Моторным басом под жужжание шарманки
Споет куплеты о Безверии и Вере.
Шарманщик спрячет орла в карман и
Растворится с ним в табачной атмосфере

Михаил Кочетков «Фантазия «Сон»

Игорь Черный: (воззрившись на диктофон) Это что такое?! Это что такое?! Убери это! Выключи, выключай это...

Денис Евстигнеев: Помнится, на «Филиграни» витал призрак Игоря Черного. Говорили, как о чем-то высшем в литературе.

Игорь Черный: Не надо. Я величина скромная. Скромная.

Денис Евстигнеев: Ну, раз уж я припомнил «Филигрань», премию критиков… Что такое критика, прежде всего? Кто такой критик?

Игорь Черный: Я думаю, что критик, — это когда человек, пишущий о каком-нибудь литературном произведении, хочет показать, прежде всего, себя, свое собственное «я». В отличие от критика литературовед анализирует, прежде всего, литературное произведение. Он видит Текст. Он не хочет и не вправе показать свое собственное мнение. Есть объективные законы, по которым нужно анализировать произведение. Это тема, идея, архитектоника и еще там что-нибудь. Минимум собственного отношения и максимум объективности. Вот это разница между литературоведением и критикой. Литературоведение оперирует материалом, который уже получен в процессе осмысления критикой того или иного текста. Формально, литературоведения на текущем этапе литературного процесса — почти нет. Недавно написана диссертация по исторической фантастике, и была трудность в утверждении этой темы. У всех возникали вопросы о том, можно ли писать о современном литературном процессе литературоведческие вещи.

Денис Евстигнеев: Игорь, критика нужна или нет? Для чего вы этим занимаетесь?

Игорь Черный: Критика действительно нужна. Прежде всего, для того, чтобы писатели сверялись с аудиторией, держали руку у нее на пульсе. Сегодня при обсуждении его рукописей один мальчик сказал: я пишу, не знаю, для кого. Сам для себя. Когда человек утверждает, что пишет сам для себя — это неправда, кокетство. Критика — посредник между читательской аудиторией и писателем. Она нужна для того, чтобы, с одной стороны, показать писателю, в каком пространстве он творит, что он пишет, где он прав, где он не прав. С другой стороны, показать читателю, на что нужно обратить внимание. Само собой, что критик не может охватить все фантастическое пространство, в котором мы находимся. Потому что есть писатели так называемого «первого ряда», «второго ряда», а есть и третьестепенные писатели. По-моему, неправильно, когда наша критика пишет только о писателях первого ряда. Есть определенные имена: Лукьяненко, Олди, Громов, Головачев, Логинов. А есть люди, о которых вообще никто ничего не пишет. Нужно посмотреть в этом плане старика Белинского. Белинский — человек, который писал буквально обо всем. Я не знаю, как у него хватало на все времени. Берешь двенадцатитомник Белинского и видишь, что он успевал писать и о каком-нибудь там Кукольнике, который был тогда, в 1830-1840-е годы первой величиной, и о Пушкине, который был менее культовой величиной, чем Кукольник. И, в то же время, Виссарион Григорьевич писал о какой-нибудь арифметике или статистических таблицах по тому, какие сельскохозяйственные культуры выращиваются. Белинский — это, по-моему, для нас идеал критика. К сожалению, в настоящее время критика потеряла зубастость. Она стала комплиментарной, в большинстве своем. Критиков настоящих у нас сейчас почти нет. Есть фиксаторы выхода той или иной книжки. Вот книжка вышла, они ее пересказали, отметили, что произведение хорошее или плохое, и все.

Денис Евстигнеев: Может ли существовать институт, который бы учил если не профессиональных критиков, то хороших ремесленников в этой области?

Игорь Черный: Мне кажется, что в последнее время в критику пошли люди непрофессиональные. То бишь, люди, которые, не владея предметом, не обладая филологическим образованием, прочитав книжку, говорят: книжка мне нравится, книжка мне не нравится. А объяснить, почему, толком не могут. Учить человека на критика — это дело академических заведений, а не наше. Как я могу сказать: «Прочитай тот или иной текст, пиши так-то и то-то»? Нет, это не правильно. Критика должна быть уделом профессионалов. Возможно, это кастовость, но не может математик по образованию вполне профессионально судить о литературоведческих проблемах! На самом деле об этом должны судить специалисты. У нас очень много появилось любителей, фэнов. Фэнской критики. Не буду называть фамилии.

Денис Евстигнеев: В чем ее опасность?

Игорь Черный: А в том, что она размывает рамки настоящей критики, настоящего литературоведения, рамки настоящей науки. Литературоведение состоит из теории литературы, истории литературы и литературной критики. Когда приходят критики-любители и начинает судить, по цитате из классика, о сапогах пирожник… Нехорошо, нехорошо. В критике должно быть больше профессионалов. К сожалению, наше литературоведение и критика о фантастике ограничиваются где-то десятью-двенадцатью именами.

Денис Евстигнеев: Эти люди что-то самим писателям дают?

Игорь Черный: Ну, я так полагаю, что дают, несмотря на то, что многие писатели говорят: критику мы не читаем, не прислушиваемся. Я могу судить по тем писателям, с которыми я вплотную работаю. Тот же Андрей Белянин. Я смотрю, как Белянин, читая нормальные критические статьи, растет. Человек вот прочитал замечания, он принял это к сведению. Готовясь к написанию следующего романа, он старается почитать о том, о сем. Старается как-то глубже обработать ту или иную проблему. На самом деле нормальный автор всегда интересуется тем, что о нем написали. Ему интересно, что написал критик, что он почерпнул из его романа. Да, критика нужна. Но, еще раз повторю — она не должна быть комплиментарной. То есть, критика обязана не только говорить о том, что вышла книжка, что она хорошая, но должна сказать и о том, что такой-то и такой-то писатель там-то и там-то немножко не прав, там-то и там-то он повторяется. Только в таком случае критика становится критикой настоящей. Но такой нет сейчас. Практически нет. Я тоже себя называю не критиком, а литературоведом.

Денис Евстигнеев: Как вы пришли к фантастоведению?

Игорь Черный: Когда я закончил вторую свою диссертацию, то подумал: ну чем заняться дальше? В тридцать три года получить докторскую степень — это прилично. И думаешь: а что потом? Уже можно потрудиться и для души, а не для получения научных званий и степеней. Ну, вот хотел сначала пописать о детективах. Поскольку это близко к моей нынешней деятельности. Я преподаю в милицейском вузе. Почитал детективы современные, много почитал. Абдуллаева, Незнанского, Леонова, Маринину, Корецкого, Серову и так далее. И решил, что этим заниматься не стоит. Потом почитал фантастику, российскую фантастику (до этого читал только иностранную), и подумал: а почему бы не посвятить лет пять-шесть освоению данного пространства? Понимаешь, как-то пришлось по душе. Особенно историческая фантастика (у меня две диссертации посвящены историческим жанрам). Вот сейчас я разрабатываю проблемы исторических жанров в фантастике. Изучаю творчество Валентинова, Олди, Мартьянова, Свержина и других. Но я стараюсь не зацикливаться на них одних, писать и о других авторах.

Светлана Прокопчик: Имеет ли смысл проводить разделение по жанрам, или все-таки стоит подходить к книге любого жанра, как к представительнице литературы?

Денис Евстигнеев: Света, это неправильно. Жанр? Какой жанр? Жанр — он один есть там. Жанр прозаический, я не знаю фантастических стихов. Жанр он один — роман. Роман. А там уже дальше — это уже называется непрофессионализм. Есть жанр «роман». А дальше уже идет внутрижанровая типология. Есть роман исторический, есть роман производственный, есть роман фантастический. И дальше идет в фантастическом романе разделение на подвиды, типы: фэнтези, сайнс-фикшен, историческая фантастика и так далее. Деление все более мелкое, мелкое и мелкое. Точно так же, как и повесть, и рассказ, и так далее. Разделение на жанры и виды идет с наших классиков, с Аристотеля.

Светлана Прокопчик: Я почему спросила об этом, потому что этот вопрос возникает чаще всего. Когда начинается спор: литература или нет, никто не может дать определения жанра, о котором спорят — литература, фантастика и так далее. И все чаще и чаще звучат голоса о создании нового подраздела в критике: фантастоведения. Что вы можете об этом сказать?

Игорь Черный: Одним из первых о появлении фантастоведения сказал Харитонов в своих трудах. С легкой руки Жени Харитонова этот термин вошел в обиход литературы, я даже сам использую его в своих работах. Если есть шекспироведение, есть толстоведение, есть пушкиноведение или пушкинистика, почему бы не назвать раздел литературы, посвященный фантастике, фантастоведением? По-моему, он вполне имеет право на существование, как и все остальные виды или разделы нашего классического литературоведения. Это, во-первых. Во-вторых, фантастика — это серьезный или не серьезный жанр. Это тоже идет от нашего традиционного, ну, русского, я бы так сказал, понимания литературы. Что всегда, начиная с восемнадцатого века, когда появилась новая русская литература, в ней существовало два направления. Или две тенденции. Это, как говорил Белинский, плод осенний и плод весенний. Русская литература началась с плода осеннего. То есть с сатиры. А не с плода весеннего, с оды. И вот такое жесткое разделение на литературу критического пафоса и развлекательную литературу, оно всегда в России было. Это неправильно. Вот, например, есть Гюго и есть Дюма. Два писателя, французских романтика. Два исторических писателя. Но одного мы считаем классиком, а другого — просто беллетристом. Но это только в нашем литературоведении осталось такое деление на классиков и беллетристов. Если вы спросите любого француза, то француз вам скажет, что у него на книжной полке стоят Гюго и Дюма. Они оба наши французские писатели. А у нас фантастика — падчерица большой литературы. На самом деле, такое положение вещей, по-моему, давно устарело. Надо преодолевать стереотипы.

Денис Евстигнеев: Вы не за мелкое дробление, а за схождение всего в одну точку?

Игорь Черный: Конечно. Вся литература — это один большой, общий процесс. Каждая литература — это набор определенных жанров, набор определенных методов и так далее. Есть фантастика, есть так называемая фэнтези, есть так называемый мейнстрим (никто точно не знает, что это такое). Вот когда недавно упоминавшуюся мной диссертацию по исторической фантастике защищали, то один из вопросов был такой: Пелевин — фантаст или нет? «Чапаев и Пустота» — это что? Историческая фантастика или нет? Тяжело, тяжело такое разделение проводить. Мы все тогда сошлись на том, что Пелевин — это не фантастика, это мейнстрим так называемый. Но где критерий разделения на мейнстрим и обычную литературу? В свое время мейнстримом был Пушкин. Элитарным поэтом, которого не читали простые люди. Простые люди читали Булгарина. Простые люди читали Кукольника. Читали какого-нибудь там Орлова Александра Анфимовича, а Пушкина не читали. Это было и дорого. Когда надо было проголосовать рублем за «Ивана Выжигина» Булгаринского или за «Полтаву» Пушкина, конечно, они покупали «Ивана Выжигина». Вот они — мейнстрим и массовая беллетристика того же девятнадцатого века.

Денис Евстигнеев: Можно сказать, что мейнстрим работает с тем, что только нарождается? Он еще экспериментирует с формой, с темой. Но на самом деле мейнстрим — это та же фантастика, та же литература, только с приставкой «нео».

Игорь Черный: Ну, может быть. Хотя, в любое время, если посмотреть на историю литературы, той же русской, мейнстрим как-то не получал большого распространения. Народ, что называется, не кололся на мейнстрим. Пелевин тот же самый, ну сколько он сейчас реально имеет читателей?

Денис Евстигнеев: В Москве много.

Игорь Черный: Ну, так то в Москве… Москва — она же не лакмусовая бумажка русской литературы, литературного рынка. Ну, а сколько, много? Сколько, много-то? Я не говорю о тех людях, которые находятся у нас за стеной. Если взять тех же школьников десятых классов, ну что они читают? Что читают школьники десятого класса? Читают они хотя бы Лукьяненко? Я уж не говорю о Пелевине.

Денис Евстигнеев: Ну, Лукьяненко они читают…

Игорь Черный: Правильно. И моя дочь читает в десять лет Лукьяненку, хотя Андрюша Белянин ей больше нравится.

Светлана Прокопчик: Интересно, откуда вообще взялся этот термин «мейнстрим»?

Игорь Черный: Не знаю.

Светлана Прокопчик: Теоретически — это же переводится, как главный поток (литературы).

Игорь Черный: Не знаю…Главный поток… Ну на самом деле, если посмотреть — ну какой Пелевин «главный поток» литературы русской?! Если возвращение к традициям Ивана Степановича Баркова, к матерщине — это вершина, главное достижение русской литературы двадцать первого века, то я… Тогда писателей, пользующихся нецензурной бранью в своих произведениях, можно назвать мейнстримом.

Денис Евстигнеев: А кто, по вашему мнению, является главным в литературе российской? Самым высоким явлением, самым ярким? Не самым продаваемым, а самым высоким.

Игорь Черный: Денис, это действительно тяжелый вопрос. Мне кажется, что такие же точно тенденции можно наблюдать не только в российской литературе, но и в нашей. Я обычно говорю на своих лекциях, что настоящая высокая литература, не та, которую сейчас покупают многие, а настоящая, — она сейчас находится в состоянии выживания.

Денис Евстигнеев: Но она есть?

Игорь Черный: Я думаю, есть. И у нас, и у вас есть ряд авторов, которые продолжают нести традиции классической русской и украинской литературы. Понятно, что я называю расхожие, затертые имена, но, например, Александр Исаевич Солженицын. Солженицын — живой классик русской литературы, для которого русское слово еще что-то значит. Это не то, что эксперименты с матом, вводимым в художественные тексты. Битов есть еще. Татьяна Толстая. Есть ряд людей, для которых действительно русское слово является чем-то святым. Не знаю, можно ли кого-нибудь из фантастов в этот список внести… Вряд ли, все-таки. Я не понимаю, почему так происходит, но ни в одной стране фантастика не является ведущей разновидностью литературы. Не знаю, почему. Недавно, собираясь в поездку сюда, я над этим думал. Тот же Валентинов сетует: почему фантастика — падчерица большой литературы? Падчерица, падчерица… Формально так и есть. Взять любую другую литературу, не только русскую. Американскую, английскую… Нигде фантастика не занимает ведущей роли. Она есть, ее покупают, ее издают. Но, тем не менее, нигде фантастика не считается большой литературой. Почему? Тот же Кларк, Бредбери, Саймак — ну не считаются большой литературой. Да, они писатели, хорошие, высокотиражные писатели, но они не считаются большой литературой.

Светлана Прокопчик: Может, мешает элемент эскапизма?

Игорь Черный: Возможно… Почему так происходит, что фантастика нигде не считается серьезной литературой? Никогда не получает «Нобель-Прайз». Есть хоть один писатель-фантаст, который получил «Нобеля»? Нет, они получают те же тусовочные премии. Какой-нибудь там…

(после паузы)

Мы чего-то трезвеем и трезвеем. О таких высоких материях заговорили…

Денис Евстигнеев: Алекс Орлов протрезвел за полчаса интервью. Он вышел из комнаты трезвый и злой, и заявил, что пойдет поправлять это дело.

Игорь Черный: Вот Алекс Орлов, кстати, интересная фигура. Человек, который написал книг не меньше, чем Олди, но, тем не менее, не занимает того места, которое мог бы занять в нашей отечественной фантастике.

Светлана Прокопчик: Еще более интересная фигура — Юрий Никитин, который написал столько же, сколько написал Головачев…

Игорь Черный: (Подскочив на месте, и вообще оживившись) Юрий Никитин — это вообще культовая фигура. И странно… я вот не знаю… если Гай Юлий Орловский — это Никитин, как многие говорят… Если действительно человек, который пишет под именем Гай Юлий Орловский, — это Никитин, то я ему в ножки должен поклониться. Человек буквально перепахал сам себя. Когда я прочитал два романа Орловского (тем более что это два достаточно скучных романа, там нет динамики), мне представлялось, что человек, их написавший — это, во-первых, дама лет двадцати восьми от роду… Например, там дается описание мужчины с точки зрения героя-мужчины, но явно это описание создано женщиной. Женский взгляд на парня. Рассматриваются волосы, фигура, и так далее. Мужик о мужике, если он не гомик, так не напишет. Так вот когда я прочитал эти две книжки о Ричарде Длинные Руки, то пришел к своим коллегам-литературоведам и сказал: я встретился с новым явлением в русской фантастике.

Денис Евстигнеев: Все засмеялись?

Игорь Черный: Нет, почему же? Мои коллеги люди серьезные, они просто не читают фантастику. Мои занятия фантастикой их немножко шокируют. Все-таки, академический ученый, автор ста двадцати научных и учебно-методических работ… Я им сказал, что Гай Юлий Орловский — человек, молодой человек, который поднимает вопросы нравственного становления молодежи, поиска своего места в расстановке сил. Чуть ли не достоевщиной пахнет. Человек заслуживает уважения, когда он поднимает такие вопросы: нравственные, философские… Я не думаю, что это чисто Никитин, может, ему кто-то помогает. Я читал много его текстов центрполиграфовских — ну нет у него этого!

Светлана Прокопчик: Есть, есть. «Я живу в этом теле», например.

Игорь Черный: Ну, ну, ну. Такого не читал, каюсь. Этот человек заслуживает уважения. Это, действительно, подвиг. Ведь он сумел найти в себе силы и, что называется, перестроиться, причем с точки зрения нашего современника, нашего ровесника. Человек задумался над проблемами веры-безверия. То, о чем мы сегодня утром говорили. Неверующий человек попадает в такую атмосферу, наполненную христианской верой… Я не знаю, чем автор может закончить это? Если господин Орловский придет к тому, что его герой поверит в Бога и примет его всем сердцем, как говорят американцы, то (понижая голос) это будет неинтересно. Какой-то новый выход нужно найти. Да просто было бы очень примитивно. Неверующий человек попадает в атмосферу, где он должен поверить, на него снисходит Благодать Божия, и он верует в Бога. Неинтересно. А как он может выйти из этой тупиковой ситуации? Поверит, не поверит? Это же тяжело! Если он найдет выход из такой тупиковой ситуации, то Гай Юлий Орловский — это будет великий писатель, мне так кажется. Ну, примитивно будет, если его герой Ричард Длинные Руки поверит в Бога.

Денис Евстигнеев: А «Человека с топором» открывали?

Игорь Черный: Ммм… Дорого. Центрполиграфовские книжки дороги…

Светлана Прокопчик: Это «Эксмо».

Игорь Черный: Я б почитал, потому что я вообще много читал Никитина. Он ведь мой бывший земляк, харьковчанин. Один из основателей КЛФ. И я, в общем-то, с уважением отношусь к этому человеку, несмотря на все иронические шпильки в его адрес. Пишет он вполне профессионально, если не брать некоторые вещи о Тройке, вышедшей из леса, там этот Шаолинь навороченный и другие вещи… Но многое, действительно, интересно. Если это один и тот же человек, пишущий о тройке, вышедшей из леса, и о Ричарде Длинные Руки, то это… единственный, пожалуй, случай, когда человек в этом возрасте… Ему за пятьдесят, где-то так, полагаю?

Светлана Прокопчик: Ему за шестьдесят.

Игорь Черный: Да, что он смог вот так вот трансформироваться в духовном плане. Это большая редкость для людей того поколения.

Денис Евстигнеев: Игорь, для вас чтение когда-нибудь составляло удовольствие? Составляет ли сейчас? И если составляет, то какие книги по-настоящему интересны?

Игорь Черный: Мне говорят: у тебя хорошая работа — лежишь на диване и читаешь книжки. Понимаете, читать книжки с точки зрения профессионала — это тяжело. Когда лежишь так, читаешь и думаешь: вот здесь образ неудачный, что-то еще вот такое… Удовольствие получаешь, когда читаешь книжку сам по себе, как читатель, не имея в виду, что будешь ее анализировать, писать о ней статью или рецензию. Это книги, конечно, не фантастического жанра, какие-нибудь там детские, развлекательные, приключенческие, детективы. Эти книжки я читаю, как читатель. Иногда получаю от этого удовольствие, когда книжка действительно хорошая.

Светлана Прокопчик: Как сказал Харитонов: «Я фантастику не читаю. Я ее работаю».

Игорь Черный: Да. Это работа, действительно работа, когда текст один и тот же приходится читать по два, по три, по четыре раза. Он же может опротиветь. Вот я когда писал диссертации о Загоскине, о Кукольнике, то читал некоторые их романы по пять, по шесть раз. Практически наизусть их выучивал. Ну, как можно получать удовольствие от такого обращения с текстом?! Но есть такие вещи, от которых получаешь удовольствие. В частности, я сейчас читаю Роберта Ван Гулика. Очень нравится. Детективы русские люблю читать. Женские, кстати. Написанные женщинами. Ту же Дарью Донцову. Вот когда не нужно задумываться. Просто знаешь заранее, что тетка Дарья сумеет тебе предложить. Читаешь просто, чтобы отвлечься. Когда постоянно читаешь одну фантастику, устаешь. Надо перемежать чтение фантастики чем-нибудь другим. Потому что зацикливаться на одном каком-то виде литературы — это будет неправильно.

Денис Евстигнеев: А есть такие книги, которые вы перечитываете по нескольку раз с удовольствием?

Игорь Черный: На это просто не хватает времени. Мне очень хочется перечитать «Мертвые души», как ни парадоксально. Но у меня, во-первых, не доходят руки, во-вторых, не хватает времени на это, в-третьих, я боюсь эту книжку перечитать. Она настолько мистическая, настолько засасывающая, настолько жуткая…

Денис Евстигнеев: Из нее выбраться невозможно…

Игорь Черный: Конечно, конечно. Невозможно выбраться. В былые времена, еще года три назад, я ежегодно, где-то под Пасху, перечитывал «Мастера и Маргариту» Булгакова. Последнее время я от этой традиции как-то отошел, ну, все от нехватки времени. Приходится очень много читать. Практически по роману в день. Бывает, полтора дня на роман уходит. При том же приходится все это осмысливать и писать. Минимум двести романов в год читаю. Только романов. На рассказы и повести у меня не хватает времени и сил.

Денис Евстигнеев: Это нормальный ритм работы?

Игорь Черный: Ну, да, обычно так и есть. Это нормальный темп, потому что по-другому как-то не могу, не представляю. Последние лет пятнадцать так оно и происходит. (почти с возмущением) Хотя есть люди, наши общие знакомые, которые, по моим прикидкам, читают больше, чем я. Я не знаю, как им это удается. Это Дима Кумок. Он очень много читает. При всем при том, что он… чем он там еще занимается? Бизнесмен, и притом ему удается читать больше, чем я — это заслуживает уважения, по меньшей мере. Поскольку я преподаю историю украинской и зарубежной культуры, меня интересуют всевозможные новинки, российские в первую очередь. Порой приходится читать тот же журнал «Плейбой». Только не из-за того, чтоб там плакатец плеймейт посмотреть — это неинтересно. Мне интересно пролистать его ради такой текущей информации: книга месяца, диски месяца, аудиозаписи месяца. Чем интересуются, о чем говорят наши соседи. И как только я нахожу, что вся Россия говорит о новом явлении, а я не читал, я стараюсь сразу пойти и прочитать это. Будь то детектив, будь то мэйнстримное какое-то явление, Сорокин или Пелевин, Обломов или Болмат… Сколько денег на это уходит! Тем более что наши библиотеки почти не комплектуются этой литературой. Приходится все за свой счет покупать. Для того чтобы книжечку просто почитать, я ее покупаю, читаю и ставлю на полку. Вот так вот. Когда полки слишком уж заполняются, я отношу на работу и студентам своим даю.

А серьезные литературоведы не считают фантастику заслуживающей внимания. В лучшем случае: Булгарин, Одоевский. Ну что у нас еще есть… Достоевский, «Двойник». А современный литературный процесс фантастики — нет, исследованию не подлежит. Современный литературный процесс заканчивается Серебряным Веком. Не знаю, почему, но для нашего литературоведения — Серебряный Век вообще манна небесная. Мережковский, Гиппиус, Бальмонт. В то же время, масса литературных явлений, имен — до Серебряного Века и после него — не охвачены. Тот же Чаянов. Почему никто до сих пор никто не изучил Чаянова как одного из деятелей фантастики?

Денис Евстигнеев: Кстати, у нас есть еще Сигизмунд Кржижановский, между прочим…

У вас, я так понимаю, тоже вышла книга…

Игорь Черный: (хихикая) Да я сам ее только увидел вчера. (Лезет в шкаф, достает, громко шурша пакетиком, книжку «Лара Крофт — расхитительница гробниц»). «Враг»-Березин прочитал за два часа.

Денис Евстигнеев: Это перевод или оригинальная книжка?

Игорь Черный: Ну, конечно, книжка. Я хотя и неплохо знаю английский язык, но, когда я прочитал оригинал, мне он не понравился. Это не русская книжка была.

Денис Евстигнеев: Я ее позавчера купил. В ларьке, в переходе. Вот чем-то она мне понравилась, только не знал, что подполковник Черный ее написал.

Игорь Черный: Это не совсем Черный ее написал. Там написано: Андрей Чернецов. Это несколько людей, коллективный автор. Книжка написана как часть серии о Ларе Крофт, знаменитой археологине. Поскольку я, как имел честь сказать выше, занимаюсь исторической фантастикой, мне просто интересно было реализовать в книгах свою несбывшуюся мечту стать археологом. Когда я учился в школе, в начале 80-х годов, это было практически невозможно — поступить на истфак. Туда попасть можно было либо по блату великому, либо после армии. Я поступил на филфак нашего пединститута и так и не стал археологом. Вероятно, в этих книгах реализовалось мое «я», не ставшее археологом. Мы написали один оригинальный роман о Ларе Крофт. И сдали его в АСТ. Потом поступило предложение господина Науменко написать первую часть этого сериала — новеллизацию фильма, недавно вышедшего на экраны, — «Лара Крофт — расхитительница гробниц». Если бы мы просто записали на бумаге фильм, эти все реплики, это бы заняло где-то около шестидесяти страниц. Как видите, в этом романе порядка трехсот пятидесяти страниц. Просто мы постарались с моими соавторами написать русский роман. С пропиской характеров. Каждому дали характер, каждому дали собственное «я». Лара Крофт — это же археолог. Но в фильме нигде не видно, что это ученый, который, глядя на, скажем, храм начинает мыслить научными категориями. Пытается как-то атрибутировать его. По сути дела, Лара в исполнении Анджелины Джоли — это та же компьютерная героиня. Какой она была в компьютерных играх, такой она и осталась. Мы же постарались сделать ее живым человеком. Который, в общем-то, имеет какое-то образование, воспитан в определенных традициях. Потому что фильм все-таки был американским фильмом, хотя и поставлен он об англичанах. Это все равно, что фильмы русские, но снятые об американцах. Точно так же и американцы не имеют представления, что такое английский дом, что такое английская леди, как готовится английский чай. Вот это все мы постарались дополнить, распушить, что называется. Я горжусь этой книжкой. Сегодня я ее перечитывал. Ну, неплохая, в общем. Потом, я горжусь, что я сотрудничал при ее написании с одним из ведущих наших авторов фантастической прозы, археологом по профессии. Его комментарии, его взгляд на эту героиню для меня были очень ценны.

Светлана Прокопчик: Можно я издам вопль восторга по поводу оформления? Она с картинками!!!

Игорь Черный: Один к одному к американскому изданию. Один к одному. Коля Науменко присылал американский покет. Там были эти картинки.

Денис Евстигнеев: Ну, у меня возникает ассоциация с Замятиным, который написал книжку, чтобы показать всем, как он хотел бы видеть литературу… Есть такой элемент в этом романе?

Игорь Черный: Наверное, есть. Хотя поучать — это неблагодарный труд. Каждый писатель, он самодостаточен сам по себе. И учить того же Сережу Лукьяненко… Он, прочитав наш роман, скажет: что, вот как надо было писать?! Я очень сильно сомневаюсь.

Денис Евстигнеев: Нет, ну чтобы люди сами заговорили. Хотелось так?

Игорь Черный: Вряд ли, вряд ли. Все-таки, Лара Крофт — это книга не для нашего поколения, не для людей тридцати с хвостиком лет. Героиня тинэйджеров. Хотелось, чтобы тинэйджер прочитал этот роман и ни разу не покраснел. Вот когда писал Карамзин, он говорил так: что книжка хорошая тогда, когда ее прочитает девушка и ни разу не покраснеет. Вот мы постарались, при всем том, что книга вроде бы для взрослых, написать ее так, чтобы тинэйджер ее прочитал, ну и не покраснел. Не ввести в соблазн малых сих, при всем при том, что там есть элементы эротики.

Светлана Прокопчик: Сцена в ванной?

Игорь Черный: Сцена в ванной и сцена в гостинице, там мой соавтор, конечно, «поработал». Так что здесь осталась только половина того, что было.

Денис Евстигнеев: У нас есть такой стандартный вопрос, который вызывает бурный ржач: что вы пожелаете начинающим молодым писателям.

Игорь Черный: А я не знаю, насколько можно считать меня немолодым и не начинающим писателем. Официально-то роман у меня первый. Или взять то, что я начал писать с пятнадцати лет? До сего времени у меня написано около двадцати трагедий белыми стихами, порядка пяти романов неизданных… Ну, что пожелать молодым? Молодым нужно найти свой собственный интервал, свой собственный голос. Не подражать никому. Потому что, если посмотреть на фантастику современную, массовую, то она очень и очень одноголосая. Нет полифонии. Полифонию, многоголосье то бишь, создают от силы десять-пятнадцать человек. Авторы, которых называем первым рядом российской фантастики. А остальные на американскую фантастику ориентируются, что ли... Я написал статью, вот скоро в сборнике должна она выйти. Впервые я себе позволил резкость проявить. Когда смотришь, что наши любимцы пишут так, что книжку они издали, а она ничего не прибавила и ничего не убавила к их славе. Я хочу пожелать молодым авторам, чтобы каждая новая книжка их была неожиданностью для читателя. Чтобы, получив эту книжку, говорили: ты смотри, а писатель-то этот перепрыгнул свою предыдущую планку. Он какой-то другой.

А то слушаешь какого-то эстрадного зарубежного или нашего певца, и сразу видно: первые аккорды песни — это тот-то должен петь. Одним и тем же голосом, одни и те же темы, на один и тот же мотив. Точно так же и в литературе. Мне хочется, чтобы наши молодые фантасты были, по возможности, индивидуальны в каждой новой книжке. Тяжело, конечно. Но хочется, чтобы каждая новая книжка была штучным товаром, а не массовым. Это очень тяжело. Могут не покупать, кстати. Если он создаст книжку не в той струе, что и обычно, могут и не купить.

Светлана Прокопчик: А могут и купить.

Игорь Черный: Ну, могут купить. Но тогда это будет мейнстрим. Матючков туда подбавить, и красиво будет. Вот, к примеру, Дашков. Писатель, трагический вроде бы, сейчас много издающийся, но, мне кажется, что он не в тех сериях издается. Дашкова надо издавать именно в мейнстримных сериях. Его как писателя в «Вагриус» надо…

Слушай, а что, правда уже купил роман? У нас уже вчера должны были привезти «Лару» и в Харьков. Коля Науменко сообщил уже, что вышла книжка. Ну, первая книжка вышла, это же дю, дю, дю… Приеду домой, поведу всех утку по-пекински есть в китайском ресторане. (умильно улыбается, сложив руки на животе).