Вы автор нескольких десятков книг для детей и взрослых. Посоветуете ли читателю начинать знакомство с ними с «Острова Сахалина»?

Я обычно рекомендую начинать знакомство с «Кусателя ворон». Если не он, то «Облачный полк». Если дружба не складывается, тогда, пожалуй, не стоит себя мучать. Как многие писатели, я собственных книг никогда не читаю, только по крайней необходимости. Есть два исключения: «Кусатель ворон» и «Пепел Анны». Если уж я сам их перечитываю, то и читатель, думаю, получит представление. Я заметил, что некоторые от «Кусателя» в восторге, другим он категорически не нравится. Видимо, на нем легче всего выясняется совпадение-несовпадение с автором. Но книги сочиняются в разном настроении и вбирают это настроение, так что можно рискнуть и с другим текстом. «Остров Сахалин», думаю, не очень похож на остальные книги. Хотя говорят, что и похож.

Спустя несколько месяцев после публикации «Остров Сахалин» вызвал неожиданный ажиотаж. Как вы думаете, почему?

Его первый тираж полторы тысячи — этот текст должны были заметить люди, которые читают мои книжки. «Остров Сахалин» был, прежде всего, для них. Но он получился живым, возможно, диковатым, но, как ни странно, светлым, при всей мрачности темы. Наверное, это и привлекло остальных читателей. Но особого ажиотажа я не вижу, Кэмерон, Бэй и Вильнев не стучатся в мою дверь.

Вообще, важна ли для вас обратная связь от читателей и критиков?

Мне как автору это интересно, но с точки зрения литературы как некоторого искусства эта связь — морок. Автор сочиняет, читателю нравится или не нравится, какая еще связь? Если автор, пусть из лучших побуждений, учитывает фантазии читателя или критика — он лишает сочинительство смысла. Писатель только тогда может быть интересен, когда он независим от желаний и читателя, и критика.

Вам какая стратегия ближе: вообще не общаться с поклонниками, как Пелевин, или, наоборот, активно взаимодействовать?

Я считаю, что писатель не должен стремиться к взаимодействию с читателями, тем более к активному. С читателем должна книга взаимодействовать. Я думаю, что не стоит стараться дорабатывать «за обложкой». Но иногда с читателями можно и встретиться, это часть профессии. Хотя я не особо люблю публичные выступления и никакой энергии я из них не черпаю.

А бывали случаи, когда читатели говорили о ваших текстах что-то такое неожиданное, что вас самого удивляло?

Я коллекционирую казусы, связанные с «Облачным полком». Его называли «Облачный волк», «Облачный пол», «Облачный кот», «Облачный столб», «Облачный кол». «Облачный кот» мне нравится, хорошее название, «Облачный волк» тоже. А еще мне нравится признанная практика постановки диагноза «по обложке и названию». Собственно, это такая уже вполне самодостаточная дисциплина, можно вводить спецкурс в Литинституте.

В тексте «Острова Сахалина» тоже есть кой-какие казусы, на которые обращали внимание критики. Что бы вы изменили, если бы только сейчас отправляли рукопись в издательство?

В изданный вариант прокрались некоторые технические косяки и несостыковки, от них мы избавляемся.

За годы работы у вас, наверняка, выработались какие-то свои писательские привычки и практики. Можете рассказать?

Как ни странно, устоявшихся привычек не так уж много. Пожалуй, я никогда не работаю до двенадцати дня. Не работаю в тишине: или музыка, или телевизор — канал про рыбалку или про происки рептилоидов. Обычно работаю с перерывами, часов по шесть-восемь получается, бывает больше. Бывали случаи, когда приходилось сочинять быстро и много, например, рекорд — 60 тысяч знаков в день. Это, примерно, одна седьмая такой книги, как «Облачный полк». Но ничего хорошего в этом нет, это связано с обстоятельствами, а не с вдохновением. Лучше от таких форсажей держаться подальше и работать спокойно. Что касается вдохновения, то это всегда спринтер, его хватает на рассказ, для крупных вещей нужны усидчивость и терпение.

Героиня «Сахалина» считает, что будущее может доходчиво заявлять о себе — создавать условия, которые кардинально меняют существующий порядок вещей. Как вы думаете, в каких местах современного мира может с большей вероятностью случиться что-то подобное?

Некоторые идеи, возникшие вдруг и кардинально меняющие векторы цивилизации — возможно, это и есть лапы грядущего? История знала такие развороты кругом. В сегодняшнем дне эти условия не видны, зашумлены, но они вероятны, может, мы их просто не замечаем. Или не понимаем. В XVIII веке сложно было не заметить паровую машину, а при нашем потоке информации и лжеинформации термоядерный реактор в гараже воспримут как дешевый розыгрыш. Биотехнологии, энергетика, кибернетика, космос — прорыва следует ждать здесь.

Но на что именно обратила бы внимание ваша героиня-футуролог?

Да много что достойно внимания. Тот же интернет, но не как тотальная свалка, которую мы наблюдаем, а как инструмент нуль-связи, драйвер мгновенного информационного перехода. Допустим — некий гений изобретает «сверхбатарейку» — и грузит ее схему и ролик в интернет. То есть технология завтрашнего дня становится мгновенно доступной всем. И как на это отреагирует мир? Возможно, интернет, как система информационного вторжения, это и есть точка кристаллизации будущего? Его росток в каждом доме. Хотя и тупик тоже вероятен.

Пережив сахалинский апокалипсис, героиня романа вместо научного отчета пишет художественную книгу. Хотя, как говорит ее учитель, ни одна великая книга не спасла ни одну великую страну. Вы на чьей стороне в этом споре?

Раньше я думал, что не спасла. Но, похоже, что один пример все-таки есть. Конечно, не книга, а литература, скорее. Поколение, выросшее на Гайдаре и Островском, спасло нашу страну в 1941 году. А в 1991-м не спасло. Бывает по-разному. Это вопрос диссертации, не интервью.

Нельзя не спросить: чего ждать после «Сахалина»? Над чем сейчас работаете?

Не люблю рассказывать о будущих книгах, сколько ни рассказывал — всегда книги не получались. Они не любят постороннего взгляда, сразу разбегаются.