Французский писатель, в России практически неизвестный. За всё время только три издания на русском языке. Нет, четыре. Первая книга вышла ещё до Великой Отечественной войны. Вторая в семидесятые, третья — в начале девяностых. “Земной странник” опубликован в 21м году этого века — не так давно.

Над новеллой Грин работал в двадцатые годы века прошлого. Вариант, признанный окончательным, сложился не сразу.

Несомненный шедевр, хотя, боюсь, далеко не все могут его оценить.

Действие происходит в конце XIX века на Юге США. Основной текст произведения представлен как перевод (будучи американским подданным, Грин писал всё же в основном по-французски). Составляющие новеллу фрагменты, за авторством разных персонажей, сфокусированы на личности главного героя — странного молодого человека Дэниела О'Донована. Собственно рассказ начинается с описания того, как было обнаружено его тело. О'Донован погиб при обстоятельствах неясных; как именно это произошло, узнать уже невозможно. Приведённые далее фрагменты, в том числе наиболее значительный по объёму — рукопись самого О'Донована, могут лишь пролить свет на личность погибшего и на предпосылки случившегося с ним.

Рассказ молодого человека о самом себе написан слогом простым и немного старомодным (не знаю, было ли так во французском оригинале или это улучшение, привнесенное переводчиком, Алексеем Воиновым). Но эта грустная, конечно же, таинственная история завораживает, гипнотизирует… Следующие далее отрывки переписки людей, знавших Дэниела, бывших свидетелями его последних дней, дополняют и усиливают впечатление.

В общем, история загадочная, даже пугающая — изысканное угощение для литературных гурманов.

Когда-то думал, что Шеврикука — это и есть привидение. Но он оказался домовым, да ещё двухстолбовым — ответственным за порядок в двух подъездах так называемого Землескреба (очень длинного дома; сам некогда жил в подобном доме).

Влюблён же Шеврикука в привидение — Гликерию Андреевну Тутомлину. Вообще картина мира, в котором живёт наш домовой, чрезвычайно непростая. В этом мире действует много разнообразных сил и сущностей. Здесь плетутся интриги, то затихает, то обостряется, но никогда не прекращается борьба. Один из новейших конфликтов связан с появлением на Останкинской башне неких Отродий — порождённых деятельностью человека и претендующих на господство в царстве нечеловеческих существ (ну не знаю, как этот параллельный, но в то же время и пересекающийся с нашим мир назвать иначе).

Понятно, что на самом деле эти “потусторонние” страсти — лишь иносказание, что на самом деле речь идёт о нас, смертных. Ибо уж слишком всё похоже на жизнь хомо сапиенсов, и не просто сапиенсов, а русских людей (да ещё и в 90-е годы прошлого века, когда писался роман)…

К сожалению, как показалось, чтобы до конца проникнуться и насладиться прихотливым миром “Шеврикуки”, надо полностью отрешиться от всех повседневных, бытовых забот. У меня же это как-то не очень получалось. “Полный контакт” — или близкий к тому — установился лишь ближе к финалу, когда начались самые драматичные перепитии в трудах и днях Шеврикуки. А когда действие все-таки вдруг завершилось — отнюдь не разрешив все возникшие по ходу вопросы и даже не завершив все маячившие впереди задачи — сделалось даже как-то грустно. Что за открытая концовка такая, зачем, почему?! Ну, это почти по Холдену Колфилду, который в конце своего рассказа, признается, что скучает по всем, с кем довелось пересечься, даже по тем, кто этого не слишком заслуживает…

Повесть вышла в 1956 году в Ленинграде.

Отчасти она посвящена поискам «промежуточного звена» в развитии человека (одного из промежуточных — ведь цепочка нашей эволюции весьма протяжённая и многосоставная). Но саму эту книгу тоже можно считать своего рода «промежуточным звеном» в творчестве писателя. В молодости находился под влиянием таких экспериментаторов как Константин Вагинов и Леонид Добычин. Позднее публиковался как автор более традиционной реалистической прозы. Но широкую известность получил как фантаст (очень своеобразный) в 60-е годы. Так вот, «Однофамилец» — это не фантастика (или лишь чуть-чуть фантастика), но это произведение о научном поиске.

Это также произведение и о нравственных проблемах. На примере главного героя Валерия Николаевича Модестова автор показал, как может происходить перерождение изначально очень одаренного и неплохого вроде бы человека... Изобразил этот процесс в прозрачной, очень «горовской» манере — какая кривая и куда влечёт карьериста от науки, и школьнику должно быть понятно. Причем считаю, такая ясность и наглядность достоинство повести, а не изъян. Впрочем, «эволюция», которую совершает Модестов, далеко не линейна и не проста. Перерождаться, оказывается, можно не один раз — начав, казалось бы, выздоравливать, снова впадать в рецидив...

Что же касается научной точности повести, даже я, не специалист, могу сказать, что ряд положений, которые автор упоминает как несомненные, к настоящему времени устарели. В частности, у современной науки взгляд на неандертальцев, на место этого вида в эволюции человека, совсем иной. Но это, впрочем, и совсем другая история...

Сюжет романа изобилует типичными, как мне кажется, для первой половины XIX века ходами, как то: трагическое разлучение ребёнка и родителей; смерть родителей и последующая жизнь под гнётом жестокой и лицемерной мачехи и кознями-происками сводной сестры; судьбоносные случайные совпадения, встречи — потери, впрочем, тоже…

Как бы то ни было, чтение вышло нескучным и познавательным. Нравы дворянского и чиновного сословий автор изобразил весьма критически — не будучи леволиберальным “прогрессистом”. Процветавшую в бюрократических кругах коррупцию, бездуховность золотой молодёжи и т.п. Роман охватывает исторический промежуток от поездки Петра Великого в Европу до первой послевоенной пятилетки Александра Павловича. Лиссабонское землетрясение, бунт Пугачева, походы Суворова, война на Кавказе — вот наиболее значительные события, определившие судьбы главных героев. Но вот чего я в книге не нашёл, так это магической, по-настоящему таинственной атмосферы, присущей классическим сочинениям жанра. Да и повествовательная манера в целом не показалась высокохудожественной — какая-то очерковость, скорее пересказ, а не описание происходящего…

Закатный роман мастера — можно и так назвать... На пересечении сразу двух циклов — про сыщика Костенко и писателя-журналиста Степанова.

1989 год. К полковнику Костенко, вышедшему в отставку, на досуге глубоко погружающемуся в злободневную периодику, неожиданно подкатывается странный тип с предложением работы. Костенко видит вроде бы знакомую физиономию в «Волге», на которой подрулил тип, и у него резко пробуждаются подозрения, что всё это связано с нераскрытым делом Зои Фёдоровой. А дальше — идет довольно многослойное повествование о делах давно минувших дней и о современности — то есть конце 80-х.

Сразу показался деревянным язык. Много риторики (впрочем, как и в других сочинениях Семёнова). Много риторики, фальшь которой раскрылась буквально недавно. Но кое-что интересное, поучительное безусловно есть. Хотя так и осталось стойкое подозрение, что книга была задумана как крайне конъюнктурная. Про спасающихе друг друга космические корабли СССР и США, о которых Семёнов говорил после пресс-конференции Горбачева по результатам встречи с Рейганом в Рейкьявике, написать не получилось. Зато получилось написать про «бериевско-абакумовских оборотней-недобитков». Но тоже чуть ли не в космическом масштабе. Вышло, на мой взгляд, не слишком убедительно. Увы, не все закатные романы оказываются гениальными!

Научно-фантастический роман Хайнера Ранка «Бессилие всемогущих» впервые был опубликован издательством «Дас нойе Берлин», ГДР, в 1973 году. На русский язык переводов нет. Был перевод на литовский язык, если ничего не путаю. Во всяком случае, книга была рекомендована мне собратом-книголюбом captain capitano — как несколько похожая на «Возвращение со звезд» Лема.

И в самом деле, некоторое сходство наблюдается в зачине: и там и там главный герой — космонавт, исследователь иных планет; странствия обоих персонажей завершаются прибытием в довольно дивный мир будущего. В отличие от романа польского фантаста, герой которого не только твёрдо знает, куда прилетел, и не имеет никаких сомнений относительно собственной личности, персонаж книги немецкого автора пробуждается из анабиоза — и обнаруживает себя в весьма странной обстановке. Он не помнит собственного имени; у него сохранились лишь обрывки воспоминаний — в частности, о своей профессии. Ещё он помнит женщину, которую любил; её звали Йоханна. Позднее, уже получив новое имя Асмо, начав осваиваться в новой для себя действительности, он встречает двойника своей возлюбленной. Только её зовут Йона...

Но, быть может, ещё бОльшее сходство двух романов заключается в том, что изображаемые ими миры — дивные, конечно, но совсем не brave. Населяющие их человечества не только решительно встали на путь категорического гедонизма, не признающего никаких тягот и лишений (в том числе и усилий творческого труда), но и трусоваты по сути. Эти люди будущего не способны к насилию — одна лишь мысль о нём приводит их в трепет.

В романе Ранка эти существа, впрочем, и не считают себя людьми. Эти генномодифицированные гуманоиды с электронным имплантом в одном из зубов называют себя дафотил; всею жизнью их мира управляет всемогущий КАПИНОМ; всю физическую работу за них выполняют так называемые серматы — биороботы в облике человеческих существ (но с другим цветом кожи — розовым или, например, синим). В том числе и задачу вынашивания и рождения детей, их начального воспитания — для восполнения потерь в численности человечества дафотил (вообще-то они практически бессмертны). Загадкой оказывается сам факт появления Асмо в этом мире — из какого-то научного консервата, как ему объясняют серматы-врачи после пробуждения. Наиболее удивительны его воспоминания о том, что он родился на Земле, путешествовал в космосе. Поскольку на космические полёты на Астилоте (так называется планета, на которой живут дафотил) КАПИНОМом наложено табу...

Происходит ряд событий, в ходе которых Асмо начинает догадываться, что его вернули к жизни не случайно. В отличие от героя Лема роль у Асмо оказывается более важной, судьбоносной для планеты, на которой он очутился. Он должен спасти человечество от стагнации гедонизма, вернуть ему творческое начало. Тем более что и без него существует группа жителей Астилот, называющих себя Маатшапей (Maatschappij — общество (голландск.)), декларирующих те же цели.

Асмо ввязывается в ряд различных довольно смелых авантюр, в результате раскрывает несколько тайн (но не все из них, на мой взгляд!). Открытия его неожиданно напомнили мне элементы сюжета другой фантастической книги — на этот раз советской, романа «Всё дозволено» Александра и Сергея Абрамовых. А именно, это наличие нескольких разумных рас на одной и той же планете; искусственный гедонизм одной из них; манипулирование обществом, осуществляемое многоуровневыми структурами, в центре одной из которых оказывается живой и вполне органический мозг... Книга Абрамовых вышла тоже в 1973 году! Кто у кого подсмотрел идеи? Или они настолько витали в воздухе? Как бы то ни было, роман «Всё дозволено» — чтение для среднего и старшего школьного возраста (не зря и был напечатан в «Библиотеке приключений и научной фантастики»). Утопия Ранка подразумевает более взрослого читателя, как мне кажется...

Немного о самом авторе. Родился в 1931 году в Новавесе (сейчас это Бабельсберг). Работал трактористом, ассистентом режиссера и драматурга в театре. С 1955 года — занимался писательской деятельностью. В соавторстве с Петером-Альбертом Педерцани и Герхардом Нойманом выпустил ряд детективных романов под псевдонимом А. Г. Петерман. В 1963 — 1964 годах сидел в тюрьме — за то, что поинтересовался возможностью покинуть ГДР. Публикация романа «Бессилие всемогущих» принесла ему известность как фантасту. До 1988 года Ранк возглавлял Отделение утопической литературы при Союзе писателей ГДР. Произведения Ранка были переведены на русский, литовский, польский и чешский языки. Умер писатель в 2014 году в Берлине.

До сих пор имел представление о творчестве писателя только по роману «Свечка» — произведению выдающемуся. Ну, наверно, и по фильмам, поставленным по сценариям Валерия Залотухи. Так что, получается, это второе прочитанное произведение.

Впечатление неоднозначное. Фантастика, но без звездолётов и инопланетян, даже без машины времени и попаданцев. Кусок альтернативной истории, творившейся якобы под боком прогрессивного человечества. О том, что в 1920 году вожди отправили красные отряды освобождать Индию от колонизаторов и местных мироедов. Только никто из человечества — как прогрессивного, так и не очень — про этот поход не узнал.

Произведение, как отмечено в выходных данных, в авторской редакции. И в авторском ключе — безжалостно-стебном, трагикомическо-хохмаческом.

С одной стороны напомнило историю Курёхина про то, что Ленин — гриб. Писалось, кстати, практически в то же время — в 1993 году. А с другой — чем-то похоже на чёрно-белый псевдодокументальный фильм (мокьюментари) про полёт красных звездоплавателей на Луну ещё в тридцатые годы. Картина вышла на экраны в первом десятилетии этого века — как и книга Залотухи. Впрочем, эту ленту можно назвать всё же если не научной, то технической фантастикой. А у Залотухи фантастика исключительно оккультно-мистическая. Ну, и стебная, конечно…

В 90е роман, возможно, пошёл бы на ура — беспощадно крушили недавних кумиров (как это делали раньше, в 20е). В нулевые книга, боюсь, вряд ли могла вызвать массовый восторг. Сейчас и подавно. Но в любом случае её достоинствами остаются прекрасный язык — ёмкий, по-настоящему лапидарный — и тщательное погружение в индийскую экзотику. Так всё детально, как будто автор сам в том походе участвовал.

Из трудных первых лет после Первой Мировой или Великой войны писатель пытался заглянуть во вторую половину века, в годы пятидесятые. Завязка романа сенсационная: в американской тюрьме Синг-Синг непостижимо-таинственным образом срывается казнь — электрокуцион, электрокьюшн — опасного преступника. Оборудование, что обеспечивает ток в электрическом стуле, загадочным образом отказывает в работе. Более того, избежавшему казни узнику удаётся бежать — в побеге ему способствуют двое, среди них один темнокожий — индус. Практически в это же время происходит похищение сверхсекретного скоростного воздушного судна (Flugschiff) Rapid Flyer — надежды Соединённых Штатов на радикальное господство в воздухе в грядущей войне. Америкой уже два десятилетия правит президент-диктатор Сайрес Стонард. Ведомая его железной рукой, страна уступила в первой войне с Японией, затем одержала верх над островной державой во второй войне. Ныне же резко обострились отношения с Британской Империей. Между двумя крупнейшими англоязычными странами вот-вот готова вспыхнуть война мирового масштаба...

Вот в такой обстановке появляется на горизонте третья сила — Власть Трёх. Не буду скрывать, главных фигурантов инцидента в тюрьме Синг-Синг. Это три друга — индус Сома Атма, швед Эрик Трувор и немец Зильвестер Бурсфельд.

А главным их противником становится порученец Стонарда, правая рука его, некто доктор Глоссин — врач, гипнотизёр и редкий интриган. Много лет назад в Месопотамии он сдал британским спецслужбам своего друга немецкого инженера Герхарда Бурсфельда. Тот оказался на пороге величайшего открытия — как управлять энергией, растворённой в пространстве, — собирать её и высвобождать в заданной точке. Британцам не удалось выведать секрет изобретения. Однако спустя годы сын изобретателя довершил начатое отцом. В распоряжении трёх друзей уже находится излучатель (Strahler), пока ещё малой мощности, но создание более могучего не за горами...

Напомнило русские фантастические романы того же времени — в первую голову, «Гиперболоид» Алексея Толстого, некоторые сочинения Александра Беляева тоже. Однако у немца Доминика всё как-то тяжеловеснее. Довольно много внимания уделено политическим делам — в США и Британии, но не только. Любопытно, что на встрече премьер-министров трёх континентальных держав Россию представляет балтийский барон фон Фукс. Россия к тому времени «очистила себя от большевизма». Стала союзником Германии — сообща они расчленили Польшу.

Техника будущего описана Домиником скуповато. Воздушные суда приводятся в движение турбинами, разгоняются примерно до тысячи км в час, поднимаются километров на тридцать над землёй, но внешне больше напоминают дирижабли, чем аэропланы. Во всяком случае, никаких упоминаний крыльев нет. Впрочем, о баллонах с лёгким газом тоже ничего не сказано.

Кроме того, во всю используются гибриды летающих кораблей — подводных лодок.

Но телевидения ещё нет.

Зато между доктором Глоссином и Сомой Атмой не раз происходят «битвы экстрасенсов». На самом деле не экстрасенсов, конечно, а адептов оккультных практик.

Что касается таинственного и могучего излучателя, действие его не сводится к одному лишь разрушению. С его помощью можно, например, создать магнитные поля, причем настолько сильные, что они увлекут целый боевой флот в нужном направлении — точно горстку бумажных корабликом. Или эскадру воздушных судов можно так же потащить куда-нибудь на скалы. Но доступны и более тонкие применения излучателя. Направив маломощный луч на нужную точку и получив его отражение, можно увидеть это место на экране. Можно передать опять-таки маломощные электромагнитные колебания звуковой частоты на удалённый приёмник — и осуществить передачу речи, одностороннюю...

Сказано, что изобретение Бурсфельда сильно обогнало науку самых развитых стран. Но показательно, что именно немецкий профессор Рапс ближе всех подошел к разгадке феномена, давшего Троим их пресловутую Власть.

Впрочем, необходимо отметить, что Ханс Доминик всё же не был фанатиком вроде будущих нацистов. В романе он как раз предупреждает, что безграничная власть в руках одного человека может снести ему башню и под благими лозунгами толкнуть к целям вовсе не благим... И мораль романа, возможно, в словах Линнея: природа не делает скачков. Иначе, какая бы мощь ни оказывалась в руках человека, одним махом ему мир не переделать.

Odd John:A Story Between Jest and Earnest — полное название. «Странный Джон: история между шуткой и серьёзностью».

Я должен был прочитать этот роман ещё в 2011 году, когда начал пользоваться электронными библиотеками Project Gutenberg! Небольшую подборку произведений писателя (писателя, философа, провидца) нашёл сначала на австралийском филиале Проекта, а затем куда более полное собрание в библиотеке университета Адеалиды (тоже Австралия; сайт был совершенно замечательный — представленными там книгами — но потом почему-то закрылся). К тому времени я уже успел кое-что прочитать, из «гутенберговского», но ограничился лишь небольшими по объему произведениями. Поражен был и мощью авторского воображения и, как это ни удивительно, языком повествования — казалось бы совершенно бесхитростным, лишённым какого-либо украшательства, но предельно точным, практически идеально выполняющим поставленную задачу (как сказал когда-то человек, научивший меня многому: «Хороший язык — это тот, который не замечаешь»; ну вот у Стэплдона, наверно, такой язык; ничего лишнего). А далее... далее я отложил обращение к более фундаментальным трудам Стэплдона на потом. И вот это «потом», видимо, всё-таки наступает.

Если вернуться всё же к «истокам», то надо сказать, что впервые наткнулся на это имя, должно быть, в 90-е, в каких-то статьях о западной фантастике, предисловиях-послесловиях и т.п. Например, к переизданию «Города» Саймака. Мол, он шёл по стопам Стэплдона. Что-то очень чуднОе писал про фантаста Казанцев. Называл его почему-то Стебельдогом (или типа) — якобы тот предсказал Манхеттенский проект, и за это ему прилетело от властей предержащих. А в середине нулевых два романа Стэплдона — «Последние и первые люди» и «Создатель звезд» вышли в переводе, между прочим в серии «Philosophy«! И эти два казалось бы сухих текста я прочитал тогда запоем...

Не меньше меня захватил сейчас и «Странный Джон» — история сверхчеловека (сверхнормального, Хомо Супериор) Джона Уэйнрайта, родившегося в заурядной в общем-то английской семье. Правда, в утробе матери он провел одиннадцать месяцев, а появившись-таки на свет, выглядел как недоношенный, семимесячный ребенок. И сначала скорее сильно отставал в развитии, чем демонстрировал гениальные задатки. Зато потом...

Повествователь, конфидент Джона, которого тот называл сначала The Benefactor (Благодетель — затем сократил до Бенни, а после и вовсе до Боба, стручкового — Bean), а после именовал Фидо (Fido, якобы от греческого Phaido — «бриллиантовый, блестящий»), подробно прослеживает всю недолгую, но предельно насыщенную жизнь Странного — от младенчества до финала. Это поучительная, шокирующая, а в какие-то моменты всё же трогательная история.

Образ сверхчеловека выведен в книге очень убедительный и совсем неблагостный. Сверхнормальные способны на самопожертвование — ради высшей цели. Но так же не колеблются и перед ликвидацией низших особей, обычных людей — ради своей высокой цели... (И схожую черту Уиндем взял для «высших» в своих «Куколках», возможно, из романа Стэплдона)

Впрочем, из этой истории можно извлечь и мысли критические в адрес рода человеческого. Во всяком случае, мысли такие могут возникнуть при чтении...

Проза Стэплдона — это, наверно, не совсем сайенс-фикшн, хотя кое-то и считает автора этаким столпом именно твердой НФ. Насколько, допустим, научны надежды на потенцию к телепатии? Сверхнормальные, по мере развития, становятся очень к ней способны. Более того, они могут телепатически общаться с людьми из прошлого и будущего! И вообще, как мог бы заметить какой-нибудь средний преподаватель марксистко-ленинской философии советских времен, Стэплдон был тем ещё идеалистом! Расщепление атома «психическим образом»... Такие кунштюки продвинутые сверхлюди тоже вполне себе осуществляют. А впрочем... Впрочем, Олаф Стэплдон — это настолько голова (куда больше голова, чем Бриан, Гинденбург, Гувер и Чемберлен вместе взятые), что лично я не осмеливаюсь потешаться над его странными идеями. Он видел куда дальше и глубже, чем обычный sapient (т.е. разумный). Может, он и сам был сверхнормальным...

Блуждая по каналам Дзена, узнал не только забытые имена отечественной фантастики, но и по крайней мере одно новое — Борис Е. Штерн. Редкий случай невероятно твердой НФ.

Впечатления крайне положительные, при этом не знаю, с чего начать. Не пересказывать же сюжет этого необычного романа? А он необычен даже по манере — здесь нет ни одного «сквозного» героя, действующего от первой главы до последней. Эти главные герои появляются и уходят — ибо действие охватывает сотни тысяч лет. Отсюда как бы некоторая «новеллистичность» повествования — у автора просто нет возможности до мелочей проникать в психологию персонажей. И соседствующие главы разделяют тысячелетия — каждая посвящена уже новой эпохе, новой фазе истории.

Но если хотя бы вкратце намекнуть, о чём идет речь, то это видно из названия — о ковчеге. Всё начинается с идеи, возникшей в одной голове. Постепенно вокруг этого человека собираются такие же энтузиасты-пассионарии. Интересный и поучительный процесс. Не Жюль Верн, в книгах которого смелые задумки легко овладевали массами и пробивали дорогу в жизнь, но и не мрачный скептик Уэллс, всё ещё считавший, что будущее будут творить гениальные мизантропы-одиночки — даже вопреки желаниям масс.

Единственное, что огорчило, автор не верит, что в ближайшие сто-полтораста лет наука сделает какие-либо прорывные открытия. И необязательно новые источники энергии илии способы перемещения в пространстве — что-нибудь этакое что нам и в голову сейчас не приходит. Как это произошло с реальной наукой-техникой за уже прошедшие полтораста лет. Ну да ладно... Пусть будет такой несколько пессимистический взгляд.

Он искупается завершающей частью романа — в противовес невероятно твердо-научным трем предшествующим — немного даже сказочной. И весьма оптимистичной.

The Coming Race by Baron Edward Bulwer Lytton — На русском этот роман Бульвер-Литтона известен как «Грядущая раса» (или, быть может, скорее неизвестен, но не суть). Для чтения воспользовался электронной книгой сайта Проект Гуттенберг. Наследие писателя весьма обширно, мой выбор определила статья Википедии: поздний фантастический роман о цивилизации не инопланетной, но и не человеческой, превосходящей её в развитии и могуществе. Не внеземной, а подземной. К тому же нацистам кое-что понравилось в этой книге — отсюда некоторый налёт скандальности. Хотя сам автор, кажется, имел в виду только хорошее...

Безымянный герой, американец, дед его, впрочем, отличился в Войне за независимость, повествует о случившемся с ним удивительном приключении, начавшемся в одной из шахт, местонахождение которой он не раскрывает. Друг инженер пригласил его туда — расширить кругозор. И он же нашел тайный ход — пролом в скальных породах, ведущий вниз, в огромную обитаемую, как оказалось, полость под землей. Друг при спуске погиб, рассказчик же стал гостем-пленником живущих в подземных долинах гуманоидов — сверхлюдей (практически).

История не приключенческая, а скорее дидактически-поучительная. Вариант утопии. Подземные жители достигли в общем-то идеального устройства общества — всё у них гармонично, без противоречий. Хотя многое — с точностью до наоборот по отношению к человечеству наземному (например, сильный пол — это женщины). Поставили себе на службу универсальный феномен Врил (Vril) — посредством его лечат, им же убивают и разрушают. Нечто более всеохватывающее чем наше электричество (и вот на этот Врил клюнули нацисты, им тоже захотелось всемогущими быть...). Войн и общественных потрясений у Ана (Ana — так называют себя субтерранцы) не бывает. Но при всей умиротворённости они не знают колебаний, если какое-то низшее существо, представляющее угрозу их благополучию, надо превратить в кучку пепла. А сами они смерти не боятся. Ведь их бог — All-Good, как они его называют, гарантирует им вечную жизнь в ещё более благословенном мире, чем их подземный...

В общем произведение хотя и не остросюжетное, но весьма глубокомысленное, та плотная пища, которую любит мозг, как утверждал герой Платонова. Читал ли его Иван Антонович Ефремов? Думаю, читал.

Отличный рассказ — или может быть, небольшая повесть. Но как она насыщена подробностями, техническими и не только. Нетривиальными! Это произведение однозначно показывает, что свой талант Михаил Пухов недоиспользовал. Ему надо было браться за крупные формы. Он мог бы создать в этой области что-то незаурядное, превосходящее работы других фантастов. Увы...

Одно из лучших произведений Михаила Пухова. Он дал здесь свой вариант освоения космоса — в плане подробностей не уступающий, допустим, «Рассказам про пилота Пиркса». Но это ещё и сатира — на обывателя, мнящего себя ученым. И еще это динамичный рассказ с острыми диалогами.

Об этом авторе узнал из дзен-канала Владимира Ларионова, знатока и пропагандиста фантастики. Книга вышла в начале 80х в Кемеровском издательстве. Публикации в столице не получила. Хотя, наверно, того заслуживала. По уровню, пожалуй, не уступает большинству новинок, печатавшихся в то время в «Библиотеке советской фантастики». Впрочем, не всё так однозначно… Начав чтение, я чуть было тут же его не бросил.

У Владимира Ларионова возникли ассоциации с «Обитаемым островом» Стругацких, однако, на мой взгляд, между этими повестями дистанция огромного размера. И дело даже не в разном статусе авторов. В конце концов статус и определяется качеством работы!

В «Истинах на камне» действие начинается тем, что главного героя (он же рассказчик) по имени Ло (Логвин) высаживают со звездолёта на некую Синюю планету, где не только есть жизнь, но, как вскоре, наш путешественник убеждается, имеются разумные аборигены-гуманоиды. Они находятся на стадии первобытного строя, со своими особенностями, конечно. А именно, это племя изгоев, вытесненных с благоприятного для жизни местообитания на берегу моря и ныне, что называется, влачащих и прозябающих. Ещё и под гнётом адептов примитивного культа…

В общем, наш Ло, как истинный прогрессор, ввязывается в их ситуацию, впрягается помочь…

А теперь о том, почему же хотел книжку бросить. Поначалу вся эта история показалась уж очень фельетонно-хохмаческой. Несерьёзной. Повествование идёт от первого лица и как-то очень уж разухабисто для далёкого потомка из светлого гармоничного будущего. (Вот сейчас подумал, что классик этой темы Иван Ефремов не только недолюбливал юмор в произведениях коллег, но, более того, полагал, что люди коммунистического будущего от склонности юморить избавятся — как от чего-то ненужного и даже вредного.)

Вообще язык повести шибко хорошим, тем более точным, лаконичным я бы не назвал. То и дело попадались велеречиво-небрежные обороты, типа: «... просвистели за моей спиной и в опасной близости… «

И некоторые элементы сюжета в восторг меня не привели. Слишком много разных пришельцев и залётных (из космоса) сущностей для одной Синей планеты. Нет, это не фантастика, ребята, это космическая опера какая-то!

Но что же в ней хорошо? Психология. Отлично выписаны характеры двух, нет, пожалуй, даже трёх туземцев. Главный герой по-своему тоже интересен. Хотя никакой он не человек Эры Кольца, а наш соотечественник из XX века!

Массовая психология общины под влиянием культа тоже показана неплохо, убедительно. Ну и сюжет, при всей сказочности, захватывает, удерживает внимание читателя. Кстати, всё лучшее в нём очень уж напоминает ситуации из нашей действительности, а не какие-нибудь «космические коллизии».

Последнее время Дзен помимо новостных сводок начал снабжать меня ссылками на статьи в разных своих «каналах». И будто впрямь наделён каким-то разумом — каналы эти сплошь оказывались посвящены советской фантастике.

Я начал предложенное читать, и не без интереса, и даже подписываться на «дзенщиков». У одного из них я узнал имя и название, вынесенные в заголовок. Отзыв о романе был крайне хвалебным. Оказалось, что вполне заслуженно.

Константин Нефедьев работал на рубеже 50х — 60х годов прошлого века. Объём написанного им не очень велик. Объём доступного в сети ещё меньше. Но роман «Тайна алмаза» на самом деле захватывает и тащит читателя за собой.

Вышел он в конце 50х, но сюжетом, построением похож на авантюрно-фантастические книги, которые были в ходу в годы 20е. В фокусе событий одно крайне ценное изобретение и его автор. Вокруг, естественно, вьются разные безжалостные и беспринципные «хищники», желающие поживиться на дармовщинку. Одинокого изобретателя пытаются защитить революционные матросы и комиссары. Да, забыл сказать, действие начинается, должно быть, ещё в XIX веке, в дремучей тайге, но затем переносится в 17й год, в бурлящий Петроград.

Об авторе известно, что блестящего образования он не получил. В смысле, оно у него было наоборот не блестящим. Тем не менее по части создания лихо закрученных сюжетов голова у него работала очень и очень продуктивно. Книгу он писал для всех возрастов, однако с читательской жалостью не особо считался. Люди хорошие в романе гибнут и пропадают без всяких скидок на «лёгкий жанр». И более того, несмотря на то, что силы добра последовательно теснят и побеждают многочисленных злодеев, хэппи-энда у книги нет. Как в жизни.

Примерно на средине книги понял, что отзывы на неё читал ещё -цать лет назад. Вот только тогда роман назывался «Вивальди». Что ж, обычная практика. А отзывы помню смутно. Да и моя книга ждала своего часа страшно долго... Впрочем, всё это не важно, не важно, не важно!

Меня больше занимал вопрос: до чего хитро тут всё накручено — а хитом опус не стал. Это ведь такой детектив — с элементами фантастики и вообще чертовщины. Журналист Евгений Иванович Печорин благодаря одному нехорошему дедушке — соседу, патологическому борцу за справедливость, счетоводу на пенсии Ипполиту Игнатьевичу Зыкову — попадает в водоворот очень странных дел. Поначалу в них замешаны, казалось бы, только милицейские чины — но достаточно влиятельные — и таинственная психиатрическая клиника, построенная на месте имения некоего мистика (во времена царизма), служившая секретной лабораторией уже в сталинские времена... Но потом выявляется, что непостижимый катаклизм, выражающийся во внезапных актах возмездия, обрушивающихся на головы тех, кто это заслужил, а также прочих чудесах сильно окрашенных именно этически, разросся не меньше, чем до масштабов столицы... У-фф! Даже пересказывать трудно — а ведь у автора это всё сплошным плавным потоком!

И всё там в романе не просто. Не просто журналист — ибо статей он уже не пишет, а даёт оценку названиям разных фирм на предмет двусмысленности и этим зарабатывает на жизнь под вывеской фирмы «Зоил». И личная жизнь у него не простая, и биография, и окружение...

И сюжет витиеватый! А вот поди ж ты — хитом не стало!

Книгу собирался прочитать, кажется, ещё в прошлом году, но не один раз менял решение, брался за что-то другое. И вот…

Уильям Сэнсом — британский писатель у нас практически неизвестный. Вся “библиография”, если не ошибаюсь, это рассказ “Такую редко встретишь” в сборнике «Английская новелла XX века» и в коллективном сборнике британских авторов на английском языке «Making it all right» — «The Vertical ladder» — «Крутой подъём» («Вертикальная лестница'). Именно на этой истории я и распробовал автора больше двадцати лет назад.

У себя на родине Сэнсом считался чуть ли местным Кафкой. Мастер тревожного ожидания, то бишь саспенса.Автор множества рассказов и пятнадцати романов. В их числе «Тело» — по нашим меркам, скорее, повесть. Написан в конце 40-х прошлого века.

Подзаголовок — «A Study of jealousy». “Исследование ревности”.

Главный герой (он же рассказчик) Генри Бишоп, владелец парикмахерских салонов в Лондоне, становится жертвой ревности буквально на первых страницах повествования.

Однажды прекрасным майским утром во время «охоты» за неназванным точно насекомым (a fly) он становится свидетелем того, как некий рыжеусый незнакомец, высовываясь из-за увитой плющом стены, разделяющей соседствующие сады, жадно подсматривает за утренним умыванием его жены Мадж в ванной комнате на втором, по всей видимости, этаже их особняка. А спустя совсем короткое время этот беспардонный тип вторгается в их закрытый семейный мирок. Приходит попросить отвёртку. Он живёт в соседнем доме — пансионе (английская традиция, известная по таким сочинениям как, например, «Счастливчик Джим» Эмиса и другим). Зовут его Чарльз — Чарли — Дайвер. У него какой-то бизнес, связанный с разной механикой, гараж и т. п.

Непропорционально скоро он приглашает чету Бишопов к себе в гости. Он, пожалуй, самый крупный комнатосъемщик в доме миссис Лолор — это другие довольствуются одной комнатушкой, а в его распоряжении весь нижний этаж.

С новыми знакомыми он ведёт себя до крайности фамильярно. Генри становится мишенью его шуток-проделок. А Мадж как будто подыгрывает хозяину в том — к неудовольствию и обиде мужа. В общем, огонь ревности получает новое горючее…

Автор подробно описывает внутреннюю агонию главного героя. Про того нельзя сказать, что он ведёт себя пассивно. Он пытается делать свои «ходы», пытается «работать на упреждение».

Поначалу у меня было такое чувство, что Сэнсом — это такой предтеча если не Набокова, то Фаулза. Мастер погружения в теневую суть человеческой натуры. Хотя, к сожалению, без таких ярких метафор как у двух вышеназванных товарищей. И я всё ждал какой-то неожиданной концовки. К финалу действие становится особенно бурным. Но шикарного завершения всех этих перепитий у Сэнсома всё же не получилось. Чеховским такой исход дела я бы тоже не назвал, хотя похоже больше на Чехова, чем на Фаулза или Набокова. Да, и точно без метафор. Некоторая трескучая многословность… Но как бы там ни было, теперь про творчество Уильяма Сэнсома знаю больше.

Книга вышла в прошлом году в дорогущей серии «РПБиНФ» (Ретро библиотека приключений и научной фантастики) издательства «Престиж Бук». О существовании романа узнал из хвалебного отзыва на одном из посвящённых творчеству Ивана Ефремова пабликов ВКонтакте.

В тексте упоминается не только имя великого фантаста, но и названия его произведений, приводятся цитаты из них, однако сильнее всего автор подражает «закатному» роману Булгакова. Вообще цитируется много разных фантастических книг (поначалу у меня даже возникла ассоциация с сочинениями Василия Звягинцева, блиставшего начитанностью), однако сюжет построен на прямом подражании «Мастеру и Маргарите» (чересчур прямом!). Однажды августовским вечером два инженера из НИИ в области физики новых материалов, Андрей Добродеев и Надежда Серосталева, встречаются с четверкой странных индивидов. Каждый из которых, как очень скоро выясняется, наделён способностями небывалыми, сверхчеловеческими. И начинается путешествие по иным измерениям, временам и мирам, удивительное и поучительное (слишком даже поучительное). И при всей многомерности несколько плосковатое, я бы сказал.

В начале текста несколько раз резанули внутренний читательский слух редакторские косяки. То есть фразы, скроенные явно несообразно. Например, «... море похожих на полную Луну блестящих полицейских шариков-шлемов с большими пластиковыми щитами, которые... теснили пёструю толпу...». Шлемы с большими щитами — сюрреализм какой-то. И это в самом зачине повествования!

Некоторые эпизоды проучения разных подонков и негодяев, устраиваемого новыми знакомцами Андрея и Надежды, показались даже довольно занимательными (ну опять почти Звягинцев, у которого нечто подобное тоже встречалось!), но лишь поначалу, а потом стали утомлять однообразием и каким-то подростковым злорадством. Да и не самый взыскательный авторский вкус проявлялся то тут, то там — в описаниях физиологических отправлений, случавшихся со злодеями и подонками по воле сил верховных и могущественных. И ведь я отмечаю это из жалости не к злодеям — к читателям.

Пространные же рассуждения вожака таинственной четверки Антона о высоких и тонких энергиях вообще не убедили и не воодушевили. Ну, наверно, я такой бескрылый ретроград-маловер, ограниченность которых не раз порицал в своих лекциях Антон...

Невольно я задумался о том, что же отличает роман Булгакова от такого вот подражания. У Михаила Афанасьевича много было разнообразной и весёлой чертовщины и минимум объяснений. Никакой наукообразности. Гаерство и ёрничанье. Вообще много всего неправильного — что вообще-то ошеломило и восхитило меня, во всяком случае, в первом чтении романа. Хотя сейчас многие сильно вдумчивые читатели цепляются за эту «неправильность» (благо есть за что), ставят её на вид, навешивают на писателя других разнообразных собак. Впрочем, это отдельная тема.

В книге же Голышко всё гораздо проще. Вместо веселья частенько, как уже сказал, довольно плоский юморок. Слишком много замешанной на конспирологии эзотерики (или конспирологии, замешанной на якобы эзотерике). И в лунную программу американцев автор не верит. Для меня штришок показательный. Интересно, а в советскую лунную программу он верит? Ведь лунный грунт, доставленный советскими автоматическими станциями, оказался идентичным грунту, привезенному с Луны американцами. Ладно, это тоже отдельная тема.

После «Дня пришельца», «Рая под колпаком», и даже ранних «Теней снов» я зачислил Виталия Забирко в мастера приключенческой фантастики «с человеческим лицом». А эта книга показалась довольно фельетонной. Продукт поздних 90-х, со всеми вытекающими.

Повествование ведётся от лица главного героя — мелкой уголовной сошки в начале — но быстро шагающего по ступенькам социально-криминальной лестницы. Благодаря тому, что взял под опеку существо фантастическое, наделённое, как оказалось сверхъестественными способностями. Пацан, Пупсик — он отводит от Пескаря (это фамилия протагониста) любую беду. Если надо, может «перепрошить» мозги нужных людей, из жуликоватых сделать преданными. И т.д. Впрочем, возможности Пупсика всё же не безграничны — у них тоже есть свой предел, причем в самом прямом смысле. Не может он ломать ход событий сразу в масштабах Вселенной. Да что там Вселенной... Способен «колдануть» в каком-то локальном пространстве, и всё — закон сохранения энергии и ему писан.

Всемогущество, имеющее вполне конкретные ТТХ, — фантастика не ближнего прицела, но с элементами реализма. Для сюжета полезней. Когда у героя на всякую каверзу судьбы обязательно выскакивает из рукава новый козырный туз, читать ведь не интересно. Мы, читатели, не любим, когда любая напасть развеивается по щелчку пальцев и герой беззаботно шагает дальше, насвистывая «Чунга-чангу». Но в романе Забирко другая беда. Основная часть повествования идет от лица всё стремительнее преуспевающего в жизни Пескаря — языком якобы разговорным, народным. Но, увы, это не язык Рэдрика Шухарта из «Пикника». Не язык Чарли Гордона из «Цветов для Элджернона» (список можно продолжать). Довольно средний, иногда подозрительно газетно-книжный язык. И от того, что эта автобиография написана будто бы неким профессиональным писакой — писателем, превратившемся в бомжа (альтер эго Виталия Забирко?), как-то не легче...

Небольшие фрагменты из жизни Пупсика, написанные наукообразным слогом, погоды не исправляют и вообще не делают. Да и мало что проясняют, если честно.

Но и язык — это на самом деле лишь полбеды. Фантастика в романе, как я уже сказал, с элементами реализма. Зато реализм, то есть весь тот фон, на котором показано невероятное восхождение Бориса Пескаря к вершинам власти, взятый как бы из реальной российской жизни 90-х, выглядит довольно мультяшным. Избыток довольно банальных, во многом почерпнутых явно из вторичных источников подробностей жизни криминалитета, политических элит и т.д. Наверно, издатели потребовали от автора нагнать объем — отсюда эти скучные описания попоек и похмелий, и разной прочей псевдозавлекательной муры. Я даже подумал: то ли дело было раньше — рисуя что-то многоэтапное, в том числе и головокружительную карьеру, можно было смело пропускать эпизоды, не добавляющие ничего нового ни к идее книги, ни к образу героя.

«Роман с кокаином» – книга всё-таки не о наркоманах, как это может показаться на первый взгляд. Как это порой простодушно выражалось одним только включением «Романа» в «тематические сборники». Типа, «Исповедь англичанина, употребляющего опиум» де Квинси, «Морфий» Булгакова, сочинение Агеева – и всё это под общим названием «Опиум» (хорошо ещё, не для народа). Хотя, да, главный герой романа Вадим Масленников – наркоман и погибает от наркомании. Однако на самом деле «Роман с кокаином» это не просто всего лишь очередная история, описывающая увлечение модным пороком. По силе и глубине произведение не уступает, быть может, лучшим творениям мировой классики – работам Бальзака, Достоевского. Да того же Набокова, которому приписывали создание «Романа» или со стилем которого, по крайней мере, сравнивали. Мы видим, что Масленников, человек по-своему незаурядный, с большими амбициями, и поначалу не совсем ещё нравственно безнадёжный, тем не менее не находит другого способа реализовать себя – кроме как лишь в случайных связях с женщинами, а затем и вовсе становится кокаинистом. И всё это происходит на фоне мировой войны, а затем революции. Завершающая фраза романа становится его эпиграфом: Буркевиц отказал.

Рассказ «Паршивый народ» выглядит несколько слабее романа. Тем не менее очень любопытное произведение – поскольку интересно всё, что вышло из-под пера автора. Жаль, что его творчество ограничилось этими двумя сочинениями.

Несколько лет назад, пытаясь объять необъятное, я собирал в электронную копилку всё, до чего мог дотянуться, — детективы (от которых вообще-то не очень фанатею), военную прозу, приключения, фантастику, классику. И романы исторические, конечно. Да и не только романы, но вообще книги исторической тематики. Так среди них оказались произведения Николая Костомарова. Этим же романом заинтересовался во время чтения сборника Владимира Железняка «Одержимые».

Проза Костомарова довольно значительно отличается от исторической романистики мне привычной и любимой. Во-первых, архаичным языком, во-вторых, особой неполиткорректностью. Здесь не только Иван Грозный изображён садистом и психопатом, но и главный герой Юрий Кудеяр далёк от канона гуманиста, «рыцаря без страха и упрека». Без страха — пожалуй, да, но и сам убивает направо и налево не дрожащей рукой, когда считает, что так надо. В общем, автор изобразил такого героя, прошедшего через разные круги ада и в итоге превратившегося в изменника-коллаборациониста. Выписал все эти перепитии и метаморфозы не всегда психологически убедительно (на что справедливо указал в послесловии Юрий Нагибин), но очень драматично. При этом да, роман и в самом деле перекликается с повестью Владимира Железняка «Зарницы над Русью».

Стал счастливым обладателем этой книжицы из любимейшей в детстве серии «рамочка» лет пять назад, совершенно случайно. Прежде не слышал ни имени, ни названия. Сейчас взялся читать релакса ради. Оказалось, довольно интересный, по-своему яркий автор.

Книга вышла в 1980 году. Жанр определен как повесть-памфлет. Описывается некая западная капиталистическая страна (большего всего похоже на США; хотя прямого указания нет, надписи на рисунках, выполненных В. Терещенко, на английском языке), дошедшая в своем «развитии» до перманентной уличной войны всех со всеми, тотального диктата мафии (обозванной Национальным синдикатом) и медийного манипулирования массами со стороны государства. В 1980 году это могло восприниматься читателями как дежурный идеологический сарказм; сейчас выглядит глубоким проникновением в зарождающиеся уже тогда тренды (хотя и не всё, конечно, автор угадал). Гвоздь находок — это создание виртуальной реальности на телевидении (стереовидении), когда в реалити-шоу на равных с человеком участвует хорошо сработанная голограмма вип-персоны (не правда ли, кое-что напоминает из совсем недавних достижений?).

Язык повествования не дурен; масса удачных колкостей, вызывающих не только улыбку, но порой и смех. Однако сюжет, с точки зрения нынешних стандартов, выглядит несколько вымученным. По-настоящему развить потенциал идеи автору не удалось, жаль…

За последние тридцать лет у меня сложилась «традиция» каждые десять лет перечитывать «День триффидов» Уиндема. Последний раз я читал роман в оригинале, только в малость подпорченной электронной версии. Однако теперь решил поступить немного иначе — перечитать «Куколки», с которыми впервые познакомился два десятилетия назад, тогда — в переводе. Сейчас решил обратиться к оригиналу.

Вкратце суть романа. Автор рисует довольно далёкое будущее — сотни или даже тысячи лет спустя после постигшего человечество Tribulation — Бедствия, Невзгод и т.п. Ядерной войны короче. Не очень большое поселение на Лабрадоре живёт натуральным хозяйством, ведёт образ жизни вроде того, что был присущ жителям американского фронтира в XIX веке. С некоторыми отличиями... И среди самых существенных не только использование лука в качестве оружия (наряду с ружьями, впрочем), но — борьба с мутациями. С мутациями у выращиваемых растений, с мутациями у скота. С мутациями у людей! И с самими мутантами, устраивающими время от времени набеги на поселения «нормальных» из пограничных лесов.

Главный герой — рассказчик Дэвид Строрм начинает своё повествование с описания странных снов, снившихся ему в детстве, в которых он видит диковинные большие города на берегу моря с лодками в гавани и ещё более удивительными воздушными кораблями в небесах... Отец Дэвида Джозеф Строрм — фактически глава поселения, главный борец со всеми Отклонениями от нормы. Дэвид, его наследник, в перспективе должен занять его место и взять на себя это бремя. И вдруг, в какой-то момент, он узнает, что он и сам — Отклонение. Хотя его «изъян» не выражен в каком-либо физическом дефекте. Он всего-навсего способен к телепатии, обмену мыслеобразами — с ещё семью такими же «ненормальными» детьми, живущими в ближайшей округе.

Это зачин.

Взявшись за роман, я поймал себя на мысли, что почему-то утратил былой азарт в чтении текстов на английском и особенно немецком языках. Но преодолев сопротивление первых страниц, первых глав, я, кажется, понял, в чём причина. Значит, последние года три, а то и четыре мне попадались не самые увлекательные истории. С «Куколками» мне повезло больше. Автор умело нагнетает тревожное ожидание рассказчика (когда же, когда же случится настоящий «провал» и «отклонение» тайных телепатов будет раскрыто?). В общем, сюжет крепко меня затянул. Хотя и отметил всё-таки, что сухие описания по-английски по сути неотличимы от канцелярита. В русской прозе такой номер бы не прошёл (и поэтому переводчикам приходится особенно изощряться перетолмачивая такие фрагменты).

Позабавило предисловие к роману, написанное М. Джоном Харрисоном. Он сравнивает ситуацию, описанную в романе, с переменами, происходившими в Англии в середине прошлого века, когда выходцы из социальных низов начали массово становиться студентами «краснокирпичных» университетов — и тем самым отрываться от своих родителей, «от корней». По-моему, у Уиндема всё куда глубже.

Еще раз отметил в финале хладнокровие продвинутых «новых людей» в процессе ликвидации людей «примитивных». Подвели под это дело «философскую базу». «Не мы их, так они нас». Что-то напомнило...

В аннотации книгу сравнивают с сочинениями Дэна Брауна и ещё кого-то. Я узнал о существовании романа из блога одного собирателя-книжника. Странно, что не слышал про «Одиночество-12» раньше. Первое издание — или, быть может, первая редакция — давненько уже гуляет по свету. На обложке издания нового, прошлогоднего, на лицевой стороне внизу, помещён похвальный вердикт Г. Юзефович. Как бы я к ней ни относился, не согласиться с этим приговором сейчас не могу. Действительно улётно-бомбическая штучка!

Причем, должен заметить, что автор расположил меня к себе с первых же строк (ещё до покупки) — легким, остроумным слогом. То есть по-настоящему легким и остроумным (это не то, про что в отзывах пишут: «...легко читается... автор с юморком...» — хотя, да и читается легко, и юмор присутствует). Вот:

«Иногда, прогуливаясь с телефоном в руке по квартире, я представляю себя человеком, который получил задание родиться еще раз. Кем-то вроде агента спецслужб. Я воображаю, как меня высаживают с корабля на маленький скутер в двадцати километрах от берега где-то на Филиппинах или на Карибах.

В кармане плавок (у меня плавки с карманом на молнии) – кредитная карточка с неограниченным покрытием, пятьсот долларов, запечатанные в полиэтилен, и автомобильные права, выписанные во Флориде.

Во Флориде, как я узнал, права дают всем подряд. Я сам, не выезжая за пределы Москвы, получил эти права за триста долларов через какую-то адвокатскую контору. ...»

И почти сразу начинается и детектив, и боевик. Главный герой — рассказчик Иосиф Мезенин, глава одного московского едва сводящего концы с концами PR-агентства, узнает о странной смерти одного из лучших своих друзей (их у него трое; в общем, то же число, что и у Дюма-отца), и... И в общем, как гласит порядком избитая уже фраза, попадает в водоворот невероятных, невероятно опасных событий.

Вообще это не только боевик, но интеллектуальный боевик. Хитросплетения сюжета там и сям прерываются экскурсами в самые разные области знания, иногда довольно тёмные, в историю и криптоисторию. В конспирологию.

Признаюсь, поначалу я невольно сравнивал книгу Ревазова с ранее прочитанной дилогией Всеволода Георгиева, любителя всяческих крипто- на свой лад («Всё пришедшее после» и «Отравленная сталь»). И до какого-то момента похождения Иосифа, Антона и Моти казались мне несколько сугубо умственными (приключения мысли). Но потом режим повествования стал значительно жестче.

Да, это не только боевик с конспирологией, тайными обществами, но и фантастика. Особенно к финалу. Очень интересная!

И «с выражениями» — 18+.

Роман «Юноша с далёкой реки» и похож, и не похож на ту прозу Геннадия Гора, что вошла в золотую копилку отечественной фантастики.

Во-первых, это реализм, почти реализм. Действие происходит в 30-е годы; главный герой — Нот Чевыркайн, представитель народа нивхов, приехавший в Ленинград учиться в Институте народов Севера. Рассказчик, ведущий повествование, студент-этнограф Ленинградского университета Даниил Мишин. Он изучает язык и культуру нивхов, малого народа, живущего в Приамурье и в северной части острова Сахалин, и помогает осваиваться Ноту в той ученой и не совсем ученой премудрости, которую надо быстро постичь юноше в странном и непривычном для него — во всяком случае поначалу — Ленинграде.

Во-вторых, если говорить о непохожести романа на классические сочинения писателя, здесь он отдаёт дань тому времени, на какое пришлась работа над этой книгой. В ней, как мне кажется, звучат отголоски борьбы и с космополитизмом, и с вейсманизмом-морганизмом.

А в третьих, как мне представляется, это всё же и фантастика. Поскольку общая ситуация в стране подана в исключительно оптимистичном ключе. Никакого 34-го года и никакого 37-го.

Но по интонации, по манере подачи материала, прозрачной, несколько отстранённой, это несомненно Геннадий Гор. И даже о полётах в космос речь заходит не один раз.

Наиболее же яркие главы, на мой взгляд, в третьей, заключительной части романа, где рассказчик отправляется изучать материал прямо на место его происхождения и пребывания — туда, где живут нивхи.

Свое английское чтение собирался продолжить другой книгой, однако на глаза попался хвалебный отзыв вот на эту. Написана ещё в 70-е, на русский же перевели буквально только что — как «Матерь тьмы».

Франз Вестен (Franz Westen — в русской аннотации стал Францем Вестерном), автор рассказов — ужастиков, пережил смерть жены и, в результате, алкогольную зависимость, с которой сумел справиться. Живёт в Сан-Франциско, городе поэтов-мистиков-оккультистов. И читает, в частности, книжку в таком духе, изданную примерно полвека назад — «Мегаполисомантию», о пагубной силе больших городов, а также и присовокупленный к печатному раритету манускрипт, выдержанный в том же ключе. И посматривает в бинокль из окна своего апартмента на местную достопримечательность — естественную возвышенность под названием Корона Хайтc. Как же он был изумлен, заметив там странную машущую руками, будто сигнализирующую о чём-то фигуру! Но сие оказалось лишь цветочками. По-настоящему наш персонаж был ошарашен, когда лично взобрался на выше означенный пик рельефа (не без приключений) и, объективами бинокля отыскав в хитрой мозаике городского ландшафта свой дом и собственное окно, уже там узрел нечто похожее на судорожно семафорящую фигуру…

Так начались собственные паранормальные приключения автора историй про жуткое и странное. И поначалу читать было интересно. Примерно до середины книги. Познавательным вышел короткий экскурс в историю богемно-литературного сообщества Сан-Франциско. Не напрямую из романа, но благодаря ему, узнал, что у Бриссендена, важного персонажа романа «Мартин Иден», был прототип — поэт-«декадент» Джордж Стерлинг.

Но далее действие начало провисать, по крайней мере, для меня. Рационализация сверхъестественного вообще подействовала расхолаживающим образом. Ну не фанат я Лавкрафтов и прочих Говардов!

В общем, к финалу даже пожалел о поспешном выборе чтения. К счастью, и там, в книге, всё закончилось достаточно оперативно.

От романа впечатление достаточно противоречивое. Это какой-то «красный Набоков». Такая же игра словами, красками. Но смысловое наполнение — диаметрально противоположное. Как позитрон к электрону.

Роман даже относят к фантастике. Здесь даны картины будущего, причем в какой-то модернистской манере. Автор и герои романа, в первую очередь Алексей Курилов, но потом и преемник его, духовный сын Алёша Пересыпкин, наблюдают, как бы немного со стороны, эти битвы грядущего, а после и установившийся после войны дивный светлый мир (в духе Ефремова, конечно, а не Хаксли). Но на самом деле весь роман фантастика… Герои живут в реальности совершенно параллельной (или перпендикулярной) тому, что на самом деле существовало у нас в стране в 30-е годы прошлого века, увы..

И порой и эта выдуманная жизнь, и сами герои отдают чем-то опереточным…

И тем не менее проза Леонова обладает неким магическим обаянием. Читая ее, понимаешь, что это всё-таки другой класс, куда более высокий пилотаж, нежели достигнутое в суховатых, приземленных производственных романах современников писателя.

И конечно, поражает владение специфическим материалом — хоть того, что касается механики паровозов, хоть погружения в медицинские дебри, хоть знания татарского фольклора.

А ещё у романа такая философская, я бы сказал, концовка.

Книга 1965 года, из детгизовской серии «Библиотека приключений и научной фантастики» («рамочка»). Взята для чтения в качестве «релакса». В школьные годы один только вид «рамочных» книжек действовал на меня почти столь же магически, как годами пятью-семью раньше музыкальная заставка, предвещавшая мультики на ТВ.

Не очень объёмистая повесть, детектив про убийство, случившееся в музее восковых фигур на острове Кони-Айленд в Нью-Йорке.

Написано в общем-то сдержанным, не очень разухабистым, но очень профессиональным языком. Заметно, что автор, хоть и не был экстра-виртуозом в области стиля, несомненно обладал тонким чувством слова.

Про сюжет тоже нельзя сказать, что суперзабористый. Но достаточно динамичный, без топтания на месте, без повторов одних и тех же фишек. С интересными психологическими наблюдениями. С хорошим, явно не книжным знанием материала. То есть подробностей жизни нью-йоркской в частности и американской вообще. И жизни буржуазной! Только сейчас можно это оценить. Как довлеет над тамошними контингентом жажда сенсации — и, естественно, монетизации этой сенсации! Но боюсь, в середине 60-х далеко не каждый читатель, особенно юный, мог эту изобразительную точность правильно понять. Тогда это могло показаться сатирой, в чём-то даже дежурной. Типа, знаем мы всё про эти каменные джунгли, и как там негры недоедают... Все уши уже прожужжали!

А в финале действие совершает и своего рода эмоциональный скачок. Квантовый переход на другой уровень, если угодно. Алексей Павлович Коробицин пусть и не был вторым Чейзом или братьями Вайнерами, но тоже кое-что в детективах понимал и что-то мог. Особенно интересно то, кем он был на самом деле. Хотя в книге, в «рамочном» издании, об этом и ни слова...

Роман был написан под занавес 90х, отдельным книжным изданием вышел в «Андреевском флаге» в нулевые. Несёт на себе печать времени.

Начинается как детектив, пусть и с глумливым оттенком, с заявкой на охоту за неким кладом, но потом элементы детектива вовсе не доминируют. Предполагаю, что узкие ценители жанра, за пару прошедших десятилетий приученные к стерильной его незамутненности, будут сильно недовольны таким поворотом. Потому как в «Обнаженной натуре» есть всё, что угодно: буффонада, фантасмагория, даже какой-то сюрреализм. И всё это под густым соусом неприятия случившихся в стране перемен и осуждения «вторжения чужих» и т.п.

Язык неплох, хотя несомненно цветист. А сюжет ещё цветистее — порой до неправдоподобия. Главный герой, литератор Павел Родионов, вызывает не только сочувствие, но столь же часто и раздражение. Настолько он, типа возвышенная фигура, совершенно параллельная или перпендикулярная реальности (всё-таки не собираюсь ничего ему «предъявлять», повторяя ошибку некоторых особо рьяных читателей и даже литераторов-профессионалов: раз уж писатель выбрал в качестве главного именно такого героя, значит, зачем-то оно ему, автору, это нужно, и все вопросы и претензии должны быть к нему). Впрочем, в некоторых эпизодах и в самом Родионове (альтер-эго Артёмова?), и в фоновых по отношению к нему персонажах просматривается что-то человеческое.

Так что и на уровне «вечного» в романе разговор тоже порой мелькает, не одна лишь голая злоба дня.

И, по ходу, эта книга будет получше сравнительно свежего романа автора «Хромой змей, или Император Бубенцов», где «сюрреализм» просто захлестнул и одолел. Впрочем, это уже другая история, пусть и не совсем другая. Про неё надо говорить отдельно, если получится, конечно.

Роман показался поначалу непривычным. Да он такой на самом деле и есть.

Действие происходит в прошлом веке, главным образом, в первой половине. Герой — Сильвестр Салтыков, композитор, в своем творчестве следующий традиции знаменного распева. А жизнь его отражена в так называемых разговорных тетрадях. В детстве Сильвестр часто болел, не мог разговаривать. Родные общались с ним записями в тетрадках. И это продолжилось потом, когда болезнь отступила, и можно было, казалось бы, перейти к обычным формам разговора. Так что тут есть и какая-то фантастичность — поскольку не только запись бесед выглядит делом странным с точки зрения обыденности, но и беседы иные, во всяком случае некоторые из общего числа, вряд ли возможно было зафиксировать на бумаге.

Впрочем, если это и фантастическое допущение, то ничуть не большее, чем вера в то, что из XXI века можно перенестись, например, в XVII, да ещё при этом вселиться в тело какого-нибудь тамошнего стрельца.

Сильвестр окружен в первую очередь людьми музыкальной культуры, но не только. Среди его друзей, например, Борис Пастернак. Который ведёт по телефону разговоры с самим Сталиным. Ну, вождь, конечно, первым позвонил.

Показана и эпоха — через призму умонастроений, настроений и просто бытовых и прочих ситуаций уже упомянутых музыкальных людей. Эпоха чем-то неожиданно похожа на нынешнюю... Хотя постановления о сумбуре вместо музыки так явно вроде и не стоят на повестке.

Олег Ермаков пришел в литературу с рассказами о службе в ограниченном контингенте в ДРА. Но потом в его творчестве зазвучала, как мне сейчас представляется, тема «сибирской анархии». На рубеже первого-второго десятилетий века читал его книгу «Свирель Вселенной». Однако тогда про «анархию» ещё не очень было понятно. Роман «Песнь тунгуса», кажется, что-то проясняет. Хотя и не всё, не всё.

Несомненно, тут отобразился доармейский, доафганский опыт писателя. Среди героев действуют молодой лесник Олег Шустов, из европейской России рванувший в прибайкальские дебри. Альтер эго автора, думается. Но главный герой всё же тунгус — эвенк Михаил Мальчакитов, туземец. Тоже молодой, успевший уже отслужить в отличие от Шустова, которого ещё ждёт — никак не дождется Афган.

Всё-таки неровное произведение. Задумывалось наверняка как песнь, но вот лично у меня в голове как единое целое, увы, не сложилось. Полосами идёт — то интересными, то многословно-скучноватыми.

Интересны главы первой части — но не с первых страниц. Ещё увлекательнее детство и юность эвенка Миши, особенно его житьё-бытьё в Иркутске.

Дополняет книгу ещё один роман — «С другой стороны дерева».

Построенное в виде коллажа диалогов, обрывков радиопередач описание жизни Олега Шустова и его возлюбленной на горе читал по диагонали. Главы, где мир показан глазами разных зверей, наверно, должны были включить 3D оптику. Не уверен… Объема, конечно, добавили. Объема текста.

Хоть концовка довольно утешительная. Лишь наполовину по Владимиру Савченко (плохих догонят и накажут, а хорошие поженятся и станут плодить детей), но всё же…

Но вот впечатления некой Вселенной, как у Маркеса или там Айтматова всё-таки не возникло. Ну, может, плохо старался — в смысле, я как читатель.

Дополняет эту историю ещё один роман — «С другой стороны дерева».

Полное название — «Романтический материализм». Иногда называют романом; в IX томе десятитомника включен как повесть. Датируется 1989 годом.

Тоже а своем роде «опыт художественного исследования». Автор пытается разобраться, почему не удалось восстание декабристов. И делает это не с позиций истмата (исторического материализма), а — смотрите выше. Для начала рассказывает о вполне успешных дворцовых переворотах в России XVIII века.

Причем делает это в манере не скорбно-академической, а насмешливо-иронической, порой весьма непочтительной к историческим лицам. Считаю, это и недостатком, и достоинством одновременно.

Ну и восстание декабристов предстает перед читателем не в окаменевшей монументальной форме, а с разными несообразностями. А в одной из глав автор даже набрасывает примерный ход событий на тот случай, если бы попытка декабристов всё же удалась.

Но потом снова возвращается к фактам.

Вывод же из всего этого умозрительного эксперимента почти ленинский. «Декабристы разбудили Герцена…» Хотя цитаты этой на самом деле нет, а имя будущего автора «Былого и дум» упоминается в совсем другом контексте.

Ожидал от этого сочинения чего-то большего. И сейчас сделал вывод, что малые формы выходили у писателя много лучше.

Как писал про Симэка советской критик Гаков ещё в 80-е, автор, с точки зрения языка, достаточно бесхитростный, не изощрённый стилист (в отличие от более поздних товарищей). Но меня, наверно, этим и подкупил.

Не очень детально знаком с творчеством Саймака, но показалось, что «Way station» — это типичный Саймак: узнаваемые мотивы. Начало интригующее. Спецслужбы, почему-то разведка, заинтересовались неким Иноком (Енохом) Уоллесом. Вроде как участник гражданской войны, а век спустя все ещё живёт в глуши в доме родителей, этаким анахоретом, и, главное, выглядит как огурчик. Совсем не постарел! Да и дом его, на поверку, какой-то странный. «Пуленепробиваемый» — влиянию времени не поддается, физическому воздействию тоже. В общем… В общем такова завязка.

Роман, быть может, не столько приключенческий, как «рассужденческий». И этакой фоновой мелодией постоянно звучит скупая лирика. Не такая цветистая как у Бредбери, но это же как раз Саймак!

Главная тема — Контакт и почти Великое Кольцо, только называется Галактическим Центром и в отличие от ефремовского не без внутренних происков и козней. Ну и элементы фэнтези в сюжете, на мой взгляд, имеются. Некий Талисман.

Клиффорд Саймак был безусловно талантливым автором. Из «кубиков», давно опробованных другими фантастами (Контакт, тайное присутствие инопланетчиков на Земле, интенсивное освоение ими Галактики и т.д.), он сумел выстроить свой оригинальный «домик».

Также наткнулся здесь и на отзвук темы, звучавшей в давно известном мне рассказе «Театр теней».

А ещё подумалось, что Саймак в этом романе одним из первых (вероятно) выступил против ксенофобии, характерной для более ранней американской фантастики, и также одним из первых начал продвигать тему особой одаренности «не таких» людей. Хотя по нынешним меркам, он тут не радикал, а совсем наоборот. С чего-то однако надо было начинать. Правда, нельзя не признать, система ценностей, к которой в результате пришли на Западе сейчас, оказалась очень даже тошнотворной… В отличие от, допустим, идей и идеалов уже упомянутого мной Ивана Ефремова. Герои будущего, которое нарисовал он, по-прежнему выглядят привлекательными, годными в качестве образца, эталона, к которому хочется стремиться.

«Граф Калиостро» Повесть о чудесных и славных приключениях, бывших в Санкт-Петербурге в 1782 году — романтическая повесть, написанная русским писателем Иваном Созонтовичем Лукашем (1891-1940) в эмиграции, в Берлине, в 1925 году.

Это произведение совершенно иного рода, нежели «Жозеф Бальзамо» Александра Дюма, и хотя две эти такие разные книги, казалось бы, объединяет изображение одного и того же исторического персонажа, однако, русский писатель взял для заглавия не только другое имя знаменитого эзотерика, но и показывает его в радикально отличном свете. Калиостро у Лукаша — фигура крайне непривлекательная, даже отталкивающая («кавалер кошачья голова», «плут, ярмарочный обманщик», «заезжий лысый чёрт»). Впрочем, как и у Дюма, графа можно назвать главным героем произведения лишь номинально. У Лукаша на эту роль, скорее, претендуют бакалавр Андрей Кривцов, секретарь обер-гофмейстера императрицы, канцлера Ивана Перфильевича Елагина, являвшегося также Главным Мастером всех масонских лож Российской империи и проч. и проч. (соответственно, и Кривцов был не только секретарём у него, но и рыцарем ордена розенкрейцеров), и Её Величества Генеральс-Адъютант (и проч. и проч.) Александр Дмитриевич Ланской, фаворит императрицы на тот момент. Судьбы их печально похожи:

Печальна и судьба русского писателя Ивана Лукаша, друга Владимира Набокова, замечательного стилиста, знатока истории России... Но его книгам сейчас повезло больше — многие из них доступны в бесплатном виде на сайте ЛитРес., в том числе и «Граф Калиостро».

Об этой повести можно ещё сказать, что она написана прекрасным, прихотливым русским языком, с множеством тонких, зримых деталей, со щедрым (порой — даже чересчур) вкраплением архаики, так что иной раз хотелось заглянуть в словарь, чтоб понять значение того или иного слова. Впрочем, колорит эпохи передан удивительно ярко.

Первые впечатления от книги были: совершенно не заставляет думать, но читается удивительно легко. Когда дошёл до описания дворцовых (и большей частью женских, придворными дамами преследуемых) интриг, действие начало как-то «провисать». Не знаю, что тому причиной: то ли Дюма и впрямь прибегал к услугам литературных «негров», и над этим куском трудился не самый даровитый подмастерье, то ли изменила изобразительная сила мэтру, когда он сводил своё творение воедино... Впрочем, потом я снова был захвачен повествованием. Могу сказать, что главы с участием титульного героя романа, Жозефа Бальзамо, просто превосходны (как-то не хочет называть его главным, пожалуй, неудачливый Жильбер и то больше заслуживает такого звания). Особенно поразил философский диспут Бальзамо с нетерпеливым Маратом о революции. Впрочем, Дюма-то, сочинивший весь этот спор, судил о революции по её результатам, легко ему было быть мудрым...

В целом роман заставил призадуматься о природе таланта автора. Вспоминается, как в своих интервью другой великий мастер — пан Станислав Лем — не раз говорил о таком понятии как повествовательный талант, отказывая в нём одному из творцов «нового романа» Роб-Грийе и сомневаясь в значительном присутствия этого таланта у такого классика, каким общепризнанно считается Х.Борхес. У Дюма повествовательный талант, несомненно, был развит. Но самая сильная его черта — умении построить необыкновенно увлекательную интригу. В этом он, наверно, не знает равных. Причём, я бы не сказал, что он чересчур увлекается нарочитым затягиванием развиваемой интриги (самый избитый приём всех современных мыльных опер), когда читателя-зрителя специально удерживают тем, что всё откладывают и откладывают какое-нибудь вполне очевидное разоблачение или решение. «Мои книги хороши тем, что читатель не может оторваться от них, потому что просто сгорает от вопроса: чем же это кончится?!» — такой методой завлечения наивных и неискушённых может гордиться мистер Джон Ирвинг. Дюма же — романист гораздо более высокого класса. Он владел гораздо более действенной магией: необыкновенной лёгкостью пера, молодостью духа и мысли, которыми он насыщал свои произведения. Хотя, признаюсь, после прочтения романа у меня пока что-то не возникает мысли взяться за его продолжение.

Роман отталкивается от апокрифического предания о визите молодого американского поэта, будущего классика, в Санкт-Петербург. В каком-то смысле книга — «классический» Евгений Шалашов. Автор известен рядом романов в жанре альтернативной истории.

«Эдгар По в России» — это тоже, по сути, альтернативная история, хотя альтернативность здесь не бросается в глаза. Читатель найдёт в ней подробные описания повседневной петербургской жизни первой трети XIX века. Весьма познавательные при том — будучи профессиональным историком, при воссоздании подробностей давно канувшего в Лету уклада автор стремится не впадать в различные вольные допущения и фантазии.

А принимая во внимание факт, что чуть ли не равным по значению Эдгару По персонажем романа является другой классик — Александр Сергеевич Пушкин, книгу можно было бы озаглавить «Эдгар и Александр», «Два гения», «Неназначенная встреча». Или, например, «Тайна Аннабель Ли». Тут мы уже касаемся той скрытой, на первой взгляд, исторической альтернативности романа, которую я упомянул выше. Евгений Шалашов пытается дать свою трактовку истоков творчества, причем, обоих великих поэтов, как Эдгара По, так и Александра Пушкина. Не избегая при этом некоторых элементов постмодернизма.

Лично я ещё до чтения романа предполагал, что увижу в нем и какие-то черты литературы ужасов, раз уж речь идёт об Эдгаре По. Но готики и мистики в книге читатель, пожалуй, не найдет. Не случайно, буквально начиная рецензию, я сказал, что это классический Евгений Шалашов. Готика всё-таки не его жанр. Он силен в другом. И читатель твердо может рассчитывать, что берется за книгу не для слащавых салонных барышень, а за повествование жесткое, мужское и, я бы даже сказал, по-настоящему макабрическое. Вояж Эдгара По в Россию неизбежно оказывается погружением в ужасы — хотя ужасы совсем другого рода, не мистического...

Об авторе покамест ничего не могу сказать — кроме того, что «Чёрного гусара» сочинил не он, хотя в ЛитРес ему приписана и эта книга.

Роман «Бездна и Ланселот» вышел в серии «Городская проза», хотя городского в нём не больше, чем в «Острове сокровищ» или «На двух планетах», взятых хоть порознь, хоть суммарно (первые пришедшие на ум названия; с таким же успехом можно было бы вспомнить «Машину времени» или «Машину пространства», только не Алексея Синицына, конечно, а, естественно, Кристофера Приста).

Дело в том, что это фантастический роман, который трудно отнести как к твёрдой, так и к мягкой фантастике. Это, скорее, какая-то криптофантастика, в которой сравнительно недавняя история трактуется с точки зрения конспирологической, с привлечением в качестве главных движущих сил событий не только всяких там масонов, но и разных других куда более могущественных сущностей, включая рептилоидов.

Действие начинается в середине 90-х прошлого века, но почти сразу переносится в 40-е, там, главным образом, и происходит. Герой с весьма говорящим именем Ланселот, молодой лейтенант корпуса морской пехоты США, в результате стечения роковых случайностей (а может быть, в силу своего предназначения) оказывается вовлечен в водоворот крайне опасной борьбы (естественно, сил добра с силами зла).

Значительная часть персонажей — американцы, а русский всего один, и до самого конца не очень понятно, хороший ли он человек. У читателя неискушенного, близко к сердцу принимающего нынешнюю тотальную борьбу с иноагентами, может даже возникнуть впечатление, что автор — не очень-то патриот, что он любит наших нынешних врагов (пусть даже в описываемые времена они и числились нашими союзниками). Спешу заверить, что автор любит не всех подряд американцев, а только тех американцев, которые что надо американцы.

В общем, сюжет закручен лихо (хотя иногда и бредово; но трудно выдержать стопроцентную трезвость, когда речь идет о войне с рептилоидами, согласитесь?). Исторический фон выписан убедительно (хотя специалист, наверняка, найдёт, к чему придраться). А слог — имея для сравнения слог нашей нынешней фантастики — очень даже недурён. В самом деле, чем не городская проза?

«Игрок» произвел несколько странное впечатление (отвык, отвык от русской классики XIX века! на классику XX больше настроился). Вместе с тем и удивил. Написан весьма энергично. Особенно порадовала бабушка, конечно («Колпаки вы все, колпаки!»). Хотя французики, немцы и англичане выставлены несколько шаблонно. В целом роман показался похожим на некий конспект. Хотя и не такой ужатый, как у Борхеса или Лема. Но то, что он такой концентрированный, безусловно хорошо. Начни Федор Михайлович добавлять туда всякую высокохудожественную воду, эффект бы пропал начисто. А так вся ситуация, главный герой в ней воспринимаются как будто подсвеченные фотовспышкой, врезаются в память.

Спасибо ЛитРес. Реклама электронных книг, мелькающая у меня на всех сайтах, обогатила меня этим знанием. Мол, есть такой фантастический роман — «Пятая голова Цербера». И есть такой писатель, Джин Вулф, автор.

Он написал эту книгу в 1972 году (а входящую в нее одноименную новеллу тогда же или чуть раньше). Существует несколько русских переводов. Один — с интересными комментариями. Дело в том, что Вулф — не просто фантаст, а писатель весьма изощрённый, продолжатель традиций Джойса. В «Пятой голове» есть масса всяких культурных аллюзий. И своего рода двойное дно.

Первая новелла, одноименная, написана в ключе Марселя Пруста (и даже с намеками на его цикл). Вторая — это история из первобытной жизни. Лично мне напомнила некоторые работы Уильяма Голдинга. Как и Нобелевский лауреат, Джин Вулф не объясняет читателю что тут к чему в этой древней и малопонятной постмодерновому человеку жизни, а смело его погружает в её темные дебри, варварство и сумбур. Впрочем, точно так же автор не церемонится с читателем, не принимает во внимание его возможную неискушенность и недостаточную сообразительность и в первой, и в третьей, завершающей частях романа.

Третья новелла развивается по Кафке. Русские комментаторы вспомнили «Замок», а я подумал о «Процессе». На ум пришла первая же сцена, где некие странные типчики приходят арестовать главного героя.

У Вулфа же здесь забористый коллаж. Всё смешалось в этой новелле — фрагменты допросов, которым подвергается протагонист, отрывки его отчётов из экспедиции, предпринятой ранее, и скрепляющие их эпизоды, в которых некий офицер знакомится — без всякого порядка — с этим разнородным материалом.

Не лишним будет отметить, что это ещё и фантастика — действие происходит на далёких планетах, в системе двойной планеты (состоящей из двух пригодных для жизни миров, вращающихся вокруг общего центра). И речь идёт о том, кем являются нынешние обитатели одной из планет — потомками ли первых земных колонистов или же аборигенов, обладавших невероятной способностью к мимикрии.

В общем, смесь гремучая. Но что поразительно — при всем кажущемся сумбуре повествования автор настолько хороший рассказчик, настолько мастер слова, что этот сумбур завораживает, затягивает при чтении. Редкий дар.

Чтение «по Фрейду». Много-много лет назад, осенью, в начале девятого, предпоследнего учебного года в школе, я поменял библиотеку. Прежде я брал книжки в номерной детской — на первом этаже двухэтажной деревяшки, куда было минут двадцать бодрой ходьбы. А теперь записался в юношеский отдел Центральной городской. Туда надо было мотаться на автобусе. Однако там я предвкушал приобщение к самому наивожделеннейшему чтению — к литературе классиков и современников приключенческого и фантастического жанров. Увы! Действительность оказалась куда более прозаической и суровой. Я-то прежде полагал, что детская библиотека в деревяшке бедна увлекательными книгами. Но в Центральной по этой части обнаружился полный швах. Да, полка фантастики и приключений вроде имелась. Вот только пылилась там какая-то ерунда. Неплохой выбор предлагала читалка, но как часто я мог в ней зависать? В общем, иного мне не было дано, как и прочим посетителям абонемента — кружить вокруг стеллажа с полкою только что сданных книг: а вдруг скинут что-нибудь интересненькое?

Но редко удача улыбалась. Опыт свой этот я, кстати, описал в повести «Не в рифму», только — частично, в приукрашенном, бодряческом, «фантастическом» виде. На самом деле мало что хорошего удалось выудить за два года из залежей юношеского отдела Центральной. Лишь несколько названий и уцелело в памяти от тех дней. Вот как раз одно такое — «Амур и черепаха». Хотя даже и не сказать, как я на этот роман наткнулся. Возможно, скользил взглядом по корешкам в поисках наугад и... А содержание и вовсе выскочило из головы. Ну лишь одно, самое общее обстоятельство — география, место действия: про Америку. А ещё — вот странность! — как бы на музыку воспоминание наложилось. Которую я тогда слушал — в передаче «Поющие меридианы», два раза в месяц (хотя какая уж тут странность?).

В общем, перечитал, чтобы вспомнить то время и самого себя тогдашнего — можно и такую подвести черту.

А теперь про автора и книгу.

Даниил Краминов был советским журналистом-международником. Во время войны год провел в войсках союзников (и книга об этом, в отличии от «Амура и черепахи», есть в сети). Писал он и романы — политические. Об одном из них как раз идёт речь.

Действие «Амура и черепахи» происходит в США в начале 60х. Главный герой, советский журналист Михаил Хлынов, аккредитованный при ООН, останавливается в уже хорошо знакомом ему отеле «Тихое гнездо». И узнает, что проиграл пари, которое заключил в прошлый приезд с младшим из братьев — совладельцев отеля. Некий Нийл Мактаф, один из новоиспечённых функционеров правительства, обрушился тогда с критикой на американских министров. Отельер назвал его умалишённым. Советский же корреспондент стоял на том, что это просто очень честный человек. И вот теперь выяснилось, что Мактаф и впрямь угодил в психиатрическую больницу.

В общем, Хлынова такой поворот заинтересовал, и он начал весьма энергично собирать материал о Мактафе (ну, почти как следователь в романе Липатова «И это всё о нём» взялся за психологический портрет и последние месяцы жизни Женьки Столетова; кстати, этот роман я, кажется, прочел до «Амура и черепахи», в летние каникулы, вот только аналогии потом не увидел).

Книга Краминова, наверно, не столь высокохудожественна, и всё-таки написана довольно занимательно и крепко. Читатель 60х годов много чего интересного мог почерпнуть из нее про Америку (и даже не всегда сплошного негатива, хотя автор смотрел на цитадель буржуинов с сугубо классовых позиций). Отметил для себя, что в романе встретилось много местного колорита, который я по-настоящему усвоил значительно позднее, явно не в девятом классе, во время того давнего чтения романа. Например, такое понятие как «писатель-призрак» (ghost-writer, «негр», пишущий-пашущий за другого). Или словечко «дэд» (папа, dad), которое мне не довелось услышать на уроках английского ни в школе, ни в институте.

При чтении размышлял над тем, почему всё-таки, несмотря на густо положенные контрасты и драматический сюжет, мы всё же предпочитали узнавать об Америке не от Краминова и иже с ним, а от писателей американских. Ну, кто от кого. Одни — от Лондона, другие — от Драйзера, третьи — от Хемингуэя. И т.д., и т.п. Хотя все перечисленные на четких классовых позициях не стояли, в чём-то заблуждались, а что-то явно недопонимали. Такой вот парадокс.

До вчерашнего дня считал, что сборник называется просто «Повести», ибо вышел в свет в серии «Повести ленинградских писателей». Даже увидев соответствующую страничку на Фантлабе, полагал, что сюда вкралась какая-то ошибка. На титульный лист томика вынесены названия всех шести входящих в него повестей. И только на самой последней странице неожиданно обнаружил над коротенькой аннотацией: Синее окно Феокрита.

Наверно, это лучшее произведение сборника.

Моё отношение к творчеству Гора было очень сложным. Впервые прочитал его книгу классе в пятом-шестом. Наверно, что-то из «Библиотеки советской фантастики». «Синее окно Феокрита» там тоже было — запомнился эпизод с Сэмюэлом Клеменсом и его саркастической реакцией на облик человека будущего. Но повесть я тогда совсем не оценил. Вообще воспринял фантастическую прозу Гора с тягостным чувством — меня тянуло к совсем другой фантастике.

И это тягостное чувство оказалось живучим. Всего-то три-четыре года назад читая-перечитывая «Мальчика», а затем «Имя», я не очень понимал, зачем нужны такие фантазии.

И сейчас в нынешнем сборнике самое большое его произведение, «Геометрический лес», показалось мне резонёрским и вымученным. Но совсем иначе открылся «Рисунок Дароткана», повесть автобиографическая, реалистическая (наверно, это ленинградский магический реализм!). Врезалась в память фраза: «Одна минута детства длиннее, чем целый месяц старости».

Только сейчас понял и уже известную мне заглавную повесть книги — «Синее окно Феокрита». О путешественнике в прошлое (но совсем не «попаданце«!). Ну да, иногда для понимания нужно дозреть, совершить «фазовый переход», внутри себя...

И всё-таки «Окно» — это какое-то счастливое исключение. Поскольку это явная фантастика. А явная фантастика сборника — «Геометрический лес», «Мальчик», «Имя» — выглядит слабее двух нефантастических повестей. Имею в виду «Рисунок Дароткана» и продолжающую его, также автобиографическую «Контору слепого». Где, кстати, снова звучит это имя — Дароткан.

Книга американского автора (не путать с англичанином Майклом Бондом!) вышла в 1992 году в серии «Мировой бестселлер» издательства «Новости». Единственный перевод Бонда на русский. В мягких таких корочках. Был экземпляр и у меня, однако некоторые моменты в начале показались очень пафосными, и я с этой книжицей расстался.

Мрачный боевик, как сейчас пишут в сети. Решил вдруг почитать после «По следам неведомого» Громовой и Комарова. Там действие первой части происходит в Непале. В американском же триллере в Непале всё начинается.

Трое молодых американцев, уже пару лет путешествующих по горам, берутся провести по ним группу соотечественников, типа съёмочную. В дороге к ним присоединяется караван тибетцев. А далее... Далее следует такое, что главному герою романа Сэмюэлю Коэну придется пересечь полмира, то удирая от охотящихся за ним убийц, то — устраивая охоту уже на них самих. Слишком много он узнал — даже если хотя бы только по мнению преследователей.

От обычной приключенщины книгу Бонда отличает предметно зримый реализм, гораздо грубее и жестче, допустим, «сваренных вкрутую» детективов Хэммета и Чандлера (всё-таки и написано много позднее). Знатоки даже называли его книги «экзистенциальными» и «ловкими» триллерами. И «Огонь подобный солнцу» эту репутацию подтверждает.

Перевод, наверно, не идеальный. Однако непросто было перевести написанную таким «импрессионистским» языком книгу.

Имя не очень известное нынешнему читателю. В начале 90-х вышла его тоненькая книжица в мягкой картонной обложке — роман про графа Калиостро. Может, и ещё что-то было, но с тех пор много воды утекло.

На самом деле один из ярких представителей белогвардейской эмиграции. Дружил и сочинял вместе с молодым Владимиром Набоковым, писал историческую прозу. Роман «Пожар Москвы» — как раз один из образцов.

Невелик по объему (220 страниц — по разметке в самой электронной книге), но по временнОму охвату превосходит «Войну и мир». Действие начинается накануне убийства императора Павла и заканчивается разгромом восстания декабристов. Центральная однако часть — события в Москве после Бородинского сражения.

Лукаш показывает ту Отечественную войну 1812 году, которую мы не очень-то знаем, привычные к достаточно благостному рассказу графа Толстого, к совсем уж водевильной интерпретации какой-нибудь «Гусарской баллады». На самом деле и та война была не менее жестокой, чем, допустим, Первая Мировая. Отношение к пленным, например, с обеих сторон часто было вполне зверским. Никаких конвенций, видно, ещё не существовало. Понятия о том, что захваченный и разоруженный враг — тоже человек, у многих ещё не было. Поведение «цивилизованных» европейцев в оккупированной Москве было совершенно варварским. Лукаш не раз подчеркивает, что это были не только французы, но и представители других наций — немцы, поляки, итальянцы, даже португальцы.

К тому же были и сознательные поджоги зданий со стороны наиболее деятельных граждан России. Была, как это всегда случается с приходом чужеземного войска, активизация наиболее подлого элемента, кинувшегося в услужение захватчикам или же просто решавшего свои шкурные вопросы.

В общем все, кто не уехал вовремя из Москвы, кто оказался в старой столице по каким-либо причинам, прошли там через ад.

Лукаш пытается установить в романе связь событий: цареубийства Павла — пожара Москвы — бойни на Сенатской площади. Написан роман, как и «Граф Калиостро», насколько помнится, своеобразным «артхаусным» языком, отрывистым, цветистым, временами нарочито архаичным, насыщенным терминами эпохи.

Вновь обратиться к роману побудили несколько однообразных споров ВКонтакте. Оказывается, среди так называемых поклонников братьев Стругацких немало таких, для кого «Хромая судьба» это только лишь история про злоключения Феликса Сорокина. А так называемые вставные главы, про другого писателя, Виктора Банева, известные также как Синяя Папка, это якобы состоявшиеся вполне самостоятельно «Гадкие лебеди».

Сам я впервые прочитал «Хромую судьбу» летом этак года 1995-го, в томике белого собрания сочинений (издательство «Текст), и там роман был представлен как «диптих» или, если угодно, «катамаран». С текстом «Лебедей» я был уже знаком, причем история вышла сложная. Этот текст достался мне в два «подхода к снаряду». Первая попытка случилась у меня с фрагментом «Лебедей», напечатанном в журнале «Изобретатель-рационализатор», и поскольку дело было ещё до моей встречи с Булгаковым и до встреч ещё много с кем, то я оказался сильно впечатлен. А вот вторая проба произошла уже с текстом, опубликованным в номерном альманахе НФ, я к тому времени даже подустал от разной полочной литературы, и повесть Стругацких оставила у меня двойственные чувства. Она казалась мне скорее неудачей, чем наоборот.

И вот с таким опытом-знанием я читал «Хромую судьбу» летом 1995 года и тем не менее очень всей этой двойной историей проникся. В первую очередь исповедь Феликса Сорокина затронула разные чувствительные струнки, но и рукопись его, из Синей Папки, не показалась лишь неким к ней довеском. Нет, обе сюжетные линии гармонично одна с другой контрастировали, обогащали одна другую...

Ну а ныне, пытаясь убедить сторонников раздельного чтения этих двух историй (тщетно), я всё-таки слегка расширил собственные представления о творчестве Стругацких. Выяснил, например, что есть ещё и журнальный вариант «Хромой судьбы», сейчас уже малоизвестный и не очень доступный (но есть, есть у флибустьеров!). Там в качестве Синей Папки фигурируют фрагменты из «Града обреченного». А главы про Сорокина тоже подверглись цензуре — ведь «Нева» напечатала роман в 1986 году, в разгар антиалкогольной кампании!.. Но куда более важное открытие — это то, что в «каноническом» виде «Судьба» появилась в 1989 году и сразу получила несколько переизданий. Только за 89-й — 90-й годы общий тираж романа (именно в «спарке» с «Лебедями«!) достиг цифры близкой к 1000000 (миллиону) экземпляров. «Гадкие лебеди», под своим настоящим названием, на территории СССР были опубликованы чуть позднее — в 1990-м году, в том самом номерном альманахе НФ, в котором я это произведение и прочитал.

Но довольно литературоведческих изысков! (Какой из меня литературовед?) Нынешнее чтение «Хромой судьбы» прошло всё же в смешанных чувствах. В исповеди Сорокина я более всего отметил самые исповедальные моменты. Настроение. Сатира же показалась не очень острой. Фантастика — немного притянутой за уши.

В похождениях Банева хороши были детали. Опять-таки настроение. Умные диалоги. Сумбурные происшествия. Но — не магистральная идея. И не разные частные умные идеи. Хотя постановка вопросов очень злободневна. Мы вот сейчас вплотную подошли к проблемам, о которых нас пытались предупредить Стругацие.

О существовании такого автора и такого романа узнал, собственно, на этом сайте.

В романе Ольгерда Бахаревича можно найти и фантастику, однако вполне ненаучную и совсем нетипичную — для нашего времени. Не массовую. Не для широкого зрителя, пардон, читателя.

Повествование состоит из глав, которые при не слишком внимательном прочтении легко принять за вполне самостоятельные. Действие начинается в конце второго десятилетия этого века в Минске, затем переносится аж в середину столетия, в сельскую Беларусь, уже бывшую Беларусь, опять ставшую окраиной Российской Империи. Затем сюжет опять делает временной зигзаг, возвращаясь опять в наше — по крайней мере, условно в наше — время. И так далее. Всего шесть глав, перемежаемых разухабистыми (и на мой взгляд, не чрезмерно поэтическими) стихами.

На самом эти шесть глав, конечно, связаны друг с другом. Темой, движение в сторону... в сторону некоего итога.

Текст в основном русский (это авторский перевод с белорусского; даже, быть может, новая редакция, как это вышло с «Лолитой»), однако читателю не худо хотя бы чуть-чуть владеть немецким, ну, наверно, и английским... А вообще одним из важных «конструктов» романа является и язык выдуманный, созданный протагонистом-рассказчиком первой главы незадачливым филологом Олегом Олеговичем. Бальбута. Фрагментов на этом языке существенно больше, чем фраз на немецком, в завершающей части книги приведено кратенькое наставление по грамматике бальбуты и два словаря (бальбуто-русский и русско-бальбутанский), но мне, если честно, было лень углубляться в эти пусть и не слишком дремучие дебри.

В тексте хватает цитат из классиков, отсылок к их творчеству — из Набокова, например, не только название англоязычного сборника, но и целый кусок из одного русского романа, причем, в старой орфографии, с твёрдыми знаками.

При чтении испытывал сложное чувство. С одной стороны — необычно, неизбито. С другой — отчего-то приходилось делать над собой усилие, чтобы продвинуться дальше. Исключением показалась последняя глава. Как-то не на шутку захватила. Путешествие по Европе середины этого века. И, кстати, а вдруг автор тут многое угадал? Может, и придет Европа к вот такому? К смерти литературы? Хотя смерть литературы и предрекали и даже объявляли уже не единожды. А она всё-таки здравствует.

Не очень понравились стихи. Даже не понял, зачем они. И ещё. Книга вряд ли придётся по душе любителям ясности. Более-менее определенно завершается только первая глава. Остальные — как-то уж очень открыты для самых разнообразных толкований. Реализм в них вдруг отодвигается в сторону — под натиском сюрреализма, что ли. По-своему, может, и неплохо.

Этот рассказ (или даже небольшая повесть) несомненная удача писателя. Научная (или, быть может, квазинаучная) идея хорошо легла на динамичный, с неожиданными поворотами сюжет.

Язык и в самом деле неплох, диалоги — то, что отметил автор послесловия. Интересно показаны методы, которыми пользуется следствие. Идеи, в том числе и центральная, вокруг которой всё вертится, весьма интересны. За одну только постановку вопросов (главным образом, устами Лагутина) автору респект. Но концовка, мне кажется, подкачала. Разъяснения таинственных событий вышли не только скомканными, но на самом деле и не очень правдоподобными. Очень уж легко Лагутин всё разгадал. Ну если только предположить, что его версия — всего лишь очень отдалённое отражение истины. Ведь, по-хорошему-то, думается, сведений учёным попало не очень много. Во всяком случае, внятных, однозначных. Это как в «Гласе Господа» Лема — к финалу становится понятно, что над расшифровкой полученных из космоса сигналов лучшие умы человечества будут ломать головы ещё десятилетия. Если вообще не столетия. Короче, ровно столько, сколько надо, чтобы сравняться по уровню с цивилизацией, отправившей сигналы. Так и в «Парадоксе». Цивилизация кошколюдей превосходит нашу, как мы — каких-нибудь древних шумеров. И тут наш учёный с лёта понимает, что имели в виду эти кошколюди, над чем их мысль билась. Примерно так же, как если бы тому учёному древнего мира показали смартфон, и он (учёный) с ходу бы сказал, зачем эта штукенция нужна.

Не лучшие времена переживают сейчас не только творцы литературы, но, похоже, и её потребители — читательская братия. Может быть, одно связано с другим. Раньше, ещё до интернета, появлялась интересная книга, и даже если ограниченным тиражом, молва начинала своё шу-шу-шу и рано или поздно доводила эту весть до сведения широких масс. Не так сейчас. Появиться может и архиинтересная книга, только ни молве, ни широким массам не будет до неё дела. С «Агафонкиным», по-моему, как раз такой случай.

Роман фантастический, в чем-то сатирический, в чем-то — политический (и тут политика, скорее, на мельницу так называемой пятой колонны). Вышел семь лет назад, с разрешения автора находится в свободном доступе. Но я вот узнал о существовании книги примерно месяц назад.

Отзывы противоречивые и очень широкого диапазона — от восторженных до скептически-кислых. Я сам начал читать весьма настороженно…

Коротенько о содержании: некий Алексей Дмитриевич Агафонкин (утверждают, что фамилия говорящая), бессмертный, да ещё и Неинерциальный к течению времени Наблюдатель, служит Курьером у некоего таинственного и крайне могущественного В. Путешествует по разным эпохам, иногда отдаленным, чаще — не очень, и занимается Выемкой и Доставкой Объектов. И всё идёт гладко, до какого-то момента. А потом начинается такая кутерьма, что мир летит чуть ли не вразнос.

Агафонкин не единственный яркий герой повествования. Много других — выпуклых, выразительных (плоские тоже есть — в смысле, двумерные).

Наверно, что-то похожее пишет Виктор Пелевин. Но я не берусь судить. Читал только «Generation П». И ещё что-то — совсем уже по диагонали. «Агафонкин» же более всего напомнил… «Мастера и Маргариту». Кстати, и прямые отсылки есть, цитаты.

Только Булгаков обходился без мата (хотя для своего и даже более позднего времени местами звучал грубовато — мне эта грубость запомнилась из первого чтения, по-своему тогда восхитила). А здесь и более низкие слова есть. Но, по-моему, они входят исключительно в лексикон нехороших персонажей. Авторская же речь прекрасна, как редко сейчас бывает.

И ещё чуть-чуть про сходство с «закатным романом». Кажется, первая на моей памяти книга, где это сходство не убого и не противно, а также выглядит достоинством.

Что же касается сюжета, то закручен он весьма непросто, так что не сразу и разберёшь, куда клонит или гнёт автор. Для иных читателей, кстати, большой минус: им какой-нибудь боевичок средней руки подавай. Темпоральный, про попаданцев. Тогда бы заценили. Ну и то, что мысли сквозят (а порой и шпарят самым прямым текстом) либерально-либерастски-оппозиционные, популярности не добавляет. Да еще и упомянутый выше пресловутый мат… Читатель ведь пошел нынче рафинированный.

Сцены по ходу возникают и впрямь иногда страшные, порой до неприятности страшные. Что удивительно тоже — как-то отвык, что в книге что-то по-настоящему страшное вычитать можно.

Ну, в общем впечатлен. Пусть даже просятся на язык слова, якобы сказанные Сталиным о Платонове («Талантлив, но сволочь!»), не могу авторский дар не признать: очень даже!..

Роман Стивена Кинга «Мёртвая зона» я впервые прочитал ещё летом 1985 года сразу по возвращении к гражданской жизни. Он вышел годом раньше в «Иностранке». А выписала журнал мама и, хотя я был тогда в армии, специально для меня (спасибо, мама! увы, я так и не отблагодарил тебе за этот подарок, считая его чем-то само собой разумеющимся, а теперь уже поздно, давно поздно; как писал знаменитый земляк: спешите делать добрые дела!.. увы, и этот простой очевидный завет осознаётся чаще всего задним числом...)

В романе Кинга не было ничего про армию, даже про американскую, лишь упоминания мимоходом войны во Вьетнаме, однако книга как-то очень близко легла на мой недавний опыт. Я прочитал её не как фантастику, а скорее — как антифантастику. Наверно, не было в моей жизни периода, когда я относился к фантастике с большим недоверием! Паранормальные экстрасенсорные способности героя казались всего лишь частью его судьбы.

Людям присуще возведение кумиров из людей. Я же тогда сотворил себе кумира из книжки — этой книжки. Продержалось преклонение недолго (о порочности идолопоклонничества сказано уже не раз и — со всеми на то основаниями) и сменилось, как и следовало ожидать, полным ниспровержением с пьедестала как книги, так и её автора. В ту пору я погрузился в куда более умственную и тернистую литературу. А на Кинга стал посматривать свысока и с презрением...

Однако где-то на стыке веков, будто предчувствуя отдалённые — хотя и не такие уж далекие — шаги приближающегося жареного петуха с безжалостным клювом, я неожиданно Кинга реабилитировал. «Сердца в Атлантиде», вышедшие в серии «Современная проза. Мастера» (хотя и не «Мастера современной прозы», однако название придумал хороший маркетолог) неожиданно сломали лёд недоверия. А годом спустя, когда жизнь действительно резко поменялась, и не в лучшую сторону, я перечитал и «Мёртвую зону». Не в журнале, а уже в книжке с твёрдыми корочками, но в том же переводе. Многое увидел уже иначе. Иные моменты, в первый раз показавшиеся очень удачными находками, раскусил как голимую американщину. В 1985 году количество просмотренных мною американских фильмов можно было по пальцам перечесть. Прочитанных книжных новинок было ещё меньше. Но к 2001 году американские кинобоевики давно перестали быть экзотикой и где-то даже оскомину набили. А роман Кинга всё-таки больше похож на кинобоевик, чем на прозу Драйзера или Лондона. В общем, в америнканщине я куда как поднаторел. Хотя роман всё-таки принял благосклонно. Хотя, да, и без былого благоговения.

А нынешнее чтение (ну наконец-то я добрался до основной темы!) выявило, что прежде я действительно читал журнальный, довольно сокращённый вариант. Читая главу, в которой родители главного героя узнают, что их сын попал в больницу, в тяжелейшем состоянии, я решил уточнить смысл какого-то предложения и полез в имеющийся готовый перевод. И не без удивления обнаружил, что такого фрагмента в русском тексте нет. Однако более удивительным оказалось другое: читая эти прежде неизвестные мне эпизоды, я не находил их таковыми и, более того, вдруг отчетливо вспомнил далёкое время первого знакомства с романом.

Как говорится, время больших надежд. Время больших открытий. Тогда, после армии, моя жизнь только начиналась. Всё предшествовавшее ей было всего лишь учёбой, пробой, необходимым и неизбежным экзаменом. И частью этой начавшейся взрослой жизни был журнальный вариант романа «Мёртвая зона».

И сейчас я, кажется, понял, почему я так его идолизировал тогда, этот роман. Меня ведь опять слегка покоробили некоторые штампы американской народной культуры. И уж совсем почти не впечатлили диковинные прозрения, время от времени постигавшие героя. Ну, быть может, самые первые, в больнице. То, как он узнал местопребывание якобы потерянной во Вторую Мировую матери врача. Некоторые подробности личной жизни репортера, выуженные через прикосновение к медальону на встрече с журналистами. Возможно, как раз потому, что никаких острых сюжетных ходов из этого не выросло. Просто человеческое страдание.

Простое человеческое сострадание и есть самое ценное в романе. Не политический оттенок (он предугадал Трампа!), не попытки богоискательства (Джонни Смит выполнял волю Бога, не веруя в него!).

«Мёртвая зона», быть может, самый человечный из романов Кинга. Без садистского (почти!) смакования ужасов — как в позднем романе «Под куполом», без смакования физиологических отправлений в «Ловце снов», без крутой детективщины «11/22/63».

Молодой Кинг был талантливее Кинга пожилого...

Небольшое, но в полном соответствии с названием светлое произведение. Одно из лучших у Геннадия Головина. И с моралью в конце. Но моралью не натужно-назидательной, а трогательно-щемящей. Оказывается, пробить на человеческое иногда может и самого толстокожего. Да ещё как бы в отместку за эту толстокожесть.