На статьи «Рожденный прогрессом...» В. ЛУКЬЯНИНА и «Фантастика и подросток» Юрия КОТЛЯРА откликнулась и Валентина ЖУРАВЛЕВА (ну, не только на них, конечно). Правда, в провинциальной прессе. В двух номерах газеты «Комсомолец» (Ростов-на-Дону) за 1965 год – от 10 и 13 июля (спасибо коллеге Nina, приславшей мне фото этих материалов и подсказку, где можно обнаружить исходники) была опубликована ее статья «Фантастика и наука» (это не та «Фантастика и наука», что печаталась в 1960 году).
Вариант этой же статьи (совпадает примерно на 85%) был опубликован ЖУРАВЛЕВОЙ в газете «Правда Севера» 19 июня 1966 года под названием «Горизонты фантастики». Возможно, эти же «Горизонты фантастики» повторены в 7-м номере «Литературного Азербайджана» 1966 года. Некоторые тезисы статьи из «Комсомольца» были также использованы в выступлении «Трудности роста» в сборнике «О литературе для детей. Выпуск 10» 1965 года.
«Фантастику и науку» предуведомляла редакционная врезка под названием «Идет спор»:
— В первом выпуске «Глобуса» мы опубликовали статью писателя-фантаста нашего земляка П. АМАТУНИ «На чьем горючем?», которая вызвала живой читательский отклик.
В разговор о взаимоотношениях науки и фантастики включились коллеги П. АМАТУНИ. Сегодня мы начинаем публиковать статью молодой писательницы В. ЖУРАВЛЕВОЙ, с произведениями которой вы, несомненно, хорошо знакомы.
Статья написана специально для «Комсомольца».
Что касается статьи Петрония Гая АМАТУНИ, на мой взгляд, особого интереса в рамках дискуссий о фантастике она не представляет. Поэтому, прочитав и оценив, я ее проигнорирую.
Валентина ЖУРАВЛЕВА. Фантастика и наука
В эпицентре споров
Научно-фантастической литературе свыше ста лет: первый роман Жюля Верна появился в декабре 1862 года. Казалось бы, за сто лет вполне можно было бы разобраться в том, что такое научная фантастика. Но споры о фантастике не прекращаются. Наоборот, в последнее время они стали особенно бурными.
Соотношение науки и фантастики – таков эпицентр этих споров.
Что говорить, наличие разных мнений – вещь в литературе обычная. В спорах о фантастике удивляет другое: категоричность суждений. Логика тут примерно такова: «Мне лично нравятся такие-то книги. Поэтому именно они и являются фантастикой, а все остальное — от лукавого».
Сравните несколько очень типичных высказываний.
Научная фантастика, говорит И. Ефремов, должна строиться «на более или менее научной основе. По моему глубокому убеждению, только такая научная фантастика и может считаться подлинной, имеющей право на существование в этом жанре». С этим совершенно не согласны А. и Б. Стругацкие. «Но при чем здесь наука? – спрашивают они в одной из своих статей. – Почему нас называют научными фантастами? Мы ответим: не знаем. Не знаем, почему до сих пор держится устаревший термин научная фантастика». Критик Ю. Котляр утверждает: «Такие произведения должны популяризировать новейшие достижения науки, говорить об открытиях, которые «носятся в воздухе» и скоро станут достоянием человечества». А писательница А. Громова категорически возражает: «Фантастика не ставит своей задачей пропаганду научных идей». Литературовед В. Лукьянин отстаивает еще одну точку зрения (совпадающую с точкой зрения П. Аматуни): «Научно-фантастическая литература – это литература научной мечты»...
Кто же прав?
Многоликая фантастика
Допустим, фантастика – действительно литература научной мечты. Это значит, прежде всего, что за бортом фантастики оказываются все философские, утопические, социальные произведения. Разве, например, «Машина времени», «Когда спящий проснется», «Люди как боги» — это научная мечта?! Нет научной мечты и в «Войне миров». Итак, «выпадает» почти весь Г. Уэллс. «Выпадают» и такие произведения, как «Затерянный мир» А. Конан-Дойля, «Плутония» В. Обручева, «Аэлита» и «Союз пяти» А. Толстого. Приходится «вычеркнуть» из фантастики Р. Бредбери, С. Лема, последние произведения Стругацких, например, «Попытку к бегству» и «Трудно быть богом».
Достаточно так поставить вопрос, чтобы прийти к правильному ответу. Сто лет назад существовал один вид фантастики – жюльверновская фантастика. Современная фантастическая литература многообразна, многолика.
Ныне существуют разные поджанры фантастики. Попробуем их вкратце перечислить. Это, прежде всего, утопическая фантастика. Рисующая широкие картины будущего общества («Туманность Андромеды» И. Ефремова). Наряду с утопиями существуют и антиутопии. Произведения этого поджанра как бы предупреждают: «Так может быть, если...» Типичные примеры антиутопий – «Машина времени» Г. Уэллса или «451° по Фаренгейту» Р. Бредбери. С антиутопией соседствует такой распространенный поджанр, как «памфлетная» фантастика (рассказы А. Днепрова, И. Варшавского и др.).
Многие фантастические произведения принадлежат к «психологическому» поджанру. Тут главное – показать человека в необычных обстоятельствах. Можно вспомнить, например, великолепный рассказ Г. Уэллса «Чудотворец». Уэллс наделяет своего героя (вопреки всякой науке!) фантастической способностью творить любые чудеса. И вот оказывается, что желания английского мещанина удивительно убоги. Уэллс очень убедительно показывает и другую сторону мещанской психологии: от душевного убожества, от невежества – только шаг к диким выходкам, опасным для человечества.
Значительное место в фантастике занимают произведения, стремящиеся предугадать будущие открытия и изобретения, показать их результаты. Классический пример – «20 000 лье вод водой» Ж. Верна. Этот поджанр и в самом деле можно назвать «литературой научной мечты».
Один из старейших поджанров – «популяризаторская» фантастика. Здесь нет стремления заглянуть вперед. Фантастика используется для того, чтобы в яркой, занимательной форме изложить то, что уже известно. Таковы многочисленные произведения о встрече с вымершими животными.
Надо сказать и о таком интересном поджанре, как научно-фантастическая гипотеза. Тут фантастика непосредственно сближается с наукой. Гипотеза о том, что Тунгусский метеорит был марсианским космическим кораблем, выдвинута писателем А. Казанцевым. А примерно такого же порядка гипотеза об искусственном происхождении спутников Марса предложена ученым И. Шкловским.
У «гипотезного» поджанра есть свой антипод – фантастические приключения. Они относятся к фантастике так, как «Три мушкетера» к исторической литературе. Известно, что в романе А. Дюма исторические события, мягко говоря, изложены вольно. Приключенческая фантастика тоже имеет право на вольное обращение с наукой. Зато она обязана показать героев, которым захочется подражать. Обязана иметь острый, динамичный сюжет.
Оценивать фантастические произведения надо с позиций того поджанра, к которому относится то или иное произведение. Иначе говоря, социальная фантастика должна быть серьезной и глубокой, психологическая – открывать новое в человеке, приключенческая – интересной, юмористическая – остроумной и т. д.
Д-космолеты или М-космопланы?
Итак, фантастика включает разные поджанры, в каждом из которых – свое соотношение между наукой и фантастикой.
Если произведение имеет целью показать будущее космонавтики, писатель не может не считаться с мнением современной науки. А по этому мнению движение со сверхсветовой скоростью невозможно. Значит, надо учитывать, что на Земле (за время полета) пройдут десятки, сотни лет. Или же надо хотя бы с внешней убедительностью обосновать возможность полетов на сверхсветовой скорости.
В первых произведениях Стругацких («Страна багровых туч», «Путь на Амальтею» и т. д.) подробно описаны будущие фотонные звездолеты. Стругацкие очень добросовестно использовали имеющиеся научные соображения: фотонные ракеты получались «на научном уровне». В дальнейшем изменилась сама направленность творчества Стругацких. Их перестали интересовать будущие научно-технические свершения. В центре новых произведений – будущий человек, будущее общество. И о новых звездолетах, способных летать с какой угодно скоростью, сказано коротко: это, мол, Д-космолеты, использующие Д-принцип... Тут, конечно, нет никакой науки. Но читатель не протестует. Ну будут летать не с помощью Д-космолетов, а каких-нибудь М-космопланов. Какая разница? В данном случае главное – нарисованная Стругацкими картина коммунистического будущего.
Проблема взаимоотношений с наукой особенно важна для тех поджанров фантастики, которые занимаются предвидением будущих открытий и изобретений, выдвигают новые научно-фантастические гипотезы. Когда говорят «НАУЧНАЯ фантастика», чаще всего имеют в виду именно эти поджанры.
Казалось бы, уж здесь взаимосвязь науки и фантастики проста: чем «научнее», тем лучше. П. Аматуни говорит в своей статье, что симпатизирует тем писателям, которые «прежде чем браться за перо, в меру своих сил и возможностей изучают облюбованный ими раздел науки и советуются с учеными».
Представим себе такую ситуацию. Фантаст решил написать повесть о первой экспедиции на Марс. Внимательно изучив «облюбованный им раздел науки», он направился к ученым. «Каналы Марса? – сказал первый ученый. – Ну, это очень просто! По гипотезе Томбо каналы – это следы метеоритных ударов. А Клайд Томбо – большой авторитет. Он, между прочим, открыл планету Плутон». Второй ученый оказался сторонником гипотезы В. Д. Давыдова: «Какие там следы метеоритов, чепуха! Каналы, уважаемый писатель, это трещины в ледовой коре Марса. Вот таким путем». От третьего ученого, сторонника вулканической гипотезы, писатель слышит: «Вода на Марсе?! Ну, знаете ли, — это вне науки. Каналы – отложения вулканического плана». «Ничего подобного! — в один голос заявляют четвертый и пятый ученые. – Каналы созданы разумными существами». И тут же затевают между собой спор: живут ли сейчас на Марсе эти разумные существа или они вымерли лет эдак пятьсот миллионов назад...
Писатель-фантаст работает на переднем крае науки. Точнее – ПЕРЕД передним краем. Здесь нет общепризнанных гипотез, здесь все противоречиво, все меняется. Фантаст, если он хочет создать что-то дельное, должен думать самостоятельно. Это, конечно, не значит, что он может писать «с потолка». Нет, речь идет о другом. Фантаст должен критически сопоставлять имеющиеся научные данные и ИДТИ ДАЛЬШЕ, ВЫДВИГАТЬ НОВЫЕ ГИПОТЕЗЫ, НЕ БОЯТЬСЯ ГОВОРИТЬ О ПРИНЦИПИАЛЬНО НОВЫХ ИДЕЯХ, КОТОРЫЕ МОГУТ ПОКАЗАТЬСЯ НЕОСУЩЕСТВИМЫМИ.
В одной из своих статей академик А. Н. Колмогоров говорит: «На современном этапе при этом не следует пренебрегать и построением «в запас» нескольких произвольных гипотез, как бы ни сближалась иногда такая деятельность ученого с построениями писателей-фантастов». Вдумайтесь в эти слова. Речь идет о том, что наиболее дальние гипотезы должны создаваться в науке теми же методами, какими они создаются в фантастике. И это вполне закономерно. Ученый и писатель, выдвигая дальние гипотезы, используют один и тот же метод – ФАНТАЗИЮ. Ученому помогает (а иногда мешает) лучшая информированность. Писателю помогает (а иногда мешает) большая способность к фантазированию. Шансы примерно равные.
Это, конечно, не значит, что писатель может работать, как ученый. Ведь мы говорим только об одной стороне работы ученого – о создании дальних гипотез. В современной науке дальнее «гипотезообразование» занимает еще очень скромное место. Быть может, со временем будут ученые, специализирующиеся на создании таких гипотез. Пока же ученые занимаются этим эпизодически и ошибаются ничуть не реже фантастов.
Как не парадоксально, но попытки с механической точностью следовать за гипотезами ученых зачастую оканчиваются неудачей. Можно привести такой пример. После того, как профессор И. Шкловский выдвинул гипотезу об искусственном происхождении спутников Марса, появились рассказы и повести, использующие эту идею. Вроде бы все хорошо: фантасты шли за учеными. Но вот в последнем номере «Астрономического журнала» опубликована статья, убедительно показывающая ошибочность гипотезы И. Шкловского. Оказывается, изменение орбит Фобоса и Деймоса объясняется световым давлением...
Надеюсь, что читатель поймет меня правильно. Я отнюдь не против «научности» в фантастике. Я лишь хочу сказать, что эту «научность» нельзя получить в готовом виде – из книг или разговоров с учеными. Этого просто мало! Нужна, так сказать, собственная мыслительная продукция.
В свое время А. М. Горький писал начинающему литератору И. А. Арамилеву «Бальзак за несколько десятков лет до того, как возникла гипотеза эманации психофизической энергии, уже писал в одной из своих книг о возможности такой эманации. Стриндберг первый указал на возможность добычи азота из воздуха, осуществленную почти через 20 лет после того. Вы говорите: «Писателю почти невозможно быть энциклопедистом». Если это ваше крепкое убеждение – бросьте писать, ибо убеждение это говорит, что Вы не способны или не хотите учиться. От литератора, к сожалению, не требуют, чтобы он был энциклопедистом, а надо, чтобы требовали. Писатель должен знать как можно больше, должен стоять на высоте современных ему научных знаний».
Можно привести множество примеров, когда сбывались самые, казалось бы, «невозможные» идеи фантастов. В комментариях к роману «Из пушки на луну» всегда объясняли: нельзя забросить пушечный снаряд в космос, Жюль Верн ошибся. И вот недавно журнал «За рубежом» сообщил: с помощью пушек успешно запускают в космос грузовые контейнеры, предполагают запускать спутники...
Писатель-фантаст, решивший застраховаться от упреков в «ненаучности», должен был уйти с переднего края науки в ее тыл, где все устоялось, окончательно прояснилось. Намного перспективнее другой путь – вперед, на разведку путей, которыми когда-нибудь пройдет наука. «Что бы я ни сочинял, что бы я ни выдумывал, — говорил Жюль Верн, – все это всегда будет ниже действительных возможностей. Настанет время, когда достижения науки превзойдут силу воображения».
Нет права на ляпсусы
Писатель имеет право на самую смелую фантазию. Но у него нет права на ляпсусы — ошибки, вызванные верхоглядством, невежеством.
Мы говорим сейчас о соотношении фантастики и науки. Но хотелось бы подчеркнуть и чисто литературную сторону дела. У писателя нет права на художественную беспомощность, на бесцветный, стертый язык, но корявые фразы. А ведь сколько еще появляется произведений, пестрящих литературными огрехами! Вот, скажем, сборник «Падение сверхновой» М. Емцева и Е. Парнова. На первых же страницах читатель спотыкается о фразы такого типа: «Сквозь слезящиеся от напряжения глаза он увидел...» Как это – сквозь глаза?!
Самая интересная идея «не прозвучит», если она изложена коряво, безграмотно.
Фантастика завтра
Современная наука развивается так быстро, что фантастике все труднее и труднее оставаться «фантастичной». В самом деле, попробуйте вспомнить идею, которая поражала бы воображение, представлялась бы «чисто фантастической». Еще несколько лет назад таких идей было сотни. Теперь их стало намного меньше. Одни уже прочно перешли «в ведение» науки (гиперболоид, гипнопедия), другие переходят (поиски сигналов внеземных цивилизаций).
Дело не в том, что на смену одним фантастическим идеям должны прийти новые. Положение сложнее. Люди начали понимать: наука сможет осуществить все, абсолютно все! Фантастика теряет свое основное свойство – способность удивлять. Уже не важно, какие именно открытия будут сделаны. Важно — что из этого получится. Оттесняя другие поджанры, на авансцену выходит социальная фантастика.
Вот, например, проблема долголетия. Средняя продолжительность жизни человека быстро растет. Можно написать рассказ или повесть об открытии, позволившем продлить жизнь человека до 200- 300 лет. Здесь почти не будет фантастики: никто не сомневается, что медицина — чуть раньше или чуть позже – добьется долголетия человека. И вот тут, после этого возникают волнующие проблемы. Какой будет жизнь человека, ставшего почти бессмертным? Что изменится в самом человеке и в отношениях между людьми?
Фантастика, посвященная коммунистическому обществу будущего, справедливо пользуется наибольшим вниманием читателей. К сожалению, таких произведений очень мало.
Я уверена, что в ближайшие годы главной темой советской фантастики станет коммунистическое будущее, ведь оно не за горами.
Отшумят споры о соотношении между фантастикой и наукой. На смену им придут новые споры – о человеке и обществе будущего.
Что ж, в спорах рождается истина.
В. ЖУРАВЛЕВА