Анджея Сапковского на «РосКоне» поймать было нетрудно. Труднее было расспросить. О себе и о своём творчестве польский фантаст говорил много и охотно, но окружающий народ, как правило, интересовал сам факт наличия Сапковкого. Остальное для них было, в общем-то, не важно. Я помню, стоило мне где-нибудь в кругу читателей и почитателей задать ему какой-нибудь вопрос, народ немедленно меня толкал активно в бок: «Ты что, с ума сошёл? Отстань от человека, — он сюда не работать приехал, а отдыхать. Сейчас сходим в ларёк, возьмём, расслабимся, а там и спрашивай». О чём тут говорить после этого?

Сапковского я застал в баре. В маленьком баре при армейской столовой. Было темно, витал табачный дым, играла цветомузыка, мерцал в углу телевизор. Мы пили кофе и вели неспешную беседу, а к нам всё время подходили и подсаживались разные люди. Помню, прибегал Щеглов, потом на огонёк заглянул Вершинин. То и дело в беседу встревал кто-нибудь любопытный, интервью немедленно переходило в галдёж, мне всё время приходилось прерываться и ставить диктофон на паузу. Расшифровать беседу стоило потом мне немало трудов. Но — что получилось, то получилось.

— Пан Анджей, можно вам задать пару вопросов?

А.С. А деньги? Деньги где, э? [смеётся]. Ладно. Только никаких «панов». Просто — Анджей.

— Хорошо. Если можно, пожалуйста, дату рождения. Когда вы родились?

А.С. В сорок восьмом году, в городе Влойде (?), Польша. 21 июня. Я близнец.

— Ага. И сразу — про знак зодиака. Вы верите в астрологию?

А.С. Нет. Нет. Абсолютно. Меня часто об этом спрашивают, видимо, думают: раз фантаст, то, наверное, верит в астрологию, в Бермудский треугольник, в UFO... Нет. Не верю. Я — как американский писатель Говард Лавкрафт [произносит как «Лёвкрафт»], который писал обо всяких монстрах, чудовищах, ктулху и прочих… Страшные вещи писал, но сам был абсолютно математическим разумом, который ни хрена не верил ни в какую мистику.

— Но что-то же должно служить основой для веры, когда пишешь фантастические вещи…

А.С. Автор что-то придумывает, когда пишет, а потом — читатель, когда читает. Мне очень понравилось, что сказал Джонатан Кэрролл — тоже писатель-фантаст, ну, там, — «Страна хохотающих» [«Смеющихся»?] и прочее… Он сказал так: если читатель читает книгу, то он всю окружающую его реальность должен снять с себя как пальто. Повесить это пальто на вешалку, оставить его, и абсолютно войти в реальность книги. Нет для него тогда другого реализма, нет другой реальности. Тогда для тебя мир, например, ведьмака — мир абсолютно реальный.

— Ну, мир ведьмака — это всё-таки нечто особое. В некотором роде он и в самом деле нас окружает. [Голос у меня из-за спины: «Ага, пальто повесили, но шарф остался…»] В него совершенно не хочется сбегать, в тот мир. В мире ведьмака не решат наших проблем, там своих хватает. Это было специально так задумано, или случайно получилось?

А.С. Не забудьте, что когда я с «Ведьмаком» в Польше что-то там пробовал делать, какой-то, — пусть пока невеликий, но — канон этого жанра уже существовал. Я должен был найти своё русло, это должна была быть моя речка. Читатель должен был окунуться только в неё. С самого первого моего рассказа я не хотел никому подражать, я не хотел быть чьим-то поклонником. Я хотел сделать что-то своё.

— Это правда, что вы задумывали сперва написать только один рассказ о ведьмаке? Вы не замахивались на такую эпическую сагу, а только на один рассказ?

А.С. Это абсолютная правда. Я не замахивался даже на два рассказа!

— Тогда что же послужило стимулом для написания второго?

А.С. Есть такое английское слово vanity. Как бы это перевести… Тщеславие? Самолюбие? В общем, это хорошо, когда тебя ласкают. После «Ведьмака» было очень занятно и приятно читать письма из редакций: они умоляют, просят, чтоб — ещё, ещё… Меня это vanity… [смеётся] ласкает, как старого кота!

— Как вы сами считаете, в чём причина успеха «Ведьмака» и всей этой саги у читателя?

А.С. Ха! Не знаю, я не должен про это говорить. Верней, это не я должен говорить. Это означало бы, – если б я на этот вопрос ответил, — что я знаю рецепт, что я знаю методу! А я не знаю. Я знаю только одно: что надо писать хорошо.

— Вы думали о каком-то определённом читателе, когда писали свои книги?

А.С. Я никогда не думал про определённого читателя, никогда. Я, конечно, знал, что тот, кто читает фантастику, читает и фэнтэзи. Но какую-то специальную категорию читателей я на прицеле не держал. Абсолютно. Я думал так, что я, в конце концов, не только писатель, но также и читатель. Я пишу то, что я сам люблю читать. Может быть, я тоже такой всеядный, такой… every man, но мне это нравится!

— Если брать самого Геральта, самого ведьмака, как героя, то насколько вы себя с ним отождествляете? Насколько, вы считаете, вы – это он, а он – это вы?

А.С. Абсолютно нигде не отождествляю, абсолютно. Я вообще не увлекаюсь карикатурой и никогда не включаю реальных лиц в то, что я пишу. Если у меня в рассказе королева, то это королева, если король, то это король. Всё должно служить фабуле, рассказу. Ничего из моей биографии в ведьмаке нет, это чистая выдумка с первой до последней буквы.

— А нет у вас желания написать что-нибудь, связанное с вашей реальной жизнью?

А.С. Конечно есть. Но учтите, братцы: времени не хватает. Я не машинка, которая в состоянии писать, писать, писать, — много и очень быстро. Когда я писал цикл про ведьмака, у меня на книгу уходило больше года. На одну книгу. У меня не было абсолютно времени даже на малый рассказ. Я покончил с ведьмаком и сейчас пишу книгу, первый том (это будет трилогия). Я пишу его уже два года. И я думаю, что это правильный подход.

— А как же ваше эссе? Вы же выкроили время, чтобы его написать. Для чего-то вы это сделали?

А.С. Это — да. Я не скрываю, что в этом эссе – «Нет золота в серых горах», там демагогия ещё та… Но смысл был. Как говорил Шекспир: «Tough this be madness, yet here is method in 't». Это было время, когда в Польше и рак, и рыба, и даже мышь взялась за фэнтези. Потому что, вот как это просто — возьмёшь эльфа, дракона, раздетую девку, и пусть на первых страницах — десять убитых и три перетраханных. Всё! И больше им ничего не надо. И я сказал: я им войну выдам! Я им такого выдам срама, чтобы они больше никогда… Да, я это сделал. После этого эссе графоманов в Польше стало поменьше, я считаю.

— Вы можете выделить что-то из современных фантастических произведений? Что-нибудь, что вам понравилось, что вы считаете достойным?

А.С. Нет. Не потому, что их нет, они конечно есть. Просто жизнь у меня сейчас такая, что я почти перестал читать художественную литературу. И фантастику тоже. Очень мало времени.

[Кто-то спрашивает у меня из-за спины: «А Зюскинда?»]

А.С. Кого?

— Зюскинда. Патрика Зюскинда. «Парфюмер», «Контрабас», «История господина Зоммера»…

А.С. А, Zuskind! [произносит с сильным французским прононсом]. Зюскинд хорош. Весьма хорош.

[Тот же голос: «А Павича?»]

А.С. Простите? Нет, не читал.

— Что вы ощущали, когда закончили сагу о ведьмаке? Удовлетворение? Или, наконец, сказали: «Камень с души свалился, наконец-то я с ним разделался»?

А.С. С Ведьмаком я покончил. Как задумывал. Это на самом деле было необходимо. «Ведьмак» — это была такая затея… Я не скрывал, что там аллюзии на «Мастера и Маргариту», я не скрывал, что там и миф Артурианский… Я не скрывал. Для меня постмодернизм — дефиниция, которая сделана из резины. Она хороша и сама по себе, и её в некотором смысле, можно натянуть, на что хочешь… [со смехом] Любую форму принимает. А сейчас я работаю над новой книгой. Это будет историческая фэнтези.

— Вы вообще легко пишете? Или вам тяжело работается?

А.С. Конечно, это работа нелёгкая. Но она мне не мешает настолько, чтобы я её ненавидел: «А, чёрт побери, снова надо писать!» Нет. Так — нет. Но мне так нравится (а я много лет работал в разных фирмах и учреждениях), так нравится, что у меня от кровати до рабочего места — три с половиной метра!.. И нет никого! Никаких руководителей!

— Вы составляете какой-то план работы, план произведения?

А.С. Нет. Как пойдёт.

— А вам нравится самому читать «Ведьмака»? Вы перечитываете свои тексты?

А.С. Много раз. Да, много раз.

— И вам нравится?

А.С. Нет! Но к счастью, я уже научился писать, и до того как отдать тексты в печать, я так много раз их читаю, что восемьдесят процентов ошибок я в состоянии убрать. И это очень хорошее такое чувство, что я выдаю на рынок продукт идеальный, почти совершенный.

— Вы сами прекрасно говорите по-русски, читаете на многих языках…

А.С. Да. По-английски, по-русски, по-французски, по-немецки я читаю и даже говорю.

— Как вы считаете, русский перевод ваших книг адекватен? Это хороший перевод?

А.С. Да, Вайсброт вполне хорошо переводит. Но он человек другого поколения, он многого не знает из того, что есть в фэнтези. Разные легенды, существа, названия… Мне всё время приходилось говорить ему, давать советы, рекомендовать литературу. Но перевод меня устраивает. Сейчас он, кстати, переводит и других польских фантастов. Нет, переводы хороши. Но вот бывают случаи, когда редактор… Помню, я принёс «Ведьмака» для печати, и там сидела молодая такая девушка-редактор. А в рассказе король Фольтест спрашивает Геральта: «Умеешь убивать вампиров, леших?». А в польском языке нет такого слова «леший», оно из русских сказок взято! Я-то хорошо знаю эпос, а девка решила, что это опечатка, и исправила «леших» на «лепших». То есть, по-русски это получается – «лучших». Так и напечатали. Лепшие вампиры! Получилось, что король спросил: «Умеешь убивать лучших вампиров?!»

— Когда и как вы понимаете, что произведение уже закончено, что пора остановиться и поставить точку?

А.С. Во-первых, какой-то примерный план всё-таки должен быть. Замысел. Вам кажется, что если я пишу цикл пятитомный, то я не знаю, чем он кончится?! Конечно, знаю! Не подозревайте меня. Не бывает же так, что я — пишу, пишу, пишу, потом вдруг [машет рукой]: «А-а!.. Теперь – конец! Надоело!». Есть такая игра — паззл. Головоломка. Когда надо складывать картину. Так вот, до того, как я начну писать, у меня уже есть это самая картина. И я знаю, где каждый элемент этого паззла будет сидеть. У меня есть идея — рассказать историю. И я хочу сделать так, чтобы история была, как эта идея.

— Вы пишете свои книги на компьютере. Компьютер помогает вам писать быстрее? Лучше?

А.С. Конечно, да, конечно, помогает. Но это не главное. Я сперва писал на пишущей машинке, но потом я познакомился с компьютером. Нас познакомил, как бы, мой издатель в рамках борьбы за автора… Я тогда сказал ему: хорошо, я тебе напишу про моего героя, ведьмака, который уже в рассказах что-то в Польше значил, пять томов. Но дай мне передохнуть, я не могу писать так быстро. И вот тогда…

— То есть, для вас компьютер — просто стиль работы.

А.С. Конечно, да. Теперь это другой немного стиль работы.

— Но в последние годы появилось такое понятие, как сетевая литература. Литература в интернете. Она на ваш взгляд — что? Добро? Зло?

А.С. Я не вижу будущего — пока — для этой литературы. Тот проект, который Кинг пытался сделать и начал делать, он провалился. Я имел очень много предложений, чтобы в Польше издать свою новую книгу, — повесть, рассказ, что-нибудь, — только в сети. Кроме того, есть что-то вроде сетевых библиотек, которые просят дать им какие-нибудь мои старые вещи в электронной форме. Я не делаю ни того, ни другого. Во-первых, я считаю, что если мои книги как-то ещё продаются, зачем мне их публиковать в электронной форме бесплатно? А писать только для интернета бесплатно… Ну, слушайте, братцы… Ведь какая была идея у Кинга? Идея была неплохая. Позвольте, я на пальцах объясню. Вот допустим, это — книга [рисует круг]. Цена книги. Так? Автору перепадает вот такой кусочек, такой маленький сектор.

— То есть, процентов двадцать пять…

А.С. Двадцать пять?! Десять-пятнадцать процентов! Остальное это, конечно, удержки издательства. Иногда просто — разбойничья прибыль издательства, разбойничья!.. И Кинг сказал: «Хорошо, братцы. Так я за мои двадцать пять процентов… Прочь все издательства! Прочь все растраты и расходы. Книга есть, электронная — нате, читайте, а денежки напрямую – мне» Ну и что? Не получилось.

— Может, просто — аудитория ещё не созрела?

А.С. Может быть… Когда это придёт? Я вам скажу, что хорошо сейчас. У меня, надо сказать, большая электронная библиотека. Просто — великая! Я не говорю: «малая», в самом деле — великая. Тысячи вещей. И если я, например, пишу книгу о средневековье, то там, конечно, все говорили по-латыни, поуживали цитаты из священного писания… Конечно, священных писаний в виде книг у меня полным-полно, и протестантское, и католическое… Но если я хочу очень быстро найти что-то в Библии, я беру электронную версию. Поэтому с книгами, которые нужны для работы, в электронном виде работать очень просто! Но когда я хочу почитать для удовольствия книгу, я всегда беру простую бумажную книгу. Да, как справочная, электронная литература просто незаменима. Энциклопедии, справочники… Но никогда я не буду читать собственно книги с экрана.

— Можно ещё вопрос по вашим книгам?

А.С. Да, конечно.

— Ведьмак Геральт как герой был очень цельным и самодостаточным. Для чего понадобился образ девочки-предназначения, Цири, появившийся в следующих романах? Как вы к нему пришли? Зачем?

А.С. Цири я задумывал, как монстра. Я хотел показать, как люди из человека сами делают монстра. Цири — это зло, воплощённое зло. Все делают из неё монстра, и «крысы», и чародейки, и Бонарт, и даже — собственный отец Дани. Она уже бессознательно мстит всем – Риенсу, болотникам. «Вот этими пальцами ты собирался научить меня боли, Риенс? — говорит она. — Этими вот руками?». Они все её учат боли! Когда она приходит в деревню на болотах, с чёрными глазами, старик её спрашивает: «Кто ты?», она отвечает: «Я — смерть». Помните, как под конец они спускаются по лестнице к врагам, ведьмак и девочка, плечом к плечу? Так вот, это спускаются добро и зло. Добро и зло. И поэтому никто не может их остановить.

— А ведьмак — это добро?

А.С. Ведьмак — это добро.

— Но ведь тогда получается, что добро погибает…

А.С. Да, это так. Он уходит, он и Йеннифэр. Но Цири после этого перестаёт быть Злом.

— И кем она становится?

А.С. Она ещё не знает. А я вам не скажу.

Подмосковье, ВГДБ «Боровое»

18.02.2001

РосКон