В меру своих сил


  В меру своих сил

© Эдуард Геворкян, Владимир Хлумов


Э. Г. — Давайте определимся, кем является мой собеседник — писателем Хлумовым или профессором Липуновым? Есть у вас и третья ипостась, но о ней позже. Прошу заметить, что я не называю вас писателем-фантастом, зная, как болезненно порой реагируют мои коллеги по «цеху» на гордое имя «фантаст».

В. Х. — Давайте остановимся на писателе. Вы правы насчет «писателя-фантаста». Когда меня хотят уколоть недоброжелатели — они называют меня писателем-фантастом. Я не обижаюсь. Когда пишу — не руководствуюсь жанровыми соображениями, хотя для критиков, наверное, это важно.

Э. Г. — На то они и критики, чтобы классифицировать, ранжировать, словом, производить разнообразные действия, оправдывающие их существование. Впрочем, это другая тема... Помнится, в свое время ваша повесть «Санаторий» наделала много шума в среде любителей фантастики. От вас ждали новых вещей, но вы почему-то надолго замолчали, и лишь в последние годы снова балуете нас своими произведениями? В чем была причина столь долгого молчания?

В. Х. — Не поймите меня неправильно, но как говорил Владимир Высоцкий: «это не я замолчал, а меня замолчали». Я ни на минуту не бросал писать (в среднем в год по повести), так что сейчас у меня с десяток повестей и романов. Другое дело, что до последнего времени у меня ничего крупного не печатали. По разным причинам. Правда, рассказы, хоть их и не много, все опубликованы, и даже неоднократно. Например, рассказ «Мезозойская история» выходил раз 6 в разных журналах России, СНГ и дальнего зарубежья. Кстати, только что его опять переиздали в сборнике «Наши в городе». С большими же вещами действительно выходило нескладно. Моя вторая повесть «Графоманы» победила во всесоюзном, анонимном конкурсе издательства «Московский рабочий», была набрана — но тут в 1989 году стали рушиться госиздательства. А роман «Мастер дымных колец», написанный в 1989-1991 годах вообще имел странную судьбу. Как только я его закончил — разрушился СССР. Главы из него были опубликованы в журнале «Мега», усопшем ныне журнале, потом его принимали к публикации несколько издательств, но везде в последний момент что-то случалось: суд («Гиперборей»), развал («Панорама»), пожар («Северо-Запад») и т. д. Приходя в очередное, я предупреждал, что, мол, если возьмете — обязательно что-то с вами случится нехорошее. Не брали.

Роман по тем временам был очень большой, в толстые журналы не «влазил». Правда, быть может, этот роман («последний роман империи», как написано в одной критической статье) слишком нестандартен. Издатели основного потока говорили — это фантастика, а издатели фантастики, что это высокая проза. В прошлом году роман таки появился отдельной книгой. Издательский отдел фирмы закрылся...

Вот так и работал. Внешне это выглядело как молчание. Наверное, есть «правильные» писатели, которые четко чувствуют, что можно и нужно в данный момент. Ведь что есть «Санаторий» — это крик души закамуфлированный под фантастический детектив. Хотелось высказаться о нашей жизни и быть услышанным. Вещь конечно антисоветская, но если посмотреть глубже, то и антидиссидентская. А вспомните, что печаталось тогда, да и через лет пять в толстых перестроечных журналах — пьесы Шатрова, романы Анатолия Рыбакова о хорошем Ленине и плохом Сталине, который извратил верное учение. В 80-е годы издать антиутопию было нереально. Но мне удалось, да еще и в самом что ни на есть комсомольском издании — «Молодая гвардия». Вы говорите, нашумевшая повесть. Но ведь шумели в основном по углам, а о сути написанного никто тогда и не мог ничего сказать. Многие, как в «Молодой гвардии» так и ничего не поняли.

Следующие повести я уже писал не пытаясь обмануть цензуру и не оглядываясь на время. Результат...

Э. Г. — Что касается постперестроечного кризиса нашей фантастики ответить могу только вопросом — а кому тогда было легко? Но вот насчет «правильных» писателей... здесь явно слышится упрек в конъюнктуре, в желании «поймать момент», или, как сейчас принято говорить — раскрутиться. Собственно, что в этом плохого? Стремление к успеху — естественно для любого, особенно начинающего литератора, а если это ко всему еще отражается на его благосостоянии — Бог в помощь! И насчет чувства того, «что можно и нужно в данный момент» — не есть ли подобное чувство всего лишь отражение этакой внечувственной связи между автором и читателями? Не кажется ли вам, к тому же, что радикально изменилась миссия российского писателя? Если раньше он был, в лучших, разумеется, образцах, учителем жизни, властителем дум, наставником, можно сказать, то сейчас он всего лишь балагур-потешник?

В. Х. — Никакого упрека в моих словах нет. Как писать — это личное дело каждого. Не думаю, что в последние годы что-то изменилось в понимании миссии литературы. Всегда было и то и другое. Вы же прекрасно знаете, что и Пушкин и Достоевский при жизни не были самыми тиражными авторами. Да, в русской культуре писатель — существо особенное.

Изменилась ли его миссия? Вообще, к констатации всяких изменений нужно относиться очень осторожно. Любой ученый знает: необходимо десятикратное время, чтобы достоверно установить какое либо изменение или тенденцию. То есть, нужно подождать лет сто. Я, однако, уверен, что талантливое художественное слово в русской культуре никогда не потеряет своей силы. Но вот вопрос: что это будет за сила? Здесь никаких гарантий нет. И будут ли «чувства добрые пробуждать» будущие «классики» — неизвестно. Несомненно — писатель есть и будет «ловец человеков». Однако литературные итоги ушедшего века, по-моему, выявили и противоположное явление — сила слова, «миссионерство» писателя, в частности, в России имеет огромную непредсказуемую мощь.

Весьма поучительна история о двух молодых людях, которые собрались вместе и написали за недельку небольшую такую брошюрку. Ее на прилавке сейчас бы и не заметили. Но брошюрка эта сыграла решающую роль в жизни сотен миллионов людей, причем миллионы при этом лишились своей жизни. Маленькая эта «новелла» называлась «Манифест коммунистической партии». Для меня нет сомнений, что этот опус принадлежит к жанру фантастики. ХХ век — наглядный пример того, что слово является самым опасным и самым мощным оружием массового уничтожения.

Э. Г. — Оставим историю историкам. Но, обратите внимание, слово «ученый» сейчас произнесли вы, а не я. Поэтому считаю вправе задать вопрос — а почему астрофизик с мировым именем писал и пишет фантастику социальную, психологическую, лирическую, наконец, но пренебрегает фантастикой научной?

В то время как американцы, тот же Винжд, Бир или Зандель успешно разрабатывают космологические идеи... Или вы считаете, что ваши будущие студенты проникнуться красотой науки, погрузившись в бездны «мейнстримовской» рефлексии, постмодернизма, психоделии?

В. Х. — Научная фантастика — прекрасная пора моего детства. Мы читали ее запоем в школе, обсуждали в кружке Дворца Пионеров, мечтали и даже кое-что конструировали. Рей Бредбери, Лем, братья Стугацкие, Шекли, Кларк — вот наши кумиры 60-х. Эта прекрасная приключенская литература абсолютно необходима для растущего человека. Но человек вырастет и задает себе вопросы более сложные, чем в детстве и юности. И тогда надо плюнуть на жанры и читать просто хорошую литературу. Почему конкретно я не пишу НФ? Да, может быть я ее и пишу?! Кстати, среди моих героев очень много людей науки, есть даже генеральный конструктор. Ну а если серьезно — пишешь так, чтобы самому было интересно читать. Вот, к примеру, возьмем два произведения «Из пушки на Луну» и «Братья Карамазовы». В обоих романах встречается чисто фантастический, даже НФ-ский ракурс — преодоление земного тяготения и создание искусственных небесных тел летающих в безвоздушных пространствах. Но как по-разному раскрыта эта техническая идея? Про Жюль Верна напоминать читателям журнала «Если» не надо, а вот у Достоевского... Ведь там, пожалуй впервые был описан искусственный спутник Земли, правда, это был топор, запущенный на околоземную орбиту больным сознанием Ивана Карамазова. Но сколь страшен образ Достоевского? Ведь то и раскольниковский топор и будущий первый искусственный спутник Земли и грозное, пока еще не сконструированное, космическое орудие убийства... Господа, каждый требует от книги той глубины, которую он имеет внутри себя. Лучшие ученые и изобретатели никогда не изобретали просто так, ради игрового интереса. У всех была ИДЕЯ.

Циолковский, кстати, тоже писатель-фантаст, мечтал вовсе не об освоении космических пустот, не ракета была его мечтой. Ракета была средством для победы «общего дела» — оживления всего человечества и превращения его в новую вселенскую породу неких бестелесных счастливых людей, подобно свету, блуждающим по межзвездным пространствам.

Э. Г. — У Достоевского — это образ, вербализация его политических, социальных прозрений. И не надо науку сюда притягивать, уши у нее не резиновые. А вот у Жюль Верна — «чисто научная» идея, от нее и вся научно-техническая конкретика будущего. Мне кажется, подобные сравнения — своего рода литературоведческие кунштюки. Однако меня больше смутил ваш тезис о «просто хороших писателях». Никто не спорит, фантастическая литература (а не футурологические и научно-популярные очерки) неразрывно вплетены в канву художественной словесности. Но есть специфика направлений — «деревенщники», «городская проза», «маринистика» и так далее... Валить все в одну кучу — непродуктивно. НФ тоже выполняет свою миссию, и я не уверен, что если бы вы в детстве и юности читали бы одного Достоевского (и иных равновеликих), то его топор подвигнул бы вас на стезю науки.

В. Х. — Ну, я же не критик. Делить литературу не умею. А что касается романа «Братьев Карамазовых», не знаю на что он бы меня подвиг, но вот, к счастью, есть историческое признание человека, который сделал самый главный переворот в науке ХХ века. Именно Достоевский произвел на него неизгладимое впечатление и подвигнул к открытию Специальной и Общей теорий относительности. Кстати, мало кто знает, что термин «неэвклидовость» ввел в обращение Федор Михайлович. А теперь все мы живем в неэвклидовом пространстве-времени. Ну, а читал ли Альберт Эйнштейн Жюль Верна — неизвестно, сведений об этом нет.

Э. Г. — Не хотелось бы затевать высокоученый спор о том, жили мы до Федора Михайловича в неэвклидовом пространстве или нет, да и насчет Эйнштейна неясно — может, он таки создал бы Единую Теорию Поля, ежели бы читал фантастику в целом, а Жюль Верна в частности... Поговорим о простых вещах — не считаете ли вы, что падение интереса к научной фантастике приведет к понижению образовательного ценза? Или дела обстоят хуже — кризис рационального мышления и привел к нынешней ситуации в российской НФ?

В. Х. — Кризис рационального мышления, точнее, научного мышления, действительно разразился, но в основном в России. Никогда еще у нас авторитет науки и образования не был так низок. Хотя я вижу, что точку поворота мы уже прошли. Особенно плачевной ситуация была в середине 90-х. А сейчас, к примеру, стал расти конкурс на физический факультет МГУ, хотя до 6 человек на место, которые были в 70-е нам еще далеко. В развитых странах такого нет. Тут как в футболе — выигрывают ваши клубы международные кубки — трибуны заполнены, проигрывают — сами понимаете. Ведь, возьмем, например, затопление станции «Мир». Да, станция пожила, износилась, да, наверное, нерентабельно было ее поддерживать. Но я вас уверяю, что с учетом перспективы — мы затопили не станцию «Мир», а тысячи и тысячи мечтателей, которые уже никогда не придут в космическую отрасль.

Э. Г. — Ну так предложите им другую «крылатую мечту»! Времена иносказаний миновали, сейчас смело можно обличать действительность, не прибегая к аллегориям, можно дать волю буйству воображения, не используя фантастическую атрибутику... Не следует ли признать, что НФ — это больше чем «просто литература», что она наделена особой миссией, миссией формирования не только личностных, но и профессиональных качества ее потребителя? Вполне возможно, что падение интереса к науке носит объективный характер. Но если вы не увлечете сегодня подростка той самой ИДЕЕЙ, о которой говорили, то кто же завтра будет читать лекции студентам о, скажем, двойных переменных звездах? Федор Михайлович?

В. Х. — Постойте. Давайте разделим два вопроса: что делать вообще и что делать лично мне? НФ, и не только (есть еще просто популяризация науки) абсолютно полезны! Необходимо, чтобы рациональное научное мировоззрение занимало достойную роль в информационном пространстве России. А что мы видим на экранах телевизоров? Где Капица с «Очевидным-невероятным»? Где Дроздов? Где новости о последних достижениях российской науки? Где вообще наши ученые? Что, съехали все на Запад? Отнюдь, нет.

Теперь конкретно обо мне. «Каждый пишет, как он дышит». Тут уж ничего не поделаешь. Как ученый и профессор я пытаюсь изменить информационное пространство. Мы создали общественно-культурный Интернет-портал «Русский переплет» (www.pereplet.ru). Здесь постоянно публикуются новости науки и техники, причем пишут их профессионалы. Мы опубликовали более тысячи научно-популярных статей лучших наших ученых. Ваш покорный слуга постоянно рассказывает о последних достижениях в изучении Вселенной. Есть и компьютерное обозрение и обозрения по физике, геологии, биологии и медицине. Мы имеем хорошую аудиторию. Например, в мае этого года нас посетило более 70 000 человек. Кстати, у нас публикуются и те, кто известен как писатели-фантасты. Например, постоянный автор журнала «Если» Андрей Саломатов.

Э. Г. — Вы сами заговорили о вашей третьей «ипостаси».

Да, вы создатель и бессменный руководитель мощного интернет-ресурса, в котором очень много «просто» художественной литературы, немало «просто» культуры, идет весьма ценный мониторинг новостей науки, техники и космических исследований, но, пардон, насчет фантастики не надо лукавить. Ее практически нет, и на фоне тысячных публикаций даже одного научпопа, упоминание о Саломатове выглядит как желание создать себе алиби. Но ведь мы с вами не ведем судилище, не обвиняем кого-либо, а пытаемся понять — есть ли перспективы у российской научной фантастики, можем ли мы с вами как-то повлиять на ее развитие. Я догадываюсь, что вам неприятно читать измышления многих нынешних авторов, у которых представления о картине мироздания густо замешаны на суевериях, чертовщине и лженаучных сенсациях. Но если даже ученые и соросовские профессора к НФ относятся снисходительно, допуская ее на свои порталы в микроскопических дозах, то может, проще, похоронить ее сразу, чтоб не мучалась, оставив фантастику на откуп фэнтези, хоррора, мистицизма?

В. Х. — Я действительно был инициатором создания портала «Русский переплет», но, естественно, такой большой сайт — это труд многих подвижников. Что же касается мистики и фэнтези, тут вы совершенно правы — в своей подавляющей массе — это творения спящего разума. В некотором смысле, НФ и фэнтези находятся в таком же взаимоотношении, как астрономия и астрология, или как лекарства и наркотики. Безвкусица, смешение стилей, отсутствие логики, подмена вдохновения одержанием — типичные черты такой литературы. Увы, человек подвержен легким удовольствиям. Но, чтобы удивляться — по-настоящему, почти вдохновенно, — нужно много знать. Нужен труд, нужна работа мысли, работа воображения. Ведь наука сейчас изобрела такие понятия, с которыми человечество никогда не сталкивалось. Без сомнения, НФ не умрет. Разве «Солярис» Лема устарел? Наука — часть человеческой культуры. К тому же, самые талантливые люди последние лет триста идут в науку. Почему же из поля зрения литературы должно выпасть самое яркое? Проблемы добра и зла — основные проблемы литературы — стоят перед учеными не в меньшей степени, чем перед героями современных СМИ — киллерами, наркоманами, ворами. Более того, проблема выбора одного ученого иногда затрагивает судьбу всего человечества, а не определенной модной прослойки текущего времени. А что касается литературного отображения этих процессов, то талантливая, умная, увлекательная книга написанная о реальных людях, пусть и в нереальных, фантастических ситуациях является просто высокой прозой.

Э. Г. — Ну, так пишите! Кому как не вам сейчас создавать реальные тексты, а не только изменять информационное пространство. Разумеется, нынешние хлопоты ваши весьма нужны, полезны, благородны, но пара-тройка добротных научно-фантастических книг для подростков, быть может, оказались бы нужнее? Или я слишком многого требую?

В. Х. — Вы знаете, я начал писательство с антиутопии «Санаторий». Потом писались вещи вполне реалистические. Но вот совсем недавно я закончил новую антиутопию — «Прелесть», о том как один наш современник сочинил рассказ, который убивает своего читателя — этакий ментальный гиперболоид инженера Гарина. Вполне злободневная тема для нашей сегодняшней жизни. Так что пишу потихоньку, в меру своих сил.

 

источник: Русский переплет


⇑ Наверх