

- постигать природу просто скучно, и нет в этом утешения для человеческой души;

- лишь история дает такое ощущение, потому надо воскрешать персонажей прошлого (по Фёдорову практически)

- а потом установим связи с миллиардами умерших предков и будем переосмысливать и переосмысливать свою жизнь…

Получается не Россия завтрашнего для, а сплошной «Убик».

Автор гипертрофировал одну из страстей человека – смотреться в прошлое, как в зеркало. Но в любые эпохи эта страсть занимает лишь часть нашего времени. Вот буквально вчера – расцвет попаданчества, как литературного приема – именно как попытка посмотреться в прошлое и одновременно исправить его. Но это не значит, что все другие сферы деятельности пошли лесом.

По поводу скуки и бездуховности постижения природы – Нил Стивенсон и «Анафем» — всем в помощь 

Ну а идея о том, что все будут жить просто здорово, не нуждаясь, а машины будут за нас вкалывать – она привлекательная, но сами по себе машины нам не помогут. Без трансформации общества и/или человека мы тихо окочуримся по углам, потому что проиграем конкурентную борьбу эффективным механизмам.

Станислав Бескаравайный «Прогнозирование развития техники» /274/

В статье решалась достаточно узкая, чисто методологическая задача – разобраться с понятием «парадигма техники» (это аналог понятия «парадигма науки»). Как оно получилось – судить читателям .

Антон Первушин Сумма космонавтики. Взгляд Станислава Лема на будущее космической экспансии /289/

Можно ли лемовские рассуждения, ставшие сейчас отчасти ретрофутуризмом – использовать в реальном прогнозировании?

С одной стороны – Лем предсказал, что межзвездная экспансия потребует такого высокого уровня кооперации на Земле, что это сметет национальные границы, объединит человечество – вывод вполне разумный и если смотреть на сегодняшние попытки кооперации в космосе – правильный.

С другой стороны – в рассказах о пилоте Пирксе – Лем рисует картину быстрой колонизации космоса средствами индустриальной эпохи. Техника лишь начинает обретать «искры разума».

Первушин показывает, что «космонавтику» рассказов о Пирксе – Лем заимствовал из авиации, и к 1970-м стало ясно, что подобная колонизация космоса — именно фантазия.

А в противоречи между машиной и человеком – как колонизаторами космоса – Лем указывает на волю человеческого разума, а вот машинный интеллект воли лишен. Потом, завершает уже Первушин – человек не сможет отказаться от человечности в своей космической экспансии.

Можно тяжело вздохнуть и открыть «Эхопраксию» Уоттса.

Увы, будущее обладает столь выдающимся оскалом, что лучше бы оно не улыбалось нам  Трансгуманизм, он ведь не на пустом месте возник…

Словом, у Харитонова, в романе «Факап» вселенная Стругацких «отправлена в будущее» куда достовернее (хотя, конечно, роман – очень велик по объему, и сопоставлять его со статьей не совсем правильно).

В целом по сборнику:

Сборник отягощен типичной проблемой конкурса, на который подано маловато работ.

Выбор есть, но из предложенных кубиков не складывается целостная концепция. Составители в кризисе.

Глубоко разработать один вопрос? Нет, есть работы в других темах.

Описать все будущее подробно, как целостную картину – откровенно не хватает работ.

Выкинуть все слабые и вторичные тексты? Нет, тогда тупо не будет книжки, только брошюра.

Получается редкозубая челюсть. Удар пальцами, а не кулаком.

Сборнику очень на пользу пошли бы еще две сотни страниц текста, еще хотя бы один раздел.

По футурологической составляющей.

Этот сборник очень неплохо смотрелся бы десять лет назад. Да, это проблема всех подобных сборников. Но проблема не меняется: тут есть ценные своей новизной понятия, гипотезы, концепции — просто их мало, и методологически сборник не играет, как целое. Общая идея о кризисе индустриальной фазы развития – прослеживается – но не во всех текстах, порой противоречиво, порой лишь на периферии.

Читаешь одну статью, вторую — хорошо, потом две подряд – грустно. В итоге к последним текстам в сборнике подбираешься с ощущением вторичности. Если бы в книге присутствовала единая линия рассуждений, авторы бы придерживались каких-то общих концепций – и вторичность не была бы проблемой. Сейчас-то классиков прогнозирования читают не за оригинальность, а за великолепные примеры рассуждений…

Итого: могу ли я сказать, что это плохой научпоп? Нет.

Это средний, обыкновенный, но никак не выдающий, сборник. Отедбльные проблемы в сборнике подняты и рассмотрены на вполне приличном уровне. А на фоне весьма ограниченного потока научных футурологических текстов на постСоюзном пространстве – крепкий середнячок.

Книга отчетливо разламывается на два пласта.

Первый — практически социальная проза, зарисовка из жизни оскудевающих городов. Таких сейчас много. Они медленно тонут в провинциальности, отчаяно пытаясь выдумывать фестивали, заманивать денежных туристов, воскрешать старые таланты собственных земляков.

Автор очень хорошо показала, что восемьдесят лет назад в городе могли ставить новаторскую оперу, сорок лет назхад работали хорошие художники — а сейчас живут лишь воскрешатели старых баек, да устроители всяческих ресторанов и кофеен.

Культура скукоживается до просмотров полупустых архивов и умения элегантно повесить лапшу на уши туристу. И, да, до фестивалей.

Но на декорациях слишком много воруют, а обслуга в ресторациях чересчур откровенно презирает своих клиентов.

Автор выбрала Львов, но наверняка так же можно пройтись по Риге. Может быть через тридцать лет станет таким и Днепропетровск.

И точно такое же впечатление произвел на меня Крым в 2009-м.

Будто кто-то оживил книгу Ле Гуин «На последнем берегу» — сущность и жизнь вытекают из мира, оставляя лишь пыль и суету. И магии уже почти нет.

Второй — попытка работать с мистикой. Тут, увы, такого бронебойного эффекта не наблюдается. Основные творческие приемы — умолчание и метельшение.

Наверное в оскудевающих городах и должны быть вот такие тайны — мелкие, полусгнившие, малозначительные. Герою приходится проламываться сквозь собственный цинизм и остроумие, чтобы хоть как-то приблизиться к уровню местных легенд. Люди, будто колебательные контуры, каждую секунду меняются от «да» к «нет» и наоборот.

Можно увязывать конкретику поисков героя с реальной историей 1920-30-х, но делать это порой откровенно скучно. Слишком велик контраст между потенциальными возможностями, между эпическими тайнами бытия, о которых поют герои, на которые намекают рукописи — и современным прозябанием. Будто гусеница сто лет конспирировалась среди дождевых червей, но забыла как превращаться в бабочку.

Когде герой взламывает сеть умолчаний и местных секретов (в основном собственным молчанием и педантичным следованием легенде) — становится ясно, что тайна утонула, рассыпалась, сгнила, что уже не найти истины за десятком точек зрения и можно лишь выбрать ту, что тебе симпатичнее.

Или сжечь весь город до основания, а потом начать строить новый с чистого листа. Со своими тайнами.

Но герой не Перехват-Залихватский, он всего лишь маска, имперсонирующая остроумную и малось уставшую от жизни писательницу. Он разворачивается и едет к себе домой.

В остальном:

- хороший язык. Будь он чуть хуже, все повествование сбилось в бельевой ком, в манную кашу с комочками, усыпанную песком. А так читать легко;

- грамотно повышается градус накала, автор переводит действие из документального в мистическое;

- концовка кажется чуть сбитой, рассыпающейся, сюжет будто теряет путеводную нить.

- мне сложно назвать этот текст романом. Герой ведь не меняется. Попытка показать внутренний кризис — имхо — не у далась. Это очень хорошая повесть.

8/10.

Первую часть текста желательно прочесть всем тем начинающим авторам, которые думают, что на материале родного города можно написать отличную фэнтези.

Это не всегда так.

Это роман оптимиста-патриота, который очень поучительно перечитать лет через десять после публикации...

Итак, вполне реальные США 1999-2002 годов. Прямо упоминается 11 сентября, атака на башни-близнецы (роман вышел на английском в 2004-м).

Персонажи — из самой что ни на есть научно-технической элиты Штатов, причем элиты во многом уже наследственной. У главного героя дедушка был конструктор самолётов и ракет, папа — социальный инженер, а сам он — гений работы с программами.

Проблема героя — это жуткая бюрократия. Автор не жалеет усилий, чтобы показать как медленно, десятилетиями, нарастает этот барьер между любым реальным делом и людьми, которые могут, нет, черт подери — должны! — его провернуть. Старики рассказывают, что из шарашек надо уходить как только там бухгалтерия начинает душить инициативу (специфика американской шарашки). Внуки сталкиваются с тем, что надо не просто изощряться, но юлить, нарушать законы каждый день, делать экспериментальные установки на свои деньги. Это всё равно не помогает в львиной доле случаев потому как бюрократия сама не знает чего хочет, но любое действие кажется ей опасны. И?

И — с развитием действия откровенный ботан, который при зверских доходах и мебель-то себе в дом заказать толком не может — понемногу становится настоящим бойцом. Вот его добровольная работа в почти невозможных условиях, он отринул роскошь и негу. Вот — умение прогрызать тонны бумаги на своём пути. /Семью он сохранил — возврат к жене и ребенку, как обязательный пункт программы/ Вот — вполне реальный мордобой с риском для жизни. Финал — он убивает человека.

Кого?

Неудачника. Скользящего по наклонной умного и в высшей степени изворотливого знакомца, который отчаялся в борьбе с бюрократией, у которого проблемы с бизнесом, и который решил продать технический секрет проклятым китайцам вкупе с индусами (у тех не меньше фанаберии и бюрократии, они даже отказались покупать...).

Да, книжку лучше хранить завернутой к звездно-полосатый флаг. Герой буквально преодолевает себя, чтобы начать служить интересам Родины — и чем дальше идет по этому пути, тем фантастичнее выглядит роман.

Если начало книги — суровая индустриальная история, реализм научно-бюрократически-бизнес процессов, то финал — это чистый Джеймс Бонд/ капитан Пронин. Мотивы персонажа становятся все более похожим на рассуждения графа Толстого — хорошо бы всем людям доброй воли града на холме объединиться, и как настучать по голове злодеям... В информационном, понятно, смысле.

Я бы сказал, что «Зенитный угол» — это своего рода умелое покаяние автора за отчаяние и безнадёгу «Распада» (роман вышел в 1998-м), где старая и дряхлая Америка пытается хоть как-то собраться, пусть и ценой проигрыша войны Голландии... Автор говорит, что надежда есть, пока истинные патриоты Америки, скромные и незаметные, стоят на своих местах.

Детективная линия в романе сработана мастеровито — есть даже ружье (которое не совсем ружье), что выстрелит именно в финале пьесы.

Фантастическое допущение минимально, если оно вообще фантастично.

Персонажи — да, они явно маски, явно стандартные образы, но маски яркие, подвижные, временами хочется видеть в них реальных живых людей.

Но вот прошло двенадцать лет. Оправдались рассуждения Брюса Стерлинга?

- использовано новое оружие — «цветные революции» — скромные парни сделали своё дело, и вот уже новая «большая дубинка» (не совсем новая, есть уже скоро полвека стукнет, но социальные сети оказались идеальным инструментом) обеспечивает стратегическое превосходство;

- порядка в Вашингтоне больше не стало. Коррупции не стало меньше. Кризис 2008-го так и не прочистил мозги. Тень «Распада» никуда не делась.

Пограничные легионы вырвали для Pax America еще пятнадцать лет относительного покоя.

Но как воспользовались ими Штаты — пусть решают читатели...

Исторический миг между возникновением Интернета и созданием полноценного, мыслящего ИИ — затянулся на десятилетия. Но каждый год область человеческого взаимодействия с компьютерами становится сложнее — вскрываются новые темы, которые может разрабатывать автор киберпанка.

Далеко не всегда в этих поисках надо видеть целостные модели или остроумные концепции. Как в «Сказаниях Земноморья» Ле Гуин многие волшебники всю жизнь тратили, чтобы найти одно единственное слово истинной речи — так и писатели порой пытаются разглядеть единственный отблеск будущего. Не всю картину в целом, но различить хотя бы один оттенок.

До самоотрицающего предела эту тенденцию довел Х. Райаниеми в «Квантовом воре» — нарисовал образ далёкого будущего, построенного на эстетических и постмодернистских аллюзиях. У него футурология обернулась игрой и карнавалом. Гибсон не заходит так далеко. Уже как два десятилетия в его романах актуальные проблемы, вполне современные и социально значимые — сочетаются с эмоциональным восприятием предметов и человеческих качеств, которые никак не получается поместить в сегодняшний день. И чтобы рассмотреть отблески грядущего вместе с автором — надо понять, что же он любит, в каких образах воплощает свои догадки.

Гибсон очарован ремесленничеством. Но не примитивным, средневековым, а сочетанием новейших технологий, свежих чудес науки — и дедовских механизмов. Почти в каждом его тексте можно найти описание мастерских завтрашнего дня, каких-то лабораторий, кустарных биоферм или подобия лавок старьевщика, где кудесят хакеры-надомники.

Не оставляет автора равнодушным и образ рождающегося предприятия. Процесс основания фирмы. Когда из случайного набора человеческих качеств и редкого стечения обстоятельств — вдруг появляется вполне значимый бизнес. Для него этот миг, как рождение ребенка или закладка корабля — сочетание больших нервов, торжественности и нежности.

Наконец, Гибсона привлекают чудачества богатых людей — которые порождают нестандартные технологические продукты. Вроде коляски, начиненной охранным роем микроботов. И вообще необычные изделия, которые выражают индивидуальность человека — прописаны в каждом его романе. Стертый, как пятак, рекламный слоган «вы покупаете не вещь, а образ жизни» — Гибсон умудряется делать правдой: трость с лезвиями, пустынная яхта, изысканный натюрморт в коробочке — становятся продолжением персонажа или даже его лицом, если персонаж никак себя более не проявляет.

Сложение этих трёх компонентов даёт нам образ «суммы технического знания», которая подвластна мастеру-человеку. Вот велосипед конструкции позапрошлого века, вот в его раме новейшие аккумуляторы, вот и чип, программы — они позволяют сделать уникальный трюк, на который не был способен никакой велосипедист прошлых эпох. И одновременно автор создаёт образ индустрии, нацеленной на конечного пользователя — когда под его личные потребности перебираются все конструкции прошлого и настоящего — и создаётся персональный гибрид.

Гибсон, при всём своем технократизме, пытается совместить уникальность личности человека, главенство её в нашей цивилизации — и новые уровни технологии, которые превращают личность homo sapiensa в серийный продукт. Он пробует сгустить вокруг себя время и, как муха в янтаре — застыть в предсингулярной эпохе, финал которой описал в своем первом знаменитом романе. Его будто пугает безжалостная интеллектуальность киберпанка Дэвида Марусека или Питера Уоттса

В этот раз, чтобы притормозить сингулярность, Гибсон обращается не к чисто техническим обоснованиям, а скорее к физическим: основное фантдопущение «Периферийных устройств», это воплощённый парадокс Эйнштейна-Подольского-Розена в проекции на параллельные миры — после вмешательства в прошлое, рождается еще одна реальность, ветвь на дереве бытия, при том исходное будущее сохраняется без всяких изменений или парадоксов. Прошлое и будущее, при всех своих отличиях, связаны незримой пуповиной, возможен обмен информацией, а для человека возможно удалённое цифровое присутствие. Главный технический объект романа — это нечто среднее между «аватаром» и «дистанткой» — управляемое тело, называемое «перифераль». Чтобы прочувствовать другое тело, ощутить «расщепление» — героям приходится сменить время и обстановку. И львиную долю своих усилий Гибсон тратит на то, чтобы показать разницу между присутствием в «настоящем ином» и обычным виртуальным погружением.

Одновременно уникальности человека противостоит 3D-принтинг — возможность очень быстро «сфабить» любую вещь. Умеренно сильные ИИ в будущем широко распространены, а рядом с людьми — роботы-митикоиды, мало уступающие живым слугам -охранникам. Только вот людей в будущем маловато — не все пережили глобальные потрясения.

Разумеется, в сюжете есть гонка с постоянно растущими ставками, есть детективная линия и целая череда масок, которые придется срывать с персонажей. Поначалу неторопливый — сюжет берет разгон, скачкообразно увеличивает сложность, размерность, после чего интриги растворяются в медленном и благополучно-слащавом финале, больше напоминающим анимэ.

Но самое страшное в картине — то, что остается за её рамкой.

Гибсон осторожничает не только в вопросах искусственного интеллекта — но и в моделях использования «альтернативного прошлого». На поверхности лежит идея найма людей из прошлого в относительно малолюдном настоящем — на должности второстепенных охранников или лакеев. Чуть глубже — идея коллекционирования оружие, которым будут истреблять себя люди, если в прошлое отправить некоторые технологии и спровоцировать войну.

Но ведь перед людьми из будущего — бесконечный ресурс.

Множество миров позволит не только моделировать экзотические механизмы, но и строить лаборатории — ставить опасные и антигуманные эксперименты. Или искать месторождение в глубинах земной коры самыми варварскими и разрушительными методами.

Можно так изменить мир, чтобы среди миллиардов людей нашлась та уникальная личность, которая будет сочетанием своих психических качеств соответствовать потребностям заказчика. Любым.

Конечно, использование человека из прошлого — задано граничными условиями. С одной стороны это стоимость ИИ, который может делать все тоже самое. А с другой — стоимость канала в прошлое, всей электроники и аватара-периферали. Лишь между этими гранями может существовать работник из прошлого, и грани эти в мире, где математика развита на несколько порядков лучше, чем у нас — должны быть просчитаны очень быстро.

Для малозначимого переговорщика Недертона путешествие в прошлое может быть средством утоления печали по минувшим годам и упущенным возможностям, воплощенной ностальгией. Но для индустрии, которая стоит на службе у семьи клептархов Зубовых — выводы должны были быть сделаны буквально за несколько часов. Рождение целой отрасли «эксплуатации прошлого» — это тайна, которую автор предпочел не раскрывать... И пока эти нечеловеческие бизнес-решения остаются за кадром — перед читателями разворачивается авантюрный запуск нового стартапа. Нескучное выходит дело. А в общении прошлого и будущего герои романа, до того неряшливо плывущие по жизни — буквально находят себя! Ветераны получают здоровье, деньги и войну в одном флаконе. Мать семейства — спокойную старость в безопасной местности, а провинциальная девушка Флинн Фишер — настоящую, большую цель, к которой она будет идти все следующие годы.

В остальном, увы, книга Гибсона — это крепкий, средний роман, в котором под маской грядущего прячется очень много черт современности. Русские клептархи-олигархи, живущие в Лондоне. Китай, как черный ящик, откуда можно получить всё, что угодно. Ожидание острейшего экономического кризиса, которое витает над Штатами, да и всем миром.

Поэтому не надо искать в романе рабочей модели будущего. После колоссального успеха «Нейромантика» не всякий автор решится строить еще один целостный мир. Попробуйте рассмотреть в тексте яркие лоскутки из пёстрого одеяла завтрашнего дня.

Тень вторичности лежит на этом романе.

С одной стороны автор не изменяет своей всегдашней методе: берет очередную страну третьего мира — со своей культурой и букетом неповторимых черт, добавляет пригоршню очередных технологических выдумок, и вот уже готов соблазнительный коктейль.

Но в этот раз дело идет медленно и шаблонно.

Во-первых, Бразилия — не просто страна «третьего мира», но и бывшая колония Португалии, теперь в значительной степени ориентированная на США. То есть карнавал, футбол, фавелы — свои, а прорывные технологии — импортные. Жизнь тела — самобытная, а жизнь большого бизнеса и науки — космополитичная. Если в Индии или Турции есть свой пласт культуры, который «отвечает» за осмысление новейших технологий хотя бы тем, что противопоставляет их древности, то в Бразилии это осмысление идет через призму потребления или прямого заимствования (понимаю, что ряд бразильских патриотов может резко на меня обозлиться, люди начнут вспоминать бразильских писателей и поэтов, да много чего. Увы, то что мне известно о Бразилии — подталкивает именно к такому описанию. Может я чего-то не знаю. Политический аспект противостояния США — я здесь не упомянул. И что будет с Бразилией в следующие десятилетия — другой разговор).

Во-вторых, каждый раз в новой стране Макдональд старается взяться за иной пласт технологий, использовать другое фантдопущение. В Бразилии это квантовые компьютеры. Но проблема оригинального фантдопущения — это необходимость показать подробности, которые бы отличали технологию от простого набора хотелок, от чисто фэнтезийных штуковин с наукообразными названиями. Потому, когда в действии появляется квантовый нож, разрезающий все — это вызывает недоумение. Далее — противостояние двух серьезных, трансреальных структур, которые бодаются за возможность управления совокупностью параллельных вселенных — объясняется безо всяких подводов: мир наш умирает, это просто отблеск исчезнувшей реальной вселенной. Просто часть знающих желает просто склеить ласты, а часть устроить какое-то неожиданное космогоническое действие (какое — они еще не придумали) в расчете на новый шанс.

В-третьих: структура произведения и отдельные фишки «не нашей» эпохи. Три линии, Бразилия 1732, 2006, 2032. Когда в XVIII-м веке начинают рассуждать о вычислительных устройствах — тут в голову стучится «Барочная трилогия» Нила Стивенсона, где все это подано на немного другом уровне. Путешествие по реке, с целью найти и при случае убить коллегу, который сошел с ума, и теперь целый племена страдают под его рукой — «Сердце тьмы», «Апокалипсис сегодня». Когда же в 2032-м героиня заявляет, что занималась экономикой параллельных миров — тут я припомнил собственный цикл статей, и нашел, что практически никакой информации эта девушка не сообщает.

В-четвертых: здесь, как ни в каком другом тексте Макдональда, виднен прием поиска и наклеивания «автохтонных» словечек на привычные предметы. Человек взял в руки словарь и принялся ставить другие ярлыки: прохладительный напиток — так, это должно быть что-то бразильское, мелкий воришка — что-то бразильское. Пляжный бонвиван — тоже местное слово. Там, где слов обозначают уникальные явления. из тех, что невозможно простым глазом обозреть у нас — такая манера вполне оправдана и хороша. Но слишком часто опускаешь глаза к подстраничной сноске, читаешь объяснение, и думаешь, что можно было бы вставить более привычный термин.

Но сам текст не напрасно перевели.

Это хороший по динамике, добротный по композиции, с относительно живыми героями, роман.

Квантовые стрелы, которые уничтожают всё на своём пути — хорошая находка (но нет самонаводящейся ракеты...).

Вещества из бразильских лягушек, которые позволяют мысленно путешествовать между мирами — может, и не самая оригинальная выдумка (Кастанеда...), но появляется она вовремя, чтобы увязать сюжетные линии.

Словом, если вы опытный читатель фантастики — то просто хорошо проведете время.

Если начинающий — много чего узнаете. 7/10

Автор написал довольно серьезное предуведомление, глоссарий, расширенно выразил признательность, не говоря уже о подробных сносках.

Когда пишут такое — редко упоминают истинные источники вдохновения. У меня нет под рукой хорошего ментоскопа и головы автора (и некоторых других голов), чтобы раскрыть их методами объективного контроля. Но я попробую реконструировать. Потому ко всем утверждениям в нижеследующем тексте, надо приставлять, со всех сторон, больше и жирное «имхо».

Отправной точной послужил текст Т. Толстой «Кысь» — мрачнейшая постапокалиптика, где мутанты изображают из себя настоящих людей, пытаясь подражать героям сохранившихся книг. Чернуха это первостатейная, однако написанная приличным языком и явно рассчитанная на попадание в школьную программу. Герои лишены смысла жизни, смысла смерти и даже смысла принадлежности к некоей общности — всё вокруг мерзость, распад, гниение и тлен. А у читателя — ощутившего себя онкологическим больным, брошенным всеми родственниками и вещающимся в холодном сортире облезлой районной больницы — должно оформиться желание сдохнуть не сходя с места.

Прочитавши подобный трэш, автор-жизнелюб решил дать подрастающему поколению альтернативу. Где будет все тоже самое, и даже в сто раз круче и энергичнее, но без смертного греха уныния. То есть романе мы видим тотальный, убойный, полисексуальный, каннибалистский и национально-политизированный карнавал — но там нет отчаяния! Герои в любых ситуациях — даже если их тестикулы изымаются для пропитания ближних — хотят жить и строят какие-то планы на будущее.

Далее автор пошел в сокровищницу мировой литературы и взял во временное пользование следующие первоисточники:

— работы С. Лема. Множество разнообразных существ, которые живут в постапокалиптическом мире, очень уж напоминают по своему генезису и габитусу — всяческие нутрёшки и длиннуши;

— «Похождения бравого солдата Швейка» Я. Гашека — оттуда взят дух ветхого лицемерия и всеобщего притворства, натянутый на городскую культуру, который порождает тотальные непонятки и удачные попытки прикинуться бревном. То есть на фоне глобального мирового кризиса герои не чуждаются маленьких радостей жизни, стремятся к ним и умеют находить в них удовольствие. Причем всё это весело читается, но как-то грустно представлять себя на месте персонажей;

— У. Дилени «Пересечение Эйнштейна» — там ярче всего блистает сочетание постапокалиптического притворства (когда мутанты изображают из себя людей), требования новых сексуальных практик и многослойность восприятия культурного наследия человечества. Говоря простым языком — любой мутант, стуча клыками и совершая коитальные фрикции, найдет для себя образ, подражая которому, он будет выглядеть не так уж плохо, хотя бы в своих глазах. К этому образу привинтится своя философия, прилепятся жизненные вопросы и ответы на них — и где тут еще человеческое, а где уже мутагенное понять сложно. /Возможно, по той же статье проходит «Рибофанк» Пола Ди Филиппо/;

— А. Толстой «Золотой ключик». Про это произведение читатели и так в курсе. Автор использовал именно этот текст, чтобы побольнее пнуть Т. Толстую с её «Кысью», дескать, из наследия ваших предков, гражданочка, можно сделать вещь куда как ярче;

— Рабле в интерпретациях Бахтина, с манифестированием телесного низа, который плавно подводит нас к образам уже масс-культуры;

/ другая кладовая, в которой хранится много интересного, что мутанты после гибели человечества наверняка объявят культурным сокровищем /

— порнография — как жанр, несомненно интересующий подрастающее поколение, и работающий как бы смазкой для подселения в юные мозги некоторых философских и политических доктрин;

— музыка — шансон во всех его проявления, который создает ауру маршрутного такси, привычного большей части читателей;

— политика — автор щедро унавозил некоторые политические фигуры, а так же околополитический бомонд, низведя их вплоть до имен нарицательных, хотя некоторые опознаются и под именами собственными. Часть политических доктрин так же была обращена в ничтожество;

— анимэ (включая хэнтай, настолько причудливый, что сейчас не воспринимается в качестве порнографии);

— бондиана — уровень остроты коллизий, в сочетании с технологческими штуковинами — взят именно оттуда;

— городские субкультуры советского и постсоветского пространства, начиная от садистских стишочков и завершая уголовными понятиями. Особо выделяется тут игра «Сталкер»;

При всей многослойной пошлости и физиологичности, от которых можно защититься только холодным взглядом санитарного врача или заматеревшего сексопатолога, текст несомненно является романом:

— есть взросление части главных героев (да и герои тут яркие);

— тщательно проработанный мир. А вот так. Роман этот — укор массе фэнтези-произведений, где из вполне годных заготовок авторы умудряются склепать очередное невозможное бытие. (пожалуй, я вижу только два серьезных несоответствия. Можно допустить такую гиперсексуальность у массы постапокалиптических существ. В конце концов это не самый плохой способ налаживание межвидового, межотрядного и межклассового диалога — в мире, где единый стандарт разумного существа остался в глубоком прошлом. Но в таких условиях должно давать какие-то преимущества и отсутствие постоянной половой активности. То есть на фоне тотальной оргии (и при развитии биотехнологий), должны существовать персонажи в стиле «Велосипедного мастера» Б. Стерлинга, умышлено снижающие своё либидо. Во-вторых, почему только русский шансон? Я, конечно, понимаю, что автору пришлось заужать культурное наследие человечества, чтобы оно стало сопоставимо с «Золотым ключиком» и словарным запасом школьника, но при сохранении такого уровня технологий и регулярных раскопок — нашли бы и оригинальные «немецкие порнофильмы»...);

— полифоничный диалог. Полиязычный, поликультурный, зависящий от персонажей. Погружение во внутренний мир явно отличается от вооруженной разборки. Автор щедро выдумывает новые слова, превращая глаголы в существительные, работает с историческим развитием терминов. Похожий уровень присутствует у Жарковского в «Я, Хобо»;

— разветвленный сюжет. Могут быть вопросы к завершенности такого романа, но перед нами лишь первая часть трилогии — события сказки только должны начаться...

Итого: роман явно написан с целью выделиться из общей массы фэнтези-сталкерского чтива. При том автор не слишком далеко отходит от постмодернизма с его тотальным воровством персонажей, ситуаций, смыслов и образов. Да, есть ответ «Кыси» Т. Толстой, и ответ впечатляющий. Есть сильный пример национальной локализации биопанка. Но не более того...

Автор играет с читателями в очень рискованную игру: сквозь весь текст тянется максимально занудная, беспорядочная, без надежды на легкую разгадку интрига, в которой слишком много незначительных и откровенно не эстетичных деталей – и она вдруг завершается буквально на нескольких страницах если не банальным, то очень простым пояснением.

Как будто автор просто застраховался от слишком громких криков разочарования тех читателей, которые не поняли основной сути романа.

А она – в демонстрации, как на подиуме, всей бессмысленности существования обывателя. Надоевшие развлечения и ненужные игрушки – вот мир горожанина. Даже самые глубинные, интимные трагедии – вроде растления дочери родным отцом, а героиня романа столкнулась именно с этим – уже многократно залапаны сюжетами масс-культуры. Каждый день надо просыпаться, идти работать или просто жить, и никакой виртуальный аттракцион не может избавить от мерзкого ощущения пустоты, которое укоренилось в сердце. Подобное ощущение бессмысленности дает сакраментальная строчка Блока «Ночь, улица, фонарь, аптека». Оно является из сартровской «Тошноты», отдавая экзистенциальностью, будто запахом тухлой рыбы. Историк может напоросться на него в романе Дж. Линдсея «Подземный гром» — молодой провинциал никак не может понять, что он делает в муравейнике Рима нероновских лет, и что делают люди вокруг. Живописец… Впрочем, каждый сможет вспомнить свои встречи с подобными произведениями.

Основные персонажи романа – наш современник и два пилота межзвездных кораблей — это детали замысла, шестеренки, которые думают найти мир, состоящий из подобных им шестеренок, а попадают в стандартный мотор интриги. По большей части неясно, чем они занимаются и каковы их ближайшие цели в жизни. Физик мало думает о физике и даже о промоушене своих открытий (да и открытия-то совершает на страницах книги скорее его напарник). Воспоминания об эротических видениях юности заботят его куда больше. А тут еще отношения с брошенной/подобранной женой и прошлое серийного маньяка. Пилот корабля мало ощущает себя человеком — её искалечили, когда сращивали с машиной. Ну а другой пилот не может понять, жить ему или снова нырнуть в виртуальность и тихо отдать концы, представляя себя детективом 50-х.

Вокруг них роятся порой не люди, но просто маски, которыми пользуется электроника ныне исчезнувших цивилизаций.

Казалось бы – ну что тут вообще хорошего?

Новацией автора стал еще один план бессмысленности: когда человечество вырвется к звездам, и получит новые возможности – вдруг окажется, что индивид между планет ещё более одинок, чем между кварталов. Культура не успевает за экспансией человека, который может взять к звёздам все библиотеки мира. Четыреста лет спустя люди на периферии не смогут создать новые смыслы, оттого будут постоянно пытаться воскресить прошлое. Мы видим городские улицы на других планетах, будто взятые из фильмов жанра «нуар». Попытки людей подражать образу действий почти забытых персонажей или преобразовать своё тело так, чтобы зарабатывать в качестве рикш.

Города возникают на других планетах, будто реликты неправильного прошлого, как устойчивые сверхтяжелые элементы среди своих радиоактивных собратьев.

Тут автор отчасти лукавит. Фронтир цивилизации – это всегда работа с упрощенными смыслами. Человек берет с собой единственную книгу, вооружается лаконичными принципами, собирает команду – и отправляется строить новый мир. Но и его образы имеют под собой основание – людям на периферии, каким бы цельным мировоззрением они не обладали, тяжело воспроизвести многоцветие и разнообразие столичной культуры. Хотя бы потому, что мало узких специалистов. В этом смысле гордость единственны композитором или склонность учить детей только игре на скрипке – это примета индустриального этапа культуры. Воспроизводство материальной культуры прошлых эпох в самых подробных декорациях, где людей хватает далеко не на все роли – может быть приметой следующего этапа цивилизации.

Но и вокруг человечества – какой-то мрачный винегрет из обломков и останков цивилизаций, из дегенеративных или просто устаревших структур. Инопланетяне могут идти от планеты к планете чтобы рыть в них громадные котлованы и роиться, как насекомые.

Как сохранить здравость рассудка с такими соседями?

Автор сохраняет за новыми пионерами космоса лишь одну искреннюю страсть – жажду новых открытий. Она становится самодовлеющей, будто тяга к выпивке у алкоголика, и единственно в ней, порой лишив себя человечности, люди еще могут найти себя. Йон Тихий у С. Лема летел долгие годы, надеясь вернуться к Земле, здесь же летят в бездны, не особо желая возвращаться. И автор дает им эту бездну – куда можно падать почти бесконечно.

Итого – роман колеблется между семью и восемью.

П.С. Перевод снабжен подстраничными сносками. Иногда очень дельными, иногда до странности малозначимыми. Что они действительно хорошо показывают – это игру автора со словосочетанием «Белая кошка» и фиксируют отсылки к другим текстам М. Джона Гаррисона

Тинейджеры, взыскующие справедливости

Роман-приключение, описание путешествия «из варяг в греки» — построен вокруг немудрящей идеи – всем дать по рогам. И украшают текст две составляющих – это умение автора писать батальные сцены и его же умение чуть отойти в сторону от логики схватки, показать, что мир малость посложней, чем удар в голову противника.

По структуре мира.

Первый пласт, это довольно узнаваемое ранее Средневековье. Есть условные «викинги», есть некое государство, в своей роли похожее на империю Карла Великого, духовные структуры, которые можно считать похожими на католическую церковь (хотя и ограничено), имеется намек на Киев, на печенегов. И, наконец, некий Первогород, в котором легко узнать Константинополь.

Второй пласт – это легкая фэнтезийщина. Упоминаются эльфы, причем не какие-то лесные менестрели, а серьезные, технологически продвинутые существа – персонажи регулярно встречают громадные развалины, где из крошащегося бетона высовывается арматура. Естественно, дело не обходится без артефакта-вундервафли, но сюжет не сводится к работе со старинными штуковинами, а вращается вокруг современных персонажам интриг.

Третий пласт – довольно прямолинейное заимствование из популярной кинематографической культуры, причем с явным оттенком феминизма. Есть престарелая ниндзя, которая учит молодую воительницу – как сподручней викингов за бороды дергать. Имеется барышня-кузнец, разрабатывающая новые способы плавки стали. Есть осовременное мышление персонажей — как бы не старался автор показать, что дело в Средневековье происходит – крайне мало верится в эту самую средневекововсть. Даже «отец Ярви» скорее походит на иезуита.

Да, герои явно бессмертны. Когда героиню до полусмерти бьют в третий раз, а она дальше прыгает – без фатальных переломов – понимаешь, что ей открыт почти неограниченный кредит «на бессмертие». Перелом носа и порванная щека – вообще-то предел тех проблем, которые можно им доставить. Неправильно сросшаяся после перелома нога? Сепсис и заражение крови? Просто новые болячки в южном климате? Нет, не слыхали они про такое.

Герои — молодые люди, при самом начале взрослой жизни. Их бьют, к ним несправедливы, они даже не смотрят друг на друга — но автор проведет их общими дорогами.

Выпукло обозначены персонажи первого романа (а это – вторая книга в трилогии), они явно поднабрались опыта, толики цинизма, и продолжают выяснения отношений.

Если рассматривать текст, как приключенческий роман для восторженных подростков – к нему крайне мало претензий. Текст читается легко, быстро. Композиция выверена, а разноплановые концовки выстреливают в последней четверти текста, как связка фейерверков. Мораль в итоге торжествует – как и положено в нормальном воспитательном романе. Разве что любовная линия откровенно примитивна.

Но если подходить к тексту хотя бы с крупинкой соли – то все представляется в несколько мрачном свете.

Два основных недостатка – это нереальная удача персонажей и время получения ими критической информации.

Да, команде один раз не повезло

Однако за весь год противостояния с «викингами», «империя франков» кроме блокады и дипломатического прикрытия самых дальних флангов – практически ничего не сделала.

В случае же развития романтических отношений

Есть еще заусеницы, вроде «шаолиньства». Помню как-то зрители смеялись на русскими ниндзями с подковами – «1612-й» — интересно, как читатели воспримут престарелую ниндзю с топориком?

Итого: в своей маркетинговой группе – роман хорош. И главное его качество – это умение показать, что личная справедливость штука правильная, но она не одна в мире правильных вещей. Более взыскательные читатели столкнутся с некоторой примитивностью, одномерностью мира.

Бронзовеющая традиция выдумки

Средневековые китайские студенты, чтобы стать чиновниками, писали сочинения традиционной формы. Норма, правило, преемственность – были сутью экзамена.

Самая большая проблема постороннего человека, при чтении этих сочинений – я так подозреваю – не околеть со скуки. Потому как разница между «калинкой-малинкой» и «малинкой-калинкой» — со стороны не ощущается.

Но представьте, что вы автор, который живет внутри традиции…

Бывшим советским гражданам этот вопрос не то, чтобы странен, но в плоскости фэнтези ещё мало актуален. Всего лишь двадцать лет назад мы пережили нашествие западной фэнтези, во всей её силе – и множеству авторов пришлось творить, используя новые фантастические допущения. Новые образы. Да и сама жизнь изменилась так, что многие выдумки нервно курят в углу.

Справились. Однако, если мы возьмем советскую мистику второй половины 70-х (или то, что посчитаем таковой), и сравним её с мистикой последнего десятилетия – разница будет очевидной.

Авторы, которые стали писать фэнтези новейшего времени, они большей частью еще с нами, у них продолжаются творческие поиски. Традиция еще молода.

Другое дело в западной – англо-американской – литературе.

Кого бы мы не посчитали основателем фэнтези (мнения разнятся) – этот человек мертв. Какую бы мы не взяли известную книгу – у неё имеется десяток «свободных продолжений». И фанфики давным-давно стали отдельным, уважаемым, направлением – там есть свои удачи, и свои «табели о рангах», будто у средневековых комментаторов Аристотеля.

Поэтому авторы оказываются в положении, чем-то напоминающем положение сказочников у Проппа – есть какие-то нормы, некие сочетания констант, которые приходится соблюдать. Воленс-ноленс. А когда нарушаешь – действуешь в пределах норм бунтарства. «Если у тебя есть какие-то свежие идеи, как отсюда убраться, свяжись с постоянным комитетом по подготовке восстания», — как говорил опытный вояка одному герою галактики. И есть оригинальность, которая нужна, без которой совсем никак. Ибо читатель жаждет развлечений.

Этой «вилке» и отвечают рассказы в сборнике.

Ностальгия и фан с одной стороны. Хотите оказаться к криминальном подобии Венеции(?), где украденное, будто поликратов перстень, возвращается к хозяину? Джо Аберкромби «Жить всё труднее».

Хотите ощутить дыхание Фафхрда и Серого Мышелова – если вы понимаете на творчество какого автора это намек – вот вам рассказ в античных декорациях «Недоразумение в Тире».

Путешествие с караваном по пустыне, где виден мираж заброшенного города – сколько раз вы читали что-то подобное? «Караван в никуда» к вашим услугам.

Разоблачение жадной и тупой компании? Более чем почтенная тема для рассказа, особенно, если работают молодые и перспективные ребята – и вот вам «Впервые на экране».

На этом фоне истинные монстры фэнтези – экспонируют продолжения и фрагменты своих историй. Развивают свою собственную традицию. Нил Гейман, к примеру.

Ну, и Дж. Мартин, самый тяжеловесный автор в этой колоде, дает пояснение к собственным романам и повестям – его текст нельзя воспринимать иначе, чем материал из энциклопедии Вестероса.

Стилистика в описании чисто сказочных миров и в описании почти документальных преступлений – тоже весьма узнаваема. Традиционна. В сборнике к научной фантастике можно отнести буквально пару рассказов, есть и практически чистые детективы, НФ тут самого ближнего прицела, а в плутовских историях есть намеки на мистику и отсылки к чисто фантастическим образам — разнобоя не ощущается.

Что будет новизной и придаст свежие оттенки вкуса этому гамбургеру?

В первую голову – интриги. Особенности сюжетных поворотов.

Тут авторы неистощимы на выдумку. Знакомые декорации подразумевают относительно знакомый сюжет, его надо просто вывернуть наизнанку или, внезапно, поменять лишь одну ноту в привычной мелодии, тем совершенно сбив читателя с толку. В плутовском рассказе всегда тысяча концовок. И, скажем, Майкл Суэнвик умеет на традиционной шахматной доске Нового Орлеана разыграть оригинальную партию – которую от марктвеновских и огенриховских эндшпилей отличает лишь форма жульничества.

Глупо тут что-то рассказывать – это все равно, что перечерчивать орнамент индийского храма.

Вторая новизна – это работа с фантастическими допущениями. Они тоже традиционны. Но бывают разные зомби, очень разные драконы и подозрительно отличаются друг от друга служители мелких богов. Финты ведь возможные не только в том, кто у кого что украдет, но и кто чем окажется в процессе этой кражи.

Наконец, третья новизна – при всей своей ограниченности – это типажи негодяев. Да, есть традиционные воры, убийцы, грабители, предатели, маньяки, властолюбцы, интриганы и просто мошенники. Все дело в маленьких отличиях, в тех самых «роялях с сыром». Вам покажут ворье, но это будет техасское ворье. Принц-негодяй во всей красе – но не заговорщик. Несколько друзей взломщика, но странная это команда…

Стала ли проблемой эта традиционность? Для кого-то – наверняка. Но большая часть рассказов в сборнике исполнена такими мастерами, которые хорошо будут работать во многих традициях. И покажут оригинальность там, где другой разведет руками.

Если вы начинающий любитель фэнтези – сборник откроет вам много миров, если уже опытный – то не будете разочарованы. 8/10.

Роман — типичное выражение эскапизма в фантастике. При том исполненное добротно и вдумчиво.

Только самому зеленому автору или совсем уж наивному читателю может показаться, что добиться эффекта страны «никогда-никогда», можно простым переносом сюжета в Средневековье. Ну, и добавлением магии, понятно.

Ведь читатель — неторопливо листающий перед сном книгу — совершенно не жаждет разбираться в реальных проблемах героя, жившего тысячу лет назад. Разрушится волшебство отождествления себя — менеджера среднего звена — с вон тем парнем, у которого меч, подвиги и дама сердца. Поэтому хороший фэнтезийщик, если только он совсем уж не играет в реализм, превращает мир в уютную декорацию. Чтобы холод, стужа, вьюга — но самоощущения были как у современного горожанина. Батистовые трусы, которые упомянул Сапковский — элемент вот такого приближения.

Итак, мир, в котором действует герой.

С одной стороны есть харчевня-трактир. По дорогам ездят купцы. Имеются бродячие актерские труппы. Не видно электрического освещения. Огнестрельное оружие не упоминается. Пороховые бомбы и порох вообще? «Нет, не слыхал». В ходу мечи и арбалеты.

С другой стороны: купец привозит кофе. Мг. Только картофельные чипсы с собой не прихватил. Герой крадет «фосфорную спичку». Книги уверенно производят впечатление печатных. В университете упоминаются «соли лития», «натриевое масло», «чугунная болванка», преподаватели подробно объясняют про охлаждение тела на 2-3 градуса (и даже на 8-9 градусов) — студенты это легко понимают, то есть в ходу термометры. Больше того, высчитывается тепловой эффект экзо- и эндотермических реакций, есть даже единицы измерения. Университетская программа не отягощена избытком теологии. Математика на серьезном уровне. Перед нами университет, где уже прошла научная революция (причем давно), уровень естественных дисциплин соответствует 19-му веку. А производство, как минимум — уровень развитой мануфактуры.

Да, автор немного подстраховался — герой, среди прочего, проходит через систему подвалов, забитых совершенно проржавевшими механизмами, которым явно не одна сотня лет, и скорее вся тысяча. Как бы намекая на то, что не так все просто с техникой в этом мире. Упоминаются не совсем магниты (притягивают металлы, чешуйки «дракона» и т.п., но не всё подряд), а так же испарения некоего вещества, обладающие собственным поверхностным натяжением — неординарное свойство для газов и взвесей в нашей реальности.

Но это не снимает противоречий.

Магия позволяет плевать на второе начало термодинамики, лишь бы соблюдался закон сохранения энергии. При этом мы не видим вечного двигателя второго рода, а только попытки соорудить вечные лампы. Но есть работающий магический холодильник (половинка от вечного двигателя :) ). Более того, магия может отчуждаться от волшебника — можно сделать магическую лампу, которая при должном сочетании элементов и нанесении рун будет светить в руках любого человека. Упоминаются жар-винты и симпатические часы.

Намекаю: если секрет философского камня принципиально отчуждаем от алхимика — то непременно найдется герцог, который попытается отделить простой и понятный рецепт от склочного и жадного старикашки. Дыбой и добрым словом в отчуждении секретов можно ведь добиться куда большего, чем просто добрым словом...

Но государство — жадная машина, которая готовая все поставить себе на службу — в книге присутствует разве что в упоминании влиятельных родственников некоторых студентов и паре намеков на шпионаж. Единое юридическое поле, армия, военные наборы, серьезные спецслужбы, серьезная же полиция, значимые инфраструктурные проекты, существенные таможни — где они? Их присутствие неочевидно. Преступники маскируют плантацию наркотиков, но и только.

Присутствуют некие религиозные структуры — достаточно влиятельные, чтобы произвести арест. Но страха перед ними нет и вообще, только прямые, явные мистические проявления еще удерживают горожан от секуляризации.

Есть разбойники и наемники. Имеются наркоманы.

Видно громадное неравенство в уровне образования и отчасти технологий. Можно было бы предположить, что дело происходит в сердцевине значимого государства — где спокойно могут ужиться серьезный университет, порт, заштатные городишки, рудники... Но система власти не просматривается вообще.

Даже когда разорен городок — на помощь ему не приходит какой-нибудь эскадрон конницы, его не наполняют следователи, не окуривают ладаном инквизиторы. Один местный шериф показывает волдыри на ладонях, дескать, глубоко мы зарыли упокоенного демона.

Где все??? — вопрошают в таких случаях.

Сохраняйся такая ситуация сколько-нибудь долго, возник бы жадный человек (а жадность не знает рас и национальностей), который бы переделал очередной жар-винт в огнемет или даже в полевой транклюкатор. Вышел бы на большую дорогу и стал брать пошлину в свою пользу.

Но нет — в мире витает некая благосность, заведомое спокойствие бытия, присущая тихим провинциям развитых государств. И даже наркомафия вынуждена пользоваться арбалетами, а разбойники работают весьма вежливо.

В этом мире зло — настоящее, страшное — целиком сосредоточено в мистических проявлениях, в демонизме и черной магии.

Кстати, о религии. Смесь христианства с манихейством. Христианские мотивы вот: «Нет, я не Менда, хоть моя мать и дала мне это имя. Ибо я — Тейлу, владыка всего сущего. Явился я, дабы освободить вас от демонов и зла в ваших собственных сердцах. Аз есмь Тейлу, сын себе самому», — ну а манихейство в том, что тейлу и его главный оппонент со стороны зла вынуждены были покинуть этот мир одновременно. Победы над дьяволом или посрамления оного рожденный бог не достиг.

Есть еще «цветные камушки» из современности: малодетные семьи, вполне состоявшаяся городская полиция (расхожая фраза полицейского «не в мою смену»), вольное поведение женщин (хотя далеко не всех), джазовые композиции в музыке, и, наконец. архиважное свойство героя, роднящее его со значительным процентом американцев (и нынешних горожан вообще) — он живет в кредит. Только войдя во взрослую жизнь, постоянно находится на грани нищеты, но постоянно берет займы, выплачивает проценты, причем объемы займов растут. Правда, одновременно герой не платит налогов.

На фоне будто бы сурового мира автор может манипулировать биографией героя, композицией текста и ограниченным набором интриг.

Что, собственно, ему и удается.

Первый день — то есть рассказ первого дня и сопутствующий обстоятельства — это детство и юность героя.

Тут тоже много сахарного сиропчика.

Детство золотое, когда в бродячей труппе все любят друг друга, царит гармония и радость жизни. Суеверия? Нет, не слышал. Болезни? Нет. Не видел. Побили палками? С чего вы взяли? Голод? А что это? Максимум — своеволие отдельных градоначальников, отчего приходится играть не в помещении, а на главной площади городка. Воспитание он получает джентльменское «Я и впрямь об этом не задумывался. Так, просто дурацкий стишок. Однако, мысленно повторив его про себя, я обнаружил вполне отчетливый сексуальный подтекст.» — так и написано. Разумеется, у ребенка есть мегаучитель, настоящий маг, который на какое-то время пристал к труппе.

Потом нечисть убивает семьи и всю труппу. Приходится бродяжничать.

И тут — внимание — проблема. Три года подросток скитается в большом городе, ворует, голодает, спит в тайнике под «тремя сходящимися крышами». Но не применяет магию — хотя уже мог совершенно спокойно перемещать предметы. Вот не пришло в голову будущему отличнику, герою, весьма предприимчивому человеку, магически переместить кусок хлеба себе в карман. И денежку заодно. Он так же не пристал ни к одной шайке, и не был убит ни одной шайкой...

Когда же пришло время выходить из бродяжьего состояния — он просто помылся и прукупил новой одежды. Вши и блохи обошли его стороной, равно как и кожные болезни, глисты и весь тот букет хронических заболеваний, который обычно имеется у бродяг.

В университете мы видим героя, который становится чем-то средним между Гарри Поттером и сэром Найджелом.

Подробней не имеет смысла рассказывать.

Главное достоинство этой книги — сопоставимо с крепостью и чистотой хорошего деревенского самогона. Или вина. Или любого другого алкогольного напитка, к которому пристрастился потребитель. Человек выпивает, чтобы получить привычный эффект воздействия на свою нервную систему. «Имя ветра» — хороший по языку сентиментально-фэнтезийный роман с претензией на героику. Если вы любите подобные вещи — вы не разочаруетесь.

Только вот нового автор ничего не придумал, потому 7/10.

Попытка выйти за границы попаданческого направления альтернативки. Автор хорошо показал многослойность сюжета — одна маска снимается, потом вторая, третья. Хорошо показано, что человеческая борьба в каждую секунду рождает другое будущее — и узловые точки, от которых можно направить историю по иному руслу, они вообще-то присутствуют в каждом дне человеческой истории. Идея не то, чтобы оригинальна, но в контексте попаданчества, классического попаданчества в 41-42 гг. из нашего времени — её хорошо оформили и подали. Так же характерно, что «узловые точки» сместились в постсоветский период — в попаданчестве это достаточно редкое явление.