ОЛ — Олег Ладыженский

ДГ — Дмитрий Громов

АВ — Андрей Валентинов

ОЛ: Ну, что дамы и господа! Ну, мы-то приехали. А киевляне, я так понимаю, боятся гриппа и сидят дома, да? Ну ладно. Ну, значит, сидят. Осталось теперь только выяснить, кто был прав — они, оставшись дома, или мы — приехав? Пока получается, что мы правее, нам интереснее. Как минимум. Ну, что? Раз уж мы приехали, давайте мы о чём-нибудь поговорим, да? А вот о чем, это уж вы спрашивайте. А мы будем отвечать. Договорились?

АВ: Ваши творческие планы? Как вы пишете втроём? (иронично и каверзно)

ОЛ: Не, ну мы в вашем распоряжении. Что-то хотите узнать — спрашивайте. А так… Мы ж не лекцию читать приехали.

АВ: А так вы и так всё знаете.

ОЛ: Да, действительно. Что-что? Кстати, у вас внизу есть микрофон, можно к нему выйти и что-нибудь спросить. Что-что? Вас не слышно совершенно.

Из зала: (неразборчиво).

ОЛ: Где Дяченки? По-моему, в Египте или на Красном море в данный момент. А что? Разве я сторож Дяченкам своим?

Из зала: Можно, я начну?

ОЛ: Давайте!

ДГ: Да, пожалуйста, конечно.

Из зала: Меня зовут Ксения. Я, вообще, работаю в газете профессионально. Задавать вопросы — это моя профессия на данный момент.

ДГ: Замечательно.

Из зала далее: Молодому автору обычно очень сложно определиться с темой первой книги. Что вы можете сказать на этот счёт? Как вам пришла идея первой книги? Из чего вы черпаете вдохновение?

АВ: Это три вопроса! (общий смех авторов).

ДГ: Сказали же, что профессионально умеет человек задавать вопросы. Вот сразу три в одном. На самом деле — это действительно три вопроса. Сразу отвечаем в обратном порядке: первое — где мы берём идеи и вдохновение для наших книг? Если бы мы знали это место — это уже стандартный ответ, — то мы бы его давно запатентовали. И жили бы на дивиденды с этого, значит, запатентованного Источника Вдохновения, ничего бы не писали. Далее: как определиться с темой первой книги? А кто ж его знает! Дело в том, что нет универсального рецепта, какую тему (выбрать, прим.), — одному нравится про динозавров, другому про советскую деревню.

Из зала: Толчок или ещё что?

ДГ: На самом деле это достаточно трудно вспомнить, поскольку я так понимаю, что каждый из нас если не книгу, то первый рассказ или историю придумал ещё в самом начале средней школы. Андрей, у тебя ж тоже так было?

АВ: Да.

ДГ: И у нас с Олегом так было. Поэтому сейчас уже довольно трудно сказать. Наверняка, первые впечатления были под воздействием прочитанного, скорее всего. Даже не от своей жизни, а… потому что той жизни ещё, грубо говоря, в первом классе было очень немного. В первую очередь — под воздействием прочитанного. Потом уже начали свои впечатления наслаиваться. Но это у каждого индивидуально.

ОЛ: Андрей.

АВ: Но я бы сказал иначе. Прежде всего, где берутся темы? Внутри. Каменные каменья. Не снаружи. Мне темы никто не подсказывает. Сейчас многим подсказывают. Проекты (ну вы знаете — «Тетрис» там, прочие). Там темы подсказывают снаружи.

Я лично пишу сам. Откуда они идут? Из конфликта какого-то. На который я случайно надыбал. Это может быть любой конфликт. Но я его постепенно начинаю обряжать в литературную форму. Если какой-то молодой человек не знает, о чём писать, — пускай не пишет. Писать надо, когда уже знаешь, о чём писать. А то, если ходить кругами: вот писать или не писать? Ну, значит, пока ничего не пишется. Поэтому обычно каждый автор всегда знает, о чём писать. Но вообще все начинается с конфликта. Первое моё произведение, которое я, по крайней мере, помню, — это было стихотворение, направленное против учительницы пения. В каком-то там четвёртом классе. Были очень серьёзные социальные последствия. Так что всё это… то ещё произведение написал. Вот. В седьмом классе. В данном случае для меня ответ: от какого-то столкновения, конфликта. Так что это действительно индивидуально.

ОЛ: Все эти вопросы, в сущности, сливаются в один: откуда бедному начинающему автору взять тему, о чём писать, откуда берётся вдохновение? Вот если, скажем, человек хочет заниматься бегом, спортсменом хочет стать. Он поднимает то, на чём сидит, идёт в спортивную секцию, по утрам делает зарядку, бегает каждый день, отжимается от пола, подтягивается на турнике, у него режим питания… Правильно? И он в конечном итоге бегает всё быстрее, быстрее или дальше, и так далее. Если человек хочет играть на рояле — он идёт в судию, в школу музыкальную. Ну, куда пойдёт, да? Играет гаммы, этюды, выясняет, как строится композиция пьесы. Ну что он ещё делает? Сольфеджио занимается, наконец, да? Выясняет, чем тональности отличаются — до-мажор от ре-минор. И только писатель — начинающий — сидит на том, на чём сидят, и ждёт, когда оно придёт к нему сверху! Он ничему не учится. Он не знает, где берут темы. Он твёрдо уверен, что вдохновение — это что-то, приходящее снаружи. Ну, в лучшем случае из конкурса, где ему тему дадут заранее. И вот странно, правда? То есть — бегун знает, как это делается; музыкант знает, как это делается; архитектор … Ну кого угодно назовите. И только писатель чётко знает, что ничего делать не надо — есть какой-то Источник, из которого придёт вдохновение, и тогда всё произойдёт.

Мой учитель по режиссуре — он режиссёр — говорил: если актёр может играть только тогда, когда к нему пришло вдохновение, то гнать такого актёра из театра, потому что у нас каждый вечер спектакля (авторское, прим.). Всё, что я мог сказать по этому поводу. Спрашивайте дальше!

АВ: Это не романтично.

ОЛ: Ну это не романтично, я знаю. Но очень практично, скажу честно.

АВ: Дело в том, что у этих деятелей литературы сложилась веками уже такая традиция, что есть некая муза, которая существует в некоем идеальном, но близком, достижимом мире. И будь ты кто угодно, она к тебе снизойдёт. Если снизойдёт — ты напишешь: «Я помню чудное мгновенье» и так далее. То есть идея посещения музы — она в том числе в вашем вопросе: вот как бы её, эту, подманить? А то, чтобы самому работать, а не ждать эту Муху, или как её там зовут, — это в голову приходит далеко не всем. Только вы не дозадали вторую половину вопроса: а как бы сделать, чтобы ещё и напечатали? Желательно с гонораром.

ДГ: Это правда. (Общий смех авторов).

АВ: Так вот эта ситуация кукушат в гнезде… Почему люди всегда ненавидели поэтов, писателей? Они правильно делали.

ОЛ: Ну, кстати, забегая вперёд (я так микрофон узурпировал, но сейчас буду выдавать дальше)... Когда здесь рассказывали о семинаре в Партените: когда объявили, хоть в тот раз, хоть в этот, что до Нового года принимаются романы на семинар на рассмотрение, то в интернете закипело разумное, доброе, вечное. Оно сводилось к одной фразе: «О! Щас (авторское, прим.) я срочно, до Нового года, напишу роман!» Я, когда это читаю, понимаю так: это бездарность, это графоман. Нельзя написать до Нового года симфонию! И это знает каждый музыкант. Потому что симфония — это сложный процесс рождения материала. Нельзя до Нового года написать роман. Только потому, что его к этому сроку надо подать на конкурс. Или там, на… да, господи, на семинар. Это очень важный момент. Это лакмусовая бумажка, которая показывает ситуацию. Условно говоря, в фэнской среде, что ли.

ДГ: Мы, наивные люди, предполагали, что народ понесет уже написанные романы, которые лежат в ящике стола или на винчестере компьютера. Ну, может, их чуть-чуть почистит, доделает, ещё раз посмотрит, отредактирует и пришлёт. Или уже они отредактированы и будут их высылать так. Причём хоть в тот раз, хоть в этот. И в ужасе наблюдаем кипение страстей в Интернете: «Эх! Я успею…», «Эх! А я не успею написать роман к Новому году». Да что же за бред, мы вообще на это не рассчитывали. Уже начинаем думать, как бы поставить такой фильтр, чтобы вот этих новогодников гнать пинками.

АВ: Так они же называют себя. Вот их и брать на заметку. ... А это их, в том числе, ещё очень хитрый расчет: «Зачем мне сейчас выкладываться, писать в стол, когда умные люди пишут не в стол, а под заказ. Поэтому ничего я сейчас в стол писать не буду, а вот если понадобится, то возьму и за месяц напишу.» Так очень многие думают.

Вопрос: Скажите, пожалуйста, какой нижний возрастной порог вашего читателя? По вашим оценкам? Не получается ли так, что вас читает всё более молодой читатель?

ДГ: Ну, на самом деле, мы периодически натыкаемся в Интернете на какие-нибудь отзывы и впечатления. Самый нижний порог, который я лично находил в Интернете, это было: «Первую книжку Олди я прочитала в 10 лет».

ОЛ: Но это редкий случай!

ДГ: Да. И ещё один раз я видел в 11. Но это уже выше. Но этих случаев было очень немного. На самом деле верхний порог я тоже… скажем так, я натыкался на 70 лет, но, наверное, есть и больше.

ОЛ: Нет, ну я знаю 75, допустим, ряд читателей…

Из зала: Меня интересовала именно динамика омоложения читателя.

ОЛ: Нет.

ДГ: Нет, эта, которая прочитала в 10-ть лет, она пишет, что это было в 96-м году. Так что это не сейчас.

ОЛ: Я подозреваю, что у нас нижний порог сейчас читателя, которого можно назвать более или менее стабильным в этом возрасте, ну лет 14 всё-таки, 15 может быть. Это не основная группа, всё-таки они постарше чуть. Но где-то в этом возрасте уже читают. Уже читают. И это не может не радовать.

АВ: Но, опять-таки, смотря какую вещь.

ОЛ: Ну конечно.

АВ: У нас есть книги, которые вполне читаются и в 12 лет (хотя их не так много), а есть книги, к которым лучше подходить после 30-ти. Я знаю, что если брать то, что я написал, то вот «Орию» как раз читают подростки и дети, им очень нравится. Но вот, скажем, к «Сфере» подойти, то это уже … молодому человеку там делать нечего. Так что это ещё зависит от самого произведения. Некоторые писались как раз с расчетом на более-менее молодого читателя. Вот читатели и пользуются.

Ну, спросите там: «творческие планы?», «пишете ли вы про вампиров?» (смех в зале).

Из зала: А дальше — как вы пишете вдвоём?

ОЛ: Вдвоём, втроём, вчетвером!

ДГ: Впятером!

ОЛ: Впятером! Нормально. Да!

Вопрос: Я вот хотел спросить, насколько вам комфортно писать малую форму, среднюю, если назвать это повестью? Или все-таки вам комфортнее писать романы? В какой форме вы предпочитаете работать? Я понимаю, что малой формой невозможно прожить, но тем не менее…

ОЛ: Возможно.

ДГ: На самом деле тут вопрос не в «прожить», потому что, между прочим, если уж на то пошло, — иногда за рассказ, не в абсолютном отношении, а, грубо говоря, за килобайт текста, гонорар получается выше, чем за роман. Просто-напросто. То есть, если написать количество рассказов, сопоставимое с романом, и все их опубликовать (причём опубликовать правильно: вначале в журнале, потом в межавторском сборнике, потом в собственной книге и ещё где-нибудь пару раз переиздать), то суммарный гонорар (если набрать этих рассказов объёмом таким же, ну, скажем, 18-20 листов, как обычная книжка, роман), то суммарный гонорар получается выше. Это уже проверено. Если брать чисто меркантильные соображения. Я так думаю, что и мы, и большинство других руководствуемся всё-таки не ими: типа вот давайте на рассказе больше денег заработаем или, наоборот, на романе. Все-таки (пишем то, прим.), что вот в данный момент пишется. На самом деле у нас получается так, что мы чередуем большую и малую форму. Просто иногда… как спринтерская и стайерская дистанция. Чтобы не зацикливаться на одной какой-то форме. Есть иногда идея, которая тянет на роман, — ты на неё работаешь, работаешь, работаешь; пишешь, пишешь, пишешь. Написал роман. А в процессе у тебя родилось несколько маленьких каких-то зарисовок, идей, набросков и так далее (или они ещё раньше лежали), которые тянут на рассказы. И это даже не отдых от другой дистанции, это как смена деятельности. Попробовать себя на другом… Тут уже назрели вот эти небольшие, но тоже интересные вещи. Написал их, потом снова созрел какой-то большой замысел. Иногда бывает, что прерываешься на большом и делаешь малый. Это совершенно по-разному бывает. И нельзя сказать, что комфортнее, а что не комфортнее. В принципе, выкладываешься и там, и там. Только на роман это растягивается на месяцы, а на рассказе это взрыв на несколько дней.

АВ: Мне проще, я пишу только большую форму. Для меня рассказ или повесть — это исключение. Они бывают, но не так часто. Я, честно говоря, это отношу немножко… думаю, что это связано в какой-то мере с возрастом. В годы школьные и университетские с удовольствием писал рассказы. Потом стал писать повести. Чем дальше — больше … растет, растет. Для меня это, честно говоря, естественно-возрастная зависимость. Сейчас мне интересно писать большую форму, чтобы построить большой мир, в нём пожить, а потом оттуда ещё и уходить не хочется. А рассказ, новелла — строил-строил, а построил — и не пожил там. Поэтому я предпочитаю всё-таки что-то покрупней.

ОЛ: Я обязательно должен писать рассказы. Особенно если… ну, должен для себя, это понятно. Должен, если перед этим написал что-то большое. То есть после романа какое-то время я обязательно пишу рассказы. Один-два. Не знаю сколько… три… как получится. Потому что это совершенно разное дыхание, совершенно разный ритм текста и разные приёмы. Потому что, допустим, финал рассказа — это совершенно не то, что финал романа или финал фрагмента романа, тематического эпизода какого-то. Это разная структура. Ну, вплоть до структуры предложений. Это разная обрисовка характеров (потому что в рассказе ты не имеешь такого пространства, как в романе). Приходится рисовать другими средствами, другими красками. Поэтому, чтобы не потерять хватки, обязательно пишу рассказы, а средства выразительности из рассказа потом частично перетаскиваю в роман. Там тоже можно этим попользоваться, наряду с романными средствами. Иначе не получается. Иначе дыхания просто не хватает. Вот. О чём ещё говорим? Где вопросы? Да!

Сергей Пальцун: У вас довольно большая общественная деятельность, то есть вы проводите семинары, ездите на конвенты и так далее.

ОЛ: Увы.

Сергей Пальцун: Не сбивает вас с настроя на писательство? Не мешает ли это?

ДГ: Мешает. Ну, честно сказать, если это бы нам было не интересно, если бы мы не видели от этого какой-то отдачи (естественно, не финансовой, а чисто морального… как это говорится: «Чувство глубокого морального удовлетворения!»), то мы бы, конечно, этим не занимались. Потому что, к примеру, та же подготовка «Звёздного Моста», конвента, отнимает…

ОЛ: Много времени.

ДГ: Много времени. За это время мы могли бы написать если не книгу, то полкниги точно. И так каждый год. Это уже сколько? Одиннадцать фестивалей прошло. То есть, в принципе, это недописанные книги. Ненаписанные. Но тем не менее… вот как-то… нет, оно с одной стороны мешает, с другой стороны — оно всё-таки даёт какой-то завод. Хотя, конечно, устаёшь страшно после этих всех конвентов. Выложился, сделал, получилось — хуже, лучше, но получилось. Как-то. Оно, конечно, после этого, с одной стороны, усталость. А с другой стороны, какой-то такой завод даёт. Но по времени это, конечно, не компенсирует. Но вот — мешает. Но это тоже бросить не получается.

ОЛ: Ну, тут сложно — бросить, не бросить — оно как бы идёт в два этапа. Допустим, сделаешь «Звёздный Мост»... а кто делал конвенты, тот меня хорошо понимает, а кто не делал, тот всё равно не поймёт, потому что любой фестиваль — это ещё и аренда помещения, аренда автобусов, контакты с чиновниками. Это обязательно, иначе просто невозможно. Чтобы арендовать зал, надо контачить с директором Дворца студентов или института. Потом всё закончилось, замечательно. Выясняешь: «Бу-бу-бу-бу-бу-бу! Раньше было хорошо, а сейчас стало плохо». Думаешь: «Да ну его в пень! Брошу, надоело. Ну, оно же не нам надо». Потом смотришь — прошёл год: все приехали и ещё сто человек. «Ага, — думаешь, — нет, всё нормально, оказывается». То есть это: «Бу-бу-бу», — это такая рефлекторная физиологическая деятельность. Она естественная. Не обратили внимания — последние время над фэндомом стоит аура брюзжания? Это основной звук, который раздаётся. По любому поводу: о книжке, о конвенте, о фестивале, о фантастике в целом — брюзжание. Смотришь: ага, приехали; опять разговоры, нормально, живые люди, глаза! Думаешь — сделаешь. Сделаешь семинар в Партените — послушаешь «доброе, разумное, вечное»: и мастера недостойны, и участники недостойны, и рассказывали не так. Думаешь: «Да ну его в пень! Не хочу больше». Потом смотришь — ага, одну книжку приняли к изданию — у автора глаза заблестели; вторую книжку приняли к изданию — и у него глаза заблестели. А кто-то прислал роман, который я ещё и сам с удовольствием прочитал, не просто для разбора. Думаешь: «Ладно, соглашусь». Вот так между этими двумя полюсами и занимаемся общественной деятельностью.

АВ: Ну, я могу сказать своё мнение. Да, очень мешает. Более того — лично я сейчас стараюсь сводить все контакты с фэндомом до минимума. Отказываюсь от конвентов и буду отказываться. Это действительно переходит уже границы и забирает слишком много личного времени, личных сил и прочего. У меня ещё преподавание, ещё работы — мне там хватает контактов с живыми людьми. Обычный аргумент: зачем люди ездят на конвенты или участвуют в иных мероприятиях — чтобы общаться с людьми, чтобы не уйти в башню из слоновой кости и не утонуть там в собственной субстанции. Но мне этих контактов и без того хватает. А вот контакты с фэндомом, да, надо сворачивать. Оставлять тот самый минимум, без которого нельзя. Очевидно, нынешняя ситуация такова, что не подталкивает к активной общественной деятельности. Это действительно очень дело неблагодарное, и для себя я уже всё решил.

ОЛ: Но общественной работой заниматься будет! А куда денется. (смеётся).

ДГ: А куда он денется! (смеётся).

АВ: В пределах минимума.

Сергей Пальцун: Дополнение к предыдущему. А такая разновидность общественной работы, как семинары и мастер-классы — то есть вам приходится читать много текстов, скажем, не очень высокого качества…

ОЛ: Разного.

Сергей Пальцун: Не замыливается ли от этого глаз? То есть, не влияет ли это негативно на ваш собственный стиль?

ДГ: Нет. Это точно не влияет. Дело в том, что иногда — периодически — и книжки попадаются плохие. (Олег Семёнович смеётся). Мы стараемся, конечно, выбирать хорошие. Но иногда попадаются и плохие. Но иногда мы их даже до конца дочитываем. Ну, в конце концов, ну замылился глаз, надоели МТА — взял Алексея Толстого или Диккенса, да и почитал. В общем, кто ж мешает?

ОЛ: А то ты много МТА читаешь? (смеется).

ДГ: Я — нет, не много.

ОЛ: Надоели… (смеётся).

ДГ: Но даже это немногое надоедает. (смеётся). Нет, на самом деле видишь же, что это лабуда. Нет, ну самое смешное: на мастер-классах — верней не на мастер-классах, а на семинарах — вот такой стопроцентной, ярко выраженной лабуды (ну что бы уж совсем «дрова») не было. Были лучше вещи, были хуже, были с кучей огрехов, но в них во всех что-то было! По каждой, даже самой слабой, вещи было о чём говорить. То есть, нельзя было сказать: «Чувак, не пиши больше никогда! Не подходи к компьютеру, ручке, печатной машинке и так далее. Забудь про это, как страшный сон». То есть, в принципе, я бы никому из участников семинара такого не сказал. Собственно, мы и не сказали.

АВ: Даже Алексу Бору (могу ослышаться, не совсем разборчиво сказано, прим.)

ДГ: Даже Алексу Бору.

ОЛ: Да!

Лиза Васильева: У меня вопрос опять-таки об МТА и о Диккенсе.

ОЛ: Хорошее начало!

Продолжение вопроса: Известно, что человек не может существовать вне мировой культуры. Вот есть у нас классики, которых все читают, и есть молодые авторы. Человек, который начинает писать, он вообще может избежать на этом начальном этапе обвинений или замечаний в подражательстве или насильственного причисления его к последователям какого-то мэтра?

АВ: Ну, прежде всего, первая часть вашего выступления, что человек не может существовать вне мировой культуры. Миллиарды людей существуют вне мировой культуры и только жиреют от этого. Господь с вами! Человек, существующей в мировой культуре, — это бедный, несчастный, больной, неполноценный и… и таких людей, к счастью, мало. Большинство существует вне мировой культуры, до сих пор ещё размножается, жиреет и «прогрессирует». Второе, насчёт молодого автора: как только человек решится перейти из категории читателя, критика, фэна в категорию автора, он должен быть готов, что его обвинят во всём. Что он подражает всем, что ему нужны бабки, но он их никогда не получит, что он плагиатор, что он чью-то бабушку убил, из могилы выкопал и кости обглодал. Я уже приводил пример, как великолепно это показал Марк Твен в рассказе «Как я избирался губернатором». Только там он не писателем стал, а кандидатом на губернаторское кресло. Так вот, то же самое будет с любым писателем, поскольку число людей, которые не решаются переступить этот порог, значительно больше, чем пишущих. Поэтому все они выплёскивают всю свою доброту на начинающего автора. Поэтому надо быть готовым, что он услышит о себе всё!

ОЛ: Это специфика профессии.

АВ: Это специфика профессии. Ненависть, зависть, всё прочее — это, в общем-то, наши спутницы, наш гарем, и без них никак. Поэтому пускай молодой автор заранее запасается носорожьей кожей и соответствующим отношением к этим инфузориям-туфелькам. Иначе не получится.

ДГ: Более того… Я совершенно согласен с Андреем. Более того, мы все сами через это тоже точно так же прошли. Мы тоже когда-то были молодыми, никому не известными…

ОЛ: Талантливыми.

ДГ: Да. Тоже мы были МТА в своё время. Нас тоже не печатали, нам тоже рассказывали много всякого «интересного». Собственно, и до сих пор рассказывают. Если вы думаете, что нам не рассказывают то, что рассказывают МТА, то вы глубоко ошибаетесь. (Олег Семёнович громко смеётся) Нам ещё больше рассказывают. Так что это совершенно нормально. И самое главное — это абсолютно не зависит от того, написали вы полную графомань или гениальное произведение. Число похвальбы, комплиментов и помоев всё равно будет приблизительно одинаковое. Возможны вариации, но от качества произведения это не зависит. Это рефлекторная реакция типа дефекации. Приблизительно так.

ОЛ: Насчёт МТА и Диккенса. Значит, можно совершенно спокойно жить вне мировой культуры и даже считаться писателем, музыкантом или кем угодно. Я готов дать голову на отсечение, что 99% современных писателей никогда не читали Диккенса.

АВ: Нет, ну не 99.

ОЛ: Хорошо 90.

АВ: 97.

ОЛ: Ты знаешь, вот я на каком-нибудь конвенте пойду пальцем тыкать, а кто скажет: «Читал», — так попрошу хотя бы одно название. Две фамилии двух героев.

АВ: Грешно обижать…

ОЛ: Ну хорошо, проверим как-нибудь.

Из зала: Зря вы это сказали. (смех в зале и среди авторов).

ОЛ: Ну хорошо, я начну спрашивать не про Диккенса.

ДГ: Да, но он может же и не про Диккенса спросить!

ОЛ: Я могу начать спрашивать про Гессе или Ромена Роллана. Действительно не читают. Это, к сожалению, ситуация нормальная. Более того, человек, прочитавший полное собрание сочинений Диккенса, Гессе, Ромена Роллана и Джавахарлала Неру, — совершенно нет никаких гарантий, что он напишет гениальную вещь. Я знаю очень много людей невероятно образованных — они пишут зубодробительнно скучные опусы. Это тоже не показатель. Это такая штука… это как в математике — условие необходимое, но не достаточное: знать классику. И дай бог, классика разная. Большинству сейчас вполне хватает из мировой классики десятка компьютерных игр, пяти популярных рок-групп и трёх голливудовских (авторское, прим.) известных фильмов.

АВ: И Гарри Пупера.

ОЛ: И Гарри Поттера. И вполне нормально. Этого вполне хватает. Посмотрите ассоциативный ряд.

ДГ: Фильма про Гарри Поттера вполне достаточно.

АВ: Ни фига! Есть интеллектуалы, они книжку читали.

ОЛ: Я бы хотел подчеркнуть, что я ни на три копейки не осуждаю такую позицию. Это совершенно нормальная позиция — люди знают свою таргет-группу. Читательскую. Они её знают заранее: «Зачем? Какой там Диккенс, зачем он там нужен? Он только испортит всё на свете!» Вот поэтому можно спокойно вне мировой культуры. Просто разным подражают. Один будет подражать компьютерной игре, а другой будет подражать если не Диккенсу, то Желязны, допустим. А к обвинениям надо относиться абсолютно равнодушно. Меня до сих пор страшно удивляет, когда я вижу, как многие мои коллеги на обвинения отвечают. Да ещё и публично. Я всегда считаю так: если отвечают на обвинения, да ещё и нервно, — значит, обвинение хотя бы частично попало в цель. Если оно не попало в цель — на него не реагируешь. Нервничает — значит, знает кошка. Может на 20%. Всё. Спрашивайте дальше.

АВ: Я ещё хочу добавить, что надо быть готовым, если хочешь стать писателем, что что бы ты ни написал, читатель будет недоволен.

ОЛ: Конечно.

АВ: Это первая реакция — недовольство. Часто второй реакции и не дождёмся. По крайней мере, в течение нескольких лет. Надо быть к этому готовым: читатель будет недоволен. Причём читатель (как просто, так и читатель профессиональный, который пишет рецензии и печатает в журналах)…

ОЛ: Ты имеешь в виду, не весь читатель, но большая часть читателей?

АВ: Нет, просто ощущение будет…

ДГ: Самая шумная часть читателей, скажем так. Просто довольные далеко не всегда высказывают своё мнение. И высказывают как-то тише и не очень заметно. А вот недовольные высказывают его очень громко. Поэтому создаётся впечатление, что их намного больше и других вообще даже и нет.

АВ: Я полностью согласен с Олегом: никогда нельзя отвечать. Дело в том, что сейчас, благодаря Тырнету, создалось вот это ощущение близости писатель — читатель. Что читатель и писатель на одной полке. И писатель такой же человек, только более нервный, чем я, хорошо бы его подразнить и так далее. Некоторые коллеги действительно ведут себя как какие-то детишки. Пытаются объясняться и всё… Писатель — я уже это высказывал — писатель должен только писать свои книги. Больше он никому ничего не должен. Вот книге он должен все. А дальше — это судьба книги. Почему-то эта реплика вызвала в нашей фэндомнике дикие бури, так я с удовольствием это повторю. Не объясняться! Как они там: «Доказательства в студию!» Надо на это отвечать: «Иди ты на хрен!»! Причем … а лучше вообще не отвечать.

ОЛ: Вот лучше вообще не отвечать. Как только послал — ты вошёл в эту среду.

АВ: Нет, я имею в виду, про себя отвечать.

ОЛ: Про себя отвечать, молча.

АВ: Про себя, естественно. Так вот, они должны понять, что их место у параши. И оно всегда там будет. (смех среди авторов) А место писателя на Олимпе! (общей смех)

ОЛ: Люблю провокатора Валентинова! Браво! (смеётся) (общий смех и аплодисменты)

АВ: Ибо так Бог рассудил! И пускай они там сидят и хлюпают себе. И так будет всегда. А вот нарушать их дистанцию — это нарушать божественное предопределение, мне кажется. Другое дело, что на этом Олимпе крайне неуютно, о чём я пунктом первым уже сказал.

ОЛ: Ну, я тоже злой в этом смысле, может, чуть добрее, правда. Я это попробую перевести на культурный язык.

АВ: Ну не надо …

ОЛ: Но не слишком культурный. Читатель оперирует парадигмой: «Нравится — не нравится». Это мне нравится, это мне не нравится. Пока читатель находится в этих рамках, он неуязвим. Ни я — писатель, ни Михаил Назаренко — критик, ни журналист Пузий ничего ему сказать не могут. А если мы что-то скажем — мы дураки. В парадигме «нравится — не нравится» (можете продолжить стихотворение дальше сами) читатель, повторяю, неуязвим. Как только он выходит за рамки этой парадигмы и говорит: «Это — дерьмо. Это — идеал» (а это уже не «нравится — не нравится» — это уже объективно, понятно?) — он утверждает. Не «мне нравится», а «это — дерьмо». Или «это — отлично». Или: это автор написал ради денег, а это ради … там не знаю что … машину хотел купить. Он перестаёт быть читателем в ту же самую минуту. Становится критиком (плохим или хорошим — я сейчас не рассматриваю) или литературоведом (плохим или хорошим). Он выходит в другую профессию. И он не знает, что с этой минуты он уязвим. И вот тут я ему могу (я, критик или другой литературовед) ответить всё, что угодно. Ты вышел на нашу территорию. Ты вышел из домика читательского, в котором ты прав стопроцентно. Это твоя территория — там я не прав. Пришёл на мою территорию — давай разговаривать всерьёз. А у нас дует на Олимпе, у нас сквозняки, и падать с него любому из нас очень высоко. И больно, все бока отобьешь. Поэтому, как только читатель выходит за рамки читателя и превращается в критика или литературоведа, и он так считает, то тогда я с ним начинаю разговаривать по-другому. Мне говорят, что я зол и резок в оценках, так я же с ним разговариваю, как два профессионала. Он же захотел говорить, как профессионал. Поехали, дорогой! Тогда расскажи, пожалуйста, где твои запятые, если ты профессионал.

АВ: И ещё я рискну добавить. Вот всё-таки тема-то интересная. Надо помнить, что писатели пишут даже не для себя. Понятно, что не для читателя. Они никому неинтересны. (Олег Ладыженский смеется). Писатель пишет, собственно говоря, для Господа Бога, высших сил, как бы он их для себя ни назвал. Другое дело, что он может позволить познакомить с результатами своих трудов всех желающих. Он демократичен в этом смысле. Не всегда. Иногда пишешь только для себя и того, кто это, может быть, когда-нибудь прочтёт свыше. А в других случаях — пожалуйста, знакомьтесь. Платите за это деньги или не платите. В зависимости от того, как читатель себя поставит. Но писатель пишет не для читателя. Читатель должен быть ему в этом смысле абсолютно параллелен. Другое дело, что он должен понимать, что если он напишет на языке, понятном только Богу и ему самому, больше никто это не прочтёт. Если он хочет, чтобы с его результатами кто-то ещё ознакомился, — говори на понятном языке. Но это уже тактика, тактика. Но не более того. Поэтому читатель в этом смысле — это со-участник великой беседы творца с высшими силами. Да, это очень серьёзное дело — быть соучастником в таком деле. Очень серьёзное дело. Поэтому значение читателя…

ДГ: И срок за это дают немалый, за соучастие.

АВ: Да, и срок за это, в некоторых случаях, дают, как известно, немалый. Но не более того. Это роль серьёзная, но никак не роль та, которая может диктовать писателю: пиши так, пиши то, пиши об этом, а я всё равно буду прав. Нет, ты не прав, тебя никто слушать не будет. Другое дело, что значительная часть того, что сейчас мы называем литературой — об этом приходилось уже говорить, — таковой не является. Это лишь мимикранты, это, условно говоря, парк развлечений. Знаете — карусель с козлами, которые там крутятся, американско-русские горки, где блевать положено. Ну, вот это — значительная часть того, что сейчас создаётся пока ещё в виде книг. Так называемые проекты — под компьютерные игры, под кинофильмы. Это уже не литература. Я не говорю, что люди не могут это писать, — пишите на здоровье, читайте на здоровье. Просто надо понимать, что это несколько иная область культуры. Ну, если это включить можно в культуру. Вот в этом есть нюанс.

ОЛ: Кстати, тут Андрей затронул болезненную тему, её вообще плохо понимают… Поэтому я всегда пытаюсь разжевать уже так, чтобы было понятно. Ну, я, допустим, профессионал в области театра, и там всё вроде бы понятно. Вот актёр, он играет Гамлета — это театральная его профессия. За Гамлета платят мало, поэтому в свободное время актер играет на ёлках Деда Мороза, за это платят гораздо лучше. Он участвует в Проводах Зимы (видели — в парках проводят периодически?). Он там кого-нибудь ещё подыгрывает. Он работает конферансье на концерте, посвящённом Дню милиции и Дню пожарника. Более того, он честно работает на всех этих работах. Он вкладывает туда силы и талант. За это его можно и нужно уважать, но с того момента, когда он скажет, что это тоже театр, — всё уважение уходит. Он врет. Надо понимать: это — Гамлет, а это — конферансье на концерте, а это — Баба-Яга на Проводах Зимы, сжигающая чучело февраля в парке. Это разные профессии, это разные способы реализации актёрского мастерства. В театре это все знают. Я, работая с театром, подрабатывал, потому что у меня был маленький ребёнок и так далее. Нас наняло газовое управление города Харькова — мы ездили по школам и делали такое театрализованное представление под кота Леопольда с мышами, с песенками: как пользоваться бытовыми газовыми приборами. Чтоб первоклашки дома плиту не взорвали, газовую колонку, да? Вот я ездил и пел там под гитару:

«Голубой волшебник газ,

есть у вас, и есть у нас!»

(напевает мотив песни)

Ну и так далее. Более того, я это очень хорошо делал, в хорошей компании. Нам за это неплохо платили. Но если бы я своим коллегам сказал, что это спектакль, они бы решили, что я сошёл с ума. С книгами та же самая история. Есть целая куча в нашей фантастике “Проводов Зимы”, “Концертов ко дню милиции” и “Песен по поводу газового хозяйства”, театрализованных. Я очень уважаю авторов, которые это делают. Честно. Они это делают профессионально, с выкладкой, с отдачей. Но как только они начинают говорить о том, что это литература, это фантастика и какая там замечательная стилистика… Вот тут я ухожу в тень и молчу, чтоб никого не обидеть.

ДГ: А мы с Андреем не молчим. (смеётся).

АВ: Нет.

ДГ: Вот. Но он на самом деле тоже не молчит.

ОЛ: И я не молчу.

ДГ: Иначе бы он нас сейчас здесь не озвучивал.

ОЛ: Я пытаюсь объяснить позицию.

ДГ: Просто дело в том, что можно плохо играть Гамлета и хорошо играть Деда Мороза или вести концерт ко Дню пожарника. Но всё равно то — хоть плохой будет, но спектакль, а то — будет хоть хорошее, но массовое действо. Точно так же можно очень хорошо написать «Сталкера» и плохо написать какой-то свой роман, совершенно как бы запредельный.

ОЛ: Запросто.

ДГ: Но это всё равно будет плохо написанный, но роман, это будет плохая, но литература. А то будет очень хорошая, качественная, но не литература.

ОЛ: Ну я вижу, что ты против. Мы уже поняли. Потому что ты любишь серию «Сталкер». (Олег Семёнович обращается к кому-то в зале, смех в зале).

Бегемот (Падла): Не совсем прямая аналогия, если бы… Есть такое понятие в театре — антреприза.

ОЛ: Да.

Бегемот (Падла): Собрались известные имена, взяли какую-то завалящую пьесу…

ОЛ: Почему завалящую?!

Бегемот (Падла): Ну, можно не завалящую. Но без декораций, без ничего, на стуле, грубо говоря, на стуле отыграли её где-то на гастролях, собрали бабло, уехали. Вот в этом случае будет. Ёлки тут не совсем уместны.

ОЛ: Нет, почему? То, что ты объяснил, — это плохой, но спектакль. Я ещё раз повторяю.

Бегемот (Падла): «Сталкер» примерно туда же.

ОЛ: Нет, «Сталкер» к антрепризе не относится.

Бегемот (Падла): Скорее — да.

ОЛ: Нет, нет. «Сталкер», проект, который сейчас начинают на АСТ в мире «Обитаемого острова» («давайте писать романы»), две серии под Стефани Майер про вампиров (сейчас их пишут, уже набирается целая бригада, которая их пишет)…

ДГ: Да, замечательное название: «Академия вампиров»! Это проект так называется.

ОЛ: Да. Сейчас проекты из фантастики вообще вытесняют собственно книги и фантастику. Я понимаю, можно любить какие-то из проектов, тогда кажется, что он лучше, а остальные хуже. Это я верю. Но это всегда, совершенно точно, — это производство. Это развлекательная индустрия. А не литература. Она не хуже литературы, понимаете, о чём я говорю, или нет? Я могу ещё раз повторить — она не хуже литературы. Это разные сферы деятельности. Ну разные, хоть разбейся. Да.

ДГ: Все мы уважаем и любим, к сожалению, ныне покойного писателя Роберта Шекли, но когда он участвовал в заказном сериале про «Чужих», типа новеллизации продолжений, то это была не литература. А когда он писал «Обмен разумов» — это была литература.

Из зала: Но «Шерлок Холмс» тоже был не литература.

ОЛ: Почему?

АВ: Почему?

ОЛ: А кто заказывал…

Из зала: Но Дойл сам так говорил: «Это не литература — это развлечение»

ОЛ: То, что автор говорит… нет, автору верить нельзя.

АВ: У него это был главный заработок.

Из зала: А оказалось, что литература.

АВ: Это как раз и была литература. Кстати, это никто не отрицал.

ОЛ: Шерлока Холмса Конан Дойл придумал сам. В проектах параметры задаются снаружи.

АВ: Это к одному из первых вопросов: откуда темы берутся.

ОЛ: Сна-ру-жи. К тебе приходят и дают в проекте все условия. Всё, мы перешли в другой раздел искусства, если угодно. Но в другой.

АВ: Нет, мы их не убедим.

ОЛ: Да, конечно, не убедим. Но что же делать?

ДГ: Да, пожалуйста.

Из зала: Я хотел переспросить и уточнить. Когда делают продолжение известных … Толкина…

АВ: Не своих?

ОЛ: Не своих, не своих.

АВ: Да, так что? Мы не делаем.

Из зала: Это тоже проекты?

АВ: Понятия не имею. Но, мягко говоря, это литература третьего сорта. Может быть исключение. Скажем, Франсуа Рабле начал писать свою книжку про всех этих уродов как продолжение малоизвестного сейчас, но популярного тогда совершенно уличного романа. И в результате получилась довольно известная книга. Но таких вещей в литературе я знаю один-два примера. В принципе, лучше… Точней, если ты этим занимаешься, то понимаешь, что ты пишешь, в общем-то, ерунду для себя. Мне так кажется.

ОЛ: Господа, может мне культуры не хватает, подскажите мне продолжение, написанное другим автором, который продолжил какую-то известную вещь, чтобы оно было хотя бы вровень с начальным?

АВ: Ну Рабле.

ОЛ: Вот Рабле. Кто ещё?

Из зала: Винни-Пух недавно вышел, верней готовится.

ОЛ: А оно как, вровень с Милном?

Из зала: Там много-много лет был конкурс, по-моему, через 20 лет всё-таки отобрали.

АВ: На конкурсе отобрали. (смеётся).

ОЛ: Ну, хорошо, его ещё никто не читал. А, Наташа, ты кого-то сказала?

Из зала — по всей видимости, Наташа: «Унесённых ветром» продолжение — «Скарлетт».

АВ: «Мы назовём её Скарлетт»!

ОЛ: И как, оно вровень с «Унесёнными ветром»?

Из зала: Там их было огромное количество, продолжений и начал, но вот эта вещь — вроде бы да.

АВ: А что сами «Унесённые ветром»…

ОЛ: Вот смотрите, как мы с трудом находим буквально единичные случаи — ну так, ну типа…

ДГ: Причём спорные.

ОЛ: Ну да, вот спорные. Вот хоть бы кто сказал, что: «Ребята, вот он продолжил!»

Из зала: Я не знаю, как насчёт литературного уровня… Она интересная.

АВ: Зато про любовь!

ОЛ: Да.

АВ: «Унесённые фетром» — обычный бабский роман, просто насыщенный тематикой «Войны и Мира». А он так и писался. Он так и писался. Поэтому продолжить его особых трудов…

Из зала: Вот Перумов…

ДГ: И что, Перумов встал на один уровень с Толкином?

АВ: Да! Да он выше! Выше! (общий смех).

ДГ: Нет. Более того, я совершенно… мы с Ником на эту тему говорили, он естественно… он это продолжал, как говорится, ему просто очень нравился Толкин. Он поначалу и не думал, что это будет печататься. Он писал это чисто для себя, для удовольствия. Потом это прочитали сначала друзья, знакомые. Потом один из них оказался знаком с издателями, говорит, что типа классно, давай напечатаем. До этого Нику даже в голову не приходило это печатать. Это писалось не как коммерческий проект, а вот — любителю творчества Толкина Нику Перумову очень понравился Толкин, он захотел написать своё продолжение, альтернативу, вариации на тему. Неважно. Это немножко другие вещи. Он, кстати, никогда не претендовал: а) встать вровень с Толкином, б) считать это какой-то там великой литературой и так далее. Он писал для своего удовольствия. Нет, получилось достаточно неплохо, я читал. То есть я не скажу, что это макулатура, конвейер и так далее. Он туда душу вложил. Другое дело, до Толкина он всё равно не дотянул, это уже другой вопрос. Но это совсем другое. Это не участие в заказном коммерческом проекте. Это человек писал для себя, для удовольствия. В принципе, для публикации это изначально даже не предназначалось. Вот в чём вся фишка! Точно так же как «Чёрная книга Арды» Ниэнны и Иллет, которая поначалу тоже писалась точно так же для себя. Мы тоже опять же с ними общались, они тоже это рассказывали.

Из зала: Но писалась как литература?

ОЛ: А давайте мы сейчас с другой стороны зайдем. Смотрите, здесь собрались исключительно хорошие люди — ну, может, кроме нас. Честно любящие фантастику, я абсолютно искренне это говорю. И смотрите, мы, ну в нашей, да, среде, практически профессиональной среде… Сколько сил мы сейчас тратим, чтобы оправдать и объяснить: заказные проекты, фанфики, продолжения. Вы сейчас говорите : «Ну есть же, бывает!». Стоит ли удивляться, что если мы это делаем, то в фантастике собственно литературным самостоятельным произведениям скоро места не останется. Если это делаем мы, то так называемый массовый читатель это делает с гораздо большим энтузиазмом. Голосуя за это рублём, тиражами. Всё нормально. Кто потом будет жаловаться: «Aх, фантастика помирает». Да мы же и будем жаловаться. А кто это сделал? Так мы же ж и сделали.

ДГ: Да, в любом правиле есть исключения. В принципе, бывает — изредка, — что даже в заказном, коммерческом проекте кто-то выпрыгнул из штанов и выше головы и написал действительно стоящую вещь. Бывает, что человек написал фанфик — пусть даже он, может, и не допрыгнул до оригинала, но написал действительно приличную вещь. Бывает! Кто ж спорит. Но это исключения из правила. Никто не спорит, что эти исключения есть. Но их же можно пересчитать по пальцам, в лучшем, случае двух рук. В самом лучшем. А скорей, одной.

АВ: Заказной проект один могу напомнить очень удачный, когда известному британскому писателю, тогда ещё средней руки, заказали путеводитель по Темзе. Продолжать?

ОЛ: Конечно, бывает. Всё бывает.

АВ: Да. Но таких случаев было очень мало.

ДГ: Кстати, ещё был второй путеводитель по Европе и, в частности, по Германии «Трое на велосипедах». Значительно менее известная у нас вещь. Но, скажем так, она тоже тогда получилась очень неплохой. То есть, это уже несколько послабее «Троих в лодке», но тоже очень неплохая вещь, того же самого Джерома К. Джерома.

АВ: Хорошо, Сельма Лагерлёф получила заказ на учебник по природоведению родного Объединенного королевства Швеции и Норвегии. Получился Нильс с гусями.

ОЛ: Есть такие примеры. Есть.

ДГ: Это подтверждает одно: талант не пропьёшь.

АВ: А Мери Додж «Серебряные коньки», опять-таки, как путеводитель для английских школьников, которые ездили в Голландию на выходные. Да, есть такие случаи, но, извините, мы сейчас их перечислим — и всё. Но если вам так хочется поучаствовать в проектах — участвуйте.

ДГ: Есть ещё несколько … наверняка есть ещё те, которых мы просто не читали и не знаем. Но посмотрите на вот это вот море проектов, фанфиков…

ОЛ: Продолжений.

ДГ: Странных сериалов, продолжений, по мотивам, по компьютерным играм, по фильмам. И так далее, и так далее, и так далее. И сравните с тем количеством, которое мы сейчас вместе с вами вспомнили и перечислили. Ну, добавьте сюда ещё столько же, сколько мы не вспомнили и не перечислили. А теперь сравните — это будет даже не один процент, это будет значительно меньше.

АВ: И ещё одно. Те примеры, которые мы сейчас приводили, не связаны непосредственно с литературными проектами. Джером К. Джером получил проект написать путеводитель. И получилась очень хорошая, всем известная нам книга. Лагерлёф писала учебник (а это и есть до сих пор очень хороший учебник) природоведения мира Скандинавии. Пускай там под гусями и с Нильсом. А вот если какой-то там товарищ из журнала заказал проект про страшное чудовище, которое ест город Париж… а таких проектов было полным-полно .. что от них осталось? А чисто литературных проектов … имеется в виду: даются некие рамки, даются персонажи и «Вот пишите, товарищи, мы вам за это платим». Таких проектов тьма была. Ещё до всех компьютерных игр много веков. Что от них осталось? Вот от них — ничего. Так что лучше пишите путеводитель, а вдруг что-нибудь получится.

ОЛ: Мы, когда ехали сюда в поезде, собственно, говорили примерно на ту же тему. Я понимаю, что, когда мы говорим об этом вслух, мы вызываем гнев коллег зачастую, потому что они обижаются. Мы вызываем раздражение публики, потому что публика любит проекты. И это нормально. Но мы так посидели, подумали, решили, что, во-первых, если не говорить, то может тогда совсем плохо получиться. А во-вторых, оглянитесь назад, примерно до бума 95-го года. Вот вспомните 93-й, 92-й… Кто помнит? Тыщу девятьсот. Когда нашу фантастику не печатали.

ДГ: Отечественную.

ОЛ: Отечественную. Почему? Потому что все мощности были забиты проектами, только теми. «Бестселлеры Голливуда», если кто-то вспомнит сейчас, была огромная серия. Были новеллизации «Бетмена», «Чужих», «Горца»…

ДГ: «Терминатор».

ОЛ: «Терминатора». То есть 92-й, 93-й, 94-й, даже начало 95-того: мы все бьёмся лбом в стенку, потому что издаться невозможно. Наконец, стенка была сломана, и потом, с 95-го по 2005-й, мы с вами пережили Золотой век отечественной фантастики. Другое дело, что литературоведы продолжали брюзжать, они этого не заметили.

АВ: Так всегда бывает.

ОЛ: Ну, на то они и литературоведы. Вспомните, за эти десять лет было написано столько замечательных книг! Каждый год несколько десятков романов, повестей, рассказов. Сколько имён появилось, но литературоведы по-прежнему не заметили, Бог с ними. Мы пережили этот век, Золотой. Он будет ещё один. Но вот один уже прошёл, закончился. Сейчас мы имеем на выходе ситуацию 93-го года. Писателю, написавшему самостоятельный, серьёзный роман, дико трудно пробиться в печать — почему? Потому что все мощности забиты проектами и форматом. Правильно? Правильно. У нас на дворе 1993 год. Что меня радует — за ним будет следовать 95-й.

Вопрос: Скажите, пожалуйста, неужели вам никогда не приходит заказов с темами от редакторов издательств?

ДГ: От редакторов издательства, в котором мы издаёмся?

(Дмитрий Евгеньевич и Олег Семенович в один голос): Никогда!!!

ДГ: От тех, кто не знает, кто мы такие, иногда приходят. Как приходит, так и уходит.

АВ: Предложили написать про пиво «Сармат».

ДГ: Нет, предлагали многое, предлагали самое разное написать.

ОЛ: Новеллизацию компьютерной игры предлагали.

ДГ: Да, да, да. Новеллизацию компьютерных игр предлагали. По мотивам какого-то фильма предлагали. Ещё что-то предлагали.

ОЛ: По мотивам альбома певицы.

ДГ: Да, да, да. То есть, было, было разное. Не то, чтобы каждый день стучатся в дверь и в Интернет, но периодически бывает. А наш издатель в своё время, еще когда мы только начали сотрудничать, и когда мы с ним разговаривали о том, что мы собираемся писать... И мы какой-то такой мистический триллер собирались (кстати, мы его в итоге написали, только немножко по-другому)... А он говорит: «Да про эту кровищу у меня тут 30 человек в очереди стоит — они напишут. А про Древнюю Грецию, кроме вас, никто не напишет. Лучше это пишите. А вот эту фигню не надо». Такие вот бывают издатели.

ОЛ: У нас хороший издатель! Чего уж там!

Из зала: Но за это же деньги платят?

ДГ: Да, платят. Ну и что?

ОЛ: Платят.

ДГ: Киллерам ещё больше платят (смех в зале).

ОЛ: Тут стоит объясниться. Вы думаете, мы не любим деньги? Мы очень любим деньги! У нас семьи, мы хотим кушать, дети, квартира... Действительно. Я когда-то сел и посчитал — не получается. Во-первых, нерентабельно. Ну вот нерентабельно. Да, мне — нерентабельно. Я о себе говорю. Кому-то рентабельно. Первое — я четко знаю, что я на этом потеряю свою публику и не факт, что приобрету новую. Это раз. Второе — не факт, что новая будет лучше предыдущей.

ДГ: И даже факт, что, скорей всего, будет хуже.

ОЛ: Да. Дальше. Те книги, которые я (я говорю о себе, мои коллеги, может быть, выскажутся по-другому) написал в 92-м году, вот уже 18 лет переиздаются. Регулярно. Я сел, посчитал: повторяю — нерентабельно мне участвовать в проекте. Я лучше напишу книгу, которая будет 20 лет переиздаваться. Раз десять — за это время. Нерентабельно.

ДГ: Да, у неё стартовый тираж будет меньше, чем у книги серии «Сталкер». Да, возможный гонорар за неё будет тоже несколько меньше, но не в разы.

ОЛ: Нет, не в разы.

ДГ: Но на сумме переизданий ... Если брать чисто коммерческие аспекты, если отставить творчество и так далее. Если брать чистую коммерцию, то в итоге мы, скажем, за десять лет на этой книге заработаем больше, чем на изданном и даже, может, два раза переизданном «Сталкере». Кто это говорил, что «Деньги уйдут, а позор останется»?

ОЛ: Фаина Раневская.

ДГ: Фаина Раневская. Деньги уйдут, а позор останется.

АВ: Вообще-то странное дело: впервые, впервые на встрече с читателем так мощно поднялся и так долго стоит, не падая, этот вопрос про коммерческие серии.

ОЛ: Это правда.

ДГ: Назрело, назрело.

ОЛ: Назрело, видимо.

АВ: Похоже, действительно, назрело. Поскольку если даже в Киеве, где всегда очень толерантны к литературе (в крайнем случае — про любовь), встал вопрос: во-первых, деньги, деньги; во-вторых, проекты, проекты; и в третьих, неужели Перумов хуже Толкина? Да, что-то меняется, братцы- кролики, что-то действительно меняется. Ну что же...

ОЛ: Так 92-й год на дворе, что ты? Всё понятно.

АВ: Нет, там реакция была, тогда же ещё полно было старых читателей фантастики, которые думали: что это такое?

ОЛ: Э, среда была другая.

АВ: Когда же это исчезнет, как наваждение? Тогда иначе реагировали.

ОЛ: Ну, может быть.

Из зала: А вам не кажется, что этот процесс только начинается?

ОЛ: Кажется.

АВ: Да, кажется.

ОЛ: Ещё как кажется.

АВ: Вполне кажется.

ДГ: У меня есть на эту тему... Я, в общем, немножко думал, смотрел тенденции и так далее. У меня есть прогноз. Я могу ошибаться, абсолютно не претендую на роль великого футуролога или ясновидца. Но, по моему личному мнению, это будет развиваться так: приблизительно года два с половиной — три проекты будут расти. То есть они будут множиться, будут появляться новые — много, разных... По дороге они будут, естественно, дохнуть, потому что какие-то неудачные, нерентабельные, но всё равно они будут развиваться. Года через три эта волна спадёт, останется два, три... ну где-то так... может, четыре наиболее успешных, раскрученных, устоявшихся проекта. Остальное передохнет естественной смертью. Бум закончится, и всё вернётся на круги своя. Потому что на Западе эти проекты существуют уже с незапамятных времён. Откуда пошли все эти «Вархамеры», всяческие фанфики? Верней даже не фанфики, а целая индустрия проектов.

ОЛ: К «Стар Треку» там.

ДГ: К «Стар Треку», «Звёздным войнам», «Forgotten Realms» и далее по списку. То есть, этого добра там... Я ещё сейчас всех названий не вспомню, потому что я половину этой лабуды даже просто не знаю, как называется. Это только то, что на слуху. Да какой половины — три четверти там не знаю...

ОЛ: А там какие люди участвовали, начиная с Шекли?! А?

ДГ: «Alien Worlds»... Кстати у них там тоже всяческий Конан процветает. У них Горец тоже процветает. Не только в виде телевизионных сериалов, но и в виде книжек тоже. Просто у нас эти проекты не очень известные, до нас некоторые догуляли, некоторые — нет. Короче, у них всё это есть. Они тоже периодически взлетают, потом дохнут, потом некоторые там так себе тянутся. Некоторые совсем издыхают. Но у них как-то при этом: вот посмотришь на их тиражи того же Симмонса...

ОЛ: Стивенсона.

ДГ: Стивенсона.

Олег Семёнович и Дмитрий Евгеньевич разом: Геймана.

ДГ: Маккаммона.

ОЛ: Кларк.

ДГ: Да. И понимаешь, шо таки да! (авторское, прим.) А, однако, у них тоже сотка стартовый тираж. Сто тысяч.

ОЛ: Ну или с двух тиражей сотка набирается.

ДГ: Да. Плюс куча престижных премий, в том числе и денежных. Плюс признание, статьи, экранизации и тому подобное. Вон Геймана уже начали активно экранизировать. И так далее. И понимаешь, что, наверное, всё-таки у них какой-то баланс найден. То есть, при всех вот этих вот коммерческих сериалах — оно у них тоже так бурлило-бурлило, потом вошло в русло, и появился отдельный поток вот этой развлекательной индустрии, как мы это называем. И отдельный поток нормальной литературы. Фантастики — не фантастики, какая, в общем-то, разница? Который вполне прилично издаётся — нормальными тиражами, у которого достаточно много читателей. Который получает литературные премии. То есть всё нормально. У нас вот, как пошла в экономике волна дикого капитализма, такая же фигня творится и в литературе, и в книгоиздании — точно так же, просто с некоторым запаздыванием. Тоже перебесится, вскипит, спадёт, что-то от этих проектов останется, остальные передохнут естественной смертью, освободят место для нормальных книг, и всё вернётся на круги своя. У меня вот такой прогноз.

ОЛ: И даже довольно скоро.

ДГ: Я даю на это года три.

ОЛ: Ну, от трёх до пяти.

АВ: Это уже было в середине девяностых.

ОЛ: Я ж сказал.

АВ: Когда-то — «Ричард Блейд. Рыцарь королевы», «X-files...» Сколько подобного было!..

ОЛ: Конечно.

ДГ: А вот Конан выжил! Выживет. И Конан жил, Конан жив, Конан будет жить! И у нас, и там. Он оказался действительно жизнеспособен. Говард сотворил такого персонажа, которого не смогли убить даже фанфикёры.

Из зала: Хотя регулярно пытались.

ДГ: Да, регулярно пытались, но так и не смогли. И у них, и у нас, но — не получилось.

ОЛ: Вопрос вот я вижу.

Из зала: А вот Док Савидж, который появился в виде фанфика, потом возродился у Филиппа Хосе Фармера (неразборчиво, прим.)

ДГ: Не читал.

АВ: Не читал.

ОЛ: Понятия не имею.

Из зала: ... «Риверворлд» есть у Фармера... (нер., прим.).

АВ: Но я... это... не к Фармеру.

ОЛ: Но Фармера читал, но...

АВ: Фармера читал.

ОЛ: Но ничего сказать не могу по поводу Савиджа.

Из зала: ... к массовой культуре возводится. (нер., прим.)

ДГ: То есть, никто из нас его не читал.

АВ: Вы нас всё равно не убедили.

ДГ: Поэтому ничего не можем сказать про него. Хороший он, плохой? Массовый, не массовый? Литература, не литература? Фиг его знает.

АВ: Да, пожалуйста.

Сергей Пальцун: Такой вопрос, как бы соединяет тему фанфиков и тему проектов. Некоторые писатели, ну, во всяком случае, Гаррисон, Нортон, они берут какого-то молодого писателя и в соавторстве с ним пишут продолжение своих известных серий.

АВ: Да, это многие делают.

Сергей Пальцун: Отнести ли это к проектам — или это уже фанфики? Потому что я подозреваю, что сам, так сказать, титульный автор уже не читает этих книг.

АВ: В принципе, это проект, конечно.

ОЛ: Это проект. Конечно.

АВ: Я сам бы этим занялся: набираю желающих, трое-четверо нужно.

Из зала: А «Время учеников»?

АВ: Ну, в принципе...

ОЛ: Это тоже проект. Тоже проект. Того же плана.

АВ: Только он, якобы, более бескорыстно начинался. «Кто лучше оплюёт учителей» называлось.

ОЛ: А зачем далеко ... Сейчас АСТ набирает авторов ... серия книг «В мире «Обитаемого острова»». Причина? Вышел фильм. Всё. Ни одной другой причины нет.

ДГ: Как кто-то логично спросил в Интернете: «А сам «Обитаемый остров» в этой серии напечатают»? Ему радостно ответили: «Да, конечно. С него всё и стартует»!

ОЛ: Тут стоит понять профессиональную позицию. Скажем, с этим проектом обратились к Борису Натановичу Стругацкому — он дал добро. Можно в чем-то осуждать Стругацкого? Ни в коем случае. Во-первых, все хотят кушать, это нормально. Во-вторых, да хоть все мы напишем по одной книге в мире «Обитаемого острова», все они будут ценностью в пачку сигарет, от этого повесть «Обитаемый остров», написанная 50 лет тому назад, хуже не станет ни на одну букву. Поэтому Борис Натанович...

Из зала: Больше людей её прочитают.

ОЛ: Возможно. Не знаю. Не читают они. Вот эти потребители — не читают они.

ДГ: Вы знаете историю со «Сталкером»?

ОЛ: А, да, расскажи.

ДГ: Когда … фраза опять же из обсуждения книг серии «Сталкер» (все знают, о чём идёт речь?): «Это, типа, крутая серия! Говорят, в неё даже Стругацкие когда-то написали»! Сам читал в сети.

Из зала: Я просто постоянно в этом варюсь, я тебе потом скажу, кто это пишет. (смех)

АВ: Это пишет народ.

Из зала тот же голос: Это не народ. Это очень редкие исключения.

ДГ: Вторая история … Хорошо. Нет, я же не говорю, что это каждый второй пишет. Но и такое тоже бывает.

ОЛ (? Могу ошибиться в идентификации, прим.): И такое бывает.

ДГ: Много таких случаев было, когда... недавно Гриша Панченко нам рассказал замечательную историю, когда к нему пришли какие-то деятели и спросили: «Слушай, ты там с фантастикой, в общем, связан: ты не знаешь, у кого права на фильм «Обитаемый остров»? Хорошо бы новеллизацию написать». Значит, Гриша посмотрел на них … сначала подумал, что люди злобно прикалываются. Потом он через пять минут разговора понял, что они не прикалываются. И решил их просветить, что, вообще-то говоря, это повесть по известной… то есть фильм по известнейшей повести Аркадия и Бориса Стругацких «Обитаемый остров», которая сто раз издавалась. Очень известная. «Вот, блин, жалко», — сказали люди.

ОЛ: Так а что жалко? Вы что, думаете, что сейчас кто-то при словах «Ночной дозор» вспомнит Рембрандта?

Из зала: Так кого ещё?

ОЛ: Ага! Разбежались!

ДГ: Та же самая история с Панченко. (смеётся). Да, да. Когда он приехал… в Голландии он был?

ОЛ: В Голландии.

ДГ: В Голландии. И когда его спрашивают: «А что тебе больше всего понравилось»?

«Ну, вот «Ночной дозор» посмотрел».

«Тю! Что, не мог здесь посмотреть»?

«Да нет, я имею ввиду картину Рембрандта»!

«Ну да, картину. Но какой Рембрандт? Бекмамбетов!»

Вопрос: Скажите, пожалуйста, если бы вам по вашим книгам предложили начать проект, то есть кто-то будет продолжать ваши книги, вы бы согласились?

АВ: Подумали бы.

ОЛ: Подумали бы. А почему нет? Моя ж книга от этого хуже не станет. Подумали бы. Почему нет.

АВ: «Мир Рубежа».

ОЛ: Другое дело, что я бы не делал ставки на то, что в этом проекте будет что-то, что я бы прочёл … больше, чем с удовольствием узнать, что он там в моём мире нарулил?

ДГ: Более того, я подозреваю, что мы бы половину из этого даже не прочли никогда.

Из зала: Ваше отношение не было бы каким-то обособленным?

ОЛ: Да, да.

Д: Ну, приблизительно так.

АВ: Если бы мне предложили…

Из зала: С вашим детищем же что-то творят!

ОЛ: С моим детищем ничего не творят.

АВ: Ничего не творят, абсолютно.

ОЛ: Ничего. Моё детище как издавалось, так и издаётся.

ДГ: Ну это всё равно, что взяли и написали кучу пародий на нашу книгу. Ну и что?

ОЛ: Пожалуйста!

АВ: Более того, это всё равно, что сарай в аренду сдать. К литературе это отношения не имеет.

ОЛ: Абсолютно. Мы же ещё раз говорим, что это всё развлекательная индустрия, здесь другие законы. Законы аренды, найма, переуступки каких-то прав... Это разные принципы.

Из зала: Тогда советский вопрос: а вы предполагаете какое-то идейное воздействие литературы или темы, героев на молодое поколение?

ОЛ: Предполагаем. Судя по реакции ряда читателей…

Продолжение из зала: Как ваши идеи будут развиваться?

ОЛ: Это не наши идеи. Потому что один прочитал Достоевского и пошёл тоже зарубил старушку. Виноват разве Достоевский?

Из зала тот же голос: Ну, это натянуто.

АВ: Почему?

ДГ: Почему натянуто? Такие случаи имели место быть.

ОЛ: Ну хорошо, ряд революционеров обожал Тургенева «Отцы и дети», образ Базарова…

Тот же голос: Есть статистика, есть исключения. Я как раз интересуюсь статистикой.

ОЛ: По статистике…

Тот же голос: Вы когда писали, наверное, вы какие-то идеи имели в виду? И, наверное, какое-то воздействие этих идей?

ДГ: Да.

ОЛ: По статистике влияние литературы на человечество ничтожно мало.

Тот же голос: Не соглашусь.

ОЛ: Ничтожно мало.

АВ: То, что вы не согласитесь…

ОЛ: Невероятно. Если мы посмотрим на историю…

Из зала: … на всех убиенных во всех войнах. Поверьте.

АВ: Могу ещё раз сказать: писатель пишет не для читателя. Если читателю интересно ознакомиться с его посланием, то честь и хвала читателю. Если он там почерпнёт что-то хорошее, тем более хорошо. В принципе, да, такое воздействие есть, но оно очень небольшое. И очень часто читатель видит то, чего в книжке, с точки зрения писателя, нету. Вот допустим, Достоевский не призывал убивать старушек топором. А некоторые видели пособие и думали, что…

ОЛ: Тут имеет смысл заострить чуть-чуть. Понимаете, как только звучит заявление (а его произносят, грубо говоря, от Шекспира до Ольги Славниковой), что, когда писатель пишет, он пишет не для читателя, у меня … Я же тоже читатель, да? Ну, я ж писатель только по будним дням, а в остальное ж время я читаю. Мне становится обидно: «Он же для меня всё-таки, да?» Вот тут надо чётко понять, это — «Не продаётся вдохновенье, но можно рукопись продать». В тот момент, когда человек творит… сочиняет ли он музыку, стихотворение, роман, ну что ещё сочиняют?

ДГ: Картину.

ОЛ: Картину пишет, да. В этот момент, если он действительно творит, он один на один со своим творением. Вот это и подразумевается: «пишет не для читателя». Не в обиду: зачем ты мне, читатель? Понятно, о чём речь? В момент акта творения никого между мной и моим творением нету. И не может быть. Иначе нету акта творения. Дорогие девушки, вы когда… женщины… вы, когда рожаете, думаете, что он будет двухметровый блондин с голубыми глазами? Между вами и вашими родами ничего нету. Ни будущей судьбы ребёнка, ни в каком классе он закончит школу — в восьмом или всё-таки до десятого доучится, ни какая у него будет жена или муж. Нету этого. Есть роды. Процесс самодостаточный. Это знает любой профессионал, работающий в области искусства.

Из зала: Я всё-таки обострю дальше. Очень многие профессионалы, особенно былых веков, когда была иная мораль, иная религиозность, они осознавали, когда писали, свою ответственность за то, что они пишут. И за то, как это будет влиять на людей.

ОЛ: Кто?

Далее из зала: Извините, договорю. Я вам проведу прямую жесткую параллель.

ОЛ: Давайте.

Далее из зала: Эйнштейн, Бор, Оппенгеймер, которые занимались исследованием этих вещей, они не думали, во что это выльется, а потом схватились за голову, письма начали писать.

ОЛ: А кто из них писатель? Писатель кто из них?

Далее из зала: Я вам говорю об этом процессе: «Я творю!» Они творили для науки. Они не думали, как это будет воздействовать…

АВ: Это разные вещи.

ОЛ: Нет, я здесь не смогу отвечать. Это…

Далее из зала: …а потом начали писать письма президентам США. Они, выражаясь уже высказанным термином — участвовали в проекте. Просто их наука влияла на физическое существование тел. То, чем занимаетесь вы, влияет на души.

ОЛ: Я понял. Смотрите как, а нет ли тут момента передёргивания? Я сказал: «Влияние литературы на человечество ничтожно мало». Вы мне говорите: «Влияние науки на человечество огромно». А я разве с вами спорю? Влияние науки, безусловно, огромно.

Далее из зала: Я не поддержал тезиса…

ОЛ: Ну, а что делать? Ну, если б литература…

Далее из зала: Просто вам хочется, чтобы так было, наверное. Так проще.

ОЛ: Нет.

ДГ: Наоборот!

ОЛ: Наоборот!

ДГ: Нам бы хотелось, что бы она влияла в сто раз больше.

ОЛ: Наоборот.

ДГ: Но, увы, она влияет недостаточно.

Далее из зала: Просто вы это не можете оценить. Вот и все.

АВ: Ничего подобного. Вы пытаетесь жёстко передергивать. Более того, пытаясь, так сказать…

Далее из зала: Я пытаюсь обострять.

АВ: Да, но дело в том, что это не обострение, это неумение спорить. 90%, меньше даже, людей с каким-то там образованием спорить не умеют. Это я заметил. Так вот, по сути, вы пытаетесь сравнить несравнимые вещи. Дело в том, что мы творим виртуальные образы, мы создаём или разрушаем миры. Причём свои собственные. Если, конечно, не пишем фанфик по «Гарри Поттеру», тогда мы, в общем, пытаемся…

ДГ: Тогда мы разрушаем чужой.

АВ: Чужой мир. Но если мы честно работаем, мы работаем исключительно в виртуальном, который создаём и разрушаем сами. Помянутые вами господа и товарищи делали атомную бомбу. Что общего, кроме абстрактного процесса творчества? Ничего. Разные инструменты, разные результаты, разные площадки работы. То есть мы говорим об абсолютно разных вещах. И не надо взывать к нашей, понимаете ли, ответственности, всё остальное. Я, честно говоря, этих взывателей, во-первых, ещё помню по большевистским временам. Тогда взывали, пытались учить и тому подобное. Я один раз при сов… большевизии пытался напечататься — не что-то большое — стихи всего-навсего. Но того, что я там услышал, мне хватило. Поэтому не надо взывать. Я этих взывателей, скажем так… как же это покультурней? Не слушал бы.

Из зала: Хорошо. Вот параллели вашей области: Рон Хаббард, писатель-фантаст.

АВ: А его фантастика кому-то мешает?

Далее из зала: Вошёл во вкус и основал одну из самых страшных сект XX века.

АВ: А причём здесь это?

Далее из зала: Я продолжаю. Эти же параллели. Дяченки. (произношение говорящего искажено — Дьяченки — но мы будем придерживаться правильного написания, прим.) Вы просто не хотите понять мои тезисы. Дяченки: по некоторым их последним книгам, по их концепциям можно организовывать секты. Я вам это говорю как специалист по сектоведенью.

АВ: А-а-а! Господи! (общий смех и аплодисменты). Свят, свят.

ОЛ: Ладно, да, чтобы не сводить беседу к одному человеку.

ДГ: Нет, на самом…

Далее из зала: Вы пройдитесь по Петровке, какой лабудой заполнены прилавки.

ДГ: Согласен.

АВ: Я завтра этим займусь, кстати.

Далее из зала: Эта лабуда печатается. Я готов к тому, что здесь будут смеяться. Я этого смеха ждал.

АВ: Но мы-то причём?

ОЛ: Мы-то причём?

Далее из зала: Эта лабуда печатается миллионными тиражами, все, кто её печатают, считают: «Мы пишем это для себя, и нам за это платят деньги», — не думают о том, что будет твориться с мозгами и душами тех, кто это читает.

ОЛ: Когда заканчиваем?

АВ: А вы из какой секты?

Ответ: Я православный христианин.

ОЛ: Так, отлично.

АВ: А так что же вы проповедью вне храма занимаетесь?

Ответ: Я не проповедую. Я не священник.

АВ: Так, а что вы тогда тут?

ДГ: Нет, на самом деле всё очень просто.

Все тот же голос: Когда человек читает фантастику …

ОЛ: Нет, стоп, иначе мы разговор… во-первых, надо заканчивать, попросили нас. Во-вторых, мы весь разговор свели к одной теме.

ДГ: Буквально одна минута. Я хочу расставить точки над «i». Я считаю, что то, что мы закладываем в наши книги, — это хорошо. С нашей точки зрения.

ОЛ: С нашей!

ДГ: Я не считаю, что мы несём какие-то деструктивные, разрушительные, вредные и так далее идеи. Кто-то может не согласиться и сказать, что наши книги очень вредны. Но с нашей точки зрения, мы считаем, что мы сеем разумное, доброе, вечное, как бы пафосно это не звучало. Это раз. Второе: я не обвиняю учёных, которые занимались наукой, но в итоге которой получилась, скажем, атомная бомба или что-то ещё. Если бы не они, то кто-то другой бы всё это сделал. И всё равно, тогда бы не было ядерной энергетики, не было теории относительности, не было бы квантовой физики и так далее. То есть что, не развивать прогресс и уйти обратно в пещеры? Я это тоже не приемлю. Я считаю, что с одной стороны: да, у науки есть оборотная сторона. Но сами по себе научные исследования, научно-технический прогресс негативными не являются. Другое дело — как его применить? Это уже второй вопрос. Всё.

ОЛ: Поэтому нас просят просто заканчивать. И буквально два слова. Вообще спасибо, кстати, за разговор. Получился нормальный разговор. Да, безусловно, мы тоже обостряем с огромным удовольствием, иначе разговора не получается, вы же сидели и молчали в начале. Вспомните. Вот. Так что... все знают, что мы резки в суждениях. Кто из поэтов, художников, писателей, был не резок в суждениях и при этом интересен публике? Где они? Кто, Есенин? Высоцкий? Кто?

ДГ: Пушкин?

ОЛ: Пушкин? Кто? Все были резки в суждениях, это нормально. Единственное что: если мы возьмём любое разумное, доброе, вечное: роман Толстого «Война и мир», пьесу Шекспира «Буря», — не важно, назовите что там, — и задумаемся, какой процент людей из всех миллиардов человечества это читал? То тогда мы и поймём влияние литературы на человечество. Собственно, я это так примерно представляю.

Из зала: Большой.

ОЛ: Большой? Я не думаю, что за два процента мы выйдем.

АВ: А что же не спросили про творческие планы?

ДГ: Да. (смеётся).

ОЛ: Это в другой раз. Всё. Ираклий просит завершать, поскольку тут должно быть следующее действие.