— Господин Шекли, в Евангелии от Иоанна сказано, что «Слово — это Бог»; как Вы считаете, это преувеличение или...

— Древняя мудрость всегда несет глубокий смысл, нужно только его найти и осознать. Что до приведенного изречения... Лично я убежден, что идеи, высказанные вслух, имеют свойство материализовываться. То, что человек себе представляет, озвучивает — это один из вариантов будущего, который, в конце концов, становится реальностью. Я догадываюсь, каким должен быть следующий вопрос, и поэтому сразу скажу: я оптимист, я рассчитываю на будущее, в котором главной ценностью будут интересы личности, а не интересы общества. Так и будет, поскольку к этому осознанно или неосознанно стремится большинство людей. Я не верю в третью мировую войну, в реализацию антиутопий, в глобальные катастрофы… Если человечество этого не хочет (а оно не хочет, отдельные больные люди не в счет), этого не случится. Вероятность же космической катастрофы ничтожно мала.

— Но если Слово, Мысль столь всесильны, то профессия писателя, человека, этим самым словом оперирующего, обретает особую значимость.

— Зачастую национальное самосознание, национальный характер возникают из творчества писателей, которые его, собственно говоря, и формируют. С моей точки зрения, на формирование национального русского характера громадное влияние оказал Достоевский, а американского — Марк Твен, знавший нас, своих соотечественников, как никто, и любивший вопреки всему. Безусловно, литература оказывает громадное влияние и на формирование будущего.

— Но раз уж мы заговорили об особенностях русского национального характера, поделитесь своими впечатлениями о России.

— Это сложный вопрос, на который так просто не ответишь. Несмотря на то, что я здесь уже не первый раз, у меня так и не сложилось достаточно четкого представления о России. У меня пока еще превалируют эмоции и впечатления, а не четкое осмысление.

Это может показаться странным, но, возможно, главное различие между Америкой и Россией, а также между Америкой и Европой в целом, заключается в том, что вы живете в зданиях старой постройки: начала этого, середины прошлого века. У нас же здания более чем двадцати — тридцатилетней давности — уже почти старина. Можно сказать, что мы — культура нового, а вы — культура прошлого, но это вовсе не означает, что ваша культура плоха или обречена. Просто у людей, взрослеющих среди памятников прошлого, немножко другие идеалы, немножко другие ценности и немножко другое отношение к жизни.

— Если можно, приведите наглядный пример подобного «разного отношения».

— У вас, к примеру, есть сигареты, которые называются «Петр Первый». В Америке Вы не найдете сигарет «Джордж Вашингтон» или «Авраам Линкольн».

Если же говорить о той части моих впечатлений, что касается меня лично, то выяснилось, что здесь я гораздо популярнее, чем у себя дома, но, возможно, это ничего и не означает. Видимо, мои книги были переведены, когда читатель испытывал потребность в чем-нибудь подобном. Ведь для писателя главное, чтобы человек прочитал хотя бы одну его книгу; тогда, если она попадет ему «в резонанс», он будет искать вторую, третью и так далее... Так случилось, что я смог приоткрыть российскому читателю одну из дверей в новые миры. Америка же уже довольно давно буквально живет научной фантастикой, поэтому там у нас так много ее и пишут, причем самую разную, начиная от фэнтези, то есть литературы, живописующие миры, в которых существует магия, и заканчивая сугубо научными произведениями, в которой главное место отводится науке во всех ее вариантах и проявлениях.

— Вы были гостем Конгресса фантастов России; в Америке, наверняка, есть подобные мероприятия?

— Я немного могу сказать по этому поводу, поскольку всегда находился в стороне от литературного общества, от премий и тому подобного и никогда не проявлял к этому особого интереса.

— Это позиция, или же литературные общества Америки не вызывают желания сойтись с ними поближе?

— Я очень уважаю моих коллег, писателей-фантастов, но, к сожалению, испытываю своего рода аллергию к организациям и комитетам, присуждающим премии. Подводные течения, неизбежные интриги и еще более неизбежная предвзятость — все это не по мне. К тому же я предпочитаю вести независимую жизнь. Во всем. Это можно считать моим принципом.

— Вы можете находиться в стороне от литературного общества, но книги Вы наверняка читаете. У Вас есть какая-то система, помогающая Вам ориентироваться в книжном море?

— Если это можно назвать системой, извольте. Я проглядываю все подряд. Если книжка вызывает у меня чувство сопричастности, я ее читаю, а все остальные проходят как бы мимо. Для меня это основной критерий.

— А что из современной литературы вызывает у Вас это «чувство сопричастности» в большей мере?

— Я, честно говоря, всегда затрудняюсь отвечать на вопросы, связанные с литературной терминологией. Но могу привести конкретный пример. Вещь, которая оказалась для меня наиболее привлекательной — это «Зимней ночью» одного итальянского писателя. Это сугубо экспериментальная книжка, в ней 12 глав, каждая из которых имеет несколько вариантов развития сюжета. Для меня это не просто интересно — это характерный пример того, что меня больше всего привлекает в литературе. А именно — эксперимент. Кстати, именно максимальная свобода эксперимента и заставила меня выбрать именно тот жанр, в котором я работаю, а именно фантастику.

— Несмотря на то, что мы живем в старых домах, думаете ли Вы, что у российской фантастики есть будущее, причем не только в России?

— Я просто уверен в том, что российскую фантастику ожидает замечательное будущее, потому, что за время пребывания здесь убедился, что ваши писатели — прекрасные рассказчики, наделены недюжинным воображением и умеют работать, а это три фактора, которые необходимы для обретения популярности. Это не вежливость, я вовсе не пытаюсь сказать что-то приятное хозяевам. Если хотите, назовите это предчувствием, но что в скором времени ваша фантастика станет популярной не только у вас.

— Ну а что бы Вы могли пожелать нашим писателям в будущем веке?

— Того же, что всем. И писателям, и не писателям. И вашим, и американским, и всем остальным. Я желаю всем (прежде всего, конечно, молодым) увеличения возможности реализации, ну а россиянам — еще и увеличения благосостояния.