Ровно год назад в Москве в Парке Дружбы уже тридцатилетние поклонники Алисы Селезневой, девочки, которая родится лет через шестьдесят, посадили рябиновую аллею ее имени. В начале аллеи поставлен памятный камень с бронзовой табличкой, на которой выгравирована девочка из будущего с умной птицей Говоруном на плече. Именно с приключений Алисы для многих из нас начиналось знакомство с фантастической литературой. В сознании тысяч людей доктор исторических наук Игорь Можейко — прежде всего автор «Алисы», детский писатель Кир Булычев.

— Игорь Всеволодович, вы участвовали в сборнике новейшей детской литературы «Классики». Это выглядело удивительно.

— Объясняю. Когда я собирался в отпуск, позвонил Эдик Успенский и попросил для журнала «Простоквашино» какой-нибудь рассказ. Я сократил повесть, которую делал совершенно для другого издания, отдал ему просто из соображений товарищеских и уехал. Сейчас я приехал, мне позвонил Эдик, сказал, что все наперекосяк: «Твоя повесть не пошла в журнале, ее поместили в сборнике, тебе об этом мы забыли сказать, просим прощения». Вот и все. Она совершенно там не к месту, абсолютно непонятно... Просто, как я понимаю, это такая форма вежливости: куда-то надо было дедушкину штучку совать, вот они ее и сунули.

Как мне кажется, в этом сборнике представлено совсем другое поколение и другое, я бы даже сказал, отношение к детской литературе. Вот когда я сам его прочитал, я, как и вы, удивился тому, что я там делаю. Я там нашел только один рассказ, с которым почувствовал себя солидарным и который был мне близок — это рассказ Роньшина. Все остальное для меня, при всем моем уважении к незнакомым в основном мне авторам, не литература и даже не претензия на литературу. Это игра, в которую вы можете играть со мной. Допустим, я начинаю первую фразу: «Я иду по улице — вижу, ноги торчат». Вы говорите вторую: «Я потянул за ногу — там моя бабушка». «Моя бабушка говорит: дай мне мороженного». «Я говорю: на фиг тебе мороженное, съешь арбуз». «После этого мы все провалились сквозь землю». Рассказ готов. Я условно, конечно, говорю — утрирую. Мне все-таки кажется, что в какой-то форме детская литература должна быть дидактичной. Я понимаю, что существует и Хармс, и масса других милых людей... Но это не моя литература.

— Игорь Всеволодович, извините, пожалуйста, но когда видишь все многотомье вашей «Алисы», поневоле думаешь, что она уже законсервировалась. Законсервировалась в той эпохе, когда вы ее придумали, в своем статусе, в своем возрасте, и там нет уже никакого развития o6paза. Алиса Селезнева может вырасти.

— Значит, так. Представляйте себе картинку: Вот вы, мать, вы идете по книжному магазину, и видите книжку «Алиса и...» там кто-то. Вы своей дочке говорите: «Ой, когда я была маленькая, я читала про Алису». Вы берете книжку, а там рассказывается, как Алиса сделала аборт от своего однокурсника и как из-за этого у нее придатки разболелись. Я не думаю, что вам будет очень интересно своей дочке это читать. Опять же я утрирую. Алиса не может повзрослеть, потому что она — маска. Так же, как не может быть Пиноккио взрослым дядькой с деревянным носом. Писать про повзрослевшую Алису? Ее нет, ее не может быть. Тогда она станет человеком. Буратино остается деревянным человечком, он не может стать человеком.

— То есть Алиса — это Буратино?

— Конечно.

— А Кора Орват? Несколько лет назад вы говорили, что это живая инкарнация Алисы, что Кора — повзрослевшая Алиса…

— Это неудачный опыт. Я попытался взять и сделать героиню восемнадцатилетней. Написал четыре книги про нее. Но потом мне на каком-то этапе стало это неинтересно. Кора действительно задумывалась как инкарнация Алисы. А потом я их даже познакомил, чтобы как-то их отделить для самого себя. Я серьезно очень думал, как перестать строить дом из кирпичиков, которые использовали другие. Это свойственно не только мне, даже Стругацкие в последней книжке, на мой взгляд, строили из старых кирпичей. Любой Дюма это делал. Значит, надо найти какие-то другие ходы. Я их искал, уже давно я начал делать фэнтези: «Заповедник сказок» — это попытка уйти от Алисы science fiction к «Алисе» какой-то другой, не отказываясь от нее совсем. У меня написано пять исторических романов про Алису — «Алиса в лабиринтах истории». У них там историческая практика в классе, и они должны разгадывать тайны истории. Отправляются в прошлое по очереди. Последняя книжка, которая сейчас в «Пионерке» печатается, называется «Принцы башни» — про сыновей Эдуарда и про Ричарда III.

— Это очень интересный цикл, он очень сильно отличается от «Алисы». Это не просто детская литература, это научно-популярная, научно-художественная, то есть такой забытый сейчас жанр…

— Это как есть исторический роман. Любой исторический роман — это фантастика. Это обязательно фантастика. Наиболее близкие виды литературы — это историческая литература и фантастическая. Потому что и та, и другая оперируют более-менее реально написанным героем. В отличие от сказки, фантастический герой должен иметь все свойства живого человека на фантастическом фоне. Потому что если вы пишете исторический роман, вы неизбежно фон придумываете. Поэтому в тех случаях, когда в историческом романе автор пытается сделать максимально достоверными — на основе исторических источников — фон, героев, то, как они разговаривали, как ели, получается тоскливая скукота, потому что вы не можете тогда ассоциировать себя с героем. Потому что он иначе устроен. А вы любите «Петра Первого» читать, потому что герой там — это вы.

— Игорь Всеволодович, несколько лет назад выходило ваше собрание сочинений, где было четкое разделение: синенькая — взрослая фантастика — и красненькая — детская. Это идея издателей или вы сами подразделяете свое творчество четко на взрослое и на детское?

— Идея издателей. У меня есть какое-то количество вещей — на один том, наверное, такие, скажем, подростковые веши, «переходники». Я же сам не знаю, что мне будет интересно делать. Из одной из этих вещей — со «Старым годом» — родился почти взрослый трехтомник про мир без времени.

В общем-то, есть внутреннее деление, конечно, потому что все-таки для меня взрослая фантастика — это в первую очередь литература предупреждения. А детская — она не может быть литературой предупреждения, потому что я не имею права пугать ребенка. Я его могу пугать страшилками. Но это другое, вы понимаете? Потом придет мама и включит свет. Американскаямассовая культура — она во многих отношениях детская культура. Поэтому она очень любит страшилки — и всегда включает свет в конце.

— Вам одинаково интересно делать фантастику и научно-популярные книги или сейчас вы больше тяготеете к чему-то одному?

— Я не могу сказать, к чему я тяготею. Черт его знает, как получится. Я все равно ничего не успеваю. Тут еще, знаете, получаются всякие обязательства — все обещаешь, обещаешь издательству, обещаешь человеку. Допустим, «Армада» — мое родное как бы издательство, где у меня и друзья все, хотя они и рассыпались и распались, но все равно какие-то люди остаются. И для них я делал эти «Тайны истории». Я вот придумал, что там должно быть десять книг. У меня хватило сил на четыре. Четыре вышло, две еще лежат в работе. Я понимаю, что у меня нет ни времени, ни большого желания это делать, но в то же время меня подталкивает еще один мой внутренний «обязатель» — это «Пионерская правда», которой я уже много лет пишу раз в неделю или раз в две недели эти тайные истории. Из них-то и родились потом эти книжки. Вот я сейчас был в отпуске и писал «Тайны XIX века». Понимал, что мне не нужно, что у меня другие обязательства, что все это — пустая работа, и тем не менее делал. Тут уже каждый имеет, знаете, сложные отношения с самим собой. Обычно книжку написал, и она уже куда-то исчезает, но есть одна работа, которую я не кончил и не кончу, и она все равно для меня самая главная — это «Река Хронос».

— Больной вопрос: когда все-таки будет непосредственное продолжение первых трех томов?

— У меня четвертый том уже написан до половины три года назад. Восемнадцатый год. Они уже приехали в Москву, они уже поселились в квартире мамы Врангеля. И что-то я боюсь садиться его кончать...

— Что происходит свосьмитомником Можейко в «Дрофе»?

— Два года все это идет как-то непонятно. Периодически появляются какие-то редакторы, научные редакторы, консультанты, кто-то уходит, приходит. Последнее, что было — мне сейчас новый главный редактор, человек такой экономически рассуждающий, серьезный и очень положительный, сказала, что ей хочется это сделать черно-белым. А с прежним главным редактором, с Птичкиным, договаривались, что будет восемь научно-популярных книг — на офсете, как энциклопедии «Аванты». Что дальше будет — я не знаю. Все должно решиться в ближайшие недели: когда, как, что...

— А собрание сочинений «Миры Кира Булычева», которое выходит в «АСТ»?

— В каждом союзе — и в человеческом союзе, и в издательском, в серии, в собрании, ежели ты не классик,- наступает взаимное насыщение. Роман кончается. Я понимаю, что на каком-то этапе я для «ACT» перестал быть интересен. Ведь любой писатель, в конце концов, это женщина на панели. Он предлагает себя. Он выходит и предлагает себя. Если он красавица-куртизанка, то приезжают к нему на дом. А так он стоит на улице.

— Игорь Всеволодович, пока мы беседуем, я глаз не могу отвести от вашей коллекции исторических форменных головных уборов.

— А вот это и есть моя основная специальность. Это фалеристика, и я уже несколько книг по ней написал. Очень интересная есть научная книга о русских должностных знаках. Понимаете, в любом другом моем деле, если я завтра помру, на мое место всегда придет другой человек, который все сделает это лучше меня. А вот в этом — в наградах некоторых — я понимаю больше всех на свете.